Перекрёсток цивилизаций. Книжное приложение #01 (139)

Всегда я прибегаю к Гухе, Шестиликому, кто алого цвета, наделен великим умом, ездит на божественном павлине, к сыну Рудры, повелителю армии суров.

Я поклоняюсь Шри Картикейе, восседающему на павлине, кому ведома тайна Маха-Вакья, у кого очаровательное тело, пребывающему в умах великих людей, Богу неба и земли, сути великих Вед, сыну Махадева, правителю мира.

Это весь гимн Шри-Субрахманье.

Сканда. Рис. Lyle Noumenon Fenner

Роман Лебедев – Тэнгрианские корни суфизма в свете толкования аркана Дурак

Научный консультант АНО «АкадемТорум»,

специалист по истории и философии Саяно-Алтая

Доктор философских наук И. С. Урбанаева в своем исследовании, посвященном тэнгрикамской философии бурят-монголов говорит о том, что истоки эзотерического течения суфизма можно обнаружить в Центральной Азии, в доисламском и добуддийском мировоззрении тюрко-монгольских кочевников и горцев Саяно-Алтая – Тэнгрианстве или религии Тэңри-Кам.

В тэнгрианстве 33 небожителя (тэнгира), в бурятской мифологии 33 батора Гэсэра. В суфизме же число 33 – указывает на завершение одной трети всей системы подготовки, после чего наступает первая стадия просветления. 33 – тайное обозначение первой трети суфийского Пути. В суфизме 99 божественных имен, в тэнгрианстве и в мифологии бурят также 99 тэнгри (55 западных и 44 восточных). В камских (шаманских)68 призываниях обращаются к 99 бѳѳ – первым шаманам.69

Прародителем всех тюркских суфиев считается Ахмад ал-Йасави [Ходжа Ахмед Ясави; Қожа Ахмет Ясауи; Әзірет Сұлтан], и от него ведет происхождение Хаджи Бекташ Вели, своего рода мистический символ сотен бродячих тюркских проповедников (баба), чье имя послужило эпонимом знаменитой тарики. Традиция Ясави с самого основания была исключительно тюркской. Ахмед начал свою подготовку под руководством тюркского шейха Арслан-Баба, после смерти которого он отправился в Бухару, чтобы присоединиться к кружку Йусуфа ал-Хамадани. Позднее он оставил это место и вернулся в Туркестан, где положил начало ветви шейхов тюркской атрибуции. Длинная цепь тюркских мистиков берет начало от его учения, которое после миграции странствующих проповедников (баба) распространилось среди тюрков Малой Азии.70

Ходжа Ахмед Ясави был из рода ходжей. В қазақских исследованиях посвященных жизни Ахмеду Ясави говориться, что ученые не отрицают арабского происхождения центрально-азиатских ходжей, однако ясно, что их ни в коем случае нельзя называть арабами, так как столетиями ходжи тюркизировались и глубоко интегрировались в структуры местных тюркских этносов, стали неотъемлемой частью қазақов, узбеков, туркмен и других народов. Несмотря на некоторую обособленность, они все же вступали в браки с представительницами местных родов и племен. Поэтому Ахмеда Ясави справедливо называют тюркским проповедником и поэтом.

В исследовании, посвященном сакральным родословным в Центральной Азии, сказано: «Сведения агиографических сочинений о йасавийском суфийском наследии сохранили отголоски тех традиций, связывающих Ахмада Йасави с различными „правителями“, в том числе с огузским героем Салуром Казйном, однако, они, как правило, не были оформлены в форме родственных отношений». В «Таварих-и аулийа» (19 в.) говориться, что «Тюрки называют его [Ахмеда Ясави] Ата Йасави. В тюркском языке „Ата“ означает отец. И они присоединяют его к [именам] тюркских шайхов (машаих-и турк)». Составленные родословные Ходжи Ахмед Ясави служили для увеличения духовной репутации Ясави в первую очередь как суфийского святого, а не как фигуры, имеющей, прежде всего, генеалогическую значимость.71

