Плакса

Денис Игумнов

Плакса

Пауки и мармелад

Петя не был сладкоежкой, как многие другие мальчишки и девчонки в его возрасте, но одну штучку из мира кондитерских изделий просто обожал – мармелад. Мармелад ему нравился патологически, его привлекал и цвет, и запах, а главное – вкус – неповторимый вкус плотного и сладкого фруктового желе. Причём он любил всякие вкусы почти одинаково сильно, пожалуй, отдавая небольшое предпочтение абрикосовому. Основой для мармелада служили и агар, и пектин, иногда желатин, – Петя таких тонкостей не знал и различий не делал, хотя ему нравилось, когда кусочки лакомства были не чересчур мягкими, но и в степень жевательного мармелада не переходили – что-то среднее.

Сегодня Петя был дома один, как и всегда, когда возвращался из школы. Для ученика четвёртого класса он был мальчиком вполне самостоятельным, серьёзным, да и родители ему доверяли и без страха за своего ребёнка уходили на работу, оставляя одного. Конечно, как и у других детей, у Пети была бабушка, но она жила за городом и редко к ним приезжала, поэтому родителям Пети волей-неволей приходилось доверять, и он почти не пользовался этим доверием чрезмерно, да и лет ему почти двенадцать, а не семь. И вот он дома один. Обед в холодильнике, надо поесть, а ему совсем не хотелось ни супа, ни котлет с рисом, Пете вообще не хотелось ничего из обычной еда, ему хотелось… Мармелада! Да, мармелада. Но откуда его взять? Как и всё, что нравится нам в любом возрасте, становиться дефицитом, вот и мармелад в доме Пети, как ему казалось, гостил редко, ну и, естественно, не залёживался. А мама заметила пристрастие своего сына к желейному лакомству и подсознательно, подсознательно использовала его как способ управления поведением Пети, делая из мармелада вознаграждение за что-то, что для неё было важно, чтобы Петя делал, а ему этого делать, как тоже это обыкновенно бывает, не хотелось.

Отказавшись от обеда, Петя занялся своим телефоном, но и он ему вскоре надоел. Стоило пойти делать уроки, а вот этого как раз хотелось в последнюю очередь. Но мармелад! Мармелад бы мог исправить дело – с ним и математика, и русский можно пережить, и все упражнения быстренько закончить. Неужели дома не осталось и кусочка мармелада? Не осталось – Петя это точно знал, последний раз он ел мармеладные дольки во вторник, то есть, позавчера, и он точно помнил, что сам выкинул пустую упаковку. Нету. А руки не слушали голос разума – открывали шкафчики на кухне, а глаза искали – шарили по уголкам, сверкая проголодавшейся надеждой, а нос старался почуять – распознать в десятках оттенков пряных запахов призрак фруктового аромата, тень, напоминание о наслаждении, повод и причину – мармелад! Ну и Пети кто-то помог найти то, чего в шкафчиках на кухне быть не могло – некоторые это могли назвать случаем, а лет сто назад сказали бы: «Домовой», – так или иначе, Петя в нижнем шкафу, в самом тёмном углу, обнаружил железную банку, в каких мама обычно хранила крупу. Не было никаких причин проверять эту банку, покрытую пылью, и, видимо, давно забытую, в которой, кроме старой гречки, и быть ничего не могло. Петя протянул ручки, обхватил квадратные бока и, вытащив банку на свет, поставил её на обеденный стол. В ней, судя по весу, явно что-то находилось. Крышка поддалась с трудом – банку давно не открывали, и крышка въелась в стенки, – и вот Петя изловчился, подцепил ноготками, и крышка, хлопнув, отскочила.

