Честность

Глава 25. «Люди-Боги»

А рецепт, кстати говоря, был довольно прост для того, кто начинал с акульих ребрышек. Отти все это по быстрому приготовил, и нарадоваться не мог, глядя на то, как сырники его расходятся из рук в руки в этот чуть подтаявший снежный вечер в Амстердаме. На календаре было четырнадцатое января. Вы спрашиваете, в чем ваш просчёт? Почему выезжали, вроде бы, в Рождество, плыли две недели, а наплавали все три? Впрочем, просчета вашего здесь нет, скорее мой просчёт. Но дело лишь в том, что плавание на Фарерские острова не прошло бесследно. Когда ребята отплыли из порта Таллина, в дно «молодости» кто-то резко начал стучать, как будто желая войти и отпраздновать Новый Год, прошу прощения, Рождество, вместе. То был, как выяснилось много позже, уже на Готланде, когда звук ребятам окончательно надоел, так вот, то был, пожалуй, детёныш спрута, что приклеился, вероятно, где-то в Атлантике, посидеть в тени, но что-то пошло не по плану, и теперь он окончательно замёрз, желая отлепиться. Его мама, пожалуй, теперь в отчаянии мечется, крушит корабли, мстит и ищет своего сына. Спрута же открепляли ровно неделю. Отсюда и задержка. Дорогие друзья, пожалуйста, любите и жалейте своих мам. Они у нас одни-одинешеньки в этой жизни.  Ребята же наши всегда проверяли дно судна перед отплытием, приятно совмещая поиск жирафа Ильи с этим занятием. Нырнув в очередной раз, нашли старинный сундук с золотом. Лавочник по случаю отбытия теперь уже своих друзей, стоял рядом, и ребята, не задумываясь, подарили этот сундук ему. Такое событие говорит лишь о том, что надо чаще делать подарки, в целом нести в свет счастье и добро. Проходя по одному из каналов, ребята натурально поймали высадившийся им на голову велосипед. Да, такое часто бывает. Я же, кажется, говорил, что Амстердам-это весёлый город? Ну вот, убедитесь сами. И, ладно бы, сверху, на мостике, стоял хозяин, истошно крутя руками в жанре «Мамма-миа, мой велосипед!». Но, на удивление, сверху тоже никого не было, кроме десятков тысяч сородич-таких же железных велосипедов, впрочем, поживающих очень хорошо. А потому, что хозяина не было, ребята решили забрать велосипед себе, как некий трофей. А теперь представьте себе картину: Владимир, мастер на все руки, прикрутил велосипед на две ножки, над каютой, так, чтобы колёса могли спокойно вращаться, и Кристиан сейчас, прямо посреди моря, сидел там и крутил педали, будучи, пожалуй, самым высоким обьектом в Атлантике на сотни километров вокруг. Проплывали Ла-манш. Отти и Илья готовили так любимую Ильей пасту. Во Франции двигалась этакая передвижная Неаполитанская кухня-вкушая ароматы соусов, Владимир напевал какую-то старую песню и резво правил. К концу этого дня уже условились быть в Шербуре. Приплыли поздно. Но, впрочем, успели приплыть. Шербур, конечно, был город поменьше, и вовсе не столичный, да и лодку оставили не в гавани, в какой-то одинокой бухточке, по типу Фьорда. Но ребят сейчас больше интересовала не кухня, не размеры города, и не погода за бортом, а впрочем, все сразу, но лишь с тем пониманием, что им следует везде успеть. Сейчас я попробую нагляднее объяснить, что они чувствовали. Помните, я рассказывал, как некто Илья гулял по полю? Это было одно ощущение. И совсем другое, когда сей некто забежал на неведомые вовсе поля, притом имея в своем запасе некий ограниченный срок времени. Природа вокруг настолько хороша, а рассветы и закаты столь необычны, что невольно хочется рассмотреть все эти чудеса подольше. Но лишь в том небывалом темпе, когда надо пройти десять километров, я говорю примерно, за час, а ты вдруг пробегаешь их все за полчаса, притом успевая все-все посмотреть, и будучи уверенным, что везде, вдобавок ко всему, успеешь к сроку. А когда успеваешь, уже после, в спокойной обстановке, очень дивишься: как ты успел? Примерно так же дивились сейчас ребята, сидя в обратном уже для них поезд Шербур-Париж. На часах было где-то без двадцати шесть утра, следующего дня с момента их прибытия в Шербур. А дело было вот как: погуляв по улицам той деревушки, куда, казалось, прибыли ненароком, сели на последний автобус в город, а сидя в нем-решили: Что же мы должны будем делать в провинциальном городке ночью? И тут Владимир, так кстати для сложившейся ситуации захныкал, что никогда не видел Эйфелевой башни. Зная бродячее прошлое Владимира, ребята сначала ему даже не поверили. Но узнав, что это действительно так, Илья чуть ли не с водителем автобуса, не