Ахмед Ясави ввел зикр72 «скрежещущая пила», «зикр пила» (зикр-и арра). «Ха» здесь произносится с глубоким выдохом, а «хи» как можно тише. Производимые при этом звуки напоминают звук пилы. Все построено на технических приемах контроля за дыханием и особой дикции, получивших полное развитие после знакомства с практикующими систему йога. Следовательно, вместе с развитием техники контроля над дыханием во время сама» (коллективное мистическое радение) практиковалась и техника индивидуального зикра.73

Историк музыки, культуролог А. Джумаев описывая «зикр пилы» говорит об истовости и крайней экзальтированности в постижении Бога и созерцании его лика, которые нашли отражение в этом зикре. «Для этого ритуала характерны архаичность, наличие специфических звуковых эффектов – хрипящих „х“, воспроизводимых особым горловым пением, звукоподражательность, экстатический танец и т. д. Известный турецкий исследователь Яссави и яссавийа Мехмед Фуад Кюпрюлюзаде выдвинул идею о связи происхождения зикра пилы и вообще громкого зикра с экстатическими танцами шаманов тюрко-монгольских кочевых племен. Эта идея, подкрепленная среднеазиатским этнографическим полевым материалом, впоследствии неоднократно высказывалась многими советскими этнографами и востоковедами (В. А. Гордлевским, Ю. В. Кнорозовым, О. А. Сухаревой, А. Л. Троицкой, А. К. Боровковым, Г. П. Снесаревым), а также западно-европейскими и американскими учеными (Ирен Меликоф и др.)».74

Тюрколог В. А. Гордлевский в статье «Ходжа Ахмед Ясеви» сообщает, что в мавзолее-мечети Хаджи Ахмеда Ясави «после пятничной молитвы и текбира в зикрхане у михраба располагаются закиры (в самом михрабе – старейшие члены, а также сер-халка75), и совершают зикр „пилы“ (в течение двух-трех часов) – радение, производящее сильное впечатление выдохами во время произнесения молитвенных формул; они достигают полной иллюзии; создается впечатление такое же, как когда пила врезается в ствол дерева и как при вынимании ее из дерева она звякает [впечатление усиливалось еще тем, что кругом ходил юродивый, передразнивавший движение закиров; временами он устремлялся на публику, дико вращая глазами. Зикр „пил“ отражает старые тюркские пляски (шаманов)]. Умиленные хикметами Хаджи Ахмеда закиры плачут и обнимают соседа, склоняя на грудь ему голову [… во время зикра мюриды качают корпусом]. Заканчивается зикр чтением (молчаливым) суры „Фатиха“. […] Тюрки-мусульмане [еще Тимур-мусульманин соблюдал монгольско-тюркские (домусульманские) обычаи] поддержали и развили домусульманские обряды, бытовавшие в г. Туркестане (двенадцать арыков, двенадцать азлеров,76 шюлен)».

Огромный медный77 котел стоял в мавзолее Хаджи Ахмеда Ясави в середине ханаки под куполом мечети. «Еженедельно, по пятницам, в халимхане варилось на помин души Ходжи Ахмеда кушанье – „ата ала кожу или шюлен“ (один или два барана). Термин „шюлен“ в чагатайском словаре шейха Сюлеймана Бухари собственно значит „стол султанов или эмиров“, „общее угощение солдат“, и здесь заключается, очевидно, воспоминание о стародавней традиционной трапезе, устраивавшейся „отцом племен“, главой Туркестана, для родов тюркских племен, осевших вокруг Туркестана… Цифра двенадцать,78 и термин „шюлен“, и котел могут сохранять отголоски об аристократической военной организации тимуровской эпохи».79