Петя с нетерпением, волнуясь, словно он у доски отвечал урок, заглянул внутрь. Одновременно со взглядом мальчика, упавшего на содержимое банки, из-за туч выглянуло сентябрьское солнышко, решившее пригреть последние дни бабьего лета, золотые лучи подсветили то, что лежало в банке и оттуда замерцали драгоценными камнями, заиграв разноцветной мозаикой, ромбики мармеладок. Кусочки желейных призм, казалось, излучали тёплую радугу, предлагали приобщиться к мимолётному волшебству, принять ими причастие к счастливому миру детства. Пальчики Петя потянулись к сладкому сокровищу, он даже оранжевый, должно быть, апельсиновый ромбик смог взять, предчувствуя его вкус – сочный, объёмный, освежающий, а потом, будто пальчик наткнулся на две иголки – раз! – больно. Он отдёрнул руку, а из мармелада, из расщелин между янтарными, изумрудными, рубиновыми, топазовыми скалами поползли мохнатые, чёрные они – пауки! Их много, необъяснимо много, они отвратительны до жуткого омерзения. Сверкая бусинками бессмысленных холодных глазок, перебирая волосатыми лапками, таща за собой надутые, словно облитые тёмным нефтяным маслом, брюшки-ягоды, пауки быстро заполнили свободное от красоты самоцветов мармелада пространство банки, погасив свет ожившей тьмой, казалось, льющейся, затопляющей всё из скрытой на дне норы в мир ужаса и кошмара.

Петя сбросил банку со стола и отскочил к двери. Пауки повалили из банки наружу, вперемешку с мармеладом они выходили нескончаемым потоком, оседлав каждый кусок, каждый разноцветный ромбик, идя по мармеладу, распространяясь вокруг. Как Петя любил мармелад, так с такой же страшной силой он ненавидел и боялся пауков. Не считая себя плаксой, слабаком, мальчик не стал убегать в комнату, а принял вызов. Петя принялся с остервенением давить свои страхи. Каждый раз, когда резиновая подошва его тапочек опускалась, он слышал, как под ней лопается, шмякает, чавкает. Пауки словно взрывались, разбрызгивая коричнево-красную жижу внутренностей и стреляя ещё соплями какой-то тягучей прозрачной жидкости. Через минуту вся кухня была залита, замарана, опозорена жирными плевками слабо шевелящийся паучьей котлетной массы. Ноги Пети до коленок залила чернилами внутренних соков членистоногих захватчиков, кожа нестерпимо зудела, хотелось плакать и помыться с мылом. А ещё у него заныло в области затылка, а в паху что-то до этого незнакомое закололо…

Сергея можно было назвать азартным, для своих четырнадцати лет, наверное, неприемлемо азартным. Он играл через интернет в разные электронные аналоги одноруких бандитов, делал ставки на спорт – тратил все те, прямо скажем, пока небольшие деньги, которые к нему приходили – в основном, от родителей, но иногда ему удавалось и подработать – что-то приобрести, а потом перепродать, порой это «что-то» было под запретом, но по этому поводу он особо не заморачивался, Сергей только входил во вкус, открывая для себя огромный мир азартных игр. И вот уже полгода он жил в постоянном страхе. Дело в том, что после нового года, он одолжил крупную сумму – для него крупную, – которую не смог отдать вовремя. А ребята, у которых он взял деньги, которые и раньше подкидывали ему работёнку, были не просто старше его, они занимались делами откровенно криминального характера, и должников они не прощали. Долг рос, а Сергей продолжал играть, в основном, проигрывая. На майские кредиторы его отловили и… Сергей предпочитал не вспоминать, что с ним сделали, но это сидело внутри него как заноза, разносящая яд по всему организму, отравляющая все его ткани, а мысли и чувства делающая зыбкими и тревожными, ранящими. То, что с ним сделали он пытался забыть, а вот то, что обещали сделать, он и хотел бы, да забыть не мог. Приходилось скрываться, бегать, благо – лето и в школу ходить не надо, что позволяло ему скрываться на районе от ребят, озабоченных чувством извращённой справедливости, либо отдай деньги, либо…

До начала занятий в школе оставалась целая неделя, но с каждом днём Сергей чувствовал себя как приговорённый, в последнюю ночь перед казнью считающий часы до своего последнего рассвета. Сергей возвращался домой с подработки на промо. Если бы он все те деньги, которые он получал вот от таких проработок не спускал в интернете, то за несколько месяцев мог расплатиться, но преодолеть свою всё более прогрессирующую болезнь он уже без посторонней помощи не мог, и родителям в своей слабости он не мог признаться, да и себе он в признании отказывая, считая, что с ним всё, в общем-то, нормально. Теперь, кода за ним охотились, приходилось быть осмотрительным. Он всегда выходил за одну остановку до его дома, и шёл к себе кругом – так было больше шансов дойти целым и невредимым. И до сегодняшнего дня у него получалось. Вот и сегодня ничего не предвещало беды, Сергей был уверен, что дойдёт домой без приключений, а тут он завернул за угол и услышал голос у него за спиной:

