Крестовый поход

– Паспорт! – скомандовал седовласец, не убирая руку с дубинки.

Миша потянулся во внутренний карман пиджака, отчего седовласец напрягся еще сильнее. Паспорт лежал рядом с иконкой, и Мише пришлось доставать его предельно медленно. Только когда документ оказался в руках у седовласца, он ослабил хватку и уселся за стол.

Миша взглянул на настенные часы. До назначенного времени оставалась минута. Седовласец раскрыл футляр для очков, но их там не оказалось. Тогда он стал рыскать по всему столу, приподнимая стопки старых журнальных номеров. От нетерпения у Миши затряслось колено.

Наконец в скрученной газете со сканвордами седовласец нащупал замотанные скотчем очки и с осторожностью надел их. Журнал учета посетителей нашелся быстрее. На лице охранника мелькнула насмешливая улыбка, когда он записывал фамилию Миши. Рыков.

Седовласец протянул Мише пластиковый пропуск с надписью: «Гостевой». Миша выхватил его и прислонил к турникету. Крестик на дисплее сменился стрелочкой, после чего Миша ринулся вперед, поторопливая вертушку.

– А паспорт?! – выкрикнул седовласец, шлепнув по столу бордовой книжечкой.

Перегнувшись через турникет, Миша схватил ее и побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки. На лифт он полагался меньше, чем на свои ноги.

Дзынь-дзынь! Миша знал, что это звонит Тамара Александровна, но отвечать не стал. Он уже был рядом с ее кабинетом. Она стояла у окна с озабоченным видом, а когда увидела Мишу, то отвела телефон от уха и только сказала:

– Пойдем скорее…

В коридоре толпились сотрудники журнала. Казалось, в этот воскресный полдень все были здесь. Тамара Александровна заперла кабинет на ключ и повела Мишу сквозь толпу. Некоторые журналисты с интересом поглядывали на него. Будучи внештатником, он никого из них не знал, как и они не знали его.

Миша украдкой взглянул на Тамару Александровну. С виду хрупкая, она была ниже его на голову, но обладала сильным всепроникающим взглядом. Миша все ждал от нее каких-то слов, но она шла молча, будто не знала его. Только ключи в ее руке мерно звенели. Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!

– Зачем меня вызвали? – не выдержал наконец Миша.

– Михаил Львович тебе все объяснит, – сухо ответила Тамара Александровна, протискиваясь между людьми.

– А кто это?

– Наш новый главред…

Миша почувствовал неладное. Ему хотелось узнать, что случилось с Анатолием Борисовичем, но было страшно спросить. Он подумал, что все это может быть связано с его статьей про ГОК. Неужели медная компания подала на журнал в суд?

Защита чести и достоинства стала распространенной практикой за последние полгода. Зачастую суд вставал на сторону оскорбленного бизнеса, а сумма иска была несовместима с жизнью любого СМИ. Так уже закрылось не одно издание.

За поворотом показался кабинет главреда. На двери висела новая табличка с надписью: «Михаил Львович Краснобаев».

– Что ему надо от меня? – спрашивал себя Миша. – Неужели опровержение? Что, если только так «Полярную звезду» можно спасти от гибели? Отзыв иска в обмен на официальное извинение…

Миша задумался, сможет ли он наступить на горло собственной песне, но ответить себе не успел. Тамара Александровна уже зашла в кабинет.

3

Окно выходило на юг, потому солнце заливало все вокруг, делая кабинет похожим на янтарную комнату. Спиной к окну сидел главный редактор. Он был рыжим, или казался таким. У Анатолия Борисовича на столе всегда была кипа бумаг, а у Михаила Львовича стоял лишь ноутбук да стеклянная кружка с чаем. На свету она тоже казалась рыжей.

– Михаил Львович, – обратилась Тамара Александровна. – Вот мальчик, про которого я говорила…

Она посторонилась, пропуская Мишу вперед. Из‑за солнечного света он опустил голову и тихо поздоровался.

– Здравствуй, – ответил Михаил Львович, захлопнув ноутбук. – Присаживайся.

Он не указал, куда именно садиться. Прямо на Мишу смотрело новомодное кресло с ортопедической спинкой, но он предпочел потертый кожаный диванчик, что стоял ближе к выходу. Чтобы как‑то скрыть запах пота, Миша расположился на самом краю.