Необходимо сказать несколько слов о Котле (тай-казан) Тимура в мавзолее-мечети Хаджи Ахмеда Ясави. Такие же котлы были у бекташи. Котел в Хаджи-Бекташе – захвачен у монголов; символ единения и гостеприимства у янычар, единения «очага янычар». В тюрбе Джеляледдина Руми в Конье также был монгольский котел именуемый «Нисан тасы» – апрельская чаша: сюда собиралась вода от благодатных дождей апрельских и раздавалась мусульманам. Сравни с верованиями қазақов [қырғыз – у Лыкошина Н. С.] о Котле в мавзолее-мечети Хаджи Ахмеда Ясави. Этот котел, сосуд для воды «край которого всегда находится на высоте рта человека, который к нему направляется [давая возможность напиться и малорослому, и высокому жаждущему]».80 Котел – символ трансформации в архаических сказаниях шаманских и камских практиках Сибирских народов: ненцев, тунгусов, бурятов, телеутов, якутов.81 Можно провести аналогии также с магическими котлами кельтов.

Котёл упоминается в огромном числе древних кельтских текстов (в том числе – в текстах сакральных); с другой стороны, уже в Новое Время на европейских территориях, некогда занятых кельтами, в ходе археологических изысканий найдены десятки древних ритуальных котлов. С помощью волшебного котла, в котором варились особые травы, можно было превратить любого человека в барда, который будет искушён во многих искусствах и наполнен духом пророчества. Котел – Чаша Грааля. «Слово «Грааль» (Gral), ср.-верх.-нем. «grâl», обычно считается производным от ср.-франц. «graal», провансальского «grazal», средневеково-латинского «gradalis». Однако романист Диез пишет «eratalis» и связывает это со средневеково-латинским «eratus», восходящим к греческому «erater» = «чаша», «котёл». Другие хотят найти в «Граале» таинственный «котёл» кельтской богини Керридвен. Более древнее толкование слова даёт Гелинанд: «Gradalis или gradale по-кельтски означает широкий, немного углублённый котёл, в котором богачам обычно по очереди (gradatim), один за другим, подносили дорогие изысканные блюда; в народе (котёл) называют graalz». Ещё более важное, но менее известное толкование слова «Грааль» даёт Теодорих из Риема. В связи с символикой Грааля он повествует о подземных жителях, горняках (рудокопах), гномах живущих в горах которым присуще символы Котла и Грифонов. (А. Платов; Й. Л. фон Либенфельс). В этих «гномах» видятся только карлики-альбы Нибелунги (Niflungar, Hniflungar), за образом которых стоят вероятнее всего населявшие Европу гунны (прототюрки) и Саяно-алтайская мифология. Nif-lung-ar можно перевести как «тюркское племя воинов Дракона». В мировоззрении шаманства и тэңрикамства сибирских народов образ котла тесно связан с процессами шаманской инициации, когда духи варят в котле разрубленное, расчлененное тело кандидата посвящаемого в шаманство.82

Наследником традиции Ахмеда Ясави был Хаджи Бекташ Вели, который родился в городе Нишапуре в Хорасане… До 1157 г. Нишапур был столицей государства Великих Сельджуков, и в окрестностях его проживали значительные массы тюркского населения. С кон. 12 в. в нем стал распространятся тарикат Хаджи Ахмеда Ясави. Хаджи Ахмед Ясави посещал Хорасан. Согласно «Вилайет-наме и Хаджи Бекташ-и Вели» (написанное на старотурецком языке примерно через двести лет после смерти святого) сам Ясави отправил Хаджи Бекташа на запад для проповеди суфизма. Во время разрушения монголами Нишапура в 1221 г. возможно Хаджи Бекташ бежал накануне со своим наставником (либо покинул город сам в возрасте около 40 лет) и скрывался в пустыни среди туркменских племен. Хаджи Бекташ ходил по селениям тюрок, пастбищам и стоянкам кочевников, ночевал в степи и горах и знал жизнь простого тюркского народа. Хаджи Бекташ пришел в Анатолию и поселился в деревне Сулуджа Карагююк к востоку от р. Кызыл-Ырмак, где жили тюркские племена христиан-павликан, а также значительное количество туркмен и в которой он основал суфийскую обитель.

