Гонки на маршрутных такси

– А не много ли ты на себя берёшь? – с едва слышной угрозой спросил бас.

– Очки для понта напялил, и уже крутого из себя строит! – опять поддержал его баритон.

– Вы не осознаёте уровень людей, на которых я работаю, – носитель очков сдаваться не собирался. – Я сейчас позвоню одному человеку, и вы сами поймёте, что препирательства со мной неуместны.

– Звони, – флегматично согласился баритон.

Несколько секунд прошли в молчании.

– Чёрт! – раздосадованно воскликнул очкастый. – Здесь мобильник не ловит: низина. На холмик подняться надо…

Алик услышал удаляющиеся шаги.

– Ты куда? – бас прозвучал чуть громче.

– Я же говорю – на холм подняться, чтобы связь была! – голос раздался с некоторого удаления, и Алик, наконец-то, его узнал.

– Он что, свалить вздумал? – тихо предположил баритон.

– Да никуда он не денется, – успокоил его бас. – Пойдём.

И двое, судя по звукам, поспешили вслед очкастому.

Лунц остался совершенно один. Осознав своё спасительное одиночество, он открыл гроб, оказавшийся футляром для контрабаса, и, щурясь от яркого света, огляделся.

В двух метрах за открытым багажником простиралась водная гладь озера. К счастью, окуляры Алика Лунца во время перевозки не пострадали и, даже сидя в мнимом «гробу», он различил ясные контуры другого берега. Впрочем, других шансов у Лунца не было.

Алик вылез из футляра, высунулся из багажника, глянул по сторонам. Его похитителей вблизи не наблюдалось. Пытаясь перевоплотиться в змею, что при полноватой комплекции шеф-редактора было несколько проблематично, Лунц соскользнул с багажного пола, и по-пластунски, вжимаясь в землю, пополз к воде. Словно бобёр, ввалился Алик в недавно освободившееся ото льда лесное озеро. Но инстинкт самосохранения не позволил ему оцепенеть от холода. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и погрузился под воду. Алик грёб изо всех сил, главной из которых являлась сила жизни.

                        ***

– Товарищ генерал! – Васнецов, войдя в кабинет Репина, встал по стойке смирно. – Разрешите доложить.

– Докладывай… – медленно проговорил Ефим Ильич, предчувствуя что-то недоброе.

Он уже вышел из-за стола, чтобы поздороваться со своим подчинённым, но, увидев бледное лицо следователя и оценив его нарочито официальный тон, руку протягивать не стал.

– Товарищ генерал… – кадык Васнецова задвигался. – Подозреваемый в хищении «Портрета купчихи Нечетовой», шеф-редактор «Радио Фокс», гражданин Алик Лунц пропал.

– То есть, как пропал? – уставился на следователя генерал.

– По всей видимости, имея целью скрыться от правосудия… – продолжил более уверенным голосом Васнецов.

– Какого правосудия? Что ты несёшь? – перебил его Репин. – Лунц вообще ничего не должен был знать о ходе операции.

– Он не знал, – следователь сглотнул слюну. – Он сбежал, ничего не зная.

– Ты дурак? – спокойно спросил генерал.

– Никак нет, – ещё больше бледнея и вытягиваясь, проговорил Васнецов.

– Ошибаешься, – генерал подошёл к столу и взял стакан чая в золотистом подстаканнике. – Ты самый настоящий, стопроцентный, законченный дурак, – с интонацией научного определения подытожил Репин и прихлёбнул чай. – А вот шеф-редактор и гражданин Лунц – умный человек. Как идиота, тебя вокруг пальца обвёл.

– Лунц объявлен в розыск – деловито сообщил следователь. – Имеются все основания полагать, что он будет найден в течение суток.

– Это он тебе сам пообещал: «Найдусь в течение суток»? – Репин смаковал чаёк.

– Консьержка в подъезде дома, где проживает Лунц, – в голосе следователя наметился оптимизм, – показала, что в день исчезновения к нему приходили трое неизвестных с контрабасом, и очень быстро ушли. Вероятней всего, их визит имел целью показать, что Лунц в тот момент якобы находился дома, хотя на самом деле его там уже не было. Пришедшие уехали на большом чёрном джипе. Марка джипа уточняется.

– Осталось только инвентарный номер контрабаса сверить, и местоположение Лунца будет определено – генерал поставил стакан с чаем на стол. – Да ты садись! – нисколько не злясь, предложил он подчинённому. – Как там, у Гёте: в ногах правды нет, но правды нет и выше. А? Хорошо сказано! – Репин отодвинул стул и сел за приставной стол для совещаний.

– Да-да, так точно, – пробормотал Васнецов, садясь напротив начальника.

– Вот ты скажи мне, Михаил Викторович, – словно к давнему фронтовому товарищу, обратился к собеседнику Репин. – Если ты, конечно, не дурак…

Ефим Ильич пристально посмотрел на Васнецова. В ответном взгляде следователя читалась явная обида.

