Ни свет ни заря

***

Они чувствовали уверенность в завтрашнем дне и неуверенность в прошлом. Они гадали сейчас: как будет развиваться дальше их поездка. Но таково главное правило жизни, и героям, в общем-то, совсем не нужно было переживать-после долгого застоя, безусловно, настанет сильный скачок. Так было всегда. Потеряв власть над силой, обезьяны обрели разум. Так и Ни свет Ни заря с Женькой, потеряв власть над самими собой, не в силах больше управлять поступками и не имея планов, текли к правильным берегам по наитию жизни. Сейчас, обретя, наконец, твердую почву под ногами, и уйдя достаточно далеко от всех своих старых проблем, они могли здраво мыслить. Могли планировать, применять, варьировать, чертить планы на песке, и пугать, а потом как-то гладить и так уже испуганного крабика, подражая пернатым попугаям и купаясь время от времени. Так бывает в любой жизни: если хочешь что-нибудь потерять-полюби. Если хочешь развиться-сдай планку. Возможно, это оттого, что лишь тяжелые условия, страдание, помогают нам развиваться. Ведь, как известно, сытый художник-плохой художник. Так значит, крепостное право сулит нам лишь полное процветание сил. Да, возможно медленное, медленнее, чем в других странах, но зато и более обишрное и фундаментальное, ведь лучше месяц потратить на постановку плана, чем забежать вперед и сделать не то, что нужно.

 Потихоньку темнело. И нет, то не был закат, столь неожиданно подкравшийся к лону жизни, это всего лишь снова надвигался шторм. Но Ни свет Ни заря перестала бояться. После того момента, как она поборола свой главный страх-увидеть шаровую молнию, она вовсе перестала бояться. Брат и сестра мило о чем-то болтали. По моему, Женька рассказывал, что в Иркутске не успел сходить на какое-то обследование для сердца, потому что один врач ушел в отпуск, а второй сам заболел. Тему подняли вроде как ни с того ни с сего, как оно и должно быть при разгворе с Ни свет Ни зарей, но дошли до состояния, когда сестра стала всерьез беспокоиться за здоровье брата. «Не беспокойся, сестра. Помнишь, так говорил Емельян Пугачев устами Пушкина. Не стоит жить триста лет, питаясь падалью. Лучше прожить двадцать, тридцать лет полной, свободной жизни". Так отвечал и Женька: «Сестра, не стоит жить под игом врачей, ведь у меня пока что не болит сердце. Так значит, всё в норме, и мы с тобой тоже в норме. Тем более, что мы не находимся в иркутской клинической, или психиатрической больнице на учете. Лучше прожить пятнадцать лет, не ведая, чем двадцать, претерпевая саму жизнь. Такова природа. Ни один зверь ещё не побеждал человека в терпениии, если тот вдруг устраивал западню. Так и ни один человек не переждет природу. Что ж, надо-значит надо. Коровы в стаде уступают друг другу место, хоть и идут на водопой по рядам».