имеющим никакого отношения к поезду, договорился о билетах на поезд до Парижа. И даже не спрашивайте меня, как. Секретов выдавать не стану. «И даже не спрашивайте меня, как. Секретов выдавать не стану.»,-произносил полушутливым, полусерьезным тоном свои реплики Илья на одной из смотровых площадок Эйфелевой башни. Дело в том, что там он встретил своих друзей, одноклассников, которые приехали в Париж на рождество. Они выглядели все довольно счастливыми, но впрочем, всем им все же чего-то не хватало. И многие люди год за годом томятся в рассоле своей жизни, пропитывая ее соками, в поиске ответа на сей вопрос. И лишь Илья знает правду. А ведь все очень просто, более того, Илья уверен, решение своей проблемы люди знают, и даже время от времени повторяют вслух. Проблема лишь в том, что это происходит время от времени. А чтобы сбылось-желательно произносить всегда. Да, я о том, что нужно мечтать и ставить цели. Делать или менять их и снова мечтать. А после снова делать. Всем, казалось бы, понятная установка. Но никто не повторяет ее всегда. А дисциплина, пожалуй, друзья, лучший друг человека. «А дисциплина, пожалуй, лучший друг человека.»,-бегло читал Илья по-французски, переходя по брусчатке к Лувру на запах каштанов, жареных зимой. И, как следует время от времени повторять теоремы по математике, чтобы не забыть, так и лишь четкое, постоянное повторение установки «мечтай и делай» приведет вас в Коста-Рику, куда я, например, сейчас, в свои шестнадцать лет мечтаю попасть. Даю вам слово, друзья, что если я попаду туда когда-нибудь, а эта книга еще не выйдет, я выпущу ее за собственные деньги и назову «Как я попал в Коста-Рику», при этом, пожалуй, я запатентую идею цель-срок-действие-получение результата. Друзья же стали искать каштаны, жареные в Париже Зимой. А я-вспоминать, как был в Париже, там же, у каштанов, с родителями. Лет, пожалуй, в тринадцать. Стоял месяц май. Мы приехали в город поездом, впрочем, как и друзья сейчас. Первое, что бросилось в глаза после выхода с вокзала- невероятное тепло, около восемнадцати градусов, и много-много туристов. И привкус какого-то сладкого дождя. Но небольшое отступление, друзья. Только что я провалил одно из своих ежедневных действий по достижению целей. И на меня нашло озарение. Конечно, не обошлось тут и без толики знаков судьбы. Ну, впрочем, так ведь оно всегда и бывает. Безусловно, кризисы, вот такие провалы, один из которых произошел и со мной, полезны. И тому, что случился кризис-лучше радоваться. Просто потому, что кризис наверняка заставит вас стать лучше, а еще потому, что почти все и всегда можно поправить. Другими словами, если ты сожалеешь о том, что сделал что-то не так, чаще всего это «полностью» все еще можно без потерь поправить. И счастье в том, что случилось это сейчас, а не через два месяца. За цикл, ограниченный целью один-два месяца, два-три кризиса-это самое оно. Можно сказать, что такие дни, лишь индикатор того, что вы на правильном пути. Ведь ничего правильное никогда не будет даваться легко. А все то, что вы нарушили, не сделали, обязательно нужно поправить, доделать в день тот же или следующий и со спокойной душой, закрасив кружочек дня, пусть хоть и другим цветом, но равносильным основному, закрыть глаза и заснуть. Ведь что такое, по сути, стресс во время кризиса? Мы объясняем его фразой по типу: «Ну вот, я снова забрал время у самого себя». На самом же деле, всегда, ставя цели, мы волей-неволей завышаем свои стандарты, а потому два-три дня, вдруг выпавшие из вашего срока в два месяца, просто физически не смогут повлиять на искомый результат. По настоящему же мы переживаем вот почему, я сейчас наглядно объясню вам это. И все дело лишь в том, что день за днем, кризис за кризисом, мы одну за другой отбираем у сидящей внутри нас обезьяны-лентяйки поблажки. Согласитесь, если вы поставили себе цель не есть конфеты на протяжении двух месяцев, то есть шестидесяти дней, и вдруг на пятый день съели одну, можно вовсе отбросить эти пять дней и начать заново. От шестидесяти не убавится. Другое дело, что, не ев конфеты первые четыре дня, вы безусловно с каждым днем повышали свой уровень мотивации, и ваш организм чувствовал примерно следующее: мотивация ему сама по себе была, как сладкая пилюля, при том при всем он понимал, что сорвись он разочек за два месяца-ничего не будет. Видите, он понимал, в отличии от вас. Грубо говоря, все это время, все эти первые четыре дня организм вовсе и не бросал есть конфеты. Просто