В мавлавийских источниках [Aflâki. Manakib al-arifin. Cilt I.] сохранилось воспоминание о встрече Хаджи Бекташа с Нур ад-Дином Джаджа, наместником сельджукского султана в Кыршехире. Этот отрывок подтверждает, что сам Джаляль ад-Дин Руми не принимал мистической практики Хаджи Бекташа и относился к нему с осуждением:

«Эмир Нур ад-Дин сын Джаджа (Джиджа) однажды в присутствии пресвятого Мавланы заговорил о чудесах Хаджи Бекташа Хорасани: «Один раз прибыл я на служение к Хаджи Бекташу. Он совсем не смотрел на внешнюю видимость вещей, не следовал шариату и не совершал намаз. Я стал настойчиво говорить ему об обязанности непременно совершать намаз. Тогда он сказал: «Иди, принеси воды, совершим омовение и очистимся». Я наполнил своими руками ковш водой из источника и поднес ему. Он взял ковш, передал мне и сказал: «Лей»! Я стал лить воду на его руки и увидел, что прозрачная вода превратилась в кровь,83 и я был поражен таким явлением».

На это пресвятой Мавлана сказал: «Лучше бы он сделал из крови воду, ибо загрязнять чистую воду не такое уж большое мастерство (волшебство). Мусса для фараона („Египтянина“) превратил Нил в кровь, а для сыпти („избранных“? ) превратил кровь в прозрачную воду. Это произошло от совершенства его духовной силы. У этой личности [Хаджи Бекташи] нет таковой силы. Сие же называют изменением излишков (исраф) о чем идет речь в Коране [17.27: „… те, кто делают растрату (исраф) несамненно братья Шайтану“]. Чистое превращение (табдиль): когда твое вино превращается в уксус, и твои трудности разрешаются. Твоя низменная (?) медь становиться чистым золотом, твоя безбожная душа становиться мусульманской, принимает ислам. Грязь (глина) твоя [то есть, плоть] приобретает ценность сердца».

И тогда Нур ад-Дин, приклонив голову, отказался от той склонности, которую он испытывал к Хаджи Бекташу.

В данном рассказе Ахмед Афляки, автор жизнеописания Руми, отражает точку зрения своих единомышленников – дервишей братства мавлавийя – по отношению к Хадже Бекташу. Он подтверждает, что наместник Кыршехира Нур ад-Дин был сначала сторонником Хаджи Бекташа, но Мавлана Руми заставил его отказаться от этой приверженности. Этот отрывок имеет характер устного придания, записанного Афляки. […] Резкий отзыв Мавланы о Хадже Бекташе перекликается с не менее резкой характеристикой рассказчика предания (остающегося в тексте не названным). Афляки добавляет (вероятно, от себя лично) следующее двустишие: «Много есть Иблисов (Дьяволов) в человеческом обличье / Потому не должно давать свою руку каждому встречному».

Таким образом, Хаджи Бекташ здесь фактически поставлен на одну доску со служителями Иблиса (Дьявола, [Шайтана – Р.Л.]). На это намекает сам Мавлана, ссылаясь на приведенную строку из Корана».84

В мифологическом представлении тюркских народов Южной Сибири словом «шайтан» называются нечистые, злые духи. У шорцев – «таежный шайтан», живущий в горах. У хакасов «шайтаном» (сайдан) называют нечистую силу «айна», созданную подземным богом Ирлик-ханом85 (Эрлик-хан, Ада-хан, Ерлик, Эрклиг, Яма, Ямараджа).

В древнетюркских рунических памятниках (орхоно-енисейские рунические тексты) Эрлик выступает как бог смерти и подземного мира, враждебный миру живых, определяющий судьбу людей и срок их жизни.

Впервые имя бога Эрлика упомянуто в 8-ой строке 1-го памятника Алтын-кёля. Это стела, найденная в деревне Иудино возле озера Алтын-Кёль, в междуречье Енисея и Абакана, в межгорных долинах к северу от Джойского хребта и в Койбальской степи. Датируется памятник 711 – 712 гг. н. э. Рунами на стеле имя Эрлика записано как «rklg».