– А ты ведь не дурак! – с каким-то категоричным разочарованием сделал вывод генерал. – Совсем не дурак. Мышление у тебя широкое, стратегическое… Инициативу, если надо, проявить можешь… С той же Нечетовой вот так придумал! – Репин поставил на стол кулак с поднятым большим пальцем. – Только вот широта со стратегией тебе, брат, – Ефим Ильич цокнул языком. – Иногда медвежью услугу оказывают.

Васенцов с вопросительным недоумением взглянул на генерала. Генерал же, оглядев свой кабинет, будто прикидывая необходимость в нём ремонта, продолжил:

– Ну, вот скажи ты, Михаил Викторович, на кой нам, по большому счёту, твой Алик Лунц?

– Алик Лунц – главный подозреваемый в деле о хищении «Портрета купчихи Нечетовой», – выпрямив спину, отчеканил Васнецов.

– А в нашем деле главное, – генерал встал и решительно отодвинул стул. – Найти портрет! Вернуть государству художественную реликвию! Нашли портрет – грудь в крестах! – Репин хлопнул себя ладонью по прокурорскому мундиру. – Не нашли… – он ударил себя по задней части брюк. – Жопа в кустах! И представь мы хоть сотню подозреваемых – без портрета они ничего не стоят! Кстати, портрет готов?

– Готов, – проговорил следователь, чувствуя, как учащается его пульс.

– Вот и отлично! – Ефим Ильич направился к стакану с чаем. – Возьмёшь картину, приедешь в гараж этих маршруток накануне соревнований, чтоб там уже никого не было… – Репин сделал глоток. – И спрячешь портрет в автомобиле Шумандера.

– Сам? – почти с испугом пролепетал Васнецов.

– А кто лучше тебя это сделает? – удивлённо взглянул на него Репин. – Как говорится, сказал «А» – скажи и «Ха»!

– Ефим Ильич! – лоб Михаила Викторовича покрылся нездоровой испариной. – Но если я засвечусь…

– А ты не засвечивайся! – генерал почти ударил подстаканником по столу. – Ты следователь по особо важным делам и обязан, если того требуют интересы следствия, не дышать и не пукать!

– Подождите, товарищ генерал, – заёрзал на стуле Васнецов. – Но ведь изначально мы планировали, что Алик Лунц, появившись в гараже, должен попасться на глаза максимальному количеству людей. И эти свидетели потом вспомнят именно его, да ещё со свёртком, похожим на полотно картины.

– А теперь они вспомнят тебя! – генерал, запрокинув голову, раскатисто захохотал.

– Я серьёзно, товарищ генерал, – не разделил его восторга следователь. – Провалим дело…

– И я серьёзно, – оборвал смех Репин. – Если ты сам подозреваемого упустил, то сам это упущение восполнить и должен. Собой, другим человеком – но должен!

– Разрешите высказать соображения… – Васнецов неожиданно встал.

– Да соображай сидя! – не глядя на него, махнул рукой Репин. – Или стул на твой орган мысли давит?

– Никак нет, – медленно сел Михаил Викторович. – Среди подчинённых Алика Лунца, – осторожно заговорил он. – Есть некий Михаил Шахов, журналист, ведущий новостей «Радио Фокс». Этот Шахов будет находиться рядом с Михаэлем Шумандером, в его маршрутке и вести оттуда прямой репортаж, – следователь сделал паузу. – Считаю целесообразным за отсутствием Алика Лунца сделать главным подозреваемым Михаила Шахова, – Васнецов выжидательно посмотрел на своего босса.

– Ну, уж так сразу и главным! – недовольно забурчал генерал. – Главный у нас – Алик Лунц – бывший сотрудник музея, коллекционер, убийца. Лунц – это фигура! – казалось, Репин гордится шеф-редактором. – А кто этот Шахов? Да и нужен ли он нам, вообще? Этого Шахова хоть раз в милицию-то забирали?

– Забирали, – утвердительно кивнул Васнецов.

– Вот как! – информация стала для Ефима Ильича полной неожиданностью.

– В качестве свидетеля.

– Тьфу ты! – сухо плюнул Репин. – А я, было подумал, что он тоже антиквариатом спекулирует.

– Михаил Шахов, – со значением в голосе сообщил Васнецов, – контактирует с разыскиваемым в настоящий момент бандитом по кличке Ферзь.

– Ты специалист по уличной гопоте или по особо важным делам? – генерал дивился тупости подчинённого. – На кой чёрт нам Ферзь? На кой чёрт нам твой Шахов?

– А на кой чёрт, товарищ генерал, нам международный скандал? – учтиво гнул свою линию Васнецов. – Вы же сами приказали: никаких иностранцев. Кого мы предъявим в качестве обвиняемого толпе журналистов? Лунца нет, против кандидатуры Шахова Вы решительно возражаете… Остаётся только Шумандер.

– Шумандер? – Репин чуть не вздрогнул. – Нет, Шумандера не надо! Там же такие адвокаты, дипломаты… Они же нас в порошок сотрут и по ветру развеют. Нет, пусть Шумандер остаётся не при делах.

