Ни свет ни заря

Справа от основного движения дороги находился какой-то съезд. Похоже, сверху был центр. Дионисий дошел дотуда примерно за два с половиной часа. И это, конечно, было недолго, но Дионисий как-то собрался, как будто за время своей немного глупой и вынужденной поездки поймал второе дыхание, и вовсе не обратил

внимания на сей факт, ведь он мог дойти до центра и бегом. За такое время пробегают и марафоны, но не стал. В общем, вторым главным правилом Дионисия был факт, осознание факта, что время проходит быстрее, когда ты двигаешься.

***

Прошло время и сейчас.

Дионисий решил двигаться дальше, и отдав талисман Луисиану, собрался осуществить одну свою древнюю мечту-поработать в Росси на стройке. Почему? Дело в том, что первым его детским воспоминанем была картинка, на которой они вместе с папой идут мимо какого-то большого дома, и сверху дядя на кране ест лапшу. Дионисий своими глазами детского острого зрения видел, с каким удовольствием дядя одну за одной глотает макаронины, а в перерывах-глядит, как хозяин самого месяца, начиненный влеикими тайнами ночи, осматривает, казалось, весь город со своей высоты. Дионисий понимал, что жизнь никогда не заканчивается, а потому нужно всё время закрывать какие-то галочки жизни и двигаться, двигаться всё дальше и дальше. Вот и его мечта, хоть и казалась детской и несуразной, была для него чем-то очень-очень новым, пусть и новым в своей несуразности и наивности. Но именно в России (а эта страна всегда привлекала Дионисия своим твроческим беспорядком), на стройке должно было бы быть интереснее всего. Там можно и научиться ремеслу жизни, плавно переведя его в профессионализм искусства, там можно и повидать сильных и интересных людей. Размышляя так, он вкушал горячую детройскую пиццу, фирменную для этого хостела в центре Атланты, потому что хозяин её был настоящим детройдцем и всех угощал. Он выглядел не молодо, а скорее так, как может выглядеть какой-нибудь инструмент после третьего дня тяжелой, но добросовестной работы. И это ему даже подходило, как подходит желтеющим деревьям осень, а поржавевшим машинам их острота черт и бамперов, ведь он был самым настоящим детройтским рабочим с почти двадцатилетним стажем работы. Хозяин сказал Дионисию: «Ты сильный и умный парень. Я не вижу в тебе почти никаких недостатков, а потому, если ты только начнешь, то сможешь достигнуть совершенства. Но тем ты и опасен даже для самого себя. Опасен, как самая большая акула, ведь всегда тяжело быть первым и постоянно, уже с некой скукой, отражать нападки врагов. Будь осторожен, Дионисий, и найди в себе силы встать, если тебя сразит посох перчёной жизни. Порою приходится готовить еду в поддонах. Но порою стоит притвориться такой едой. Это последняя ошибка на пути сильных людей, которые умеют прощать себя, ошибка своей гордости». Несмотря на вечер, светало. В американском городе потихоньку заканчивалась буря жизни.

