Кельтский Мел

В конце концов, думал он, что плохого в том, что Аполлон взбодрился. Говорят, пока он грустил и мизантропничал, Арахна свила роскошную серебряную паутину на его лире, каковую (паутину, разумеется), у него выцыганил Гермес и куда-то пристроил с пользой. А теперь лучезарный Аполлон ожил и взялся за искусства и математические экзерсисы, перестал доставать всех едкими замечаниями и снисходительным тоном. Ему давно пора было заняться чем-то кроме пестования своей божественной тоски.

Или Гефест. Он и без этой загадочной истории, регулярно увлекался чем-то новым и надолго исчезал в огнедышащей мастерской, пока не создавал очередное чудо на потеху всем ценителям его мастерства. И тут уж его никак нельзя было уговорить заняться чем-нибудь полезным или сотворить что-нибудь для своего отца или божественной матушки. Впрочем, Геру Гефест не жаловал по понятным причинам, да и она вряд ли бы рискнула принять что-то из его рук. Гера по граблям ходить не любила.

Афина всегда вертела отцом как хотела. Хотя ее рождение принесло Зевсу самые страшные телесные муки, какие он мог вспомнить, он любил ее больше всех детей. Ей ничего не стоило получить от него что угодно. Но понять или выведать что-то про ее дела последнее время, не прибегая к помощи соглядатаев, не представлялось возможным. Да и с соглядатаями дочурка пару раз расправилась так быстро и впечатляюще, что теперь найти толкового шпиона Зевсу было крайне тяжело.

Но ситуация прогрессировала и требовала Зевсова внимания. Дошло до того, что эти трое, заигравшись, не явились на последний сбор додекатеона, а когда Зевс послал за ними Гермеса, то и Гермес пропал с концами. Никто не любит чувствовать себя придурком, даже если сидит на золотом троне. От непочтительности Зевс начинал свирепеть.

Гера давно предупреждала Громовержца, что творится что-то подковерное, следует приглядеться или потребовать отчета. Но Зевс по старой привычке пропускал ее ворчливые слова мимо царственных ушей. До поры до времени.

098. Дашка и Роман возвращаются в Санкт-Петербург

Белый борт из Парижа приземлился в Санкт-Петербурге глубоким вечером, прокатился по полосе, рассекая прохладный воздух, и вырулил к стоянке. Когда Дашка и Роман проходили мимо пилотов и стюардов, провожающих пассажиров, все шло штатно. Когда Дашка занесла ногу над припаркованным трапом, левую руку пронзило ледяной иглой. Дашка охнула, покачнулась, не понимая, успевает она схватиться за что-нибудь или упадет по инерции в раскрывающийся проем между самолетом и трапом, но тут Роман выдернул ее обратно в самолет.

Секунду замешательство распространялось назад по цепочке двигавшихся на выход людей. В эту секунду раздался скрежет. Откатывающийся трап начал складывался, кренясь на бок. К счастью, сзади никто не напирал, а впереди уже все сошли или сбежали с опасного трапа. Стюардессы ласково оттеснили пассажиров от опасного проема.

Дашка подумала “ох, и ничего себе”. Роман держал ее руку. Подали исправный трап. В этот раз обошлось без техногенных эксцессов и сопутствующих ледяных инъекций. Конечно, в головах у Дашки и Романа стоял вопрос о том, какова вероятность случайности произошедшего. Они оба знали ответ. Если это случайность, то с гигантской вероятностью на этом все и закончится.

По домам разъехались без приключений.

Утром Дашка, проснувшись, зашла в чат IQuest, рассказала, что все в порядке и отправилась варить кофе. Настроение исправилось. Звякнуло оповещение в телефоне.

Дашка заглянула в темные карты и увидела, рядом с собой зеленый маркер. Дашка проверила параметры. Никаких угроз. Уточнила координаты предположительно дакотского объекта и подошла к двери. Рука пульсировала теплым. За дверью ее ждал небольшой пакет из коричневой бумаги.

“Ух, ты, – подумала Дашка, – дакотская посылка. Надеюсь, там есть съедобное”.

Дашка забрала пакет. Она не ошиблась. В пакете был солидного размера бумажный стакан горячего кофе, почти такого же волшебного, как в кофейне Жана-Кристофа, коробочка с дакотской запеканкой из фруктов и творога.