 Ни свет ни Заря немного расстроилась из-за такого пренебрежительного отношения Женьки к своему здоровью. Но она его поняла, на то Ни свет Ни заря и была девушкой. Тем более, что она сама, частенько сидя в какой-нибудь пенной ванной по вечерам, драматизировала что-то на счет своей болезни, из за которой ей вроде как больше не оставалось жить. И имя этой болезни-вера. Действительно, надежда умирает последней. Заря же вообще никогда, по хорошему, не должна умирать. Наверное именно поэтому Ни свет Ни заря каждый день перерождалась. Почти каждый вечер её посещали грустные думы, но так же каждое утро она отбрасывала их прочь, стараясь начать жизнь с чистого листа и просто радоваться Солнцу. Именно вера не дает больному человеку умереть, и только отсутсвие веры постоянно приводит к смерти. Веры в то, что ты пока что силен и имеешь силы перебороть жизнь в вашем противостоянии за молодость и за территорию. Вера в то, что ты ещё не бесполезен, что ты ещё способен изменить мир и до сих пор не израсходовал полностью свой потенциал, вера в то, что можешь совершать безбашенные поступки, заставялет тебя жить. Ну, а несчастные случаи-это воля Божья. "И сколько же кораблей, похоже, потонуло в этом очередном шторме, захватившем Бермуды и просто всю северную часть Атлантики»,-думал Женька, потирая один острый камешек гальки о другой. Так интересно сыпалась оземь, стираясь, эта жизненная пыль. И ведь, если так посудить, то всё, даже бриллианты, золото, породилось из одной молекулы, или из одного Большого Взрыва. Тогда можно и себя назвать пылью. А пыль-своим братом. Женька вспоминал, как часто в детстве сбегал с уроков рисования, на которые его мама чуть ли не силком затаскивала, чтобы тот поменьше времени проводил с иркутской шпаной, меньше бегал на Озеро. Женьке всегда были противны эти старания. Но прошли годы. Ушла из жизни его мама, учившая его много чему хорошему, воспитавшая из него человека, ушла из жизни и та шпана, провалившись однажды под лед на Озере. И Женька стал любить рисовать. Хоть он и не умел рисовать, но из раза в раз оттачивал один и тот же рисунок. То была веточка лилии и милое, почти из детства, мамино лицо. Она часто приносила эту лилию летом у себя в волосах, как иные приходят с поля с букетом ромашек. Она часто говорила Женьке, что лилия-это символ её любви к нему. Никто на рынке тоже не понимал, зачем и для кого она каждый день покупала лилию, но она то знала, что получится обязательно красиво. В последнее время Женька стал рисовать и другой портрет матери, она как бы плавно перетекала в образ сестры, которая была меньше и уже не смогла научиться у матери всему-всему, чему так нужно всем нам поучиться у матери. Женька рисовал Ни свет Ни зарю с веточкой алое за ухом. Хоть он и видел, что не всё так гладко и с сестриным физическим здоровьем, что время от врмемени она проходит какие-то непонятные обследования, но сейчас хотел выручить её хотя бы ментально. Скоро ушли спать. С наступленеим рассвета у Женьки всё лучше и лучше получалось вырисовывать веточку. Она буквально благоухала. И Ни свет Ни заря вдыхала её запах, лежа на гамаке на берегу моря и улыбаясь, а Женька, как бравый солдат, рисовал и охранял её сон.

