Честность

Глава 15. «Mon Cher»

Но жизнь бывает, порой, и грустна от сознания безысходности. От тупого, ноющего стремления помешать. И только, казалось, дела о романе, «романах» Ильи пошли в гору, как однажды жизнь, буквально открывая настежь окно в его комнате, разнесла весь его роман в пух и прах, так, что некоторые из листочков вынесло в форточку и восстановить рукописи уже не представлялось возможным. На следующий день отправились в плавание, взяв с собой денег каждый столько, сколько только мог взять, и уже, похоже, не планируя возвращаться. Желая стать вольными птицами, или хотя бы поселиться в другие, более теплые края, ребята за ночь собрали все вещи и не проронили ни слова. По дороге в аэропорт в Хельсинки Отти приготовил четыре бутерброда с сыром и ветчиной, а так же достал уже известную читателям банку малинового варенья. На пароме добрались отлично. По прощании с сушей у всех как будто гора с плеч спала, так, словно все они-прирожденные моряки, а не кучка вычурных авантюристов. По очереди ныряли за жирафиком в бассейне парома. После долго сидели в сауне, но все же успели до ужина. А после ужина и чистой, но обдуваемой ветром со всех сторон прогулке по палубе легли спать. Выспались хорошо и теперь ехали в Аэропорт Хельсинки. Кристиан решил не следить за питанием, ведь, похоже, мышцы росли прекрасно и без него, а за фигурой он не гнался. А потому сейчас, вместе со всеми, поглощал бутерброды и варенье, в то время, как планка его отжиманий перевалила уже за двести восемьдесят.

«Скажи, Mon Cher, когда, скажи, нашла коса на виражи, и Осень, словно во плену, одела сердце в пелену, Луну окутав тайной мрака и сжав неслушные персты? И я не тот, иль жизнь не та, «Mon Cher, скажи, скажи, скажи!»-

появилось у Ильи в блокноте, пока самолет взлетал. Владимир, глядя в иллюминатор, вспоминал, как еще маленьким, поехав с дядей Томасом на его лосиную ферму, бегал по этим вот неприметным, столь похожим одно на другое полям Финляндии, даже и не полям, а проселочным дорогам, с двух сторон окруженным длинными побелевшими от инея травами. Однажды, в одну из таких пробежек по полям, у Владимира было видение. А дело происходило вот как: стоял октябрь, воскресное утро, и городок, находящийся недалеко от столицы, всецело цвел золотом. Казалось, город-кладоискатель Юкона, мгновенно попавший в рай и всесторонне теперь окруженный золотом. Позавтракав и покормив лосей, Владимир с ехидной улыбочкой попрощался с дядюшкой и побежал гулять. Гулял он долго, излазил почти весь город, и когда в пятый раз проходил мимо лавочника, который успел уже позавтракать, пообедать и поспать, тот даже как-то странно на него посмотрел. Проходя мимо автобусной станции, Владимир тогда подумал: «А что, если…». Присел на лавочку, на нем были этакие матерые затертые кеды, бордовый домашний кафтан, плавно переходящий в серые джинсы, поразмыслил, лишь однажды побренчав мелочью в кармане, заработанной им у дядюшки, и решился. Пошел в здание автобусной станции, подождал, когда рассосется очередь, и так, ненароком, по детски, взял билет на автобус до Хельсинки. Часы били часа три, и за четыре часа Владимир планировал успеть вернуться домой, на том и порешил. «А Хельсинки-думал Владимир-чересчур славный город, чтобы опасаться таких незначительных рисков. И вот, сидя в кабине автобуса, как сейчас-самолета, когда вспоминал, что видел эти поля, Владимир был немного счастлив. Что же до видения? Но сначала красота старого города! По приезде в город он, конечно сразу попал в легкую панику-автобус задержался, и теперь вместо трех часов у него на все про все оставалось около часа с половиной, учитывая дорогу обратно. Владимир же, человек практичный, в то же время охотник до приключений, рассчитал все исключительно. Потом, повзрослев, он всегда любил вспоминать вот такие вот веселые, необычные, иногда курьезные, но большей частью просто интересные истории своего детства, происходящие с ним во время вот таких вот вылазок. И сегодня он тоже все рассчитал, так, что эта история попала лишь в раздел интересных. А не в раздел, к примеру, правда, таковых пока не было, которые бы стали для него в каком-то