Гонки на маршрутных такси

– Ты уверен, что это надо видеть всем? – тихо спросил Ефим Ильич. – И особенно иностранцу?

– Особенно иностранцу, – также вполголоса уверил его Васнецов. – Шахов! – громко обратился он к журналисту. – Скажите господину Шумандеру, что мы будем знакомиться с материалами оперативной съёмки.

Михаил Викторович взял один из свободных стульев и, отодвинув его от стола, сел так, чтобы лицезреть не только монитор, но и реакцию зрителей.

Шахов повернулся к Шумандеру и предупредил его по-английски о предстоящем киносеансе. Шумандер сосредоточился на экране.

– O, mein Got… – прошептал он, когда на экране появилась Барбара Шульц.

Лицо Михаила Шахова потемнело.

– Кобелина… – процедила сквозь зубы Аннушка.

– Ошибаетесь, – снисходительно успокоил её Васнецов. – Михаил Юрьевич подсматривает не за переодеванием эскорт-директора Михаэля Шумандера, а за тем, как она закладывает под обшивку салона вот эти самые картины… – он показал на полотна, лежащие на столе. – И сейчас мы данные деяния сможем лицезреть…

– Дипломаты её отмажут, – пробурчал Ефим Ильич.

– Да и пусть, – зевнул Васнецов. – Главное, картины у нас. Так… – начал комментировать он выход Барбары из микроавтобуса. – «Портрет купчихи Нечетовой», и оригинал, и копия, заложены в тайник. Но я должен в этом убедиться…

Камера, носимая следователем, переместилась в салон «Газели», устроилась на сидении и беспристрастно засняла вскрытие обшивки и последующее извлечение оттуда двух полотен.

– Ну, полковник! – восхитился Ефим Ильич. – Генералом будешь! – он взялся за недопитый чай. – Если я на пенсию выйду.

Когда просмотр закончился, Михаэль Шумандер вскочил с места и, взволнованно глядя на полковника и генерала, заговорил по-немецки.

– Он протестует? – с тревогой в глазах спросил у Васнецова Репин.

– Михаил Юрьевич! – потребовал услуг переводчика Васнецов.

– Я не знаю немецкого… – Шахов выглядел, как на похоронах близкого человека.

– Товарищ Шумандер! – не выдержал генерал. – Будьте любезны изъясняться по существу вопроса!

– Вы чё? – посмотрела на генерала и полковника Аннушка. – У мужика баба спалилась, горе реальное, а Вы его ещё и прессуете…

– Ефим Ильич! Там микроавтобус загорелся! – пафосную речь чемпиона мира прервала открывшая дверь в кабинет секретарь. – Пожар! Эвакуироваться надо!

– Вашу мать! – вскочил Васнецов. – Я ж тачку гайцовскую под свою ответственность взял! – он, почти вытолкнув секретаршу из дверного проёма, пулей выскочил наружу.

Секретарша, восстановив равновесие, ринулась к кабинетному окну.

– Да он сейчас взорвётся! – видя происходящее на улице, женщина схватилась за щёки.

– Рванёт! Стопудово рванёт! – Аннушка с выпученными глазами уставилась в окно за спиной секретарши.

Шумандер, Лунц и генерал остались на своих местах. Гонщик – в силу непонимания языка, шеф-редактор – по причине смертельной усталости, а генерал счёл излишнюю суету несоответствующей своему служебному положению.

Только Шахов, несмотря на видимую подавленность, всё-таки поддался профессиональному любопытству и, подойдя к окну, встал рядом с секретаршей и Аннушкой.

Внизу раздался визг резко стартующего автомобиля.

– Успел! Слава Богу, успел! – облегчённо воскликнула секретарь, видя, как Васнецов отгоняет от пылающей «Газели» гаишный «БМВ».

Через мгновение стёкла Прокуратуры сотряслись от взрывной волны, и в кабинете почувствовался запах горящего бензина.