Глава 15

Раскрывая гамак на следующее утро, потому что Ни свет Ни заря умудрилась во сне закутаться и упасть прямо на похолодевший за ночные штормы песок, Женька напевал под нос какую-то не то старинную, не то наоборот, им же и сочиненную мелодию. Насколько же велико различие между мыслями одного и того же человека в разное время. И я даже не беру длинные временные отрезки. Всего лишь выспавшегося и невыспавшегося человека. Это как всё время лежать на пляже, только одно время лицом вверх, к небу, а другое-туда, в песок. Феноменальная разница. Так вот, выспавшись сейчас, Ни свет Ни заря стала настолько по другому разглядывать весь окружающий её мир, и Женьку, и крабика, что на время ей показалось, будто они снова куда-то переехали. Скучала ли она по своим Парижским хоромам? Безусловно. Но кто не скучает, тот не живет. У человека всегда должно быть чувство постоянного ожидания. Предвкушение-довольно сильный наркотик. В понедельник человек должен предвкушать, как всю рабочую неделю станет гулять по дороге домой, а в пятницу-как будет отсыпаться на выходных, в середине дня-как будет заниматься йогой вечером. В детстве, в конце концов, как начнет наконец кататься на собственной машине и ходить по магазинам один. «Алеет закат-декабрь, имбирного цвета синь, мне ни о чем не надо ни у кого просить»,-примерно такие строчки, наверное, мелькали в голове у опьяневшего от свободы крабика. Он уже пообвыкся с тем, что, поворачиваясь каждый раз в новую сторону, больше не видит одно и то же, а видит всё время что-то разное и новое. Веселы школьные учителя и школьная программа. Они хотят научить нас систематике, но делают это несистематично. Да и как впринципе может быть полностью отлажен школьный процесс? Всем ведь заведуют люди. Но если бы меня все же спросили, для чего нужна школа, то я ответил, что школа-это в первую очередь фольклор. Но фольклор, в котором главную роль играют нервы. Похоже, образование специально устроено так, чтобы люди понимали-неловкость от скуки. И тогда становится понятным-отчего среди подростков столь много неловких людей. Всё очень просто-заменив костры и приятный треск искр на душные помещения и хмурые лица, как если бы собрались в ноябре и никто не умел разводить костер, не смогли и получить чего-то действительно стоящего. Но условия равны для всех. А потому учиться всё же надо, по трем причинам: это поможет тебе найти свое призвание, это будет радовать твоих наставников, твою семью, а ещё этим ты всегда теперь сможешь заработать себе на жизнь. Вот все думают: куда-то ушло дворянство. А оно никуда не ушло. Мысленные установки, столь долго сидящие внутри наших душ не могут уйти из них сразу. Так не поднимется сразу водолаз с глубины в два километра, даже если вы его позовете на помощь. Слишком велики перепады давления. Вот и сейчас продолжают у нас быть дворяне, а продолжают-и крестьяне. Поменялась лишь четковыраженная форма их взаимоотношений. Теперь это называется капитализм. Но люди всё ещё могут, лишь получив какое-то образование, как гувернеры в прошлом, а потом ещё одно образование и ещё одно безбедно прожить свой век, к тому же и обучая остальных, в чем заключается смысл жизни. А между тем-зря. Всем и так давно известно, что смысл жизни заключается в родителях. И мигают мигалки жизни, пока Женька, в тайне от Ни свет Ни зари, ушедшей в бухту стирать вещи, пошел покататься на своей новенькой машине по неисследованной доселе местности. Всё шло хорошо, пока дорогу не стали переползать крокодилы.

***

У Луисинана пока что всё тоже ладилось. Попутчики особо не докучали, и он находил поездку на окаймленном ареолом чего-то зеленого и чая поезде очень даже хорошей. В Бресте он пересел на исконно российский поезд дальнего следования. Сейчас проезжали мимо Смоленска, было около четырех часов утра и почти весь поезд ещё спал, хотя и здесь, среди русских, находились-таки ранние пташки, вставшие уже десять, если не двадцать минут назад. Луисиан пока что лишь нежился в постели. Он ещё не собирался вставать, хоть уже и открыл глаза, но скорее не чтобы спрыгнуть со своего второго этажа плацкарта и, зацепив ногой какую-нибудь жестянку, перебудить всех вокруг, а просто насладиться той волшебной атмосферой тайны, в которую попадает каждый, просыпаясь ночью в дороге в другой стране. За окном виднелись какие-то озера. Уж где-где, а в России-то точно пахло настоящей зимой. Ещё в Бресте, пересаживаясь с одного позеда на другой, Луисиан заметил не совсем обычную для его нюха силу мороза. Наверное, было около нуля градусов. Стоял конец января, и уже назавтра, вот-вот, должен был наступить февраль-месяц. В общем, это оказалось ещё далеко не порогом минусовой российской температуры. Луисиан уже перестал надеяться увидеть тех лебедей и аистов из окна своего вагона, коих намеревался увидеть всё время по дороге из Парижа, лелея себя тесной надеждой, что Смоленск-один из самых южных городов России. Но тщетно. Никаких лебедей не было. Зато, насколько только мог видеть глаз, на сотни, тысячи километров вокруг, распластался слой толстого, тянущегося, как какой-то топленый шоколад, январского снега. Сейчас, в свете полной Луны и мириадов звезд он выглядел то так, то этак, и переливался всеми цветами ночной радуги сразу, как будто вместо солнца на небо поместили сапфир и теперь водили им туда-сюда в стороны. Конечно, сапфира не было. Не проживет долго сапфир в Росиии. Это как ехать в лес на большой иностранной машине. Жалко, да и только. Напорется на какой-нибудь сук, завянет, поцарапается или попросту испачкается. Так и здесь. Не съест голодный медведь, выбравшийся зимой из спячки-так утащит к себе наверх ворона. Одним словом, невыгодно. Но зато вот так, как было здесь, когда казалось, будто кристаллы этого чуть более морозного чем надо для того, чтобы лепить снеговика, снега, будто отражались в блюдечке неба разными узорами, вот так было совершенно неплохо. Луисиан глядел в окно и видел всё больше лес, возвышающийся над скоплением звезд где-то на юго-востоке. Чуть левее и много ниже, должно быть, был Сириус. Но не видать Луисиану Сириуса, как не видать ему ещё много всего, пока не положенного ему временем и возрастом.