Глава 9

От того урагана, что в эти ночи накрыл сначала Америку, а потом и Мексику, и Бразилию, и Аргентину с Коста-Рикой, хижины местных рыбаков, все без исключения, претерпели ряд изменений. Одни стали похожи на перевернутые шхуны после того, как их перевернул Некто Мегалодон, вторые-на груду избушек или даже деревень, что были просто драмматично заброшены, третьи-на стаи перелетных птичек, такими они казались легкими. Но были и те, что вовсе не пострадали. Казалось, сама природа дает людям шанс исправиться, или, кто знает, таким образом выделяет лучших. Хижина Луны и Ночи вовсе не пострадала, хотя и стоящие рядом по левую и правую сторону хижины были сметены в хлам. Казалось, то был искренний знак Луисиану, что он и сам похож на талисман. Луна и Ночи тоже это подтвердила. Ну какой ещё человек своими силами мог бы остановить шторм, буквально, как Ной, спасти от неминуемой смерти? А он смог. Луна и Ночи долго ещё упрашивала его пожить вместе с ними, но Луисиан не стал. Поехал в Париж, ведь кто-то шепнул ему на ушко, что Дионисий прячется именно там. Апофеозом его уезда стал тот факт, что течением и злыми ветрами к избушке Луны и Ночи была пригнана абсолютно целенькая, разве чуть поцарапанная спереди от коста-риканского песка яхта, которую тут же по совету Луисиана было предложено перекрасить и продать. Так и сделали, и уже через неделю Луна и Ночи вместе со своим маленьким мальчиком зажила в столице, помогая булочнику и получая там хоть и половину зарплаты, но на самом деле столько, сколько бы хватало по три раза закончить ремонт новой квартире и прокормить дитя. Именно в этом веселом расположении застал Луисиан Луну и Ночи в последний день, когда уже были куплены билеты в Париж и до рейса оставалась самая малость. Проходя по ступенькам вверх, он стал замечать, как все его впечатления от жизни рушатся и одновременно заменяются новыми, более свежими и искренними, и нет, он не влюбился, а лишь понял, признал ту вещь, которая может стать главным смыслом его жизни. Он лишь видел, как в квартиру, стоящую напротив левой квартиры на двадцать пятом этаже (сын Луны и Ночи любил высоту, и мама изо всех сил хотела его порадовать) заносят настолько красивый и настолько подходящий к тем обоям гладко-зеленого цвета диван, и почти что ахал. Он вдруг подумал: «Но почему бы мне не быть тем волшебником с голубого вертолета, который помогает людям строить золотые дома? И ведь не всё то золото, что блестит, но почти всё-что нравится. Так Луисиан определился со своей будущей профессией, а ему пора бы было стать уже кем-то кроме лучшего итальянского Деда Мороза, хотя и была у него еще одна идейка. Но о ней попозже. А, впрочем, зачем попозже, к тому же, Луна и Ночи приготовила очень вкусный карибский чай с добавлением поп-корна и чего-то сладенького, возможно, настоящей маракуйи. В лучах заходящего коста-риканского солнца, в квартире, где денег на дизайн было отведено ровно столько, чтобы нельзя было сказать, что хоть копеечка ушла в пустую, это зрелище было идеально гармоничным. Луисиан сидел на новеньком белом стуле, с какими-то резными вставочками, но таком, в котором, впрочем, не было ничего особенного, и как будто пил само время из этой квартиры, которое сейчас свернулось в трубочку и, как бы вытекая, как желе, как мед из старой стеклянной банки, в цветах южного берега впадало в океан рта. Да… Бывают в жизни такие моменты, когда твоё тело как-будто заново рождается, или вдруг идеально попадает в ритм жизни, или всё-таки заново рождается, и тебе больше не кажется вовсе, что жизнь когда-либо бывала с тобой несправедлива. Ты лишь представляешь, как пьешь, пьешь это свежее молоко пространства и понимаешь, что никогда-никогда им не насытишься, а ещё то, что можно было бы после такого стремительного и слишком красивого вечера немного поспать.

Луисиан открывал глаза, сидя в каком-то самолете. Сначала не помня ничего вовсе. Потом же вспоминая, что было в гостях, и в каких гостях он вообще был, он было вдавался в краски и в описание деталей, но после брал себя в руки, замечая как-бы на ухо самому себе, что нужно двигаться дальше. Понимал, что всё больше и больше хочет в своей жизни чего-то нового, немного непонятного. Именно того, что выбирают не совсем решительные люди, убедив себя всё же выбрать «да» между «да» и «нет» и договрившись с самим собой выбирать «да» теперь вообще всё время.