роде последними. Чтобы не уехать без главного-без впечатлений, денег на обратный билет он специально не брал, так, оставил их под одним кустиком. И вот, у Владимира оказался час на все про все, чтобы где-то раздобыть эти деньги. Он дал себе пятнадцать минут на план, сорок пять-на действие, и еще час на опоздание и два на оплеухи от дядюшки, но для начала все же пятнадцать минут на план. Он пошел, решив прогуляться до набережной. Владимир передвигался все больше по узким улочкам, петляя вдоль линий троллейбусных рельсов. Простите, конечно, трамвайных рельсов! Между прочим, никогда не замечаем, как путаем трамвай с троллейбусом. Или вы и не путаете?! Ну не знаю. Я вот путаю, и почти всегда. Вот сейчас, например, перепутать трамвай с троллейбусом-в этом есть для меня что-то до боли романтическое. Однажды я больше года ездил в Подольске на троллейбусе, и все это время называл его трамваем. Тогда Подольск для меня становился сразу чем-то большим, чем просто городом. Зимой, когда с неба падали первые, как будто приправленные гвоздикой снежинки, такой Подольск напоминал мне рождество, а ближе к лету, особенно вечером, когда солнце малиновым желтком растекалось по городу-Советский Союз, именно тот эпизод, тот парк из «Мастера и Маргариты», о котором говорится в самом начале и в самом конце книги. Владимир, хоть был и практик, но его окутывали, обуревали те же мысли. На счет трамваев, я имею ввиду, насчет трамваев. «Хочется, кстати, скушать каравай, и такой, знаете, желательно свежеиспеченный и пахнущий собою»,-думал Владимир проходя финский кафедральный собор. На набережной посмотрел на корабли, на плескающуюся в глубине мутноватую воду, и прямой наводкой пошел на рынок. Он все уже решил, и решение пришло к нему незаметно, на пересечении одной из улиц пешеходным бульваром. Решение заключалось в следующем и было довольно просто: пойти и помочь на рынке продавцу сладостей ли, пряностей ли, молока или мяса, кому угодно, а после получить деньги на билет. Что ж, немного нагло, зато со вкусом. Да и что еще оставалось делать маленькому Владимиру в аховой ситуации? Но дело надо было делать быстро, а потому с порога подошел к одному покупателю и начал тормошить его мозги, судорожно прося дяденьку купить ему во-он ту шоколадку. Маленькому Владимиру почти сразу же повезло, и дяденька согласился, купил-таки ему шоколадку, а себе, уж заодно, горячий шоколад. Владимир чуть подождал, рассыпавшись перед ним в тысячи благодарностей, как хрустальный шарик, а после подошел к продавцу и вернул нетронутую еще шоколадку, попросив на обратный билет. Владимир проделал такой номер еще пять или шесть раз в других лавочках, так, что под конец его уже начали признавать и отгонять сразу же, но все-таки почти накопил билет (оставалось совсем чуть-чуть), и в конце-концов снова пришел к первой лавочке. Но продавец там был уже не один, и придя, Владимир как бы про себя отметил: « Вот же черт, опаздываю», на что гость шоколадной ему ярко возразил: «Ну, этот зря, малый, все что не делается, то к лучшему». Как оказалось, то, что после за Владимиром минут пятнадцать бегали с веником по всему рынку, было тоже к лучшему, по крайней мере Владимир понял это именно так… Но в итоге помирились, и даже дали недостающую монетку на билет, за то, что Владимир встал на их стульчик и спел финскую народную песенку. В итоге же вообще вышло, что лавочником был сам Владимир, только уже тот, взрослый, из будущего, а его милым гостем с веником-Отти. И вот они, после, все вместе взявшись за руки, поднялись таки одновременно на борт и автобуса, и самолета, и даже ракеты, если бы в этом была надобность, покинув вечерний, искрящийся на морозе Хельсинки. Когда шли, то есть, уже летели, Кристиан вдруг сказал: «И все же жаль, что Илья и Хельга расстались.» На что Отти ему отвечал: «Ну, это ты загнул, брат, все, что не делается, то к лучшему». Где-то во сне ворочался Владимир. Вскоре ремни безопасности можно стало расстегнуть, и друзья начали наслаждаться полётом, заоблачными наблюдениями на приятной высоте и чуть булькающими, как газики в лимонаде, разговорами. На бортовых часах показывало без двадцати двенадцать.