– Молодой человек, простите, мне кажется, это вам может быть интересным, – голос был женским, что уже не могло не радовать, но Сергей всё равно напрягся, готовясь, если что, пустить в ход силу своих ног. Сергей обернулся, на тротуаре, около старой липы, в тени её ветвей, стояла девушка в красном коротком платье, молоденькая, ну, может, на пару лет его старше. Красивая, чёрненькая, волосы прямые, до плеч, тоненькая, худенькая, такой типаж Сергею нравился. Стояла и так завлекательно улыбалась.

– Да? – ответил Сергей, и сам невольно улыбнулся.

Девушка вышла вперёд и протянула Сергею руку – это он так подумал, что руку, но вскоре он понял, что в руке она держала что-то вроде брошюры. Эх, чёрт, неужели сектантка, – подумал он. Сергей ошибался, девушка не состояла в секте.

– Вот, возьмите, – предложила девушка.

– Что это?

– Меня зовут Марина. Да вы не бойтесь, это всего лишь пригласительный билет, – объяснила девушка.

– А-а.. Я и не боюсь. – Сергей взял билет и стал его рассматривать. На глянцевой бумажке была нарисовано колесо рулетки, а надпись наверху гласила: «Пятьдесят тысяч на первую игру гарантируем».

– Вас как зовут?

– Что? А, Сергей.

– Так вот, Серж… Можно я так вас буду называть?

– Ну, да, – Сергею польстило, что такая клёвая девушка будет его называть Сержем. Как-то по-хорошему волнительно, что ли.

– Я рекламирую не обычное казино, а мобильное.

– Это как?

– Казино на колёсах. Мы перемещаемся по городу, больше пяти часов на одном месте не остаёмся и к нам можно попасть только вот по такому пригласительному билету.

– Почему?

– Ну, вы же понимаете почему, – взяв Сергея за руку, сказала Марина так, будто он был уже причастен к объединяющих их тайне. – Серж, наше казино для избранных.

– И что, я – избранный?

– Вы мне сразу понравились, Серж.

– А где это… ну, это самое?

– Где сейчас наше казино?

– Ну, да.

– Да здесь, совсем рядом, пройти всего ничего. Хотите испытать свою удачу?

– А почему бы и нет?

– Вот и я говорю: а почему бы и нет? Вы ничего не теряете. Мы всем новичкам дарим целых пятьдесят тысяч на первое посещения нашего казино.

– Вижу.

– Ну что, пойдём?

– Пошли.

Марина не обманула, вместе с ней Сергей прошёл всего ничего – метров сто – и вот он уже на месте. Грузовой автомобиль, сверкая серебром хромированного кузова-вагончика стоял припаркованным около закрытого в прошлом году супермаркета – старые хозяева съехали, а новые сетевые владельцы ещё не заехали, обещали открытие к концу осени, и никаких надписей, а единственное окошко тонировано в зимнюю полночь. Около округлой двери, ведущей в вагончик казино, стоял молодой человек в водолазке, спортивного вида – не качок, но крепкий, по виду скорее борец, но не страшный совсем, а такой обаятельный с виду, рубаха-парень, с таким приятно будет по кружечке пива выпить на исходе жаркого летнего денёчка. Увидев Сергея, охранник, ну, или менеджер, привратник, – кто их разберёт, – тоже приветливо улыбнулся и распахнул дверь, открывшую вход по таким железным, откидным ступенькам в прохладную, приятно пахнувшую ванильным кофе полутьму.

В мобильном казино было с дюжину игроков – кто сидел за картами, а кто, таких было большинство, стояли вокруг стола с рулетками. Гости всё больше оказались людьми молодыми – до тридцати лет, – но и среди них Сергей был самым юным. Он немного застеснялся, но Марина, которая его продолжала сопровождать, легонько его подтолкнула, обнадёжила улыбкой и сказала:

– Смелее, Серж, всё получиться.