***

Так станем же готовить счастье, друзья! Ни свет Ни заря проснулась, заварив себе и своему брату индийский чай, и отправилась мыть посуду в таком настроении, как если бы знала, что сейчас пойдет в магазин и выиграет в бесплатной лотерее, проводимой из года в год некоторым производителем. За окном было так, как бывает наверное в горах Сочи в полночь, под Новый год: немного холодно, боязно, жутко темно, но непреодолимо красиво, как если бы ты знал, что вон там, за холмом, а ещё за большой городской елкой, которую собираются снимать, точно стоит горная праздничная деревня. С другой стороны-дома было почти непреодолимо холодно. В это время Париж посетили настоящие русские крещенские морозы, но только не Ни свет Ни зарю-её пол с подогревом на все сто справлялся со своими обязанностями. Брат, как это обычно и бывает в семье, состоящей из сестры и брата, хоть и был главным, умным и более отсветсвенным за свою нерадивую родственницу, но почему-то постоянно спал, и, как бы ни настало утро, всегда просыпался позже Ни свет Ни зари минут на десять, пятнадцать. В чем секрет этого тайного действа? Всё очень просто-когда Женька уже безвозвратно ложился спать (а он всегда засыпал и просыпался стремительно. Как говориться, любить, так любить!), Ни свет Ни заря с мурлыканием себе под нос пробиралась к его кровати, аккуратно переворачивала его на другой бок, тем самым отводя тело от стены и боковой подушки, а после, чуть нагнувшись и вытянувшсь смотрела на будильник. Она засекала, сколько было времени и где стояла стрелка, а после сама шла в душ, чистила зубы электрической, по последнему слову медицины, правильной щеткой, и ставила свой будульник ровно настолько раньше, чтобы снова с утра застать брата с чашечкой кофе в руках и игривой полухитрой, полусочуствующей улыбкой. Так и мы с вами, дорогие друзья. Если мы хотим добиться чего-либо, ну, скажем, например-хотим научиться рисовать, то мы делаем этот чуть некрасивый, но правильный шаг. Мы сначала просто входим в класс, не обязательно в класс, как в комнату, это может быть и абстрактное понятие, и втираемся в доверие этому сословию жизни. Мы знакомимся с учителем классса, с уважением смотрим на всех ребят, которые здесь уже были и которые, кажется, чего-то знают, некоторые даже больше, чем надо. Это видно по блестящим от радости и оживления глазам учителя. Мы картинно радуемся и сами, когда у нас что-то получается, картинно и огорчаемся в ином случае, а после делаем этакой пируэт жизни, как сама Ни свет Ни заря, разведываем, как много делает и как сильно работает над собой и над навыками самый сильный ученик в этом классе, а после запоминаем информацию и так же картинно удаляемся. Нам больше не нужна школа, как живительная часть жизни и вкуснейшая часть влаги. Это уже наверняка. Ну вот как не нужен человеку больше фильтр воды, если он подглядел, где находится родник или колодец артезианской скважины. Радость в том, что в жизни всегда можно определить этот родник. Ведь он и не хочет скрываться. После, узнав о силах самого высокого ученика, мы дома, ночью ли, ранним утром, или после обеда, когда все спят, организовываем свою деятельность так, чтобы делать в два, в три раза больше него, и начинаем радоваться жизни. Как если бы то была лыжная гонка, и вы всё время ехали где-то в серединке, но всё-таки ближе к лидерам, чем к отстающим, и вам нужно было бы кровь из носу опередить всех, и вы наконец поняли, как это сделать. Левая лыжня почему-то стала много быстрее правой и этого никто не заметил, а вы поехали уже наращивая темпы, но с каким-то душевным спокойтвием, успевая в перерывах между вдохом и выдохом мембранами носа наслаждаться природой. А когда вы наконец доедете до финиша, что ж, не переживайте-будет немного грустно от того, что закончился лес, но это как раз ничего, ведь если вы успевали делать между вдохом и выдохом паузы, в которые сохранили всю ту атмосферу, то лес навсегда останется с вами. А вы успевали делать такие паузы, если использовали это хитрое правило жизни. Вот и Ни свет Ни заря снова, проснувшись и уже отшедши ото сна, хитро глядела на дергающиеся от скорого пробуждения, в такт будильнику, глаза брата. Ни свет Ни заря была из того типа женщин, которым не нужен вовсе мейк-ап, ведь их лицо скорее само могло бы стать чьим-то марафетом, например марафетом влюбленного в них создания, и всё же она часто не лишала себя приятности по утрам, вытянув губки этак, как лебедь, в два-три чуть небрежных штриха накраситься помадой или изрисовать свои ресницы. Когда Женька наконец проснулся, она заканчивала последние штрихи в своем творчестве, и похоже ей в такт с неба уходила Луна, перемеящаясь в свою гримерочную комнату, для того, чтобы выйти на финальное представление со сногсшибательной красотой, и звезды заволакивало тучами дыма, или пара, который исходил из стаканов свежего индийского чая, вынесенных на балконы.

