Верь/не верь

– Если бы я хотел поставить тебя в неудобное положение, поверь, уже поставил бы. Ты юна, но не настолько, чтоб это было проблемой, а общение с красивой девушкой, у которой в голове не только соболиные шубы, для меня редкость. – Достает сигарету из пачки, предлагает Алине, та кивает.

– Знаете, я, как любая девушка моих лет, люблю читать любовные романы. Но вы не тянете на условного принца, да и из меня принцесса не получится. Хотелось бы убедить себя, что я не такая, как все, но не получается. Я в своей голове рисовала себе много нереалистичных картинок первого свидания, «Астория» там, все дела, я килограммов на десять худее, мой избранный обязательно сын какого-нибудь Ельцина и красив, как господь, но это же бред. В этом нет жизни. Я обычная женщина земли, как написано в ваших умных книгах, и теперь я понимаю, что это от детской наивности такое в голове водится. – Андрей открывает перед ней дверь, она намеренно распрямляет спину, делая вид, что они как минимум заходят в Кремль.

– Ты все прочитала? – Тероев удивленно вскидывает брови.

– Да. Чем еще под домашним арестом заниматься? Вашими молитвами, Андрей Павлович, – усмехается. – У меня есть часа два, потом точно надо быть дома. И желательно не как в прошлый раз.

Они раздеваются в гардеробе и заходят в молчаливый зал. Алина с жадностью смотрит на стеллажи, в последний раз захаживала сюда, когда готовилась к экзаменам. Библиотекарша, эффектная Яна Валерьевна с высокой прической приветственно кивает.

– Какие люди! – Поправляет круглые очки на носу. – Я думала, ты давно в Петербурге. Или на каникулы приехала?

Алина теряется. Стыд снова проступает красными пятнами на лице, она понимает, что не придумала отговорку.

– Дай угадаю. – Яна Валерьевна складывает руки на груди. – Они сказали, что тебе надо варить борщи и рожать детей. Понимаю. Я так на математика не поступила, о чем, правда, ни капли не жалею, филологический стал моей отдушиной, хоть это и было трудно. Социализм всех уравнивает, как же. Всех, да не всех.

Забавно. О прошлом библиотекарши ей было ничего не известно, она как будто тут была всегда, сколько девушка себя помнит. Вечный страж знаний города.

– Андрюшенька, ты принес мне Гегеля? Благодарю. Я уже начала волноваться, что ты этого идеалиста не дочитал, больно мудрено пишет. И Аристотеля сюда давай, я по нему соскучилась. – Она с трепетом проводит тонкими, длинными пальцами по ветхой обложке. – Кстати, я хотела пожаловаться. Мы так похитителя книг и не нашли, хотя и сторож тут сидел всю ночь, и я оставалась, а они воруют и воруют. И назад не возвращают, представляешь? Я уже думаю, что это домовой. Раз в месяц стабильно пропадает семь книг, – она понижает голос, – с самого открытия библиотеки.

Андрей жует губы.

– Я пришлю человечка, поймаем мы вашего злодея. Ему, небось, уже не двадцать лет, не сбежит.

Тероев удаляется вперед вдоль стеллажей, Алина семенит следом, она почему-то уверена, что Яна Валерьевна не будет звонить отцу. Эта странная женщина отличалась спокойным характером и была матерой библиофилкой, ее часто приглашали в школу читать разнообразные умные лекции за неимением желающих. К книгам она относилась как к своим детям и очень ругалась за загнутые уголки страниц и жирные пятна на бумаге, а проблемы живых людей ее не волновали и не интересовали.

– Ты хочешь почитать что-то конкретное? – Андрей вдруг останавливается, будто вспомнив, что пришел не один. Алина курьезно врезается в него, тут же отскакивает.

– Да. Я хотела сходить в раздел истории города, мне интересно, почему большевики не разрушили церковь. Отец говорил, что там была какая-то мистика, но ничего конкретного не уточнял. Хочу посмотреть, есть ли свидетельства.

Тероев кивает, они выходят к нужному стеллажу довольно быстро, как будто он тут знает каждый раздел наизусть. Алина бы не удивилась. Первым на глаза попадается «Линдград как культурное явление с древности и до наших дней». Тероев тоже берет книгу, девушка не видит какую, но потом обязательно поинтересуется. Алина усаживается за стол.