И Сергей поверил Марине, он не мог ей не поверить, тем более что другие игроки были увлечены игрой и на новичка совершенно не обращали внимания, а вот крупье приветственно кивнул и пододвинул ему стопочку фишек – его пятидесятитысячный бонус, – предлагая сделать первую в его жизни ставку в настоящим казино. Новичкам, как известно, везёт – эту истину Сергей помнил твёрдо, поэтому он, полный решимости, сделал ставку – на десять тысяч, – поставив на красное. Крупье, словно только и ждал его ставки, взял шарик, бросил и сказал, обращаясь непосредственно к Сергею:

– Поставил на красное – проиграл. У нас выигрывает лишь чёрная масть! – сказал и ощерился, будто ненормальный, сразу перестав казаться приветливым и любезным. А за спиной у Сергея раздался консолидированный ржач, больше похожий на бултыхающееся по газовой горелке шипение.

Сергей, которого мгновенно пробил холодный пот нехорошего предчувствия, обернулся и вместо беспечной толпы прожигателей жизни, которую он наблюдал вот только что, увидел кого-то, но точно не людей – нелюдей! Они все были одеты в чёрное: кто – в толстовке с капюшоном; кто – в костюме с галстуком, но тоже чёрном; кто – предпочитал кожу. И все они были на одно жуткое, нечеловеческое лицо – круглое, словно циркулем очерченное на куске сырого теста, но костлявое. Открытый рот казался шире самого лица, зубы – круглые колышки-одиночки, крепко сидящие в коричневых дёснах, редкие волосы, зачёсанные назад, больше походили на мягкие рыбьи кости, глаза, как горошины, светились бордовыми переливами колючего любопытства. И эти лица в едином порыве надвинулись на подростка, схватили, повалили на пол. Сергей открыл рот, чтобы заорать, но холодные прикосновения длинных гибких пальцев нелюдей обжигали, били током по нервным окончаниям, и он не смог выдавить из себя ни звука. Его повернули на живот, прижали, что-то жёсткое упёрлось в затылок и сразу же это жёсткое чиркнуло, обдав жаром и острой болью, за которой последовал удар с хрустом – и воронка тьмы засосала сознание мальчика… навсегда…

У Адама в пятнадцать лет случилось самое настоящее несчастье – первая любовь – горе для большинства людей, испытавших это чувство, попав в эту тягучую, болезненную зависимость, от которой не существовало ни лекарств, ни других методов лечения, кроме шарлатанских и калечащих; и лишь для крайнего меньшинства первая любовь открывала ворота рая, зажигала путеводную звезду, освещающую путь человека всю оставшуюся жизнь. Для Адама свет звезды превратился в адский пламень, пожирающий его изнутри. Он полюбил Милу не сразу, вначале ему просто понравилась девочка – очень понравилась, – девочка из соседней школы, и он решился с ней познакомиться. И – о чудо! – он сам такого не ожидал, Мила не стала возражать против знакомства. Два юных сердца нашли друг друга – так могло показаться вначале, – отношения стали развиваться и дошли до того, что со всеми случается рано или поздно, к сожалению, иногда случается слишком рано, так рано, что неокрепшая психика не выдерживает эмоциональной перегрузки. Но Адаму представлялось всё совсем по-другому. Мила отвечала ему взаимностью примерно месяц, чудесный месяц, который, как думал Адам, будет длиться вечно, а он закончился, закончился одним дождливым, последним майским днём. Заканчивалась весна, а вместо неё начиналась взрослая жизнь – болезнь. Мила не пустила его к себе в квартиру, предпочла скандалу короткое прощание на лестничной площадке. Адам так спешил к ней, волновался, почему она ему со вчерашнего дня перестала отвечать и на звонки, и на сообщения, хотя, он видел, она их просматривала. Может быть, что-то случилось, может она заболела? – думал Адам, но тут же гнал от себя плохие мысли, утешая себя тем, что вот сейчас он к ней придёт и всё разъясниться, и они снова будут вместе. Его вела больше плоть, чем разум, и если бы у него был опыт отношений, то он бы к ней не пошёл, но такие ошибки совершают не только подростки, а, зачастую, и вполне взрослые, разумные люди ведут себя точно так же. В любви хочется того, чего никогда не бывает, просто не существует, вот и выходит глупость, круто присоленная чувством стыда и облитая приторным сиропом похоти.