Кроме еды в пакете лежал тот самый деревянный артефакт с Дашкиным именем, написанном на древнем огамическом алфавите, и коробочка с кельтским мелом. К деревяшке артефакта был заботливо прилажен тонкий кожаный шнурок. Повертев конструкцию, Дашка пристроила ее как браслет на левой руке.

“Пути дакотов тайны и скоры, – подумала Дашка, – В одном пакете они принесли два артефакта, мое имя, волшебный напиток и божественную еду. Сказочные люди, не хотелось бы их подвести”.

099. Роман встречает Гермеса

Утром Роман, проснувшись, хотел зайти в чат, чтобы убедиться, что с Дашкой все нормально, но что-то его остановило. Ладони были теплее, чем обычно. Видимо, что-то происходило, но было не опасным.

Роман сосредоточился в попытке понять, что изменилось. Из приоткрытой двери балкона тянуло слегка дымным и медовым запахом. Роман поднялся и подошел к балкону. С крыши дома над балконом (Роман жил на верхнем этаже) свешивались и покачивались ноги посетителя. Ноги, без сомнения, принадлежали мужчине, были довольно внушительными и умеренно волосатыми, но не этим они были замечательны. На них были надеты сандалии с золотыми крылышками.

“Однако, – подумал Роман, – полезно иметь балкон”.

Он натянул футболку и собирался шагнуть навстречу залетному гостю. Но, подумав мгновение, включил внутренний чекер, и какой-то благоразумный триггер остановил его. Подумав еще секунду, Роман открыл темные карты на смартфоне. Темные карты не видели никаких опасностей для Романа на две или три мили вокруг. Однако они не показали и объект в сандалиях с крылышками, который был примерно в двух или трех метрах от Романа, если измерять в горизонтальной проекции. Сходу Роман нашел два простых объяснения этому факту. Подумав еще секунду, Роман нашел третье объяснение и вышел на балкон.

Главный достоинством Гермеса всегда была и остается его адекватность. Эта адекватность проистекает из его невероятного божественного чутья, нечеловеческой памяти и веселой открытости. Вы только начинаете двигаться ему навстречу, чтобы поприветствовать, а он уже жмет вам руку, восхищается чем-то важным для вас, излучает бесконечное дружелюбие и искреннее внимание.

Даже если вы самый последний или самый первый угрюмец, зануда, мизантроп, непонятый гений и отчаявшийся неприкаянец, Гермес растопит ваш ледяной футляр, достучится до вашего разума и согреет ваше интровертное одиночество.

Так что, если на вашем пути возник Гермес, наслаждайтесь. У всех нас должны быть хорошие дни. Как друг, союзник, собеседник, советчик и собутыльник Гермес бесценен.

Однако помните, что Гермес стремителен и летуч. Сейчас он с вами, и вы пьете веселящий нектар и заедаете его прародителем стейка или шашлыка, приготовлением которого Гермес занимался сам. Вам обоим весело, вы не можете наговориться, вам столько надо обсудить, вы строите умопомрачительные, но реальные планы, а к утру или даже на вечерней заре Гермес улетит. Золотые таларии, мелькнувшие на прощание в вашем окне, станут чудесным воспоминанием.

Но не грустите. Гермес помнит все, что стоит помнить. Он любит сложные подходы, тонкую игру, неочевидные пути и очень любит мощные взлеты. Он идет до конца, если цель того стоит. Если вы его чем-то зацепили, то он ваш. И обязательно вернется.

– Привет, – сказал Роман, выйдя на балкон, – Зайдете?

Особой разговорчивостью и утонченными манерами владеют немногие системные инженеры и очень редкие сетевые администраторы. Роман ими не страдал. Но Гермесу это не могло помешать.

– Спасибо, буду рад, – перевернутая голова свесилась с крыши рядом с волосатыми ногами. А через пару секунд Гермес и Роман уже были внутри. Гермес улыбался:

– Прошу прощение за вторжение, но у меня важное дело. Хорошо, что ты проснулся. А то я как раз пытался придумать гуманный способ тебя разбудить. Ты же знаешь, кто я?

– Вы похожи на Меркурия, но мне нужно больше данных, – сказал Роман и немного развел руки, видимо, чтобы смягчить свои слова.

– Я предпочитаю подлинные имена, если они не засекречены. Я Гермес. А какие тебе нужны еще данные? – поинтересовался бог.