он смаковал ту одну, которая, к его великому счастью, не заканчивалась. Безусловно, он смаковал эту конфету втайне от вас, работая как бы на два фронта. Но, как известно, все тайное когда-то становится явным. И вот, на пятый день организм решается съесть настоящую конфету, вместо той, которую вы ему представляли. Пригрели, называется, у себя гадюку. Конечно, организм попадается, вы даете ему палкой по лбу, и тогда он пускает в ход единственное оружие, которое ему доступно-стресс. А после уползает за угол залечивать свои раны, и уже оттуда, из-за угла, передохнув, начинает вас подтрунивать. Вот мол, никудышный, хотел продержаться шестьдесят дней без конфет, но не смог и четырех.А после вспоминает и мушку, которая посидела в сахаре, а после прыгнула тебе в рот. В общем, организм, после того., как вы его уличили в измене, вдет себя очень подло, стресс же, его единственное непоколебимое оружие туманом окутывает вас, и разобрать правдивые мысли от ложных, факты от выдумок, не представляется возможным. На самом же деле организм очень-очень злится, что,

попавшись споличным, лишил себя не только настоящей, но даже вымышленной конфеты, причем не на месяц и не на два, а на срок гораздо больший, еще более мучительный. Именно от этого воет организм, оттого, что его лишил конфеты. Воет, как малый ребенок, но ни в коем случае не от того, что результат теперь не будет достигнут. И вот еще его коронная фраза: «Видишь, мы все равно не справляемся, так зачем и дальше себя мучить, Пойдем, лучше, съедим еще конфету, и еще, и пончик. ну, а если тебе и впрямь это тк нужно, то завтра начнем все сначала, и я клянусь, что больше никогда-никогда не буду ее представлять. Но, согласитесь, съесть одну конфету за шестьдесят дней лучше, чем съесть пять конфет и пять пончиков за этот срок. И второе действие уже и правда может повлиять на результат, так как количество это немалое. В любом случае, согласившись в тот день съесть еще конфету и два пончика, вы либо обречете себя на неопределнные мытарства на неделю и больше между «все, завтра начну» и «ммм, как вкусно», либо и правда начнете завтра, но отставание в пять конфет точно хуже, чем в одну. А потому, начиная писать таблицу цель-срок-действие, лучше сразу отпускать пару дней на кризисы, а по их настпулении, сразу же, в тот же день стараться их исправить. В общем, где бы ты ни был, и что бы ни делал ты, не переживай, варьируй и всегда продолжай делать основное действие, которое себе поставил. Ну, а если результата пока нет, то это все еще ничего. Как мы знаем, везде и во все времена цыплят по осени считают. «Да, цыплят по осени считают»,-говорил Кристиан, вспоминая, как они заскочили в последний вагон поезда, вчера уходившего на Париж. «Да, цыплят по осени считают»,-вторил Отти… Про Париж. Ах, да, про Париж. Было это в первых числах мая, когда по России стоит на удивление холодная погода. Мы же на поезде из Амстердама с утра прикатили во влажный, теплый и громкий, суетный город Париж. Он встретил нас почти тропическим, по сравнению с теми местами, откуда мы пришли, дождем. Была весна. Город цвел. Для меня, как для человека, редко когда успевшего побывать на юге, приезд в Париж был почти эквивалентен приезду в Афины. Помню, как очень долго ли пешком до какого-то собора, сюда цветущего сиренью. Помню, как посещали настоящий Французский ресторан. Помню, опять же, и Нотр-дам-де-Пари, в то время еще находившийся на своем законном месте. Помню и ту площадку перед Лувром, где родители и правда покупали себе каштаны, жаренные на ветру. Помню и реку Сену, по которой, подплывая к Эйфелевой башне, мы тоже, собственно говоря, успели пройти. Город для меня двенадцатилетнего был наполнен некой взрослость, необычайными загадками и теплом. Помню девушку, которой, пожалуй, некое модельное агенство устраивало фотоссесию на берегу Сены. Воды в реке были мутными, но перила, камни и мосты-посветлее. И, казалось, несли в себе целую историю. Говоря в общем, наступал именно тот переломный момент, когда начинаешь подмечать первые необратимые изменения на пути к цели. Снег в Париже у ребят сейчас хоть и шел, но был намного более липкий, и теплый, и неизведанный. В Шербур и подавно кое-где цвели цветы. Из Эйфелевой башни, про нее, помню немногое. Помню большую площадку перед ней, на которой высиживали, продавая, разные белорусы. Помню большие очереди на подъем. Помню, по моему, лифт, и швейцара, высокого, в черном таком костюме, контролирующего