Глава 16. «Так говорят датчане»

В Копенгаген долетели без приключений. Выходя из здания аэропорта, Илья чуть подивился: «какое красивое, пожухшее небо и тучный, голубой закат! И почему я раньше не любил ноябрь?»-теперь, быть может, после расставания с Хельгой, а, быть может, и после того, что снова начал писать, Илья смотрел на мир как-то укороченно, но не в ширь, а вовнутрь, как на вещь в себе, и видел лишь саму суть картины, не ощущая деталей, но делая деталями все те сути картин, которые ему попадались. Деталями одной большой картины «Счастье». Вообще, сейчас я вернулся после школы и хотел бы сказать пару слов.. Так, что? Не смешно уже? Книга о жизни и целях превращается в дневник? Извините, согласен. Перегнул палку. Но лишь хотел сказать, что эта книга еще и новый цикл жизни, мое начало карьеры, и подчеркнуть, что вот прошло уже десять, двенадцать дней в соответсвии еще и с другими целями, нахожу: цели как минимум не вредят, а может-даже и помогают. По крайней мере в моей голове наконец-то появился прочный фундамент и настоящая вера в себя и свое будущее. Мне наконец-то кажется, что если я и правда буду соблюдать те ежедневные привычки, рутину, мною же и установленную, то и впрямь стану тем сверх-человеком, коим всегда мечтал быть. А понятия о невыполнении цели не существует. Как сказал нам сегодня наш новый учитель физики-пока ты борешься, ты еще не проиграл. Так знай же, если тебе тяжело, значит ты уже на финише, и вскоре добьешься, пусть небольшой, но победы над собой. Как знать, не станет ли эта победа решающей и прорывной? Не приведет ли именно она тебя к достижению цели? Кристиан и Отти подошли к Илье, внимательно и чуть осторожно похлопали его своими сумками. «Ну, чего уставился, никогда осень не видал?»-мягко и максимально шутя, честно и по-дружески сказали ему ребята. Владимир же уже нанимал самый дешевый микроавтобус, по совместительству обычный транспортный рейс-довезти их сумки до центра города. А, зная местные пробки, предложил: если ребята прибегут первыми-проезд бесплатный. И ребята, конечно, прибыли. В конце концов, ведь эта книга о приключениях, к тому же, зная датские пробки, такое вполне возможно. Так почему бы не сделать то, что вполне возможно, но то, чего никто не пробовал, правдой? Быть может, в этом и есть счастье.. Так и в самой жизни, друзья. А возможно все, что мы ни пожелаем. Потому что пожелать мы можем лишь то, что можем представить. А все, что мы можем представить, мы можем и осуществить. Такова истина. «Как ты, что с тобой?»-окликали друг друга, смеясь во весь рост друзья, бежав, и видя свой неуклюжий, но импульсивный и до крайней меры энтузиастский бег. Бежали все больше мимо шоссе, и, как изначально идея этой книги была лишь радоваться тому, что жив, ребята сейчас радовались оттого, что могли вдыхать этот холодный воздух. «Что же сейчас будет? Чего нам ждать? Каково наше будущее?»-вот такие вопросы давно-о уже не посещали сознание и даже осознание наших ребят. Пожалуй, чтобы жить настоящим, нужно лишь иметь план на будущее. Вы когда-нибудь держали планку? То есть стояли, на локтях, две ли, одну минуту, считая каждую песчинку, из которых, казалось, состоят десятки, сотни секунд? Так и с целями. Могу сказать одно: заполняя свой день чем-то полезным, что имеет место быть в будущем, например-целями, мы проживаем один день за три, за шесть, а то и за целую неделю. К тому же, ставя себе цели к концу каждого месяца и выполняя тяжелую работу каждый день, при приближении к концу месяца вы будете испытывать столь непреодолимую радость, что в конечном счете просто залезете от нее под стол, она вас и там застанет, и