– Я бы хотел убедиться, что это вы, и что вы правда здесь, – Роман излагал четко и вежливо, юные годы, проведенные в техподдержке, оставили свой след.

– Ну, ты же видишь меня, – Гермес, конечно, мог переговорить и убедить любого. Но если вопрос касается авторизации, прав доступа и целостности данных, то никакой админ на разговоры не поддается, Роман продолжил:

– Я рад видеть вас. Но мои темные карты вас не видят. Возможно, я сплю или вы наваждение. У меня был тяжелый день вчера, – упорствовал Роман, как мог обходительно, хотя не был уверен, что это у него получается. Гермеса это явно не смутило.

– Ну, во-первых, ты можешь меня потрогать. А во-вторых, ты можешь запросить доступ к моему местоположению в этих самых темных картах.

– Первый вариант не работает, вы же сами понимаете. Второй вариант может подойти, минуту, – сказал Роман и опять открыл темные карты.

Он открыл поиск, ввел “Гермес запрос доступа”. Темные карты подумали, попросили Романа повторно авторизоваться. Роман авторизовался повторно, тогда темные карты предложили ему отсканировать идентификационный паттерн потенциального контрагента, если он согласен предоставить доступ.

Роман глянул на Гермеса и сказал:

– Темные карты просят ваш идентификационный паттерн.

– Да не вопрос, – сказал Гермес и поднес левую ладонь к камере.

Темные карты мигнули и дали подтверждение. Доступ был получен. Роман посмотрел на карты.

Рядом с его фиолетовым значком теперь раскручивался спиралью золотистый кружок, которого раньше не было. Роман никогда таких маркеров в темных картах не видел. Из вежливости и по правилам сетевой взаимности Роман предоставил Гермесу ответный допуск к своему местоположению и профилю. Хотя этот парень неплохо находил то, что ему нужно и без темных карт.

Глубинная сеть DNet. Гермес (Меркурий), краткий профиль

Статус, занятия, локации. Бог Олимпа, подлинный. Реальные, виртуальные коммуникации.

Modus Vivendi (living). Божественный. Активный.

Контакты. Боги Олимпа, Тонг, хакоты

Контрагенты. Предположительно – охранители, погонщики.

Особые навыки. Достижение целей, исключительные коммуникативные навыки, уникальная память, заключение сделок, распознавание лжи.

Рекомендации. Наслаждайтесь, пока не улетел.

100. Эволюция охранительства. Зевс призывает закон равновесия

Охранительство не всегда было злом. На заре человечества воины-охранители стояли на границе тьмы и света, хаоса и созидания, войны и мира. Они были сильны, заслоняли соплеменников от ужаса, и лучшие из них умели не отступать перед опасностью. Они были первой и последней надеждой, не считая капризных богов, и не было у людей тени сомнения в охранителях.

Но время шло, человечество развивалось. Опасностей становилось меньше. Люди научились их избегать, приручать, трансформировать, не вступая в конфликты. Человечество училось дружить внутри себя и созидать новое. Оно изучало мир и находило объединяющие ценности. Охранители были нужны все меньше. Зато каждый день были нужны искатели и созидатели. Интеллект, знания и мастерство били силу.

Прекрасная идея охранительства, поняв, что ей грозит упадок, встала на свою защиту. Она отстаивала свои права, вербовала сторонников, искала аргументы, училась манипулировать сознанием людей. Из идеи выросла живучая охранительная идеология. В ней уже не было ничего прекрасного, зато была сила и хитрость. Она безупречно определяла ключевые ресурсы и прокладывала к ним хорошо охраняемые пути.

Больше всего человечество боится страха. И страх, поиск врагов, ксенофобия, мракобесие, теории заговоров и агрессивные паттерны стали инструментами охранителей. Список угроз и негатива, транслируемый ими, был огромен. Они умели найти страх для каждого. А их позитивной риторикой стала готовность стоять у власти в такое опасное время, их славное прошлое и обещание несмываемой стабильности в будущем.

К тому же, добравшийся до власти человек, каким бы он ни был прогрессистом в начале пути, со временем начинает тяготеть к охранительству, всячески отдаляя момент, когда он должен будет спуститься с трона, смешаться с простыми смертными или удалиться в изгнание. Тут возможны мощные и неявные союзы.