– Рвануло! – почти с ликованием выдохнула Аннушка.

– Взрыв у здания Прокуратуры! – Репин поставил подстаканник на стол и прошагал к окну. – Это же террористический акт!

– А Вы что думаете… – вдруг заговорил Алик.

Его голос прозвучал столь неожиданно, столь зловеще и одновременно убедительно, что все присутствующие моментально отвлеклись от пожара.

– Если они не остановились перед убийством моей жены… – Лунц блеснул очками. – Если они хотели убить меня… Что им стоит пожертвовать каким-то микроавтобусом? Гений и злодейство несовместимы… – Алик провёл рукой по полотнам картин и грустно улыбнулся. – Значит, убийство – это не злодейство? – он воспалёнными глазами обвёл присутствующих, остановив свой взгляд на Михаиле Шахове.

Миша посмотрел на открытую дверь.

– Так не доставайся же ты никому! – процитировал «Бесприданницу» Островского появившийся на пороге кабинета Васнецов.

Он сильно запыхался, но выглядел вполне довольным.

– Видимо, уничтожение маршрутки планировалось у них на случай невозможности вывоза картин, – выдвинул версию взрыва Михаил Викторович.

«А всё-таки перемудрил я с электропроводкой», – подумал он.

– Вот что! – гавкнул Репин. – Закругляйтесь с вашим литературным кружком! Стихи в ссылке сочинять будете! Слово не воробей, а я вам – не кошка! Кто такие «они»? И почему Вы, гражданин Лунц, связываете все эти преступления с убийством Вашей жены?

– Убийством жены?.. – очередь удивляться дошла и до Васнецова.

– Я знал этого человека много лет… – поднял голову Лунц. – Я знал, что он неравнодушен к моей жене… Я знал… Но я не мог предположить, что он решится на убийство Вероники, а затем захочет уничтожить меня. Ведь это он, он похитил портрет! –

Алик посмотрел на Михаила, словно ища у того подтверждения своих слов. – Я понял это в озере… Я столько лет мучился над разгадкой… И вот там, в озере, понял… Дайте, пожалуйста, сигарету, – шеф-редактор почти с мольбой посмотрел на своих безмолвных слушателей. – Я страшно хочу курить. Я не курил уже целую вечность.

Аннушка достала из сумочки пачку сигарет и подошла к Лунцу.

– Такие нормально? – спросила она, угощая Алика.

Шеф-редактор вытянул сигарету и стал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Килькина дала ему прикурить.

– Алик Георгиевич, – нарушил всеобщее молчание Васнецов. – А нельзя ли поконкретнее? Он – это кто?

– Как? – от удивления Алик чуть не поперхнулся дымом. – Вы же его знаете не хуже меня!.. Он, как я понял, даже с Вами сотрудничал… – Лунц снова посмотрел на Шахова. – Я, кстати, перепутал его с Вами. Вы в гриме были очень похожи на…

Речь Алика прервал звонок Шаховского мобильного телефона.

– Да, Ира… – ответил Миша. – Нет, я не мудак! – радостно крикнул он в трубку. – Да я сорвал репортаж, но зато нашёл… Ты сидишь или стоишь?.. Сядь! Мы нашли «Портрет купчихи Нечетовой»!!.. Я и Алик… Конечно, Лунц, а кто же ещё?.. Потом расскажу. А пока в интересах следствия держи язык за зубами, – он подмигнул Васнецову. – В общем, у меня сенсаций на десять выпусков! – Миша отключился.

– И на пять рассказов! – язвительно добавил Алик. – Писатель… Везде преуспел! Ты думал я не догадаюсь, что это ты?

Шеф-редактор снова воззрился на журналиста. Шахов молчал.