– Я еще нужна? – спросила главреда Тамара Александровна.

– Спасибо, дальше я сам.

Она переглянулась с Мишей и незаметно для главреда показала два скрещенных пальца. Миша невольно передернулся, предчувствуя беду. Тамара Александровна вышла и за дверью застучали каблуки под аккомпанемент ключей. Миша отметил хороший темп.

– Миша, да? – спросил Михаил Львович.

Миша кивнул, не сводя глаз с двери.

– Тезка, значит, – сказал главред. – На каком курсе учишься?

– На третьем. То есть уже на четвертый перешел.

– Практика уже началась?

– Завтра начнется.

– А где?

– В «Городском Дилижансе»…

Михаил Львович снисходительно улыбнулся. Затем спросил:

– Столбов‑то еще преподает у вас?

– Владимир Владимирович? – повернул голову Миша, щурясь от света.

– Отчества не помню. Столько лет прошло…

– Владимир Владимирович преподает. Последний экзамен я ему сдавал.

– И на что сдал?

– На «хорошо». Но «отлично» он никому не ставит…

– Это я помню, – расплылся в улыбке Михаил Львович. – Привет ему передавай. Меня‑то он вспомнит.

Миша кивнул. Тезка добавил:

– И не прогуливай его пары, если хочешь чего‑то добиться. Чего, кстати?

– Что, простите?

– Добиваешься чего?

Миша забегал глазами по полу.

Тезка улыбнулся.

– Знаешь, как это бывает, – взял он кружку с чаем. – Вот приходит студент на практику, а она ему на фиг не нужна. Лишь бы корочки получить, чтоб родители отстали. Знакомо?

– Это не мой случай.

– Который твой?

Миша не хотел откровенничать перед незнакомцем, да еще и с неясными намерениями. Как вдруг к горлу подкатило. То, что сидело внутри камнем все три года учебы, сорвалось теперь с языка как птица с ветки:

– Хочу стать настоящим журналистом.

Тезка удивился:

– А чем настоящий отличается от ненастоящего?

– Настоящий сообщает правду.

В ответ тезка поднял кружку с чаем, словно услышал тост. Затем отхлебнул, прищурившись от пара, и сказал:

– Тамара Александровна говорит, ты хочешь заниматься расследованиями.

– Мне это интересно.

– Чем?

Миша пожал плечами:

– Самая что ни на есть настоящая журналистика.

– Правильно. Это высший пилотаж.

– Но у меня в этом мало опыта…

– А откуда ему взяться? Студентам такое не доверяют.

Миша понуро закивал.

– Но я считаю иначе, – сказал Михаил Львович. – Молодые могут удивить, если дать им шанс. Надо только рискнуть, а старики этого не любят. Поэтому вашему брату так сложно пробиться. Но все‑таки возможно.

Миша подвинулся чуть ближе к тезке.

– Не знаю, заметил ли ты, – сказал главред, ставя кружку на стол. – За последнее время появилось много публикаций о так называемом беспределе охранников в супермаркетах.

– Да, история с бабушкой.

– В том числе. Но я не нашел ни одного полноценного расследования на эту тему. А ты?

– Я тоже не видел.

– Хочу восполнить этот пробел. Что скажешь?

– Тема актуальная. Может получиться отличный материал.

– Считаешь?

– По крайней мере, я бы такое почитал.

– А написать не хочешь?

Только теперь Миша посмотрел на главреда. Глаза у того были голубыми, что в сочетании с рыжими волосами придавало некую чужеродность.

Михаил Львович указал на свой ноутбук со словами:

– Читаю «С ГОКом под боком». Язык у тебя есть.

– Спасибо…

– Да и Тамара Александровна тебя хвалит. Так ты согласен?

Мысли зароились в голове как пчелы в разбуженном улье. Переместившись на середину дивана, Миша и думать забыл про запах пота. А вспотел он сильно.

– Вы предлагаете мне работу? – спросил он.

– Расследование. Под прикрытием.

– Под чем?

– Понимаешь, – главред снова взялся за кружку. – У охранников не принято выносить сор из избы. Что нам остается? Попасть к ним в избу. А для этого надо стать одним из них.

Миша с трудом успевал за ходом его мысли.

– Считай это стажировкой, – подытожил главред. – Если справишься, получишь место в штате.