Отдавал себе в этом отчет бессмертный Зевс или не отдавал, неизвестно. Ему не было нужды пользоваться охранительной риторикой, он призвал на помощь закон бытия.

Дерзкие его детишки зарвались, заигрались в свободу и несвободу, в прогресс и охранителей. Очень предсказуемо лучезарные боги рванули топить за прогресс, встали на одну сторону в последней битве, забыв о равновесии в мире. Однако Lex aequilibrium – закон равновесия – никто не отменял. Необходимо вернуть баланс. Те, кто заигрались с людьми в свободолюбивых прогрессистов, должны получить достойный ответ. Мудрость Зевса будет проявлена в системе балансов и противоходов. Так будет. Lex aequilibrium.

101. Аид вступает в игру

Аид отдавал должное младшему брату Зевсу.

Как никак Громовержец вытащил его из тьмы Кроноса. И Аид не любил Зевса, потому что, вытащив его из утробной тьмы безумного папаши, он отправил Аида в тьму подземья, одновременно унизив, возвысив и удалив старшего брата с глаз с своих и с божественного Олимпа. Поначалу Аид был этим столь же взбешен, сколь и расстроен. Что приятного в том, что твой младший брат, насквозь удачливый выскочка, распоряжается твоей судьбой? Чем он достойней тебя? Еще неизвестно, кто бы выстоял в прямом бою.

Но время шло, недовольство Аида притупилось, а править подземьем ему нравилось все больше. Здесь он мог контролировать пределы. Ни одна собака не могла проникнуть в царство Аида, не представ перед аидовыми слугами.

Впрочем, кто-то из древних хтонических духов пытался уверить Аида, что и через его темный мир лежат или, вернее, иногда проходят пути загадочных существ. Старые хтоники уверяли, что есть и всегда были существа, которые могли ходить по небесным, водным, земным и подземным путям, не спрашивая ничьих разрешений.

Разумеется, это было полной чушью. Подземный мир принадлежит Аиду. Кроме Аида, только Персефона и легкокрылый Гермес могут чувствовать себя под землей как дома. Аид никогда не встречал никаких могущественных странников в своих владениях и не видел никаких тонких путей в темном мире. Значит, их и не было.

А то, что Зевс распустил своих чад Аид видел. Поэтому он ничуть не удивился, когда Зевс вызвал его на разговор. Этот хитрец хотел Аидовыми силами приструнить зарвавшихся людей и своих заигравшихся деток. Зевс апеллировал к Lex aequilibrium, закону равновесия. Он всегда к чему-нибудь апеллировал, когда надо было просто попросить. Задача была несложная – остановить бегущих людей, чтобы они не прибыли в назначенный час в назначенное место, тем самым, отступив или проиграв в земной битве или игре.

Аид отлично понимал, что Зевса не волнует мировое равновесие. Нет равновесия в открытом, несущемся сквозь время мире, это очевидно даже для сидящего под землей. Но к этому равновесию удобно взывать, когда нет убедительных аргументов. Аид не был глупцом и понимал, что за мысль тревожила Зевса. Громовержец боялся потерять контроль. Его беспокоила его божественная безопасность и незыблемость устоявшегося порядка.

Ну что ж. Аид не будет ссориться с Зевсом, сыграет в его мудрую игру, встанет на его чашу весов. Пусть погуляет и побесится на пути смертных аидова темная хтонь, это весело. Она воспрепятствует, а там на все воля провидения. Но были нюансы.

Аид действительно отдавал должное Зевсу. Но не Зевс был его первейшим союзником, коллегой по подземному царству и поставщиком душ в мертвый мир. Этим богом был Гермес. Аид вовсе не собирался ссориться или прямолинейно противостоять Гермесу в его делах. Аид ценил Гермеса. Он им восхищался.

Никто лучше Гермеса не составит договора и не спланирует затею, если в ней участвует больше одной олимпийской стороны. Он филигранно отстоит свою стратагему, если придется объясняться с Зевсом. С Гермесом все надо обсудить. Так решил Аид.

102. О чем договорились Аид и Гермес

На заре человечества боги Олимпа нередко участвовали в людских битвах. Часто они их сами затевали. За каждой воюющей стороной стоял какой-то бог или несколько богов.

Однако прямое противостояние богов было неприемлемо.