начнет разбирать своим неприхотливым хохотом, вас и все ваши десятки армий нервных клеток, теряя своих бойцов только так, ухохатываясь и не в силах остановиться. Вы будете лишь испытывать радость, а не тяжелый груз утопленника, теряющего по секунде и дню каждый день. Поначалу было и правда холодно. Задубевшая на морозе ткань, льдистая, с кристалликами, холодея, твердо, по отцовски упиралась в грудь. В свою очередь грудь лишь вздымалась сильнее и спина выпрямлялась, и от свободы, окутавшей, казалось, всю территорию вокруг, и оттого, что в спину как-будто дул кто-то добрый и сильный, возможно, сам Господь. Под ногами, порой, попадались уже пожухшие, ставшие цвета дуба или даже дубовой коры кленовые листья, жестко хрустящие под ногами, как индевелая трава в воскресный мороз. В этом их забеге было то, что многие люди называют настоящей дружбой. Непринужденный хохот, подтрунивания и подбадривая ради общей цели, не несущей в себе ничего, кроме полного веселья. Некая специальная сила, объединяющая из четырёх в одного, и создающая как бы коллективный разум. Именно такие моменты и такие возможности позиционируют людей с хорошей стороны. Почти что бандой ребята забежали в центр Копенгагена, опередив автобус. Он, как это обычно и бывает, только-только подъезжал к пешеходному переходу перед вокзалом, и путники, рискуя жизнью, все же пересекли ему путь, так, что водитель автобуса еле успел затормозить. Ох, и всегда же эти северяне такие отчаянные! Путешественники! Одно слово. Ну, или одним словом. Задумайтесь, каким бы таким одним словом описать счастье? А Отти знает-«Сырники». Да, пожалуй, и правда сырники. И, если честно, я бы сейчас и правда не отказался от парочки. Желательно, с черникой внутри, ну, или с малиновым, так уж и быть, соусом. Этак, на Ньюхавен, в вечернем присутствии городских огней, в верхнем, высшем присутствии датского счастья. Как говорят датчане, к сырникам идеально подходит имбирный грог. Можно и безалкогольный. Сырники принесли, и ребята сидели в воздухе, переполненном ароматами печеного, жареного, теплого творога и ржаного сахара, а так же чего-то особенного, воздушного, датского, возможно, вкуса самой жизни. Как говорит Отти, был бы я шеф-поваром этого замечательного ресторана, я бы обязательно ввел в обиход три осенних блюда. Ведь какая осень без блюд? Да и что есть осень? Теплая подчеркнутость лета, рыжий цвет близящейся новогодней атмосферы, домашнего счастья, и лишь секунда в расстоянии между всем-всем-всем. И лишь секунда, чтобы насладиться одним счастьем, и сразу плавно перейти к другому… «Загляните в свое сердце», « Так говорит Осень», невероятная тропа листвы-«Канадский домик»– вот те три блюда, что ввел бы в обиход Отти, будь он шеф-поваром этого ресторана, не распадись невзначай СССР, не перестань у луны дергаться левый кратер. Ну, в общем, мечтать, оно и в Африке хорошо! Ну вот тогда уж и рецепты трех этих хитовых блюд: красная рыба по осеннему, с золотистым медовым соусом цвета октябрьской листвы, мексиканская смесь в качестве гарнира; блюдо с прекрасным послевкусие и невероятным количеством тарелок, приготовленное на вечернем сентябрьском огне, после того, как МКС, сияя, как костер, только-только пролетел в звездном небе. По-моему, туда входила маринованная в томатно-горчином соусе индейка с тыквой и две крупные тарелки соусов. Пожалуй, базилик; Рыбные котлеты под канадским кленовым сиропом и большая порция овощного салата, что является как бы главной фишкой для осеннего меню. То было канадское блюдо, которое придумал Отти, лишь раз побывав в Канаде. Но того было достаточно:) И если моя книга и учит, по настоящему учит