«На территории Тихвинского района…»

Листает дальше. Древность ее не особенно интересует, хотя о ней и была добрая половина книги. Раскопки курганов и могильников, чертежи, зарисовки найденных вещей древних людей. Все это не имеет никакого отношения к церкви. Ее ж еще реставрировать придется, она обещала помочь! Вдруг там фрески какие закрасили важные, и лучше краску сковырнуть, а не сверху новое мазать. Рисовать Алина не умела и не особенно стремилась, но Володю это не смущало, он готов был молиться на авангардных ангелов на стенах, лишь бы они там просто были.

«Весь (в некоторых источниках вису) – древнее племя, проживавшее на территории Тихвинского района, предки нынешних вепсов и каре…» Алина листает дальше. Да где ж эта церковь проклятая. «Деревня Линдашка впервые упоминается в 1710 году, она находилась через реку от деревни Шимверь. По легенде, в Шимвери жили нойды, переселившиеся с севера, они могли воскрешать мертвых и лечить живых, поэтому деревня стала известна на все тихвинское поселение. Больше всего легенд связано с пропажей людей в лесу при неизвестных обстоятельствах, обычно связанных с сезонными миграциями. По другой версии, жители Шимвери были прямыми потомками саамских шаманов, которых изгнали за их темное начало, и они долго скитались по миру в поисках нового пристанища. Почему они осели именно здесь и в чем на самом деле заключался их колдовской талант, неизвестно, но местные традиции впитали в себя как вепские, так и русские, например, легенды о заложных покойниках. Культ мертвых…»

– Ты нашла, что искала? – Алина отрывается от чтения, моргнув несколько раз, чтобы глаза перестроились от яркого света лампы.

– Пока нет, но тут интересно. А вы?

Андрей показывает ей обложку: «Обрядовые традиции жителей Линдграда и окрестностей».

– Утерянная традиция может быть реставрирована и оживлена только благодаря контакту с духом живой Традиции, – Алина цитирует «Кризис современного мира», который заставил ее надолго погрузиться в себя, чтобы хоть что-то осознать.

– Верно. Что ты знаешь о веселении покойника?

Алина моргает.

– В смысле? – Хочется спросить, может, речь идет о каких-то тюремных обычаях, но она не решается.

– Это такая традиция. Если погибает неженатый мужчина или незамужняя барышня, на похоронах принято веселиться, играть на инструментах, петь и плясать. Ты видела такое когда-нибудь?

Алина отрицательно мотает головой.

– Тут бабку одну недавно хоронили по всем канонам, мне копщики аж позвонили. Говорят, там целая толпа пела и плясала до утра, гроб осиновый по правилам, даже носилки из еловых ветвей смастерили. Интересно, кто это был, я бы с удовольствием пообщался. – Андрей откидывается на стуле. Алина задумчиво смотрит в пустоту.

– Ее звали Александра Лебедева, я ее знала как баба Шура. Моя подруга живет рядом с ней в соседнем подъезде, они с друзьями-толкиенистами тогда рано на тренировку поехали и видели… Это бабушка моего друга детства. Но он не знает ничего про традиции, он не местный. Есть у меня подозрение, кто это все устроил. – Алина хмурится. От всей истории с похоронами бабы Шуры явно попахивало гришиным влиянием, который хоть и был замечательным другом, но вечно пропадал по лесам то с бабкой своей, то с операми потом, чует он этих пропавших, что ли? Становится немного обидно. Если он вернулся в декабре, то почему не дал знать? Неужели был настолько занят? Ладно Глеб, он взрослый и занятой, но Толя-то почему не сказал ничего, даже в гости не зашел… Володя пропадал в церкви, и виделись они последний раз еще осенью, к нему вопросов никаких. Опять у мальчишек свои дурацкие тайны.

– И кто? – Тероев смотрит очень внимательно, девушке вдруг становится неуютно.

– Не уверена, что стоит говорить. С вашей-то репутацией. – Улыбается уголком губ.

– Я же интересуюсь чисто с научной точки зрения. Это на самом деле интересно.

Алина недовольно отворачивается.

– Нет. Я не хочу его напугать. Он просто кладезь старых баек и всех этих поросших мхом традиций, мы с ребятами шутим, что он колдун. – У нее внезапно вырывается смешок. – Потому что все, кто ему не нравится, страдают продолжительной болезнью кишечника с одними и теми же симптомами. Но это какой-то странный колдун, нет же в магии раздела «анальная». Я извиняюсь за свою прямоту.

– Значит, твой друг анальный колдун похоронил бабу Шуру в традициях девятнадцатого века, потому что иначе?.. – Тероев сжимает губы.