– Товарищ Лунц, – нарушил паузу Ефим Ильич. – Я, конечно, уважаю драматургию и прочее искусствоведение, но мы в следственных органах привыкли, знаете ли, больше к фамилиям, именам и отчествам. Назовите человека, которого Вы подозреваете в убийстве Вашей супруги и покушении на Вас? Это Михаил Шахов?

Очки Миши подпрыгнули. Он дёрнулся всем телом. Следователь Васнецов рефлекторно встал в дверях.

– Нет, – чётко ответил Алик. – Это Григорий Штрих.

                        ***

Григорий Штрих лежал на берегу озера и смотрел в небо. В то же самое небо, в какое смотрел с глади озера Алик Лунц. Только закат уже сменился рассветом, и одинокие тучки остались в ночи. Теперь на безоблачном и безветренном небе царствовало весеннее солнце.

Лёжа на берегу недвижного, зеркального озера Григорий Штрих мог вспомнить всю свою жизнь. Озорное детство, учёбу в Академии художеств, первые надежды и первые неудачи. Глупая кража из провинциального музея вынудила его к сотрудничеству со спецслужбами. Впрочем, услуги органам не тяготили Штриха. Благодаря властным покровителям, провинциальные музеи остались в прошлом, а на горизонте замаячили дорогие заказы и столичные выставки. А потом художник Штрих впервые в жизни по-настоящему влюбился. Он влюбился в актрису, портрет которой писал, но его единственная любовь оказалась безответной. Сердце возлюбленной принадлежало другому мужчине – восходящей театральной звезде, Алику Лунцу.

Закончив портрет, Григорий Штрих открыл своё сердце любимой женщине, но та отвергла его. Раздавленный отказом художник, собрав кисти и краски, побрёл к выходу из квартиры. Но на самом пороге, когда дверь хозяйкой уже была открыта, богемного живописца охватила яростная, сатанинская ревность. Бросив мольберт на пол, Штрих схватил актрису за горло и, как Отелло Дездемону, задушил её.

Вспоминая о своём преступлении по прошествии времени, Григорий Штрих неоднократно отмечал, что его поступками в тот вечер действительно руководил сам сатана. Художник мог ударить женщину каким-либо тяжёлым предметом, заколоть чем-либо острым, но он воспроизвёл сцену, которую успешно играли в театре Алик и Вероника Лунц. Только в отличие от актёра Лунца художник Штрих удавил актрису по-настоящему.

Однако Штриха ждало неминуемое разоблачение, если бы не ещё одно счастливое обстоятельство. Дверь с хитроумным запором, реагирующим только на тёплый отпечаток живого пальца хозяина или хозяйки, была открыта Вероникой до убийства.

И отверженный, незамеченный никем (опять же дьявольское везение), влюблённый благополучно покинул квартиру, оставив сотрудникам милиции неопровержимые, как ему казалось, улики виновности законного супруга.

Однако улик оказалось недостаточно, и обвинить Алика Лунца в убийстве собственной жены не удалось. Но то, до чего не смогли додуматься отечественные сыщики, успешно раскрутили иностранные. Искали они, правда, не убийц на почве ревности, а возможность заполучить мировое художественное сокровище – «Портрет купчихи Нечетовой». И Григорий Штрих, входящий к тому времени в художественный совет Российского Национального музея, был в этом плане им очень интересен.

С художником встретились, поговорили, не столько угрожали, сколько сулили, и в итоге добились от него согласия на участие в международной контрабандной махинации. Не сумев посадить Лунца в тюрьму, Штрих с удвоенной энергией принялся «помогать» ему стать вором и контрабандистом, и для начала устроил раздавленного горем вдовца в Российский Национальный музей.

До приезда на берег озера удача сопутствовала Григорию Штриху. Но в последний момент она улыбнулась Алику Лунцу.

Как так получилось? Лёжа на берегу озера, художник мог поразмышлять и об этом. Но он не думал ни о чём. Григорий Штрих просто лежал на спине и смотрел в небо. И лишь чёрные полосы на шее от сжимавших его горло рук и немигающий взгляд под бутафорскими стёклами очков свидетельствовали о том, что талантливый художник и убийца был мёртв.