Аид мог наслать свою хтоническую рать на воинов последней битвы. Однако Аполлон, Гермес, Афина и Гефест не могли ее крушить сами напрямую. Они могли кое-что предусмотреть, кое-кого предупредить, кого надо вооружить и сориентировать, а кого надо разоружить и дезориентировать. Так устроены битвы с привлечением бессмертных олимпийцев.

Аиду и Гермесу предстоял торг из-за Последней битвы. Торговаться из них умел только Гермес. Аид знал это и сразу пошел вперед:

– Три волны, – сказал Аид, когда встретился с Гермесом, чтобы обговорить будущие события, – будет три волны.

Гермес видел, как заранее напрягся Аид, и не спешил задеть его красноречием. Он ласково уточнил:

– Я тебя слушаю самым внимательным образом. О каких волнах ты говоришь, почтенный и любимый мной Аид?

– Ты знаешь, хитрец, что Громовержец потребовал от меня участия в земной битве. У меня есть дела поважнее, но я не могу ему отказать. Ну так вот, я пошлю мою яростную хтонь против твоих человеческих воинов. И будет три волны, три атаки хтони. Я рассчитываю, что ни ты, плут, ни твои подельники с лучезарной стороны не нарушат правил и не сокрушат мою рать.

– OK, я понял, – сказал Гермес, – а почему три?

– Композиция, брат, – Аид потеплел, – число хорошее, Персефона одобрила. К тому же, если я пошлю одну волну, Зевс обвинит меня в ненадлежащем усердии. Если я пошлю две волны, это будет лучше, но тут чувствуется вопиющая незаконченность, особенно если вы, то есть ваши воины, справятся с тварями. Так что будет три атаки, это, брат, и называется композиция. Красиво и должно хватить для Зевса.

– Ценю твой подход и мудрость Персефоны, – сказал Гермес, – Но ты же знаешь, что воины безоружны и бегут не убивать кого-то, а победить в игре? Они не воины, а игроки.

– Нет, не знал. Теперь знаю. Но мне все равно. Я обещал Зевсу выступить на стороне охранителей.

– Чего ты хочешь от меня, Аид? Чтобы я не трогал твою хтонь и другим небесным богам не позволил?

– Хочу этого, да. Это по правилам. Вам ничего не будет стоить разогнать их. Это было бы слишком просто.

– Хорошо, Аид. Скажи мне. На кого ты велишь нападать своим тварям? Как они узнают воинов Последней битвы?

– Это просто. В день последней битвы они должны пройти и пробежать из района красных кирпичей через семь мостов и три реки до условленного места на гранитном берегу. Мне нет дела до того, что они должны найти или сделать. Но на этом пути их трижды будет ждать моя хтонь, чтобы остановить и разметать.

– Я понял тебя, Аид. Позволишь ли ты мне взять твой шлем, ежели ты сам на эту битву не собираешься?

– Вот еще, мне там нечего делать. Три атаки и все. Для этого не стоит покидать царство. Шлем бери. И ты, это, не злишься ведь? Понимаешь, Зевс распорядился. Равновесие, то, се.

– Понимаю, конечно, спасибо за шлем. И еще. Раз уж ты теперь так ценишь композицию, не мог бы ты и атаки ограничить по времени?

Аид хмыкнул.

– Пять минут тебя устроит? Или семь, по числу мостов? Я посоветуюсь с Персефоной. По правде, по части композиции у нас она решает. Я свяжусь с тобой.

– Давно я Персефону не видел. Все собираюсь к ней поболтать. Но сейчас никак, Зевс может криво посмотреть, раз мы за разные стороны стоим. Вот, возьми эту коробочку, тут мой маленький дар. Буду рад, если ей понравится.

103. Отдел хтонической и небесной живописи

Отдел хтонической и небесной живописи выглядел пустынным. Но безжизненным он не был. Что-то творилось в хтонических залах. Мадам Куратор относилась к этому с пониманием. Хтонические сущности инфернальны и темны по своей природе. Шуршанием и попискиванием в темных залах, проблесками красных и желтых огоньков за их каминными решетками Мадам Куратор было не удивить.