Адам, распалённый, вздыбленный гормональным ядом, пришёл, а ему на его откровенное рвение ответили: «Не хочу. Мы расстаёмся. Больше не приходи ко мне. Прощай», – и всё, никаких причин простое «не хочу» обрушило небо на голову потерявшего ориентацию в пространстве и чувствах Адама. Он даже ничего толком ни смог ей ответить, ничего спросить не успел – БАМ! – и дверь пред его носом захлопнулась. Он стоял на площадке, перед закрытой дверью, и не знал, что ему делать. Звонить? Стучать? Глупо. У Милы и родители дома, да он и не решался, боялся, сам не зная чего, его вообще скрутило путами непонятного животного ужаса. И он только теперь понял, насколько далеко зашёл в своей зависимости от Милы – от её взглядов, от её улыбки, от её тела. Невозможно, никак нельзя себе представить, как он сможет жить, да что там жить, просто существовать без неё. Нет, он должен с ней поговорить, пускай не так, пускай не в живую, а через телефон. Да, точно! Он напишет ей сообщение. Адам спустился на лифте на первый этаж, вышел на улицу и, не замечая дождя, сев на лавочку, рядом с подъездом, закрывая своим телом экран мобильника стал набирать сообщение. Ему и в голову не пришло вернуться под козырёк подъезда или зайти внутрь дома, он потерял способность к рациональному мышлению – просто седел мокрый и строчил без остановки, складывал буквы в воющие страданием, обидой, злостью слова. Само собой так получилось, что его сообщение вышло размером со школьное эссе – на четыре прокрутки экрана, – но всё оказалось зря. Он нажал отправить… а сообщение никуда не ушло. Адам подумал, что виноват дождь, а потом увидел, что абонент «Мила» поставила блокировку. Он сразу же выяснил, что его заблокировали везде – в сетях, в мессенджерах. Оставалось позвонить и проверить. Адам позвонил, его вызов сбрасывался раз за разом, а это означало, что и телефонные звонки к Миле ему оказались не доступны. Но ничего, ведь он мог позвонить с другого номера!

Адам поднялся с лавочки и чуть не упал – у него сильно закружилась голова, в затылке задёргался пульсом отбойный молоток. Если бы он был старше лет на тридцать, то подумал бы о гипертонии, а так он только немного постоял, подождал, когда его перестанет трясти, как в гриппозном ознобе, и пошёл к себе домой.

Прошло две недели. Его трюк с другим номером телефона не сработал. Ну, как не сработал, Мила трубку брала, но услышав его голос сразу же отключалась и блокировала незнакомый номер – шести попыток связаться с Милой по телефону оказалось достаточно, чтобы понять, что этот способ Адаму не поможет. Тогда он стал Милу подстерегать у её дома, но и тут его ждала неудача – он вскоре выяснил, что его возлюбленная уехала на всё лето на дачу. Про дачу он знал, но вот, где она эта дача находилась? Если бы знал адрес, то поехал бы хоть в Магадан, но он не знал. Адам остался один на один с самим с собой, со своей никому не нужной любовью, со своим одиночеством, со своим проклятием. Что ему оставалось, чтобы забыться? Алкоголь? Наркотики? Денег ни на первое, ни тем более на второе у него не было. Друзья? Ну, у него были друзья, но они ничем не могли ему помочь – ни советом, потому что у них не было опыта; ни сочувствием, потому что все их желания относительно девочек, ограничивались просмотром порно сайтов; а денег у его друзей тоже было не густо. Над Адамом, в лучшем случае, просто бы посмеялись, да и ему самому было стыдно рассказывать про то, что его бросили. Он так гордился тем, что у него – у первого из всех его друзей! – появилась девушка, и вдруг она его отфутболила. Стыдобища, насмешек не оберёшься. Адам предпочитал хранить тайну своего «позора», перестал встречаться с приятелями, чтобы избежать их расспросов. Но сидеть в четырёх стенах он тоже не мог, так можно было легко сменить квартиру – съехать в дурку. Поэтому Адам выходил в город, шатался без дела по улицам, бесцельно ездил на автобусах. И вот в одну из таких поездок из одного конца города в другой, к нему, на свободное сиденье подсела красивая девушка, очень похожая на его любовь. Адам даже в первую секунду испугался, что это она и есть – Мила, – но потом он понял, что ошибся, хотя глазеть на незнакомку и не перестал.