                        ***

– Господин Шумандер! Не считаете ли Вы произошедший инцидент неудачной провокацией русских?

Вопрос задала сухощавая журналистка с жидкими тёмными волосами, стянутыми сзади в пучок. Она поправила очки и ждала от чемпиона «Формулы 1» подтверждения своих слов.

Брифинг шёл уже второй час, а вопросы к Михаэлю Шумандеру, ставшему героем блестящей операции российских спецслужб, не заканчивались.

– Когда я увидел, как из-под обшивки салона микроавтобуса, на котором я выступал, извлекли картины, то у меня возникла подобная мысль…

Зал одобрительно загудел, а задавшая вопрос журналистка самодовольно улыбнулась.

– Но когда я просмотрел видеозапись, сделанную следователем, ведущим это дело… – Шумандер помрачнел. – Когда я убедился, что ни обвинять, ни даже бросать на мою репутацию какую-либо тень российская полиция не собирается, тогда я понял, что сделать меня соучастником этого преступления пытались отнюдь не русские.

– Кто же, если не они? – взвизгнула со своего места сухощавая леди.

– Они, – с нажимом произнёс Шумандер. – То есть русская полиция, начали своё общение со мной словами благодарности. Они благодарили меня за помощь следствию, хотя я всего лишь исполнил долг честного человека. А вот кто действительно помог вернуть украденную картину, так это российский журналист Михаил Шахов. Впрочем, в отношении меня он сделал гораздо больше. Когда похитители осознали, что картина уходит из их рук, они привели в действие заложенное в микроавтобус радиоуправляемое взрывное устройство. Если бы Шахов не уговорил меня… – Михаэль помолчал. – Если бы он не уговорил меня войти с ним в здание, где располагался следственный отдел, то я бы взлетел на воздух вместе с машиной.

Под впечатлением услышанного зал охнул.

– Так что журналист Шахов не только подсказал мне правильную линию поведения в сложившейся ситуации. Он фактически спас мне жизнь.

– Вот видите, Семён Борисович, – генерал Репин, сидя в кресле за своим столом, нажал кнопку на пульте дистанционного управления и остановил воспроизведение видеозаписи. – Российский журналист Михаил Шахов спас жизнь самому Михаэлю Шумандеру! – он многозначительно поднял вверх указательный палец. – А Вы хотите сделать из спасителя мирового автоспорта какого-то бандита! – Ефим Ильич с укоризной посмотрел на сидящего перед ним, загипсованного и перевязанного, Семёна Борисовича.

Следователь Штатский, едва выйдя из больницы, был полон решимости довести дело Михи Ферзя до суда, но столкнулся с неожиданными административными препятствиями.

– Но у меня есть заключение экспертизы, что бандит Ферзь и журналист Шахов – одно и то же лицо, – настаивал Штатский. – И свидетельские показания Анны Килькиной, которую мне запрещают допросить…

– Вам никто ничего не запрещает! – перебил его Репин. – Гражданка Килькина, помогавшая Шахову в рамках проведённой операции, в настоящий момент проходит психологическую обра… То есть, не обработку, а как её? Эту…

– Реабилитацию, – подсказал сидящий напротив Штатского Васнецов.

– Вот именно – реабилитацию, – подхватил генерал. – Кстати, и Вы, Семён Борисович, по чистой случайности не стали жертвой преступления, направленного на устранение Анны Килькиной. Машиной Вас ведь не Шахов давил!

– Данная авария не имеет никакого отношения к преступлениям Ферзя, – методично проговорил Штатский.