И насколько же приятно, скажу я вам, вот так вот, в середине января, когда на улице стремительно холодно для Парижа, и он уже больше похож на Москву, чем на Париж, всё же выйти на балкон резного старинного дома с чашечкой чая и убедиться, что гламурные женщины и любознательные туристы, а вместе с ними и башня, никуда ещё не уехали или по карйней мере хотят дождаться вас. Тогда ты как бы смотришь, чуть покачивась от волнения, на всё это и спраишваешь у него: «Стоишь?» И оно отвечает, глядя на тебя, как на неживую гирлянду, что вдруг заговорила: «Да, вы знаете, если взять вот этот пакет и добавить к нему зимний, поискать, есть ли на складе зелёный цвет, то можно уже прямо сейчас по факту оплаты забирать машинку». машинку.»

«Да, вы знаете, если взять вот этот пакет и добавить к нему зимний, поискать, есть ли на складе зелёный цвет, то можно уже прямо сейчас по факту оплаты забирать машинку». Женя и Ни свет Ни заря уже, казалось, третий час стояли в автосалоне и договаривались о покупке нового автомобиля. И дело было не в том, что что-то шло не так или что кто-то решительно не мог выбрать, но скорее просто в том, что они с Ни свет Ни зарей подошли к этому действию, как к приключению, как бы репетируя свой будщий выезд в Антарктиду. Для начала они долго ходили по автосалону, садясь по очереди в самые большие и самые маленькие автомобили и пробуя играть прятки, то есть натурально-один прятался спереди, а другой в это время считал сзади а после искал, и, что самое интересное, не всегда находил сразу. Потом наконец определились с моделью, и долго-долго ходили вокруг неё с целью узнать: а какие вообще бывают цвета? Это очень сильно интересовало Ни свет Ни зарю, ведь, со своей бледно-красной помадой на губах она была настоящей эстеткой. После договирилсь с главным менеджером, почуявшим крупного клиента, о тест-драйве, и, как водится, сначала попали в пробку, а после надо было ехать на заправку на другой конец города-закончился бензин. Зато покатались вдоволь, и даже Ни свет Ни заря сделала круг почета перед автосалоном, иммитируя, как она в ночи, просыпаясь на пятнадцать минут раньше брата, ну, как сегодня, будет пыткой выгадывать, где у того лежат ключи и делать круг почета вокруг башни… Потом долго оформляли документы и выбирали диски для автомобиля: Ни свет Ни заря хотела побольше, а Женька-попрактичнее. Но в итоге всё же нашли компромисс, и когда начались вечерние сумерки, взору мира предстал новенький темно-оранжевый, казалось, цвета камина, автомобиль. Выкрутив руль вправо, Женька буквально выскочил из-за руля и припал на Землю перед ликом своей машины и сестры-так они ему обе нравились. После стали снова играть в прятки. Ни свет Ни заря спряталась в багажнике, хоть они и договорились там не прятаться, и Женька, чтобы её проучить, решил пойти и просто прогуляться.