– В штате? – Миша привстал.

– Я формирую новый отдел расследований. Ты можешь стать его частью.

Под тяжестью навалившейся информации Миша опустился на диван и принялся нервно чесать щетинистый подбородок. Летом он собирался отрастить бороду, но теперь жалел, что не побрился.

– А как же моя практика? – спросил он, прекратив мысленно бриться.

– Можем оформить расследование как практику. Характеристику я тебе подпишу.

Миша снова задумался, потирая треснутую кожу дивана, отчего руке стало тепло.

– Нужно поговорить с Владимиром Владимировичем, – наконец сказал он.

– Зачем? – насторожился Михаил Львович.

– Он у нас курирует практику. Если разрешит поменять место, то я с вами.

– Тогда не мешкай с разрешением.

– Я прямо сейчас и поеду.

Михаил Львович победно поднял кружку с чаем и сказал:

– Только не говори Столбову про расследование. Скажи просто, что нашел место получше…

4

Мише везло. Несмотря на воскресный день, Владимир Владимирович Столбов был в университете. Миша знал это, потому как сохранил в пиджаке расписание экзаменационных пересдач. В тот день как раз была последняя.

Нужно было спешить, чтобы перехватить Владимира Владимировича до начала экзамена. Денег хватало лишь на обратную дорогу домой, поэтому Миша снова бежал. И снова потел. Туфли, непривычные к таким нагрузкам, казалось, вот-вот развалятся, а галстук, свернутый рулоном, теперь покоился в кармане пиджака.

Студенческий городок состоял из множества корпусов, среди которых особняком стоял главный. Он был выполнен в стиле лучшего столичного университета, и в своем регионе Мишин вуз тоже считался лучшим. Золотистый шпиль тут тоже присутствовал, за счет чего главный корпус превосходил по высоте даже Мишину «путеводную звезду», являясь самым высоким строением в городе.

Про шпиль в университете ходила шутка, что его озолотили студенты за счет платных пересдач. Он был увенчан государственным гербом, который светился на солнце точно крест на Храме Знаний. Миша смотрел на него все время, пока бежал.

Путь от редакции до университета составлял три остановки. Пробежав их, Миша оказался у центрального входа в главный корпус. Три массивных деревянных двери открывались через силу, и часто студенты придерживали их для студенток. Миша уже было взялся за рифленую ручку золотистой окраски, как вспомнил, что оставил дома студенческий билет.

В фойе всегда находилось трое охранников. Они стояли плечом к плечу и пристально смотрели на входные двери, словно пытались открыть их силой мысли. Миша знал, сколько времени уйдет, чтобы один из охранников записал его паспортные данные в журнал посетителей. Быстрее было пойти в обход.

Миша хотел отпустить ручку двери, но заметил на подходе группу студенток с факультета коммерции. Он с трудом раскрыл перед ними дверь и держал ее, пока последняя девушка со словами благодарности не зашла внутрь. Затем Миша снова побежал.

Задний двор был огорожен непомерно высоким забором. Сверху крепилась колючая проволока, похожая на заросли терновника. Миша бежал вдоль забора и уже завидел в конце проходную. Там сидела пожилая вахтерша, которая вечно читала любовные романы. Впереди Миши шла группа студентов с автотракторного факультета. Он слился с толпой и прошел мимо вахтера, не показав ничего.

На заднем дворе располагались лабораторные корпуса технических факультетов. Повсюду валялись полуразобранные станки, изъеденные коррозией, а у забора в два ряда стояли новенькие танки. Они принадлежали военной кафедре, где из студентов готовили танкистов и связистов. В действующей армии таких офицеров называли «пиджаками».

Стать «пиджаком» стремился едва ли не каждый студент, из-за чего на кафедре всегда был высокий конкурс на место. Чтобы занять его, нужно было иметь отменное здоровье в купе с высоким средним баллом за две последние сессии. Миша пытался поступить туда на втором курсе, но не прошел по здоровью.

Возле экзаменационной аудитории толпились студенты с озадаченными лицами. На их фоне выделялся парень, сидевший на подоконнике с телефоном в одной руке и кофейным стаканчиком в другой. Он болтал короткими ногами и время от времени косился по сторонам. Лицо его было красивым со всех сторон, и, казалось, он вертелся, чтобы показать это. Звали парня Никита Скоробогатов. Он был Мишиным старостой.