Что ж, в этом были определенные минусы. За счет того, что почти всю свою взрослую жизнь Луисиан провел в скитаниях, он ещё и не успел толком остепениться, зачастую в своих действиях был похож на крайне нелепого ребенка, максимум-заводного певокурсника. Он метался из стороны в сторону. Ему не сиделось на месте. Ей-богу, так поступают только взрослые после окончания института, неделю или две, или совсем взрослые после кризиса среднего возраста. Но счастье в том, что нет в этой жизни правильной дорожки. Безусловно, существует некая истина, но вот достигать её можно как раз-таки абсолютно разными путями. Счастье, что такие пути есть на любой дорожке. Например вчера, опять же в Бресте, когда надо было помочь женщине с ребенком поднять коляску, Луисиан, сам чуть поднатужившись, ведь у него и так было чересчур много вещей, вдруг вспомнил, как ещё недавно, точно так же помогал Петри, таская коробки с бананами. Первой мыслью Луисиана было что-то вроде: «О, как быстро летит время!». Но после он стал развивать свою теорию, и к нему в голову полезли болеее глубокие мысли. Выходит, в человеском теле есть постоянные, неистраченные запасы энергии. Ведь, согласитесь, почти у любого организма, пусть даже не совсем и организма, всё ещё есть энергия для того, чтобы существовать. Даже главный закон физики звучит так: «Энергия не берется из ниоткуда и не уходит вникуда". И эта энергия зачастую переполняет чашу нашего с вами сознания. Порой этой энергии в нас с вами так много, что она начинает портиться. Словно ящик для отходов на производстве, который забивается под завязку. Его нужно очищать, и чтобы не вызывать механика, не ждать час или два, пока он приедет, не вскрывать сам ящик, рискуя сделать его сломанным, лучше попросту сжечь эту энергию. Для её сжигания вряд ли подойдет умственный труд. Туда идут лишь самые сливки топлива. Мы попросту не можем за счет работы мозга покрыть энергией весь бак сразу. Здесь нужен непременно тяжелый физический труд. Ну вот, если вы пошли колоть лед около своего дачного участка, то вам наверняка откроется тайна израсходывания энергии. Хорошо помогает так же бег, готовка или уборка в комнате. Зачастую хватает двух или трех часов, но в идеале нужно работать столь долго, сколько потребуется, чтобы вы начали получать истинное удовольствие от работы. Количество времени зависит оттого, сколько в вас уже накопилось энергии. Когда вы потихоньку вычистите всю-всю эту лишнюю энергию, тогда вы станете постепенно получать удовльствие, будете рады, что до сих пор живете, да и в общем-то всему, что только может происходить. В том числе и выполнению своих целей. И все человеческие болячки, конечно, больше духовные, хотя зачастую и физические, зависят оттого, насколько много в вас этой плохой энергии. Неловкость, скука, депрессия, потерянность, лень, да и напротив-агрессия, злоба, в общем-то, почти все пороки зависят от неё. Честно говоря, весь смысл жизни заключается в постоянном поддержании на нуле этой энергии. Важно не давать ей уходить в глубокий минус. Вы спросите: «В чем прикол?» Но ведь весь прикол в том, что это нужно попробовать. Просто ощущая, что вы наконец потратили всю свою плохую энергию вы поймете, что это было действительно было чем-то, нужным вам.