– Что это ты на меня так смотришь? – спросила Адама девушка, почувствовав его нескромное внимание к себе. – У меня что, лицо испачкано? – Впрочем вопросы она задавала мягким приятным голосом, совсем не агрессивно, а с неким намёком на продолжение разговора.

– Да так, вы… ты очень похожа на одну мою знакомую, которая… – Адам так и не смог подобрать слова, чтобы продолжить фразу. Ему на помощь пришла девушка:

– Ой, да брось, все так начинают. Меня зовут Милана, – и опять Адаму почудилось, что он услышал «Мила», созвучные имена, вот его мозг и заглотил привычное ему.

– Адам.

– Адам? Как интересно. У меня нет знакомых с таким именем. Куда направляешься?

– Да я так просто… езжу.

– Понятно. Ты что, из другого города?

– Да нет, просто…

– Просто, просто, – игриво сказала Милана. – Ладно, моя остановка следующая. Проводишь меня?

– Конечно, да, провожу.

Автобус остановился у парка, а чтобы дойти до дома Миланы, как оказалось, нужно было идти через весь парк. Милана предложила срезать путь – пойти напрямки через лес – Адам согласился. Шли они по тропинке, говорила всё больше Милана, она оказалась очень общительной и такой похожей на Милу – особенно под определённым ракурсом, когда она поправляла волосы – почти так же, как его бывшая – смотрела с прищуром, а сквозь кроны деревьев лилось жидкое золото солнечных лучей.

Они прошли ряд высоковольтных этажерок, углубились в чашу, миновали небольшой лесной пруд, вышли на поляну. Поляна оказалась занята – несколько пацанов, – примерно возраста Адама, – сидели у костра, пили что-то из банок и бутылок. При виде Адама с его спутницей, они встали со своих мест и недружелюбно уставились на них.

– Ну, Адам, вот мы и пришли, – сказала Милана, сделав шаг в сторону, как бы отгораживаясь от своего спутника расстоянием, подчёркивая, что она больше не с ним. – Забирайте его, – добавила она.

– Что? – только и смог вымолвить Адам.

А ничего, – могла сказать кошка Милана, заманившая в ловушку мышь Адама, но не сказала. Вместо слов её ребятки взялись за дело. Личина, скрывающая нелюдей, полиняла, облупилась, как старая краска на стенах, показав их круглые хари с серпами ртов, жующих воздух, нелюди набросились на Адама. Он лежал, уткнувшись носом в хвойную подстилку, обездвиженный, в параличе, а над ним склонялось чудище, бывшее ещё секунду назад симпатичной Миланой. Этот нелюдь несколько отличался от своих уродливых подручных, черты его лица были более близки к человеческим, кожа так же светилась хлорной белизной, но не казалась влажной, а блестела сухим пластмассовым бликом, оставаясь костлявой и угловатой, но с обычным, хотя и тонкогубым ртом, глазами не рачьими, а миндалевидными, даже красивыми, но закаченными жидкой, подвижной тьмой. Скорее он был бесполым или более близок к мужскому началу, а не женскому. Худой, но широкоплечий, с длинными руками, нелюдь вынул из ножен, висящих со стороны его спины, кривой нож с тяжёлой рукояткой, увенчанной ребристой шишкой, склонился над телом подростка. Уверенным движением, взмахом профессионального мясника он рассёк кожу на затылке Адама и ударил шишкой рукоятки по обнажившейся влажной кости черепа. Убрав нож, он пальцами раздвинул раскроенный скальп, убрал осколки костей из раны. В образовавшуюся дыру нелюдь запустил ладонь, сложив её лодочкой, пошуровав внутри головы трупа, нащупав там что-то, он выдрал кровавый клок, истекающий красным соком и слизью. В пальцах нелюдя слабо трепыхался, словно малёк с перебитым хребтом, кусочек мозга размером с грецкий орех. Наклонив голову к своим пальцам, нелюдь с разных сторон рассмотрел кусочек, понюхал его и засунул его себе за щёку, словно это была горсть ароматного плова…

– Принёс? – спросил высокий мужчина с чёрными волосами, обильно посеребрёнными сединой на висках. Одет он был в чёрные джинсы, кожаный пиджак, чёрную шёлковую водолазку, на груди которой красовалась жёлтая, пятиконечная звезда.