Приехав из крохотного городка на краю области, спустя три года Никита знал областной центр лучше многих местных. Старостой он стал еще на первом курсе. Отчасти из-за того, что сам вызвался, отчасти потому, что никто больше не захотел. Тогда же он вступил в студенческий профком, где проводил дни напролет в ущерб учебе. Уже после первой сессии ему грозило отчисление за прогулы, но вмешалась Жанна Сергеевна Пржевальская, декан журфака.

Она сразу приметила хваткого юношу и попросила его организовать факультетскую команду Клуба Веселых и Находчивых. Команду он организовал и занял с ней призовое место на университетском фестивале. С тех пор Жанна Сергеевна стала его личным ангелом-хранителем, а Никита получил в профкоме прозвище «Конь Пржевальской».

Будучи и сам находчивым, он вспоминал о своей группе только, когда профкому требовались люди на культмассовые мероприятия. Миша до сих пор помнил, как на первом курсе Никита затащил его на шествие студентов по случаю дня города.

Мише вручили деревянный транспарант, похожий на лопату для уборки снега. К ней была приклеена бумага с названием факультета и номером группы. Шествие длилось более двух часов, и все это время Миша дрожащими руками держал «лопату» высоко над головой, словно хоругвь на крестном ходе. При этом своего старосты он нигде не видел.

Как обладатель коротких ног, Никита не любил нагружать их ни бегом, ни ходьбой. В день города он предпочел отсидеться в кафе вместе с другими профкомовцами. Там они обсуждали перспективу вступления в «Школу молодого лидера», открытую под эгидой университета. Конкурс туда был еще выше, чем на военную кафедру.

После случая с транспарантом Миша не соглашался ни на какие просьбы старосты поучаствовать в жизни университета. А Никита продолжал в ней вариться. И «навариваться». Официально в профкоме денег не платили, однако в ходу были серые схемы. Деньги начислялись в виде надбавки к стипендии.

Никите стипендия не полагалась, и ему пришлось искать «донора». Так называли студента-стипендиата, на карту которого можно было перечислить университетские деньги сверх положенных. По договоренности, излишки передавались профкомовцу за небольшую комиссию. Обычно профкомовцы договаривались с одногруппниками, но Мишиного согласия Никита не спрашивал.

Все вскрылось только в очереди к банкомату. Миша помнил, как Никита выглядывал из-за плеча и посмеивался над его пин-кодом, состоящим из четырех нулей. Деньги Миша снял, а излишки вместе с комиссией отдал Никите. За это он попросил впредь не использовать его банковскую карту как перевалочный пункт.

– Странный ты, Мишаня, – посетовал Никита и вскоре нашел из группы другого «донора».

Так, под покровительством деканата, Никита и добрался до шестого семестра, где столкнулся со Столбовым. На того влияние Жанны Сергеевны уже не распространялось. Да и КВН он не любил. Будучи старейшим преподавателем вуза, Владимир Владимирович пользовался непререкаемым авторитетом у самого ректора. Правда, у собственных студентов его прошлое вызывало вопросы.

В советские годы Столбов был успешным пропагандистом и вплоть до Перестройки не отступал от линии партии ни на шаг. Но провозглашение гласности все изменило. И как будто изменило его. Он публично раскаялся в своих грехах перед журналистикой и стал преподавать отказ от любой пропаганды.

Своим студентам он любил повторять:

– Не дай Бог кому-нибудь из вас дойти до того состояния, когда, глядя на себя в зеркало, захочется плюнуть в отражение…

А вместо этого плевали на его слова.

Журналистское сообщество, пришедшее на смену советским идеологам, сочло Столбова ловким приспособленцем. Оно исторгло его из себя, за что от студентов он получил прозвище Расстрига.

– Ересь какая-то, – подтвердил Никита после вводной лекции и больше в аудитории не появлялся.

А Миша внимал Столбову с религиозным благоговением. Отдельные фразы не могли выйти у него из головы.

– Зло всегда творится в темноте. Это игра в тёмную. Но игра не начнётся, пока горит свет. Этот свет – вы.

И Миша горел.

Заметив одногруппника, Никита спрыгнул с подоконника и, семеня ножками, пошел навстречу. Волосы у Миши слиплись от пота и лежали на лбу кривыми сосульками, а насквозь промокшая рубашка вылезла из брюк.