Жить нужно для того, чтобы жить. Жить нужно так, чтобы была на нуле плохая энергия. Прислушайтесь к этой теории, дорогие читатели, она ещё наделает шуму в мире. По крайней мере, в головах тех, кто действительно сможет в неё поверить.

Глава 16, Мицар

Женька уже давно покатался на своей машине. Ему больше и не приходило в голову, что их с Ни свет Ни зарей путешествие может пойти не так. Казалось, то свежий доминиканский ветер, как дюну на пляже, выел у женьки ту часть лобной доли, что отвечает за сомнения. Экскурсовод приехал на следующий день после того, как Ни свет Ни заря заново родилась. Это было вечером, и его прибытию ребята так обрадовались, при том так засуетились, что уже часа через два плыли по непрекращающемуся в своих бушеваниях атлантическому океану. Когда переложили созвездье Большой Медведицы на карту Атлантики, получилось, что точки, в которых на небе расположены звезды, идеально, как будто их высчитывали древние Майя, совпадают с некоторыми латинскими столицами. Например, самая дальняя от нас, та, которую почти все люди, имеющие плохое зрение, да и я вскоре, потому что начал так много писать, еле-еле видят, попала прямо в Доминикану. Женька и Ни свет Ни заря долго думали: как же они начнут развлекаться, когда им надо будет это сделать? Потому что ни тот, ни другая не были особенно волевыми людьми, и зачастую, если их просили что-то сделать, то это, только если это не было уж совсем по их части, могло вызвать у них эмоциональныйц конфликт. Так какой-нибудь подросток приходит на школьную дискотеку и не танцует. Ну, согласитесь, ведь глупо звучит: «Что ты делаешь для свеого будущего?-Я иду танцевать». Безусловно, глупо, а между тем находятся люди, которые действительно приходят с этой мыслью и танцуют. Всё дело действительно лишь в том, что их испорченная энергия давно уже за бортом. Быть может, местный доминиканский ветер, как запах травяного чая или хвои в лесу, тоже обладает целебным действием и по мановению ветра снимает всю накопившуюся плохую энергию? Быть может. Тогда это многое объясняет. Так или иначе, ребята довольно скоро привыкли к новому ритму жизни, и как, наверное, чуть подвыпивший человек понимает всю крутизну своего пируэта, но всё ещё его делает, так и они как-то на автопилоте, сами не понимая, как у них это получается, продолжали просто радоваться жизни, как будто попивали чай в какой-нибудь небольшой таверне в Венеции. Как будто это был не простой чай, а напиток с травами и цветущими розами, только-только срезанными с куста напротив. Как будто вся соль жизни заключалась в том, что они до сих пор не знали, где находится эта таверна. Быть может, в действительности о ней знал лишь Луисиан, а им она только привиделась. Быть может как раз оттого, что Луисиан о ней сейчас вспомнил. Впрочем, чего не знаю, того не знаю. Но Ни свет Ни заря твердо решила финальным местом своего путешествия сделать такую таверну в Венеции. И чтобы обязательно цвела весна и был теплый чай с пряными розами.

Но что делать, если вас до сих пор качает из стороны в сторону, как ту пальму, что виднеется, как парус одинокой, во-он там вдали? Путники сейчас топали по сказочному доминиканскому пляжу и в который раз понимали, что поехать в атлнатику зимой-явно плохая затея. Но прошлого не вернёшь, и, думаю, не стоит и говорить, ведь вы это и так прекрасно знаете, что прошлое чрезвычайно многому учит. Учит оно и тому, что не нужно стоять под пальмами в доминиканский ветер. Эту бедняжку только что выдрало с корнем и понесло куда-то вдаль, навстречу непреодолимому ветру и хоть какому-нибудь, да исходу.