Глава 10

***

Он сидел и смотрел на костер, не замечая, как полыхает закат на том берегу моря. Рядом лежали какие-то чуть поржавевшие ключи из такого крупного, твердого материала, что казалось-они сделаны не меньше, чем из чугуна. На самом же деле это было олово. Кричали чайки. На одном из сквозных окон, ну, точнее, недалеко от одного из них, висел какой-то магнитик из Черногории. В лучах закатного солнца закат, не местный, более теплый и более твердый, как желток в яйце, которое чуть передержали на сковородке, подсвечивался бликами и казалось, с вероятностью в десять-пятнадцать процентов, что там, за этим бликом скрывается тайна. Быть может-инопланетяне, или и сам смысл жизни. Такой засвет часто делают на фотографиях в суде, особенно делали раньше, когда всё-всё зависело от проявления пленки, чтобы скрыть аргументы и доказательства. Но прошло уже время, заколосилась рожь, и нечего скрывать больше этот песочный цвет жизни, ведь всё равно не скроешь. К тому же, победителей не судят, а значит и пляж нам-не суд, а скорее лишь место описания. Описания чего? Что ж, основных приключений героев. Слева, чуть в далеке, так, что казалось, будто это в Голландии, стояла ветряная мельница и то и дело ворочала свои лепестки, как натрудившийся за день шмель, грузный, ленивый и быть может умирающий, но упорно двигающийся к своей цели.

Долго ли шёл Женька вперед, подальше от Парижа, играя в прятки с Ни свет Ни зарей? Как оказался он здесь, у берегов Голландии? А может, он был здесь не один, а уже успел перепрятаться, поспать, и, захватив свою сестру в новую машину, ночью, нарушая все правила, за один перегон доехать до сюда? А может, это вовсе не Голландия? Так часто бывает, когда человек начинает сомневаться в себе. Тогда "нет" у него становится, как "да", а «да"-как "нет", и нет в мире естественных сил, чтобы переубедить такого человека. Вот и Женька (не знаю, почему вы подумали, что он в Нидерландах), был сейчас у морских берегов Франции, где тоже иногда бывают мельницы, как вольные кони, забежавшие порой не за ту границу, где тоже можно на своей новенькой машине с большими литыми дисками заехать на белоснежный песок и вот так вот, как они сейчас, сидеть у костра в ожидании парома. Женьке и Ни свет Ни заре для своего путешествия всё равно надо было как-то попасть на Бермудские острова, и они решили: почему бы не прокатиться? И у Женьки ведь всегда была веселая фантазия, не даром же он поставил пунктом отправления именно острова. Возможно, потому что всё их будущее путешествие было авантюрной тайной.