Но всякий раз, когда Мадам Куратор открывала дверь в светлые залы небесного хранилища, она удивлялась, видя, как от внезапного сквозняка по полу перекатывались, подпрыгивая, серые комки пыли. Это было необъяснимо. Окна здесь плотно закрывались, а сами светлые залы убирались ежедневно и тщательно. Однажды, наплевав на собственную почтенность и каблуки, Мадам Куратор бросилась преследовать перекатывающуюся пыль и почти догнала ее в углу третьего светлого зала, но там случайным порывом воздуха пыль разметало, и у Мадам Куратор не появилось разгадки.

Мадам Куратор поделилась наблюдениями со Смотрителем. Оказалось, что Смотритель, тоже замечал активность в светлых и темных залах. Но у него было объяснение.

“Это происходит, когда в залах нет подлинных небесных и хтонических объектов, – сказал Смотритель, – так мы с вами ощущаем небесную и хтоническую пустоту и ожидание.”

Смотритель временами поражал Мадам. Ей даже казалось, что Смотритель – загадочное человеческое существо, которое вступает в контакт с любой галереей, музейным залом, библиотекой и понимает о них что-то, что не откроется самой Мадам Куратор, несмотря на ее многолетний опыт хакотского искусствоведа и галериста.

В свою очередь, Смотритель не был уверен, что Мадам Куратор обыкновенная мадам. Он ни разу не видел ее уставшей или раздраженной. Она могла сорваться и улететь на край света, чтобы взглянуть на предположительно хтоническую или небесную картину. Она не жаловалась на обстоятельства и не останавливалась в отчаянии. Она могла два или три часа простоять у подлинного шедевра и не проронить ни слова, а потом рассказать Смотрителю что-то волшебное про экспонат.

Смотрителю казалось, что Мадам ничего не ела, а лишь пила горячий черный кофе из маленьких толстостенных чашечек, в которых он не успевал остыть вплоть до последнего глотка. Вторым любимым напитком у нее было холодное шампанское. Его Мадам не только пила регулярно, но, казалось, могла добыть как из воздуха.

Однажды Смотрителю пришло в голову, что для Мадам Куратор черный кофе – источник хтонических сил или знаний, а шампанское – небесных. Эта мысль вызвала у него улыбку. Однако он не спешил делиться этой догадкой с Мадам Куратор, хотя она ему нравилась.

104. Первая картина возвращается к хакотам

Однажды утром Мадам Куратор, войдя в хранилище хтонической и небесной живописи, с порога поняла, что подведомственный ей отдел больше не пустует. Первая картина вернулась. Пронзительная пустота ушла. Комки пыли больше не катались по паркету светлых залов. В залах хтонической живописи стояла спокойная тишина без намека на прячущиеся по углам и скребущие под половицами хтонические сущности.

Мадам Куратор приблизилась к холсту, пытаясь разглядеть следы нанесенной раны. Их не было видно. Мадам Куратор отправилась в свой роскошный кабинет, выпила чашечку кофе, вооружилась лупой для повторного исследования и вернулась к картине. Результат не изменился. Мадам Куратор была полностью удовлетворена. Это была та самая Первая картина без следов травмы, разве что ее история стала другой.

В день возвращения Первой картины Смотритель, осиротевший после атаки, перестал винить себя за то, что он не смог защитить то, что было ему доверено.

Но первое время он, в отличие от Мадам Куратор, не решался рассмотреть восстановленный участок. Ему все казалось, что подобная бесцеремонность с его стороны неуместна и мелочна, и поиском следов перенесенных ран он может оскорбить Первую картину. Она бы не стала ему нравиться меньше, даже если бы ее нельзя было восстановить. Мадам Куратор понимала внутренние сложности Смотрителя и никак его не подталкивала. Она знала, что Первая картина находит путь к каждому, если каждый этого стоит.

Мадам Куратор не спешила выставить картину на общее обозрение. Многое надо было обдумать. Полотно временно обустроили в хранилище. Закрепили на правильной высоте. Смонтировали освещение. Легкой кисточкой смахнули пыль. Бережно протерли раму специальным раствором. Кто знает какими путями возвращалась Первая картина.

Подумав, Мадам Куратор даже вернула высокий столик с книгой записей, сперва, конечно, обсудив этот момент со Смотрителем и убедившись, что его не будет ранить это воспроизведение обстановки галереи на острове Сен Луи.

Если честно, Мадам Куратор считала, что будет правильным вновь выставить картину в галерее. Но она не торопила события.

105. Дашка просыпается в тревоге