Но что же все-таки делать, если вас качает из стороны в сторону? Ответ прост: приянть силу ветра, успкоиться и придумать, как вы можете извлечь из этого максимальную выгоду. К примеру, если дует ветер, значит всегда можно как минимум поднять паруса и пустится во весь опор, пляс, по направлению к своим целям. А цели у Женьки и Ни свет Ни зари были самые что ни на есть великие. Они так загорелись энтузиазмом путешествий, что, даже несмотря на штурмующие сушу ветра готовы были хоть сейчас отправиться в кругосветку. Встретится им на пути мегалодон? Ну ничего-сделают фото на память. Кораблекрушение? Побьют мировой рекорд по плаванию брасом. В общем, ребята осмелели настолько, что если ветер и был прчиной их безудержного веселья, то ему уже следовало бы перестать дуть. Становилось не смешно. И ветер переставал. Так быстро меняется погода в сознании ищущего, немного мечущегося, но в целом всё делающего верно человека. После, чуть погодя, когда ураган уже давно закончился, снова гуляли по этому пляжу. Всё было так красиво, солнечно, ясно, что, казалось, не будь на том месте, где она была, этой небольшой воронки от маленького росточка пальмы, которого давеча выдрало на корню, можно было бы совсем сказать, что в воздухе этой местности ничего не происходило. Конечно, прошла ночь, а ведь именно в ночи все краски сгущаются и мир нам кажется темной материей, состоящей прямиком из черных дыр. Что ж, тогда днем-напротив, повсюду нас окружают белые дыры нашего сознания, силящегося, но всё ещё не в силах понять, почему мы на самом деле так боимся ночи.

Урок, который Ни свет Ни заря и Женька выучили для себя вчера, заключался в том, что хорошо смеется тот, кто умеет хорошо смеяться. Они долго спорили, сидя под брезентовым навесом небольшого плетеного шалаша неподалеку от берега, о том, что лучше: жить, не тужить, выполнять искренне, но немного медленно какое-нибудь любимое действие, например, писать стихи; или трудиться, не покладая рук, как черный ворон, который, пролетая над Москвой, каркает три часа ночи? Долго они об этом спорили, а после пошли погулять. Там-то их и застал очередной шторм под кодовым названием Венесуэла, потому что шел с Венесуэлы, в размышлениях. Вот и выяснилось, что ни плох, да и ни хорош ни тот и ни другой способ. Как говорят в таких случаях: "Оба хороши. Один гусь длиннее другого». А всё потому, что в действительности же все мы-людишки мелкие, и определить, откуда вознесется хвала, а откуда кара Божия-не можем. Отсюда и результат. Разве что можем предугадать. Но ведь и индюк мог предугадать, что для супа нужно мясо…

 В общем, не стоит в этой жизни делать только двух вещей: принимать за чистую монету, а уж тем более примерять на себя чужие теории, а так же спорить с кем либо и сбивать его с истинного пути. Хотя и понятно, что, даже искринне пытаясь помочь человеку и вступая с ним в диалог, мы всё равно спорим. Но лучше молчать, право. Смирение почти всегда приводит к добру. Неусидчивость-скорее напротив. Разве что к добру, которое может перекочевать из одних, к примеру, именно твоих рук, в другие. Так порой и жизненное преимущество при смене своей, рабочей теории на другую может перескакивать. И вот мой вам совет, дорогие друзья: не следует никому и никогда верить. Верьте разве что родителям, ну и ещё тому продавцу на пляже, который сказал Женьке и Ни свет Ни заре, что кофе из банана и мяты получился мягко говоря не отменным, и его лучше не пить. Остальным же, пусть даже самому Владимиру Путину, как только он захотел вам что-то навязать, что рушит вашу мораль и ваши теории о достижении успеха, сразу переставайте верить. Обойдутся. Так порою великая река Неправда впадает в свой не менее известный приток-Обходиться тем, что имеется. Пока же мы с вами имеем на руках большое количество штормов и скуку, которые вместе с ними уносит постепенно погода из лбов наших героев.