Никита всегда подавал руку первым, но никогда не смотрел на неё, и Мише приходилось целиться, чтобы рукопожатие состоялось.

– Ты чего, Мишань? – с улыбкой спросил Никита, кивая на зонтик. – Забыл, как открывается?

– Я бежал…

– Зачем? Ты же вроде как сдал.

– Мне просто Столбов нужен.

– Он здесь всем нужен, – усмехнулся Никита, кивая на толпу студентов.

– Последняя попытка?

– Кто его знает. Говорят, в конце августа может еще одну дать.

– Щедро с его стороны.

– Было бы щедро поставить всем «автоматы».

– Это же профильный предмет…

– Да кому он сдался! Лучше б учил, как продвигать свой контент в сетке.

– Где?

– В сети. Приди в себя, скоро все будет в «цифре»!

– Блоги может и будут, а журналистика останется на бумаге.

– Если ты не в курсе, сегодня блогинг и есть журналистика.

– Не знаю, про какую журналистику ты говоришь.

– Про новую. И блогеры – это новые журналисты.

– Блогеры могут думать о себе, что хотят. Но чтобы стать журналистами, им придется отказаться от личного мнения. Правда, тогда они перестанут быть блогерами…

– Что плохого в личном мнении?

– Им можно прикрыться в случае чего. Как фиговым листком.

– Лавровым листком. Он добавляет материалу аромат.

– Правде приправа не нужна.

– Ну и жри ее полными ложками. Много влезет?

– Правдой не живот набивают, а организм очищают.

– Так иди просрись!

– Зря ты злишься. Луче настраивайся на экзамен, а то уйдешь на каникулы с «хвостом».

– С тобой настроишься…

– Ты вообще готовился?

– Как к Расстриге можно подготовиться?

– А как люди сдают?

– Какие люди? Все здесь стоят, «хвостами» машут.

– Не все…

– Я его все равно добью. Не мытьем, так катаньем.

– Шпоры?

– Бабки.

– Думаешь, он берет?

– Надо будет, возьмет.

– Только не он.

– Спорим?

– На что?

– На твою стипендию.

– А если проспоришь?

– Получишь ту же сумму.

Они пожали друг другу руки, после чего Миша спросил:

– Откуда такая уверенность?

– Расстрига тот еще жопокрут. Все это знают, кроме тебя.

– Это лишь мнение.

– Мнение большинства.

– Но это не подтверждает его стяжательства.

– Источники подтверждают.

Миша усмехнулся:

– Проводишь расследование?

– А это идея! Поймать его на взятке. Может, в счет практики пойдет…

– Ему и отчет будешь сдавать?

Никита расхохотался так, что студенты из толпы обернулись. Миша с улыбкой спросил:

– И что у тебя за источники?

– Пятикурсники.

– Твои новые друзья из профкома?

– Из школы лидерства.

– Может, они просто пошутили?

– С этим не шутят.

– Лучше не рискуй и сдай сам.

– Тебе легко говорить. Ты у него любимчик. Потому что слушаешь с открытым ртом. Или тоже притворяешься как он?

– Если все будут придерживаться его принципов, журналистика может снова стать четвертой властью.

– Ересь несешь, – сказал Никита, выглядывая из-за Мишиного плеча. – А вон и твой еретик…

Миша обернулся и увидел Владимира Владимировича. Несмотря на преклонный возраст, он шел с прямой спиной, чеканя шаг. Миша ринулся к нему навстречу, стараясь уйти подальше от Никиты. Столбов остановился посреди коридора и расплылся в улыбке. Только глаза его не улыбались. Никогда.

Миша вкратце обрисовал свою ситуацию, не забыв упомянуть о расследовании. Для него предложение Михаила Львовича само по себе было достижением, и он просто не мог не поделиться своей радостью с любимым преподавателем. Столбов выслушал его, ни разу не перебив, а после сказал:

– Михаил, вы еще не готовы к такому расследованию.

Миша опешил, но быстро нашелся:

– А Михаил Львович говорит, что готов.

– Может, Михаилу Львовичу просто выгодно так говорить?

– А в чем выгода?

– Он даром получит эксклюзивный материал. А что получите вы?

– Место в его журнале.

– Вы туда так хотите?

– Это мой шанс.