Слово Erklig (ärklik) идентифицировано как имя бога Смерти «Эрлик» виднейшим немецким тюркологом А. фон Габен в работе «Содержание и магический смысл древнетюркских надписей» (Gabain A. v. Inhalt und magische Bedeutung der alttürkischen Inschriften). На эту работу ссылается и тюрколог С. Г. Кляшторный в исследовании «Стелы Золотого озера (к датировке енисейских рунических памятников)» говоря об идентификации слова Erklig в тексте Первого памятника Алтын-кёля. Слово Erklig также является эпитетом: «мужественный», «правитель», «власть».

В «Древнетюркском словаре» под ред. В. М. Наделяева (и др.) слово Erklig связывается с именем подземного бога в индуизме – Ямой и делается ссылка на буддийскую сутру «Sekiz jukmak» записанной древним уйгурским письмом. Имя Эрклиг-хан (Ärklig), как бога Смерти и справедливого Судии встречается несколько раз в древнеуйгурском письменном памятнике «Алтун ярук» («Золотой блеск») или «Алтун онлук ярук ялтыраклы копта котирилмиш ном илики атлык ном» («Сияющая золотым блеском, над всеми превознесённая царь-книга») содержащем в себе буддийскую догматику и философию, а также две легенды («Легенда о правителе Кю-Тау» и «Легенда о принце и тигрице»). В памятнике «Алтун ярук» имя Эрклиг-хана имеет следующую транслитерацию – ՚rklyk q՚n; транскрипцию – ärklig kan.

Далее мы находим имя Эрлика в рунической книге Ырк-битиг (Ïrq bitig, 8—9 вв н.э.). Название книги переводится как «Книга Предзнаменований» или «Книга Гаданий». Имя Эрлика рунами записано аналогично алтын-кёльской стеле: «rklg». Профессор востоковед и филолог С. Ю. Неклюдов при анализе фольклорно-этнографических текстов народов Сибири и Центральной Азии пришел к обоснованному выводу, что имя владыки нижнего мира «восходит к древнеуйгурскому Эрклиг каган («могучий государь») – эпитету владыки буддийского ада Ямы. Прозвище Номун-хан – монгольская калька титула Ямы – «царь закона», «владыка веры».86

Легенды о бекташийа, дервишах Хаджи Бекташа теснейшим образом связаны с центрально-азиатскими камскими (шаманскими) представлениями о подземном боге Эрлик-хане и мифами о Шамбале.

С 16 в. в Турции появляются кызылбаши (красноголовые) – туркменские племена, малоазиатские сектанты. Часто их очаги там, где когда-то были домусульманские святилища (например, Хаджи Бекташе). Кызылбаши – пантеисты, которые верили, что частицы божества разлиты повсюду в природе. По прошествии времени, сгущаясь, эти атомы божества принимают человеческий образ, и тогда на землю приходит новое божество. Предписания мусульманской веры для кызылбашей – необязательны. Они нарушали пост, и пили вино. Нравственную поддержку кызылбаши находили у бекташи, высшего слоя сектантства.87

Изначально кызылбаши (тур. Kızılbaş, азерб. Qızılbaş) – объединение тюркских племен устаджлы, шамлу, румлу, афшар, зулькадар, текели, каджар и др. Сразу обращает на себя внимание племя текели (Текелу, Текелю, азерб. Təkəli или Təkəli eli). – ветвь огузского племени Теке, которые в свою очередь переселились из Мангистау (қазақ. – Маңғыстау). В Қазақстане в Коринском ущелье Жунгарского Алатау имеется река Текели. Именно слова «текели-ли» встречаются в работах Г. Ф. Лавкрафта. В своей книге «Хребты безумия» Г. Ф. Лавкрафт, описывая антарктические подземные и подводные обители древних Старцев, несколько раз обращается к изобразительным представлениям, пейзажам, образам о Шамбале Н. К. Рериха. Об Антарктиде ли речь? «Текели-Ли» – трубные звуки из подземного антарктического города. «Текели-Ли» – «никому неведомое слово, полное рокового скрытого смысла». Г. Ф. Лавкрафт указывает и на рассказ Э. По «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», где впервые появляются эти слова, которые повторяют мертвенно-белые птицы. «Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятья». Это путешествие в Полую Землю. «Очень любопытное слово кричали мертвенно белые птицы, – пишет Е. В. Головин, – „Текели-ли“. Это слово есть почти во всех языках. Древнеримский географ Полоний Мелла назвал материк в Южном полушарии Текеле (далее его называли Антихтониус). Таким образом герои По приплыли к тому, что античные, а затем и арабские географы, называли противоземлей, контрземлей».88 Согласно индийской космологической концепции северной горе Су-Меру противостоит инфернальная гора Ку-Меру на Южном полюсе. Согласно «Вишну-пуране» на юге находится мир мертвых, Яма-пура – нижний мир, где царствует бог Яма, где стоит стеклянный/ледяной престол Эрлика.