чему-то, то я хочу, чтобы она вас научила мечтать. «Слива горит розовым, бьется свечи фитиль. Развей себя в удовольствии и вновь продолжай идти. Лето лунной медведицей вышло гулять в синь, Лету нужно намедни Солнцем для всех быть, Мы для того созданы, чтобы вперед идти. Слива горит розовым, бьется свечи фитиль»-таково было стихотворение, написанное Ильей в этот вечер. И в последние время он стал не только писателем, но и поэтом. Ну, вот, к примеру, еще одно: «Середина дня, середина жизни, большинство побед догорит дотла. Непогода станет вдвойне мила, и любовь останется позади, мирно спящей. По колено тонущие в любви, мы свернули небо оберткой старой. На иные, павшие болью нравы, заменили в сердце чужом замки, не вернувшись. Непогода светит при смене чисел, лишь не светит мне в небесах Луна. Середина дня, середина жизни, большинство побед, догорев дотла, тихо тает.»– то стихотворение, которое Илья написал недавно, посыле своего пребывания на Идэне. Он просто вдруг подумал, что скорее всего уже прожил истинную середину своей жизни… Возможно, у большинства из нас это так. Но с этим стоит мириться и жить, более того, нужно найти силы для того, чтобы этому радоваться. Один из уроков, которые преподносит любовь-что существуют такие женщины, которых надо быть достойными. Живя в мире с такими женщинами, и уж подавно-любя их, мы не имеем права иметь грустные лица.

По Копенгагену погуляли сполна. Почему-то сразу не подумали, что первым делом следовало бы проверить шхуну. Но никогда и ни о чем не надо жалеть. И мир добра всегда вернется вам бумерангом счастья. А потому «Молодость» стояла, живая-живехонькая, на месте, где ее и оставили, в какой-то тенистой гавани, и проследил за ней никто иной (вот сейчас вообще не угадаете), как новый гражданин Дании-Генриус. Который, оказалось, после своего побега в Мариенхамину пустился впреди жизни окончательно и наутек, и в итоге купил здесь дом на воде, за какие-то гроши, притом приличный. И всем нам следовало бы поучиться у Генриуса. Жизнь у всех нас одна, ребята, и как я порой жалею, что ни у кого не хватит силы воли и бросить вот так все, с концами, чтобы пойти по жизни смеясь. А ведь сколько людей по-настоящему хочет так сделать! И здесь я поддерживаю Хиппи. Ну, или не Хиппи, как зовут этих милых ребят, которые покупают этакие старые фургончики фольсквагены и отправляются в путешествие до Невады, попивая, как в одной песне, кофе глясе, и держа в руке связку свежих, только-только собранных местных бананов. У Генриуса посидели душевно, болтали и пили чай. Здесь, как и Джо в книге Мартин Иден, Генриус рассказал, что после обретения свободы стал намного добрее и почти полностью перестал пить. Работать, говорит, не работает. Но большую часть дня печет булочки в ресторане по соседству, так, для души( и на этом месте у нас с вами загорелись глаза ), а главный повар после работы весело проводит с ним время и угощает его довольно вкусными и большими порциями в местной литовской кафешке. «А если уволят, хотя как-засмеялся Генриус-или разругаемся, наведаюсь к кому-нибудь другому, и меня примут, я уверен, а заодно буду общаться с людьми». Смеркалось. На Копенгаген давно уже нашел тот непреодолимый всепоглощающий туман сонливости, чуть скрытой искренности и беззаботности Европы. Мимо, там, где-то невидимо, невыносимо далеко сновали машины, пожалуй, даже премиум класса, хоть и поношенные временем-датчане славились своей скромностью, и каждый, сидящий там, в машине, ощущал то подобие чувства, означающего, что тебе уже ни-ког-да не вырваться из того болота, куда тебя затянула жизнь. Тут же, прямо под боком, сидел Генриус и всем