– Шанс?

Столбов опустил голову, вглядываясь в пол. Краем глаза Миша заметил Никиту, стоявшего в стороне. Тот угрюмо глядел на них и, казалось, все слышал.

– Поймите, Михаил, – сказал Владимир Владимирович. – Расследования такого рода под силу немногим. И уж точно не в вашем возрасте.

– Нелли Блай было двадцать три, когда она отправилась в сумасшедший дом.

– Сравниваете себя с ней?

– Надо равняться на лучших.

– Напомните, кто у нее был главным редактором?

– Пулитцер.

– А у вас кто?

– Краснобаев…

– Вот именно.

– А ведь он о вас высокого мнения…

– Еще неизвестно, на чем оно зиждется.

– Я вас не понимаю.

– И не должны. Пока.

Миша на секунду задумался, а затем произнес:

– Просто дайте мне шанс.

– Чтобы дать вам шанс, мне придется взять грех на душу. А я уже не так молод, чтобы носить на себе столько.

– По-моему, вы преувеличиваете.

– Нисколько.

Миша замялся и увидел, с каким недовольством на него смотрят студенты в толпе. Тогда он сжал зонтик в руке и стал говорить, чеканя каждое слово:

– Владимир Владимирович, вы говорили, что журналистика – это социальная служба, призванная сообщать людям правду. Правду, которую скрывают от нас власть предержащие. «Они прячут ее по темным углам как нечто постыдное, и сделают все, чтобы она там оставалась. Потому что это защищает их власть».

Столбов улыбнулся.

– А наша задача, – добавил Миша, – освящать темные углы и выносить правду на суд общественности.

– Вы хорошо меня слушали, – сказал Владимир Владимирович. – Но какое отношение это имеет к вашему расследованию?

– Люди должны знать правду о месте, куда они ходят каждый день. Куда ходят их пожилые родители и малолетние дети. Безопасно ли там? Кто эти люди, отвечающие за безопасность? Что у них на уме? Судя по последним публикациям, они сами представляют немалую опасность.

– Не стоит слепо доверять публикациям.

– Потому и нужно все проверить.

– Не лучше ли сперва доучиться? Магазины никуда от вас не денутся. Как и охранники в них.

– Пока я студент, мне проще внедриться к ним. Никто не заподозрит во мне расследователя.

– Пожалуй…

– Так что передать Михаилу Львовичу?

– Привет от меня.

– И все? – с досадой спросил Миша.

– И берегите себя, – ответил Владимир Владимирович. – В магазине вам будет непросто.

– То есть? – просиял Миша. – Вы разрешаете?

– Хорошо, что вы обратились сегодня. Завтра я бы уже не смог вам помочь.

– Спасибо вам! Наверное, мне нужно позвонить в «Городской Дилижанс»? Или лучше зайти?

– Не волнуйтесь, я сам позвоню. Мне есть, кого направить туда вместо вас…

Миша помчался в редакцию и до того уже приспособился бегать в костюме, что даже поймал хороший темп. Только вот туфли не были приспособлены для бега и под конец совсем расклеились.

Прибежав в редакцию, Миша обнаружил, что дверь в кабинет тезки была заперта. И как он ни стучался, ему никто не открывал. В растерянности Миша побежал к Тамаре Александровне.

Дверь в ее кабинет была открыта, а сама она стояла у подоконника и поливала из пластиковой бутылки цветущую орхидею. Цветы в ее кабинете были повсюду. В больших горшках на полу и в маленьких на окне, они все были ухожены, а их листья на солнце просвечивали желтизной.

– А, Миша! – обернулась Тамара Александровна. – Заходи!

– Не знаете, где Михаил Львович? – спросил он, закрыв дверь.

– В кабинете его нет? Я думала, ты как раз оттуда.

– Я из университета. Нужно было договориться о замене практики.

– Договорился? – спросила она, замерев с бутылкой в руках.

– Да, теперь я с вами.

– Отлично! – воскликнула Тамара Александровна и доверху наполнила горшок с орхидеей.

– Только Михаила Львовича нет на месте…

– Он, наверное, уехал на встречу с рекламодателями.

– Вы поэтому меня торопили?

– Михаил Львович хотел лично пообщаться с тобой, но теперь его присутствие необязательно. Главное, он тебя одобрил, и ты согласился.