Топонимы и гидронимы «текелю» имеются и в Саяно-Алтайском регионе. Текелÿ (Текелу, Текелю, Тикула) – река (а также водопад, лог, гора), правый приток Ак-Кема, левый приток Бухтармы. Водопад расположен на северном склоне массива Уч-Сумер (Белухи). Текелÿ-Кобы – также лог у пос. Узнезя Горного Алтая, там же, где урочище Кара-турук (черное место, черный камень), где хребет Мажиган (Мошкан – «вертеться, крутиться») с горой Кара-таш89, где шаманская гора кан-Чолобо (Чолбу90), которая представляет одну из дверей на пути шамана, кама к тюркскому богу Ер-Су Алтай.91

Растрепанные, заросшие волосами, носившие в ухе серьгу – символ безбрачия, бекташи резко отличались от мавлави, кичившихся своей иранской культурой. Простецкие бекташи хорошо знали духовные потребности народа и пришлись ему по сердцу. Поэты бекташи сочиняли псальмы – иляхи, которые распевались кызылбашами Малой Азии. В народе бекташи были окружены большим почетом.

«И не известно еще, кого народ ставит выше: тонкого мистического поэта Джелялэддина Руми или шаманствующего Хаджи Бекташа, который сел верхом на стену и погнал ее кнутом из змей».

Итак, как видим недаром мавлавиты называли Хаджи Бекташа Иблисом и Шайтаном. Из приведенного выше В. А. Гордлевским отрывка из турецких сказаний видно, что Хаджи Бекташ напрямую сравнивается с центрально-азиатским Эрлик-ханом, у которого вместо плети была черная змея: «черную змею употребляющий вместо плети» говорили камы в призываниях. В теленгитском сказе «Кайракан» посол Ерлик-хана – седой старик, с белою бородою, у которого змея вместо плети. От удара этой плети охотник Бай Кашка Буурул стал могучим камом (jаан кам) Кайраканом, Кам-Курмос, родом из теленгит.

В турецких преданиях про суфиев не только Хаджи Бекташ пользуется атрибутом подземного бога Эрлик-хана – плеткой из змей, но также и другие турецкие святые, например, Караджа Ахмед.

Рассказ о том, как Хаджи Бекташ Вели сел на стену и посрамил своего противника очень распространен. В варианте, записанном В. А. Гордлевским в Ускюдаре (Üsküdar) под Стамбулом Хаджи Бекташ препирается с Караджа Ахмедом. Однажды Караджа Ахмед сел на льва,92 и, помахивая змеей, как кнутом, поехал к Хаджи Бекташу Вели. Увидев это, ученики Бекташа Вели передали о чуде своему учителю. Бекташ Вели взобрался на стену и верхом на стене двинулся на встречу к гостю [«и погнал ее кнутом из змей» – в другом месте]. Бекташи говорят: «Джансыз дуварлары юрютен веледир» («Он – святой, заставляющий двигаться бездушные, безжизненные стены»). Источник этого чудодействия Бекташи Вели В. А. Гордлевский видит не в божественном даре, а в антибожественном, сравнивая его с названием чёрта – «дуваряран» (duvar yaran) – «рассекающий стену».