– Правильно! – обрадовался Репин. – Потому что Шахов – это не какой-нибудь Ферзь, и в отличие от разыскиваемого Вами бандита готовился в то время к проведению запланированной нами операции «Находка». Вступал в связь с контрабандисткой Шульц, пил с ней водку, вёл наблюдение, ну и так далее. А гражданка Килькина изображала ревность, чтобы отвлечь внимание контрабандистки Шульц.

– А торговый павильон, где работала Килькина, Шахов тоже для отвлечения внимания разгромил? – саркастически усмехнулся Штатский, доставая здоровой рукой пачку сигарет из кармана пиджака.

– Семён Борисович, – Ефим Ильич сложил руки в замок и доверительно наклонился к Штатскому. – Я Вас прекрасно понимаю. Все мы люди служивые, подневольные… Белку в колесе не только ведь раскручивать, но и закрывать надо.

– Так точно, товарищ генерал, – сухо подтвердил Семён Борисович. – Разрешите, я закурю?

– Закуривайте! – чуть поморщившись, махнул Репин. – Так вот, – вернулся он к прерванной мысли. – Закройте дело Ферзя в связи со смертью обвиняемого.

– Не понял… – собравшийся было прикурить Штатский, не донёс пламя зажигалки до сигареты.

– А что тут понимать? – удивился Репин. – Погибший в ходе своей преступной деятельности Григорий Штрих и есть Ваш Ферзь!

– Штрих – Ферзь? – от неожиданности Штатский выключил зажигалку и вынул изо рта сигарету.

– А Вы сами рассудите, – мягко улыбнулся генерал. – Убийство Вероники Лунц, убийство двух своих подельников, попытка убийства Алика Лунца… А? Каков масштаб! – Репин удовлетворённо откинулся на спинку кресла.

– Но доказательства… – обескураженно пробормотал Семён Борисович.

– Доказательства будут, – снова наклонился к нему Репин. – Вот завершим обработку… То есть, тьфу, реабилитацию Анны Килькиной, она всё вспомнит и даст Вам на Григория Штриха исчерпывающие показания. А экспертное заключение… – генерал пожал плечами. – В экспертное заключение ошибочка вкралась, – он хитро подмигнул Васнецову. – Шахов… Штрих… Похожие, в общем-то, фамилии. Так что, спутать легче лёгкого. А если спутали, то надо переправить, – наставительно обратился он к Штатскому. – Исправить досадную оплошность, так сказать.

Поняв, что его партия Ферзю проиграна, Семён Борисович безмолвно закурил сигарету.

– Разрешите добавить, товарищ генерал, – встрял в разговор Васнецов.

– Добавляйте, Михаил Викторович, – кивнул Репин, переведя взгляд на Штатского.

– Марья Филипповна Чатова уже опознала Григория Штриха, как угонщика автомобиля ГАИ.

– Чатова? – презрительно скривился Штатский. – Эта сумасшедшая старуха?

– Эта сумасшедшая старуха, – возмутился Васнецов, – оказала нам неоценимую помощь в поиске похитителей Алика Лунца. Если бы не она, Ваш Ферзь, он же Штрих, отправил бы на тот свет ещё одного человека. Или Вы предпочитаете исключительно молоденьких свидетельниц? – Васнецов оскалился. – Ну, тогда Аннушка Килькина вне конкуренции!

– Что за бред Вы несёте? – с негодованием посмотрел на него Штатский.

– Эй, товарищи! Что Вы как гуси на свиноферме? – урезонил полковников генерал. – Каждый из нас выполняет свою работу, и наш долг помогать друг другу. Сегодня помощь потребовалась Семёну Борисовичу, завтра тебе, Михаил Викторович, следователь Штатский каких-нибудь версий подкинет. А вот так дрова ломать, как медведи, это только играть на руку преступникам. Товарищ Васнецов! – Репин перешёл на официальный тон. – Приказываю Вам в течение двух суток передать все имеющиеся у Вас материалы по делу Штриха-Ферзя в распоряжение полковника Штатского. У Вас есть вопросы, товарищ Штатский?