лифт. Помню ремонт на одной из обширных Парижских лестниц, из-за которого мы опоздали, почти опоздали на вокзал. Вспоминая сейчас, по прошествии нескольких лет, Париж, замечаю, что было бы интересно приготовить местную кухню. Да и вообще, кухни всего мира, взятые в охапку и брошенные передо мной на стол. Сама возможность побывать Коста-рике, приготовив пиццу с кокосовой стружкой, делает, правда делает мою жизнь намного интереснее. К слову о годах, мы часто недооцениваем время. Как я уже говорил раньше, мы нерациональны в его контроле. Ложись человек спать в девять вечера, он невольно будет думать, как он хорош. Но человек, ложащийся в пол-восьмого, почему-то уже не замечает особенной разницы. он чувствует, что возможно все, и от этого лишь понимает, что делает самую малость. Так и с годами. Задумайтесь. Сейчас мне шестнадцать. В Париже я был четыре года назад. А теперь представьте, сколько подросток претерпевает изменений с двенадцати до шестнадцати лет. Довольно много, согласны? А теперь представьте, что все это время, все эти четыре будущие года до двадцати лет я стану выполнять лишь половину, треть, четверть того, что выполняю сейчас ради достижения своей цели. Мне кажется, я успею сделать довольно много в таком случае. Согласны? Мне кажется, если поставить конкретную цель на срок в четыре года и этак с месяц походить, хотя бы полчаса в день раздумывая над правильным условием для этого срока, то за будущие четыре года можно достичь реального успеха в той области, которую выберешь. Четыре года. Звучит несколько пустовато. Потратить четыре года на непрерывную работу над собой. Звучит несколько ужасающе. Так, как будто только что ты втоптал эти четыре года в грязь. Но то опять организм напустил на вас туман своей чувственности. Я вас уверяю, друзья, до этого вы годы напролёт, шесть, семь, восемь лет тратили вечер на просмотр телевизора, и, если уж так посмотреть, то занимались прежним-втаптывали своё время в грязь. Потому что время в любом случае уходит, и уходит безвозвратно. И его нельзя провести с пользой или вредом относительно жизни. Жизнь сама по себе пуста, ничто, лишь мы придаём ей значение. А потому, работая над собой, чувствовать себя ни хуже, ни лучше, чем, когда бы вы не работали над собой, вы не будете. Станет происходить лишь некое другое, организм ваш время от времени станет напускать на вас стрессы. Впрочем, напускать стрессы он будет в любом случае. Короче говоря, в работе или не работе над собой смысла как такового нет. Жизни нет до нас почти никакого дела. Слишком уж низко мы, увы, летаем. Смысл же есть в другом-в результате. Он почти всегда развивает нас. А именно развитие-то, что может поднять нас выше к жизни, так, чтобы она нас разглядела, и, быть может, подарить всем нам бессмертие. Ведь все, что существует в нашем сознании, имеет место быть. И все, что можно представить-осуществимо. Мы часто говорим о Богах. Быть может, развившись, мы станем ими, или же они сами не преминут показаться нам. Фраза потратить четыре года в работе над собой звучит ужасно. С другой стороны, фраза стать успешным в двадцать лет, начав работать над собой в шестнадцать, звучит более чем приемлимо, я бы даже сказал-приятно. Вот так вот человек ценит время. И дело в том, что он никогда не научится его ценить. А потому надо брать и делать, ставить срок хотя бы в шесть месяцев, в год. И вы непременно придёте к результату, а, как следствие, и к развитию. Мечты помогают нам расширить рамки сознания. Достижение своих мечт, одной за другой, и последующее продолжение работы даёт почти стопроцентные шансы небывалого развития. Поверьте мне, жизнь столь длинна в своём многообразии, мы даже, кажется выполнив все мечты, все равно можем наткнуться в нашей повседневности на простую безделушку, которая перевернёт нам сознание и подарит новую, ещё более небывалую мечту. Было бы очень здорово, если бы каждый из вас сейчас себе придумал цель на срок в четыре года, а после, побродив хотя бы неделю в раздумьях над действием, выполнял бы его после, скажем, хотя бы месяца два. Всего лишь час в день, одно действие. Друзья, я думаю, с этим справится каждый. Просто попробуйте и посмотрите на результат. Я уверен, что он вам понравится. Да так, что вы продолжите выполнять Действие оставшиеся три года и десять месяцев, по прошествии коих станете очень успешны. С единственным условием-заранее понимайте, что будут кризисы, и не позволяйте им изменить ваш курс. Считайте цыплят по осени!