– А шут его знает, зачем он это сделал. Он странный.

– Скажи хотя бы имя, чтоб в случае чего город не лишился столь нужной достопримечательности. – Тероев наконец придает лицу сдержанно-расслабленное выражение.

– Гриша. Фамилию не скажу, мало ли что.

– Разумно, – Андрей утыкается в книгу.

«До революции богатый помещик решил помочь местным жителям, которые из-за влияния шимверских нойдов углубились в язычество, принять христианство. На некотором расстоянии в разных концах леса он построил пять строений, которые теперь имеют статус исторического архитектурного объекта. Зачем он это сделал, выяснить не удалось, он же построил Линдградскую церковь в надежде, что местные обратятся к истинному Богу. Нашли его мертвым в той же церкви, седого, с лицом, искаженным от ужаса. С церковью связаны жуткие истории: когда город строили на месте Линдашки, там погибло много строителей при невыясненных обстоятельствах. Все, кто пытался разрушить церковь, были найдены мертвыми в лесу без следов насильственной смерти, говорят, постарался злой дух помещика, которого видели то тут, то там».

– Я нашла. Тут написано, что церковь не разрушили из страха перед духом погибшего в ней богача. Скучно. – Алина закрывает книгу. – А у вас что?

– Читаю про священные деревья нойдов. Очень интересные свидетельства о захоронении детей под можжевеловыми крестами. Я такие видел в старой части кладбища. – Подпирает щеку ладонью. – Не хочешь съездить в Ленинградскую библиотеку? Там столько материалов по Приладожью…

Алина вздыхает.

– Я никак не объясню это отцу. Да и что мы будем там искать?

– Как звали того духа, например. Где-то же здесь он похоронен, кладбище в лес уходит с давних времен. И про Шимверь я бы узнал, может, потомки нойдов все еще живут здесь.

Алина наклоняется через его плечо, заглядывая в текст книги.

– Вы слишком верите в сказки для вора в законе.

– А ты для дочери начальника милиции. Так поедем? В конце февраля. Будет весело, может, встретим в «Астории» сына Ельцина.

Алина отстраняется.

– У него дочери, не вариант. Я подумаю, что можно сделать. Идея заманчивая.

Алине кажется, что она расследует какую-то загадочную древнюю тайну, но ей не хочется ее разгадать, ей хочется крутить ее в руках, как бриллиант, наблюдая, как она переливается всеми гранями. Сердцевина должна остаться нетронутой, иначе секрет потеряет свое магическое значение.

– Спешу тебя разочаровать, я арендую два здания из пяти, и там никогда не было никакой мистики. Я бы с радостью потешил тебя историями, но увы. – Андрей разводит руками.

– Я боюсь этого кладбища. Там ходит кто-то иногда, как будто не совсем человек… – Алина прикрывает глаза. – Я его на похоронах бабушки видела и после. Может, это и есть дух помещика.

– Может быть. Уверен, в областной библиотеке есть все ответы. – Тероев смотрит хитро-хитро. Странный, конечно, он мужик.

– А в архив попадем?

– Я договорюсь.

– По рукам.

7

Две недели пролетели, как один день. Гриша попросился пожить к старому другу, который был замешан в городских криминальных делах, но его это особенно не волновало. Ввалился к нему в новогоднюю ночь, спасибо, что впустил. Куча народа в квартире, запах сигарет, угашенный хозяин в темных очках, проводивший его в дальнюю комнату. С Глебом они знакомы с детства, это ему и шпане Гриша раскладывал на картах, когда и где не будет мусоров. Глеб в их компании считался самым старшим и мудрым. Не сказать, чтобы эта дружба была идеальной, но Гриша у него уже как-то вписывался на пару месяцев. Тогда квартира не была похожа на притон, сейчас же люди из нее не выводились. После армии Гриша засыпал, как убитый, когда закрывал свою комнату на ключ; его не могла разбудить ни музыка, ни громкие девичьи стоны из соседней комнаты, даже когда веселые ребята в угаре уронили шкаф, он узнал об этом только поутру.

Несколько дней он просто молча отлеживался в отведенном ему углу, глядя в потолок. Прежняя жизнь поелозила лицом о неструганый стол, переживания за брата и Володю выжирали внутренности, но он пока ничего не мог с этим сделать. Временно перебиться тут и, собрав в кулак страх, доехать до старого дома бабы Мани. Но не сейчас. Сейчас нужно разобраться с тем, что происходит вокруг, например с хозяином квартиры.