– Никак нет, – мрачный Семён Борисович не без труда поднялся со своего места, беря стоящий рядом костыль. – Разрешите идти?

– Идите, – Репин тоже встал и протянул Штатскому ладонь.

– Извините, – Штатский кивнул на загипсованную правую руку. – Последствия аварии…

– Ничего-ничего, – генерал опустил руку. – Рукопожатие – это дань римской поговорке. А я и так знаю, что Вы не имеете оружия против меня.

– Так точно, не имею, – многозначительно усмехнулся Штатский и поковылял к выходу.

– Все материалы по Ферзю будут у Вас послезавтра, – Михаил Викторович подошёл к двери кабинета и открыл её, провожая Семёна Борисовича.

Не взглянув на Васнецова, Штатский вышел за дверь.

– А откуда у него кличка такая – Ферзь? – спросил генерал, когда дверь за Штатским закрылась.

– Он в шахматном кружке занимался, – ответил Васнецов. – Да и фамилия располагает…

– А потом?

– А потом – контактное каратэ, школа картинга, секция мотокросса… Но об этом никто не знал.

– Почему? – искренне удивился Репин.

– Потому что черти водятся в тихом омуте, а всплывает одно дерьмо.

– Это тебе сам Ферзь сказал?

– Сам Ферзь.

– Правильная логика, – удовлетворённо крякнул генерал. – Давай-ка вот что… Служебный день закончен, так что можем и…

Он подошёл к сейфу, набрал код и вынул бутылку коньяка.

«Вкусы коллекционеров и генералов подчас совпадают», – улыбнулся Михаил Викторович, увидев коньячную этикетку.

                        ***

Белый «Мерседес Пульман» плавно остановился у входа в зал аэропорта. Выскочивший из правой передней дверцы мужчина с гарнитурой в ушах и чёрном безукоризненном костюме поспешил открыть заднюю дверь, откуда появилась эффектная пышноволосая женщина в солнцезащитных очках. Со стороны мужчина выглядел, как типичный охранник vip-персон, и только опытный взгляд мог отметить, что этот человек и ещё двое таких же, вышедших за дамой из салона лимузина, опекают её слишком плотно и не совсем учтиво. Несмотря на моросящий дождь, ни один из сопровождающих не раскрыл над головой женщины зонт, а стоящий ближе других аккуратно взял её под локоть и направил в нужную сторону – к дверям зала для пассажиров.

Гражданка Германии Барбара Шульц возвращалась на родину. В результате переговоров российская и немецкая стороны выработали решение, согласно которому фрау Шульц не будет привлечена к уголовной ответственности на территории России, но обязана покинуть страну в течение 24 часов с момента принятия этого решения.

Барбару задержали сразу после того, как Михаэль Шумандер, проехав финишную отметку, помчался под управлением Миши Ферзя в Прокуратуру. Шульц тут же надела маску неприступности и упорно отказывалась давать какие-либо объяснения. Белобрысый переводчик пытался поначалу даже защищать свою подопечную, но в итоге от роли бесплатного адвоката отказался.

Когда германскому послу показали оперативную видеозапись, когда Михаэль Шумандер подтвердил факт изъятия Аликом Лунцем и Аннушкой Килькиной двух «Портретов купчихи Нечетовой», представители двух стран сели за стол переговоров.

Руководитель следственной группы, Ефим Ильич Репин, предполагая, что фрау Шульц в случае суда избежит ответственности за недоказанностью, такому повороту дел даже радовался. Портрет, считавшийся навеки утраченным, вернулся государству аж в двух экземплярах, и дальнейшее ведение следствия он с величайшим облегчением передал ещё более компетентным органам.