своим видом доказывал совершенно противоположное. Он улыбался улыбкой уставшего своей, а не чужой усталостью, и держал в руке карты, уголки которых были замяты на счастье. «Оставайтесь жить здесь, ребята, продавайте-ка вашу лодку, арендуйте лавочку, где будем торговать, а ведь можно и не одну лавочку»,-говорил, попивая чай, Генриус, и ребята, под действием теплой атмосферы и какого-то особенного чая с медом, попкорном и цветами гибискуса, с ним соглашались. «Только зачем же продавать «Молодость»? Давайте отправим ее в приключение! Давайте сдадим ее на время датчанам, таким же безбашенным, как и мы, чтобы они, там, отправились на ней в кругосветку, а после получим либо лодку-легенду, либо новую, совершенно свободную, даже без лодки, жизнь», -говорил, быстро-быстро перебирая словами, как длинными гусеницами желтого солнца, его лучами, только-только коснувшимися черепиц зданий на набережной Ньюхавен и Генриусовского паритетного фонаря, чуть заспанный Владимир. Да, герои, как это обычно бывает после долгой разлуки, теперь засиделись вместе. Пожалуй, у каждого из них в голове сейчас мелькали вопросы по типу: «Так почему же раньше мы так часто не виделись? Как же мы могли в упор не замечать той тяги, которая, оказывается, буквально окольцовывает нас? Кажется, она возникла еще лет с семи, да нет, с трех, или вовсе еще до утробы, если вдруг наши отцы были друзьями не разлей вода. Да, жаль, что мы упустили столь много времени сразу! А, впрочем, мы не жалеем, мы-наслаждаемся!». Илья и Кристиан договорились продать буквально все свое прежнее имущество, взятое с собой, и начать свою жизнь почти что с чистого листа. Любые деньги договорились делить поровну или складывать в общий банк. Мысль о настоящей, другой жизни была для них так волнующа, как если бы вы на спор попросили друга дотронуться до холодной, вовсе никогда и не работающей лампы, так, из шалости, и вдруг обернулись бы, услышав, что друго-то ваш взял и действительно обжегся. «Молодость» отдали через два дня на прокат молодым датчанам, на месяц, желавшим погостить на Фарерских островах, и, что называется, встретить там новый год в кампании красивых девушек, и, быть может, даже не вернуться, но лодку пригнать. С учетом всего проданного, ведь еще и сам Генриус, такой молодец, взял и позвонил на Идэн, да по телефону продал все свои велосипеды, с лихвой должно было хватить на то, чтобы пятеро молодых людей жили месяц, не работая. Лавочку, правда, пока решили не открывать, и Генриус в итоге вслух произнес: «Ну ее к чертям собачьим, эту лавочку», когда рано поутру по Ньюхавен прошел весь скрюченный, этакий редьковатый торговец сыра, средних лет, вёз свою тележку, с жалобным грохотом толкая ее перед собой сам. «Но что же тогда мы будем делать, чтобы, по крайней мере, не заскучать, а еще лучше-не остаться к концу месяца без денег»,-спросил вдруг Кристиан. И это был хороший вопрос, вопрос, который мог бы задать лишь вундеркинд или налоговая автоинспекция… «А впрочем, не будем об этом. Разве что… Разве что не поехать ли нам в Лос Анджелес?»-говорил тихим голосом Отти и ему вторил Илья. «Там уж мы точно как нибудь бы заработали». «К черту деньги!»-Генриус вдруг закричал, и ему вторил закипающий на горелке чайник. Но после, чуть-чуть остыв, ответил по другому: «Нет, не потянем». Опустив долгие разговоры, споры за кружечкой чая и бутербродами, местными смёрибродами, как их любил теперь с акцентом называть Генриус, можно сказать, что порешили на одном: стоит ответить на вопрос-какая у нас цель?, причем всеобщая, и решать что-либо, а не то наговорят, и они это понимали, такого, что тут и Луна с неба свалится.