***

Бренчала гитара. Волны накатывали с той ненавязчивой периодичностью, с какой это бывает в чуть замедленной плёнке фильма. Туда-сюда. Туда-сюда. С каждым разом языки их голубого, возможно, вечного пламени подбирались всё ближе и ближе к чуть размякшим от непривычной тишины ступням. Песок был довольно белым, даже сказочно белым, и чуть более крупным, чем, если бы вы вдруг уменьшились в размере раз в сто и упали в муку первого сорта. На фоне такого песка, на фоне почерневшего, как может почернеть только в теплых январских странах, зарева заката лучше всего смотрелся полыхающий некрасивыми, неровными, но увесистыми и долгоиграющими бревнами лик костра. Да. Обычно море им представляется по-другому. Во первых, это почти всегда точно лето. Ну вот не привыкли пока что русские люди к тому, что где-то там, далеко-далеко, в тех самых теплых январских странах, греющих лучше, чем шерсть белого медвядя, бывает теплое море даже зимой. Во вторых, что бы там ни говорили люди о ценности и признаке вкуса белоснежных пляжей, в первую очередь лишь желтый мелкий-мелкий песок способен создать атмосферу пляжа. Такой песок может быть прерываем иногда даже кучами мусора, иногда даже чем-то довольно острым, неприятным, консервной банкой, но все равно не перестанет казаться для большинства людей на Земле самым родным песком. Дальше-больше. Чем здоровее лица, тем, говорят, должен быть свежее и сам воздух в помещении или в пространстве вокруг, но лишь у маленькой горсточки людей, да и то после долгого раздумья появится желание назвать завывающий от ветра и тучек почти нормандский пляж пляжем для хорошего купанья. Скорее уж-пляжем для выживанья. Пляж должен быть теплым. И даже более теплым, чем бывают обычно пляжи зимой в январских странах. Тут что то не так. Значит, надо искать более теплые страны. Возможно, это конечно не главное, но это, знаете, как украшения без последней капельки, как глазурь без последней песчинки сиропа, если на море не виден закат. И закат-это такое условие, которое должно быть непременно. Вот как человек ходит на работу и идет туда, даже если несильно заболел, так и солнце должно дежурить у горизонта и прогонять всякую тученическую шпану, чтобы людям можно было банально помечтать, глядя на идеальный шар персиковой формы, а не на кулисные загромождения. На настоящем курортном море должен быть чистый горизонт. Это как дважды два, как если тебе сказал учитель, что, покуда ты не наденешь форму, в школе можешь больше не появляться. И буран, небольшой буран, знаете, такой вот маленький буранчик, которого приручили специально, как будто внука крокодильчика, и как один из своих козырей показывают туристам. Но не полный штиль или полный разгром. Совсем немножечко пикантности и экстрима так, чтобы было что-то вроде американских горок. С одной стороны думаешь: "Французский леший! Вот это чееерррт!!!", а с другой всё же краем уха или глаза понимаешь, что всё не так страшно. И ещё морская звезда, выплывшая ненароком на берег, ведь это самый необходимый, хотя бы уже потому, что самый маленький шаг. Она должна обязательно, время от времени, как в игре, выплывать в виде какой-то декорации. Чтобы одни люди на неё смотрели и её не замечали, символизируя то, что делают повсеместно со своей жизнью. Чтобы иные люди посвящали ей целые стихи, писали по ней картины тысячелетия, а третьи, дети, сначала непроизвольно тыкали детской лопаткой, а после, узнав, что тыкают саму жизнь, долго и от чистого сердца искали бы у этой морской звезды лобик, чтобы поцеловать. Дети, думающие, больше того, что звездочка обиделась, вот как собака, если ей вдруг наступить на хвост, и специально не показывает свой лобик, или, что вообще страшно, он уже как-то отломался. Ради одного этого должна быть морская звезда на любом пляже. Ради одного этого. Ведь что это за пляж, на котором нет ничего красочного и шипастого, но красивого, как роза? Что за пейзаж моря без царицы его полей-какой-нибудь пресноусой медузы? Впрочем, с другой стороны, именно такие пейзажи-самые мудрые. Хоть и довольно циничные. Но если бы я покупал себе дорогую картину в свой новый дом, то скорее взял бы «Девятый вал», нежели чем «Мона Лизу». Хотя, согласитесь, «Мона Лазу» мне никто так просто и не отдаст. Хм, да и «Девятый вал" тоже…

Вот и этот пляж опустел, и остались на нем следы лишь чего-то крупного, стойкого, наверное, чайкиных лапок, колеи от колес машины и тот невыносимо приятный, но до боли терпкий запах пребывания человека, или двух людей, которые только-только догадались о чем-то гениальном и живут ещё этим. Как живет малый ребенок, когда ему говорят, что дед с бородой-это главный волшебник. Такое ощущение, что у Ни свет Ни зари с Женькой во время их чуть скудного пикника родилась какая-то небольшая идея. Что ж, вызовем кинологов, чуть подождем, и, быть может, собаки выведут нас на след истины.