Такие места из турецких мифов, где имеется указание на «змеиную плетку Эрлика» у Караджа Ахмеда и у Хаджи Бекташа указывают на истоки этих легенд в центрально-азиатских представлениях об Эрлик-хане, но это указание можно найти, например, также и в самом имени Караджа Ахмеда. Караджа Ахмед Султан, говориться в одном сказании, родом из Хорасана – куда бы он ни шел, за ним следовала «козуля» (куосуля, дикая коза, небольшой олень – «Караджа»), от чего он и получил это прозвище. Дикая коза и олень – символы подземного мира и его царя Эрлик-хана. В тибетской мистерии Цам олень – это спутник Эрлик-хана. Также олень сравнивается этнографом Г.Н.Потаниным с алтайским и монгольским подземным демоном пернатым змеем Мангысом. В образе черной козы в мифологии тюрок появляется таежный демон Алмыс (Алмын, Албын). Этим же словом – Алмыс или Алмус обозначается Дьявол.93 Само же слово «Караджа» также сопоставимо, по всей видимости, с таким словом, как «Караджиме» и, возможно, является его сокращенным вариантом.

Как поясняет Г.Н.Потанин в своих «Очерках…»94 слово «Караджиме» – это «медведь» по-урянхайски. По-алтайски это слово значит «темные духи». Часть же «-джиме» сравнивается им с монгольским «teme», что значит Верблюд. Медведь и Верблюд также как и Олень – животные Эрлик-хана.

Прамонгольский: «teme-ɣen» – «верблюд»; письменный монгол. – «temege (n)»; среднемонг. – «teme’en, temejen, temē, tǝmēn, tǝmǝn, timen»; бурятс. – «temē (n)»; ордосский – «temē (n)»; могол. – «temɔ»; прото-алтайский – «t`ĭbŋe»; прото-тюркск. – «debe»; дрвенетюркск. – «tebe», «teve»; караханид. – «teve (tevej)»; турецк. – «deve»; татарск. и башкирск. – «dü̆jä»; узбекск. – «tuja»; уйгурск. – «tögä»; туркменск. – «düje»; қазақск., балкарск., караимск., кумыкск. и ногайск. – «tüje».

На алтайском ойротском языке: «jеме» – «угроза, брань»; «jемеле-» – «грозить, бранить»; «jи-» – «пожирать»; «оны кöрмöс jиген» – «он умер» или дословно «его съел нечистый дух»; «jимекей» – «обжора»; «jимекчи» – «прожорливый». Ср. с хтоническими персонажами обжорами, вечно голодными из разных мифологических систем.95 На древнетюркск. – «jem, jim» – «пища»; «jemir» – «разрушать»; «Jama» – «бог, царь загробного мира»; «jemäk» – кыпчакское племя йемаки (связаны с Йамой, Яма-ханом, Эрлик-ханом).

Во времена гонения на янычар радикальные исламисты были противниками культа святых, Абдул Кадир выступал против Караджа Ахмеда, причислял его к ордену Бекташийа. В западной Анатолии в Манисе в одном из документов (1397 г) имеется указание, что там был «текке Караджа Ахмеда», а жители Манисы считают, что именно во главе тюркского воинства покорившего их город стоял Караджа Ахмед. «Когда у турок случается война, Караджа Ахмед выходит из могилы и помогает» – говориться в тайном турецком сказании. В народном гимне (илахи) поется о том, что Караджа Ахмед – могучий Вели из бейской династии Эшрефоглу. Основатель бейлика Сулейман Эшреф был одним из высокопоставленных сельджукских сановников. Когда Караджа Ахмед прибыл к Хаджи Бекташу на служение, он сказал ему: «Мой Караджа, мой Караджа! В одном месте будет твое жилище (пристанище), но светильник твой пусть горит в сорока местах!» Караджа Ахмед ходил по воде, исцелял больных физически и душевно, летал на бараньей шубе, становился невидимым. В местности Тезгююк у берега реки на ивовом дереве собирал яблоки, за это бей Тезгююка считал его колдуном. После Караджа Ахмед исцелил этими яблоками дочь этого бея. Дервиши Караджа Ахмеда были пастухами и ходили по Анатолии как пастушеские племена.96