Для Барбары всё сложилось тоже наилучшим образом, но её тёмные и неуместные для пасмурной погоды очки скрывали отнюдь не радость. Барби не хотела уезжать. Её совершенно не волновали предстоящие разборы полётов с негласным начальством, скандальное увольнение с поста эскорт-директора, возможные допросы сотрудников Интерпола… В последние дни Барбара вообще не думала о портрете и обо всём, что с ним было связано. Все мысли фрау Шульц сосредоточились на одном человеке – Михаиле Шахове. И Барби чувствовала: Миша тоже думает о ней.

Ведомая по залу аэропорта гэбистами в штатском, Барбара мучительно искала глазами того, кого ей не хотелось оставлять в России, кого она, не задумываясь, обменяла бы на все картины, которые уже переправила, и которые ей, возможно, предстояло ещё переправлять.

Но его не было. Шульц сняла очки и стала отчаянно вертеть головой. Вдруг она поймала на себе чей-то взгляд. Барбара оглянулась и увидела девушку в джинсовом костюме. Глаза девицы излучали жгучую ненависть. Официантка из кафе! Шульц замедлила шаг. Но не могла же эта девчонка придти на проводы своей более удачливой соперницы… Значит, он где-то здесь. Он здесь!

– Фрау Шульц… – мягко и властно подтолкнул её один из сопровождающих.

Барбара пошла быстрее, лихорадочно оглядываясь вокруг.

Шульц не заметила, как прошла стойку регистрации и оказалась перед стеклянными дверями, за которыми её ждал автомобиль для доставки к трапу самолёта.

– Bitte! – властным жестом пригласил её стоящий рядом конвоир.

– Ein moment… – умоляюще посмотрела на него Шульц.

– Барби!!! – раздался у неё за спиной отчаянный и мощный крик.

Через административные заграждения аэропорта навстречу Барбаре Шульц мчался Михаил Шахов.

– Миша!!! – несся ему вдогонку истерический женский вопль.

За Михаилом бежала Аннушка.

Барби рванулась навстречу Ферзю, но один из охранников тут же схватил её сзади под руки, а двое других выдвинулись вперёд, готовясь блокировать смутьяна.

На перехват Ферзя и Аннушки бежали и сотрудники милиции вместе с работниками охраны аэропорта. Первой они настигли Килькину, а Ферзь, отбившись от самого шустрого догонялы, устремился к Барбаре.

Её конвоиры при соприкосновении с Шаховым из положения «стоя» перешли в положение «лёжа», отлетев при этом на несколько метров. Миша и Барби слились в объятиях.

– Хочешь, я угоню самолёт?! – громко прошептал Ферзь на ухо Барбаре.

– От ответственности за угон воздушных судов, – услышали они за собой голос полковника Васнецова, – Я Вас, Михаил Юрьевич, уже освободить не смогу.

Влюбленные обернулись. Следователь стоял почти рядом и, засунув руки в карманы плаща, со снисходительной улыбкой смотрел на целующихся.

Милиционеры и охранники аэропорта, повинуясь, вероятней всего, командам Васнецова, дышали за его спиной, как свора цепных собак. Разбросанные Шаховым конвоиры восстанавливали ориентацию в пространстве и вертикальное положение тел.

– Михаил Юрьевич, – продолжил спокойно Васнецов. – Попрощайтесь с фрау Шульц. Попрощайтесь без неоправданных безумств. Вам не будут мешать. Оставьте их, товарищи! – сухо обратился следователь к охране. – Под мою ответственность. Любовь не знает государственных границ, и мы должны это учитывать. Надеюсь, тёзка, – он испытующе посмотрел на Ферзя, – границ закона ты более преступать не намерен.

Михаил Викторович развернулся и пошёл обратно в зал.

– Ты познакомился со мной, потому что это входило в твоё задание? – всё ещё находясь в объятиях любимого, печально спросила Барбара.

– Это ты познакомилась со мной… – Ферзь пригладил её роскошные, покрытые бриллиантовыми каплями дождя волосы. – Ты придвинулась ко мне во время интервью с Шумандером, и я… Я понял…