Сам Гробовецкий был специфической личностью. С точки зрения соседства крайне приятный, голову не делает, ничего не требует, только веселится и употребляет, положив на все с прибором. С бытом у Гробовецкого, впрочем, не задалось. Он принципиально не покупал еду, предпочитая обедать в тероевской «Роскоши», в своих запойных эпизодах не обращал внимания на состояние квартиры, пока ноги к полу намертво не прилипнут, и забывал платить «коммуналку». О том, что за свет и воду нужно платить, сам Гриша тоже недавно догадался, до этого не обремененный мыслями о таких глупостях. Может, в доме тоже за неуплату отключили… Мысль, конечно, дельная, только запоздалая. В детстве он об этом как-то не думал, в подростковом возрасте со всем разбиралась баба Маня, после ее смерти и оформления опекунства на бабу Шуру тоже никто ничего не объяснял, оно просто было по факту. После школы Гришу мотало по чужим квартирам, в которых о таких глупостях тоже было не принято говорить. Когда он жил в крошечной комнате у майора, все, что от него требовалось, это помогать с пропавшими. Какие эти милиционеры дураки, нет бы подношение сделать, так они плутают, плутают.

И вот, обнаружив, что в почтовом ящике только уведомления о долгах и предупреждения об отключении, Гриша решил, что ему придется с этим разобраться, раз Глеб не в состоянии. В состоянии Глеб был только ездить по делам, накачиваться по вечерам до умеренной веселости и требовать жрать, раз уж Гриша снова к нему вселился.

Приятная глухая бабушка-соседка смущенно улыбнулась молодому и симпатичному солдату, записала адрес на бумажке и дала с собой пирожков. Но до конца праздников все равно не добьешься от них ни черта, поэтому Гриша решил отложить это нелегкое дело. Успеется.

– Мне нужна работа. – Он сидит напротив Глеба, перебирая кухонные специи. Соду кто-то очевидно утопил: желто-оранжевая пачка превратилась в кирпич. Гробовецкий неприветлив, противен и злобен. Ничего удивительного, он так каждое утро себя ведет.

– Баба Шура говорила, чертям работы не давать. – Глеб ухмыляется, вытянув ноги на стоящий напротив стул и потягиваясь. – Могу в ларек устроить. Сойдет?

– Сойдет. – Сейчас не время выбирать, нужно заработать хотя бы на подножный корм. Гриша готов на любую работу, если она не попирает его внутреннее ощущение правильности. В проститутки бы точно не пошел, а жаль, говорят, что там платят баснословные суммы.

– Ну значит, я сейчас сделаю дозвон, завтра выходишь. Аривидерчи. – Глеб вальяжно поднимается и направляется в коридор, после чего покидает квартиру. Гриша не знает, на свидание он пошел или на стрелку, его это не сильно волнует. Лишь бы вернулся живым, хотя Толя говорил, что Глебас бессмертный и пули его не берут. Но у них в Ленинграде никого пули не берут.

Ночь проходит спокойно, пока в шесть утра его не будит Гробовецкий, вусмерть пьяный и крайне веселый. Гриша не чувствует должного воодушевления, запоминает только адрес и успевает выхватить у шатающегося друга ключи. Вытряхивается из дома после скудного завтрака, пожалев, что не нацепил вторую куртку сверху. На улице морозец такой, что хочется вообще никогда не выходить из квартиры, но что поделать; Гриша плетется, ломая хребты бедным снежинкам, и думает о том, как жизнь привела его в эту точку. Задрипанную, серую, с ободранными боками точку. Ларек поддается не сразу, замок порядочно проморозил ночной дубак, парень с трудом открывает дверь, включает свет. В синих утренних сумерках мир кажется простым и понятным, но пройдет лишь час и все, бренность бытия снесет наплывом покупателей сигарет и опохмела. Гриша изучает прейскурант с щепетильностью патологоанатома над свежим жмуром, пока не начинается первый поток. Люди спешат на работу, запасаясь сигаретами, кто-то ожидаемо требует чекушку, шоколадку, жвачку… Недели слиплись в один бесконечный день. Моргаешь – и ты снова здесь, хотя вроде и поспал, и с Глебом поговорил за жизнь, а через секунду снова пялишься в календарь с грудастой барышней, отсчитывая часы до выходного.

Одним отвратительным серым утром к ларьку подходит мужик, явно пьяный и явно жаждущий поговорить. Гриша к этой категории граждан уже привык, готовый отшутиться и захлопнуть окошко с решеткой в случае агрессивных действий. Мужик наклоняется, тусклый свет единственной лампочки освещает его бородатую обрюзгшую рожу.