О целях спорили долго, после вспомнили, что в одной своей книге Пауло Коэльо писал, что при имеющейся цели судьба всегда будет подавать знаки. «А станет ли судьба подавать знаки при поиске этой цели?»-вопросил Илья, ведь он, как писатель, всегда любил задавать каверзные вопросы. «А ведь все мысли от излишка свободы, спокойствия, и потому выход я предлагаю такой: либо мы заживем лучшей жизнью, выиграв денег в казино, и после отправляясь уже, куда захотим: на Фареры ли, или на северный полюс, либо проиграемся в пух и прах и пойдем-таки наконец готовить. Не станем задавать вслух никаких вопросов, лишь пойдем работать, куда-нибудь, но дадим слово, что это будет связано с нашими желаниями. Хочу, хотел, буду хотеть писать, так стану стенографистом, здесь, в Дании, и никуда больше ни шагу, здесь больше платят. И так далее с каждым. Ну, что вы думаете? В конце-концов, у нас ведь всегда останется домик Генриуса, его плавучая крепость, да и молодость, надеюсь, не разобьется на волнах.»,-сказал вдруг Илья. «Ведь мы ничего не теряем, а лишь красиво разрезаем, можем разрезать канаты нашей прежней жизни, путы, отягивающие нас с головы до ног, прямо как тех водителей премиум-класса, разъезжающих по городу. Ну, что, согласны?»,-говорил Илья. «Илья, ей-богу, тебе бы романы писать и писать, Илья, ей-богу, такие речи, такой пафос и целый стиль-отвечал Владимир-договорились, чур я за, всегда хотел проверить удачу на прочность». Кристиан чуть боязливо, впрочем, как и все, и даже Илья на его месте, а его уже поддержали Отти и Генриус. На том было порешено, сегодня вечером договорились сходить до моста, проплыть под ним на прощание на шхуне-коттедже Генриуса, и, погудев, хоть и не так звонко, как тот, если вы еще помните, миллионер, зато от души, и, быть может всплакнуть слезами младенца. Да, именно такой и был у них план. А после все бросить, в том числе и шхуну-коттедж Генриуса на прикол в гавани одного его старого друга, да и махнуть в Беларусь. Почему в Белорусь? Дело в том, что ребята не знали, в каких странах Европы разрешен теперь игорный бизнес, но Илья точно помнил, что в Белорусии-разрешен. Ну и было для всех этих норвежцев, эфиопцев, шведов, что-то до боли знакомое, словно Осень моей души, нет-нет, шучу, просто что-то доселе неизведанное в слове Бе-ла-русь, да и обогащать в случае проигрыша лучше уж эту веселенькую страну, а не зажиточные и обрюзглые европейские. Короче говоря, было решено: отправляться в Бе-ла-русь, и точка. Причем, чтобы уж наверняка, то в то казино, которое Илья точно видел, что работает. Еще в детстве, правда, видел, но что-о-о поделать?:) Посчитали, как легче добираться, порешили, что на перекладных до Минску. Короче говоря, ни на чем ином, как на паромах. Сначала здесь шел паром до Таллина, небольшая такая, почти грузовая корабельная кампания, а из Таллина-самый дешевенький, маленький, до Петербурга. И встали, виз-то у них ни у кого нет, да и не откуда было им взяться, с билетами третьего класса на паром, купленными на последние гроши при попытке на всем сэкономить. Надо было менять план действий, и теперь ребята договорились остановиться у одного хорошего друга Владимира в Таллине-у того почему-то везде были друзья, вот же человек! А Илью отправить на машину до Минска, взятой у второго друга в Таллине (потрясающе сработано!), теперь уже друга Ильи, до которого дозвонились только по телефону-аппарату. Деньги все предварительно сняли и перевели в доллары. Не спорьте, считали долго, вышло лучше всего.