Глава 26. «Шербур»

А наши друзья, этим временем, прибыли в Шербур и искупались там в морской воде, переночевали в хорошем домике одной семейки, сходили с утра за круассанами, впитывая в себя свежий воздух Нормандского счастья, сейчас отплывали в Сельту, и планировали прибыть не позднее завтрашнего дня. И, как говорится, сказано-сделано. По прибытии в Сельту лодку отдали напрокат, как это делали уже раньше. Договорились, что встретятся после, уже на другом берегу мира, в тёплом и спокойном Средиземном море. Ребята вдруг вспомнили, что у них на счету все ещё много денег. А потому по прибытии в Сельту, ещё перед сдачей своей уже полноценной яхты-парус явно прижился, провели некий косметический ремонт. Подкрасили, подлатали и сделали «Молодость» чуть современнее, здоровее, но все же оставив толику того, Идэнского счастья. Деревянные, чуть потёртые и потемневшие, посыревшие доски каюты, скаты, половицы, на корме и на носу, штурвал, все это золото дерева сочеталось с настоящим, Испанским золотом. А потому яхту «Молодость» отдали в аренду одной молодой паре, по видимому отправляющейся в свадебное путешествие. Отдали за большие деньги, и договорились встретиться через некоторое время уже в Валенсии. Денег, вырученных с яхты, и тех накоплений, почти ни копейки которых ещё не потратили, хватило с лихвой на довольно дорогие увлечения. Купили себе, конечно, на время, то есть как бы тоже взяли в аренду, но с условием: отдаём, когда захотим или закончатся деньги, четыре спорткара Порше. А денег все равно осталось, будто нисколько не тратили. Не теряя ни секунды, по самому центру города прокатились с ветерком, и, останавливаясь на заправке Шелл, заливая полный бак самого лучшего, экологичного топлива, на капоте белого Порше Ильи расстилали карту, намечая свой путь, попивая холодный кофе глясе, в обновлённых только-только костюмах. Ставили план местности. Впрочем, пожелания оставались те же. Лиссабон, Танжер (Илья замахнулся на пустыню Сахару, но передумал)-Алжир, Кальяри, Палермо, Александрия, и Греция.. Тут Владимир, как главный заведующий по яхте позвонил и перезаявил, что встреча будет не в Валенсии, а чуть южнее-в египетском городе… И, то ли фортуна была все ещё на стороне победителей, то ли Владимир просто своим красноречием их убедил, но факт в том, что молодая пара на все согласилась, сообщив, что выплывают уже в море, и лишь порадовалась-увеличилось время их пребывания на столь прекрасном судне. Ребята выехали на автостраду, и, стараясь держаться моря, что периодически показывалось из-за горизонта, к следующему вечеру приехали в Лиссабон. Да… Гнали нещадно. Пользуясь положением и статусом, часто нарушали скоростной режим. Заприметив же какую деревушку, наоборот снижали скорость, останавливались, порой, в чистом поле, уходили подальше от своих машин и ложились под открытым небом, в развалинах старой церквушки, слово герой Коэльо-Сантьяго. Часто заезжали просто к местным жителям погостить. Те же угощали свежим хлебом, чистой водой, своим сыром… Машины находились в пыли и блестели на солнце в цвет своего хрома, не имея ни единой царапины, когда последние закатные лучи касались их крыш. В один из таких дней, когда, сидя на своих капотах вкушали малину, встретили, переползающих, как перекати-поле, паломников, пилигримов. Те, вероятно, заметив на своём пути разнообразие, приняли его за знак. «Кто знает, быть может, это и правда был знак»,– так говорил один из паломников, которого Илья угостил малиной. Разговаривали на русском языке. Паломник родом был из Белоруссии. Однажды он бросил свою работу на ферме, на тракторе, и назло товарищам пешком пошёл в Лиссабон. Это была мечта его детства. Уговор был такой-не возвращаться. Но на пятый день пилигрим вернулся, и друзья поголовно сказали ему, что он ничего не добьётся.