Ах, унес бы кто-нибудь так и нашу скуку! Что ж, если вы ещё не читали «Честность», вам повезло: просто представьте, что через минуту-другую вас казнят, и скуки-как не бывало. В смысле, осознав угрозу, вы действительно поймете, что ваша жизнь-сплошное наслаждение. Не читав книги «Доброта», вы имеете вторую уникальную возможность за сегодня-на этот раз узнать, что всегда есть те, солдаты ли, или просто никому незиветсные люди, которые умерли, лишь бы у нас была жизнь. Потому снова вовсе не стоит грустить. Давайте сейчас впринципе рассмотрим причины, по которым человек может начать грустить. Ну, первая, это когда он настолько загнал себя, как бегун, неправильно дышащий во время бега или вспененная силой лошадь, что уже не может очухаться и написать слово «жизнь» так, чтобы «ж» не наезжало на «и», а «и» на нижнюю строчку. Этому человеку, на самом-то деле, повезло больше всех-он может лишь продолжать делать то, что он делал (а у всех есть какие-то планы), и всё у него тогда получится. Другим же людям, например, тем, кто грустит как раз оттого, что нет у них больше никаких целей или никогда и не было, приятно будет услышать замечание, что всё, что поправимо, так или иначе исправится. Ну, а то, что уже поправить нельзя, можно и вовсе отбросить. Зачем человеку лишняя информация? Грубо говоря, если вы грустите, именно грустите, и это не действительно оправданная тяжелая скорбь, вы либо продолжаете делать то, что уже делали, либо начинаете всё с нуля, что, на самом деле, ещё приятнее. Впрочем, во всех трех случаях можно просто пойти и поработать. Тогда досада гарантированно пройдет.

Глава 17

Луисиан приехал в Москву. И о, какое же это приятное ощущение, после всех прелестей жизни, начиная от массажа на багамах и заканчивая утолением своего голода попасть в самый настоящий русский мороз! Как после Нового Года попасть за стол, где нет ничего кроме черного и белого хлеба. Ну, и немного водички.

На улице было около минус двадцати. Стояла ночь, когда приехал Луисиан. В вагоне поезда, в котором он ехал, было совсем не скучно, не грусто. Один из его попутчиков умудрился протащить с собой электрокамин. Камин благоухал и очень приятно светил в отдаленнии тьмы ночи. Конечно, Москва-город тысячи тысяч огней, но, мне кажется, определенно каждому москвичу следовало бы представить хотя бы на секундочку, на денек, что его малина закончилась, наступили холода, осень, и в москве отключили, все до единого, золотые огни. А времени, когда приехал Луисиан в Москву, было уже около десяти, если не одиннадцати вечера. Вообще, Луисиан прибыл на Киевский вокзал, но ведь где центр, там и Красная площадь. Там ведь и знаменитая набережная вдоль Кремля, по которой все так любят ходить и до сих пор ходят. Представьте же себе всю эту картину без знаменитых огней, да хотя бы без тех прекрасных отблесков Красной Пресни прямиком перед Крымским мостом, отражающихся в глазах Петра Первого… Москва. Представьте себе, насколько только сдвинулся человеческий график за довольно короктое время-всего пару десятков сотен лет! Всего за двадцать одну сотню! При том представьте, насколько действительно тревожно на нас действуют все эти социальные сети, компьютеры, телевизор, да дажа банально поздний отход ко сну. Ведь как порой бывает невыносимо чувствовать, что постоянно куда-то не успеваешь, что постоянно спешишь! Но, на самом деле, всё это-разговоры на пустом месте. Здесь надо либо действительно братьми переезжать в деревню, чтобы тебя там полностью успокоила отважная морось лет, либо привыкать к тому, что мы живем в обществе, живем по его правилам и предпочитаем находится в равных со всеми условиях, а потому и компьютер, и социальные сети никак не влияют на наше положение в обществе.