– Че как, идет торговля? – Он открывает наполовину беззубую пасть, выдыхая смрад вчерашнего кутежа. Разговаривать с ним не хочется. – Водку в долг дашь? Я завтра занесу.

Гриша складывает руки на груди, иронично искривив губы.

– Начальство не велело продавать в долг. Мы не банк. – Рука под столом хватается за пистолет. От ощущения холодной тяжести в ладони сразу становится немного легче.

– Слышь, жертва аборта, мне Стасян всегда в долг давал. Он тебя что, не предупредил? – С силой врезает по ларьку. Стасян Грише ничего не передавал, он его и не видел никогда в своей жизни.

– Он не начальник. Начальник сказал нельзя. Ты бы шел отсюда, дядя, чтоб проблем не было. – Гриша откидывается на спинку стула, сверля взглядом алконавта. Его можно понять, у него трубы горят, если не выпьет, то уверен, что точно помрет.

– Гандон малолетний, да я…

Гриша выхватывает пистолет, уперев дуло прямо в лоб. Тот даже не дергается, улыбаясь неприятной, нахальной улыбкой.

– Че, пушка есть, думаешь, что самый умный? Стреляй давай, немцы меня не взяли, и ты не возьмешь. СТРЕЛЯЙ! – Он хрипло голосит, агрессивно пиная ларек. Дерьмо. Гриша опускает ствол, нашаривая карандаш и нацарапывая под столом маленький, но действенный символ. Мужик буянит секунд десять, резко меняясь в лице, сетка красных капилляров на лице кажется неестественно яркой на побледневшей коже. Он коротко ойкает и убегает прочь.

Гриша кидает ствол обратно под стол, вскакивая и стараясь отдышаться. Ситуация явно выбила его из колеи. В горячей точке с оружием в руке ты – бог, вершитель судеб, а тут… Так, пацан с игрушкой, мало ли таких по улицам ходит. Руки трясутся мелкой дрожью, он наливает себе в кружку воды, разлив половину, и выпивает залпом. Перед глазами запрыгали черные мушки, Гриша боится зажмуриться и увидеть картинку, где подсознание дорисовывает окровавленный труп алкаша, припорошенный свежим снегом. Он приоткрывает дверь на цепочку, впуская ледяной январский воздух, и по-собачьи часто дышит. Адреналин медленно сходит на нет. Как же хорошо, что бабка научила его быстрой порче на понос, иначе точно в дурку бы отвезли.

Остаток дня торговля идет слабенько, покупатели мнутся, быстро передумывают и растворяются в серости города. Грише все равно, он находится в мягком подпространстве своего подсознания, где безопасно и спокойно. И не мерещится всякая херня. Его размышления прерывает громкий стук в дверь, аж дергается от неожиданности. Узнав матерок Гробовецкого, сразу расслабляется, выдыхая. А то дрогнет рука…

– Ты дебил? – Глеб заходит, отряхиваясь от снега. – Ты на хера это сделал?

– Чего? – Гриша хмурится. – Ты перепил?

– Я в уме, а вот у тебя проблемы. Приходил к тебе сегодня мужик лощеный в модной куртке?

Гриша припоминает. Вроде приходил, но его периодами продолжало лихорадить, и на морду он, признаться честно, не смотрел.

– Ну вроде… Сигареты дважды купить пытался, а потом убегал. Это проверка какая-то ваша бандитская?

– Ага, проверка. Это положенец хотел покурить, да не смог, обосрался дважды. Охранника своего послал – так тот тоже обосрался! Я помню, что ты так с ментами делал, снимай на хер, колдун. – Глеб рассерженно подергивается, как старый невротик. Гриша облизывает губы, неловко улыбнувшись. Раньше на бумажке рисовал, оно раз действовало, и все, кто же знал. Залезает под стол, стирает символ, Глеб тяжело дышит, контролирует процесс.

– Че у тебя рожа такая смурная? Как будто я убил кого. – Садится на стул.

– Да я тоже. Это. Куда и все. Потом договорим. – Он мелкой перебежкой сваливает в сторону кафе. Гриша провожает его взглядом. Да. Перевелись богатыри на земле русской, все просрали.

Глубокой ночью он возвращается домой. Тихо и темно, это хорошо. Аккуратный шаг в сторону своей комнаты, еще один…

– Я тебя слы-ы-ышу. – Из комнаты Гробовецкого доносится трезвый, певучий голос. Зараза. – Сюда иди, Гендальф обосранный.