Глава 11

Дело в том, что ребята достали свою карту. Это не была карта, которую достают матерые туристы, заблудившись в горах Норвегии. Это была карта иного характера. Она скорее походила на рисунок копировальной бумагой, когда будущие новосельцы рисуют план своих апартаментов. Ни свет Ни заря и Женька достаточно сильно заморочились над изображением своей карты. Ведь они и вправду перенесли, ещё в квартире, будущий дизайн поездки, сравнивая его с созвездием Большой Медведицы и делая параллельный перенос. И то, из скольких звезд состоит мишка и означало, сколько остановок будет у ребят по дороге до Антарктиды. Совпало так, что первой звездой при переносе оказались Бермудские острова. Идея, которую столь сладко распевали, глядя на волны прибоя, обещающего им принести паром, ребята, состояла в том, что, возможно, Ни свет Ни заре, да и Женьке, если согласится его семья, следует переменить климат и поехать жить на Бермуды. Ну а если не на Бермуды, то точно на какие-нибудь другие (чем хуже остров Святой Елены или Мадейра), ведь много приятнее грустить там, при желтом песке и теплом море, чем здесь, во Франции, при белом, холодненьком, и одинокой мельнице на фоне экономического подъема страны. Попивая мате, который так же, как и доминиканский кофе, продавали в магазинчике на углу Парижа, Ни свет Ни заря до того замечталась, что готова уже была натурально продать свой исторически-ценный дом во Франции и переезжать. «Но-но-ответил ей Женька-а ты обо мне не подумала? Что скажут мои нервные клетки, когда узнают, что я больше не смогу радовать их видами Эйфелевой башни из окна?» И Ни свет Ни заря отвечала: "Но ничего, мой милый друг, ты сможешь их радовать видом настоящего моря, порой даже щекотать, купаясь и уплывая от очередной акулы или всплывшего вдруг самолета, желающего тебя съесть».

Так, за разговорами и прибаутками, то бросая камешки в пучину мирового океана, то на спор собираясь за ними плыть, то напротив отговаривая друг друга от каких-нибудь глупых действий, которые хотелось бы совершить ради наживы, ведь деньги-не главное, они дождались наконец своего парома на Бермуды. Пункт погружения на паром был не здесь, а чуть вдалеке, быть может, километрах в пяти от этого места. Сначала засобиравшись, потом-долго и поочередно выталкивая автомобиль из песочного плена, в который он умудрился попасть, потом ещё объясняясь с пограничником, ребята в итоге затянули так, что еле-еле успели на корабль. Причем успели последними, как это бывает в хороших голливудских фильмах, где машина разгоняется, и в полете, сходу, залетает на закрывающуюся стоянку. Ни Ни свет Ни заря, ни Женька давно не испытывали таких сильных, ярких и положительных эмоций, наверное с того самого момента, как кончилось их иркутское детство. И эта проблема встает одиночной пальмой в сосновом лесу интересных проблем, которые случаются с нами в жизни и которые мы замечаем, сажая их там. Почему, будучи детьми, мы все имеем определенные планы на светлое будущее, и буквально знаем наперед, что бы мы делали, будь взрослость с нами завтра: стали бы космонавтами, полицейскими, пожарными? И при этом по вечерам так же с Колькой из соседнего двора и Машенькой, таинственной незнакомкой из скверика выходили бы поиграть на детской площадке. Почему, становясь взрослыми, мы перестаем думать об этом вовсе? Почему, становясь взрослыми, мы впускаем в голову всю эту политику, споры, ссоры? Быть может, проблема вовсе не в том, что дети по обыкновению своему слишком наивны и глупы, а как раз наоборот, в том, что мы с вами по мере роста претерпеваем какие-то не совсем понятные изощрения и начинаем мыслить цинично и предвзято? Вы скажите, что то сами уроки жизни влияют на нас. Конечно, куда уж нам быть веселыми, когда мы похоронили не один десяток человек и сменили пару-тройку работок! Но ведь дело в восприятии. Ведь если умирает какой-то человек, ребенок, конечно, как и все грустит и плачет, но разве после этого он не перестаёт сторить куличи в песочнице? Не перестаёт. Просто почему-то стало так принято, что со временем, в прямой пропорциональности от того, насколько много бед уже стряслось, мы должны всё глубже и глубже меняться. Не должны. МЫ сами это придумали.