Впрочем, через пару дней он снова собрался и тронулся в путь. По прошествии трёх лет он здесь, в Лиссабоне. Быть может, это действительно был знак. «Но, знаешь, путник, ничего-это и есть жизнь. И она у меня получится. Вернее, уже получилась. И чтобы достигнуть чего либо, нужно сто один раз подняться, сто упав. И помимо контролируемых кризисов, исправимых в своём сознании, будут случаться и полные фиаско, тотальные провалы. Ничего. Собирайся. Отдышись, и в путь. Дорогу осилит идущий.» Илья завёл двигатель Порше и в свете фар показалось медное блюдечко лиссабонского неба с большой медведицей в центре. Белорус тоже наблюдал эту картину. Он улыбался. А ведь тогда, по возвращении на родину, он был готов убить звёзды. Ничего. Собирайся. Отдышись и в путь. Тебя ждёт небо.

Переночевав под лиссабонским звездным небом, где-то вдали от автострад поутру тепло распрощались с паломниками. Несмотря на то, что стояла зима, здесь было относительно жарко. А то вы подумаете, что несостыковки в тексте. Нет! В мире случаются сотни аномалий. Почему бы одной из них не произойти прямо здесь и сейчас? Вы знаете, действительно хорош метод визуализации. Представляете, ведь на моих часах сейчас около пяти утра, и в это время где-то существует Новая Зеландия.. А между прочим она есть, и там живут такие же люди, и испытывают такие же чувства. Ставят такие же цели, например однажды попасть в Россию. Падают, так же, я уверен, падают. Но не сдаются. Вспомните последний раз, когда вы куда-либо бежали. Ещё лучше-бежали через силу. И, вспомните, если вы добежали, то какие чувства вы испытывали? Сколько раз собирались сдаться? А если сдались, то что испытывали, когда дошли до места, куда надо было бежать? Пожалуй, сожаление оттого, что все же могли это сделать. Так поступить. Именно то, ведь именно то происходит с вами, когда вы двигаетесь к цели. Раз пять или десять, с непривычки, вы бежите и почти задыхаетесь. Пару раз и вовсе падаете без сил от неимоверной боли в боку и не понимаете даже: а как можно жить и при этом бегать? Но ведь все это ещё не показывает, что игра не стоит свеч? Да, сейчас вам невероятно тяжело, и даже, кажется, вредно для здоровья. Но ведь есть в мире люди, которым это вполне легко? Ведь есть же люди, что достигают этого! А после испытывают наслаждение, оттого, что тогда, по возвращении в Белорусь, не сдались. Ехали неспешным караваном. По въезде в город рассматривали его изо всех окон. Ребят настигала последняя, как говорил Пауло Коэльо, стадия достижения мечты. Понимая своё превосходство сейчас, ощущая, как тяжелы их кошельки по сравнению с другими, поминутно ловили себя на мыслях: продать все, на вырученные деньги построить храм и открыть здесь, обжившись, свою булочную. Но, между прочим, и продавать то тут было особо нечего. Телефонами ребята до сих пор не пользовались. Да и зачем? Как сказала фортуна, она таких людей любит даже больше, уважает пуще прежнего. По прибытии в Лиссабон побросали автомобили на какой-то парковке, поодаль от всего, и буквально благоговея, в смирении, ступая каждый шаг, как по плитке ступает кошка, стали осматривать, восхищаясь, старый город, покрытый свежестью и прохладой временных лет. Илья все ещё писал свой роман по дороге, во время отдыха, глядя вслед проезжающим машинам, сидя на обочине и прижавшись к теснёной двери. Кристиан в это время отжимался, притом делал уже четыреста пятьдесят, даже более сложных, чем нужно, отжиманий. А Отти ещё в Сельте, когда выбирали диски для своих будущих машин, тыкнул в первые попавшиеся и сбегал в магазин через дорогу за грилем. И потому сейчас, время от времени докупая продукты, постоянно что-то на нем готовил.