Гриша жмурится и идет на голос, опираясь плечом на дверной косяк. На лице – искреннее чувство вины и ожидание нагоняя. Глеб валяется на кровати в одних джинсах и курит, свет из окна падает на тощее плечо и неестественно выпирающую ключицу. Бабу бы ему найти, чтоб на скелет перестал быть похож, однояйцевые они с Анатолием, что ли? И вроде не братья, но иногда такое впечатление создается.

– Выручку принес? Пересчитал? – Оранжевый огонек на секунду вспыхивает в полумраке.

– Принес, куда ж я денусь. Это все, что ты хотел? – Искренне хочется свалить в комнату на матрас и уснуть. Спать осталось всего пару часов.

– Не, не все. После твоего сраного выступления мне Юшин чуть глаза на жопу не натянул. Это который надо мной, но под Тероевым, не вникай. – Выдыхает дым в потолок. Гриша хочет сказать, что и не собирался вникать, но предпочитает заткнуться. Пререкаться с недовольным Гробовецким себе дороже. – Короче. Завтра утром к тебе мужика привезут, ты только херней не майся, слушай, что говорят.

– У меня завтра выходной, я хотел сходи…

– Я тебе сказал: завтра привезут мужика, – Глеб нетерпеливо перебивает. – Отработаешь нормально, тебя на три дня отпустят отдыхать и денег приплатят. Все, спи.

Гриша послушно удаляется, решив не испытывать судьбу. Выключается прямо в одежде, через секунду просыпаясь от будильника. Вот же… Он ненавидел, когда ночь кажется коротким мигом и спать хочется так сильно, хоть спички в глаза вставляй. Тело устало от одежды, все чешется, ему кажется, что он смердит вонючим бомжом. Глеб храпит у себя в комнате, Гриша уже не стесняется топать и греметь посудой. Все равно не проснется. Щелчок замка, ледяной ветер, грохот двери ларька. Очередной одинаковый день. Он не успевает скурить первую сигарету, как в дверь уже ломятся. Вчерашний лощеный мужик улыбается радостно, но опасно, внутри аж екает что-то. Тонкий нос, скуластое лицо, яркие синие глаза, он ниже на полголовы, что не мешает хотеть от него спрятаться. Стрижка такая небрежная, явно не по советской моде.

– Ну привет, колдун. – Гриша пятится от него. Животные в стаях всегда чувствуют вожака, даже если это вожак чужой стаи. Ощущение древнее, как сам мир.

– Доброе утро. – Вжимается в стену, но ненавязчиво, чтоб не выглядело, будто зассал.

– Добрейшее. Заводи! – С мороза два мордоворота втаскивают связанного мужчину, ласково пристегивая за руки и за ноги наручниками к клетке, которую Гриша раньше принимал за стол, застеленный скатертью. Ключи серебряной рыбкой сверкнули в тусклом свете. Юшин, а что это именно Юшин, Гриша не сомневается, проверяет, не видно ли снаружи шибко любопытным покупателям.

– Короче, вечером его заберет Андрей Павлович. Твое дело не отпускать и таз ему давать, чтоб не зассал тут все. Ты ж у нас специалист по туалетным делам. – Напоследок кидает пачку денег на стол. – Вот аванс.

Гриша закрывается изнутри, братки грузятся в машину. Ему не хочется смотреть на пленника, это навевает воспоминания. Снова. Ему страшно обернуться и увидеть там не незнакомца, а лицо какого-то сослуживца. Пока Юшин с компанией наводили в ларьке порядки, все накопленное тепло выветрилось, изо рта вырывается облачко пара. Нужно встать и снова включить обогреватель, для этого надо обернуться… Страшно. К горлу снова подступает паника, он поворачивается медленно, несколько раз моргнув. Нет. Никаких оживших воспоминаний. Масляная батарея со щелчком включается, он чувствует облегчение.

За недолгое время в сером ларечном гробу Гриша понял для себя, что долго так не сможет. Максимум месяц продержится. Проблема ведь не только в бесконечных алкоголиках, а скорее в ремесле, которое он игнорирует, а оно есть. Нойдовство. Где-то в бабкином доме все еще лежат тетрадки, по которым следовало учиться. Где-то в бабкином доме расфасованы травы, а за окнами шумит лес. Где-то в бабкином доме бесы хороводы, наверное, водят, пока его нет. Но на одном колдовстве далеко не уедешь, денег на новые ботинки точно не заработать.