– И я думаю, товарищ генерал, что нам необходим обвиняемый, которого мы сможем взять с поличным и предъявить присутствующей на мероприятии прессе, – Васнецов иезуитски улыбнулся. – Кстати, Шахов работает вместе с Лунцем. Его друг, можно сказать.

– Друг – обосрался вдруг! – злобно скаламбурил Ефим Ильич.

– Вот-вот! – продавливал свою идею Васнецов. – Скажи мне, кто твой друг…

– И я скажу тебе, – оборвал его Репин, – что ты опять версию за уши притягиваешь! Лунца и двумя Шаховыми не заменить!

– Попробуем заменить одним.

– Заменяй, – холодно прищурился Репин, закладывая руки за спину. – Заменяй, Михаил Викторович. Только одно помни. Если твоя замена не пройдёт… – он размеренными шагами приблизился к переставшему улыбаться подчинённому. – Я заменю… – скулы Ефима Ильича задвигались. – Я заткну все дырки операции «Находка» тобой. И ты из ферзя-важняка превратишься в маленькую пешку в далёком городе Мухосранске. Подумай об этом, полковник Васнецов. Пока полковник.

«Уже подумал», – молча выдержал взгляд начальника следователь.

                        ***

Заплаканная, опустошённая, убитая горем, Аннушка Килькина безвольно сидела в машине рядом с Семёном Борисовичем Штатским. Её рыжая голова покоилась на плече следователя.

Семён Борисович примчался в кафе, где отдыхали Шахов и Шульц, сразу после звонка одного из своих агентов, наблюдавших за журналистом. Такая удача Штатскому не могла привидеться и в самом радужном сне! Наконец-то, опасный организатор массовых беспорядков будет разоблачён! Да-да, именно организатор массовых беспорядков. После столь тяжёлой работы по поиску бандита-невидимки Штатский намеревался инкриминировать Шахову-Ферзю не злостное хулиганство, а политический террор. Ну, не простой же хулиган водил за нос одного из опытнейших сыщиков города! И почему Штатский сразу не догадался сопоставить фотографии Шахова и Ферзя, почему не поручил эту, в общем-то, несложную работу экспертам? А Мишенька Шахов – молодец: такого немощного, больного из себя строил, и не курит он, и только кипячёную водичку пьёт, и невинной жертвой преступлений всё время оказывается… Артист! Настоящий артист! Но теперь свидетельские показания Аннушки быстро выведут эту «кошку-мышку-невидимку» на чистую воду и смоют его чистоплюйский грим.

Штатский нежно погладил Аннушку по рыжим волосам:

– Ну не расстраивайся так, всё позади!

Аннушка, глядя перед собой невидящим взором, молчала. Лишь изредка её фигура сотрясалась от беззвучных всхлипываний – последствий минувшей истерики.

После того, как охранники кафе оттащили её от Ботана-Ферзя и водворили на кухню, с Килькиной случился настоящий припадок. Она упала на пол, плакала, кричала, билась головой, и администратор ресторана хотел даже вызвать ей скорую психиатрическую помощь. От помещения в психбольницу Аннушку спасло появление Семёна Борисовича Штатского. Удостоверение следователя МВД моментально сняло все вопросы, и Аннушка вместо койки буйного отделения оказалось на мягком сидении служебной «Волги». Впрочем, Килькина относилась ко всему происходящему вокруг неё с полным равнодушием. Ферзь! Мужчина её мечты, её жизни, Миша Ферзь, не просто изменял ей с другими чувихами. Ферзь обманывал Аннушку по полному беспределу: он косил под отвратительного, мерзкого, убогого ботана-лоха! Хуже этого мог быть только закос под пидора! Впрочем, строящий из себя ботана Миша Ферзь выглядел не лучше. То, что Аннушка всегда презирала в мужчинах (да и не считала она ботаников за мужчин), вдруг самым неожиданным образом вскрылось в человеке, которого она самозабвенно полюбила телом и душой. Но теперь после всего увиденного она не чувствовала своего тела, а раздавленную, растоптанную душу терзали невыносимые муки. Ферзь – ботан!! Пережить такое Аннушка Килькина была не в силах, и её организм, повинуясь инстинкту самосохранения, просто отключил функцию восприятия окружающей действительности.

Способствовало такому отключению и то, что Семён Борисович Штатский велел водителю на обратном пути не торопиться, и Аннушку то ли вводило в забытьё, то ли усыпляло плавное покачивание машины, едущей по вечерним городским улицам.

Как водителю был ясен маршрут, так и следователю Штатскому почти до мельчайших деталей были очевидны дальнейшие процессуальные действия. Он снимает показания с Аннушки Килькиной, поручает экспертам изобличить Шахова по фотографиям Ферзя, затем… Об аресте журналиста Штатский думал, как об уже свершившемся действии. Он мог задержать Михаила прямо в зале ресторана, но делать этого не стал: Семён Борисович решил приготовить Ферзю-Шахову впечатляющий сюрприз. Он арестует зарвавшегося афериста в момент его журналистского торжества! Когда закончивший гонку вместе с самим Михаэлем Шумандером репортёр победоносно выйдет из машины, первым с блестящей работой его поздравит… следователь Штатский. Он просто защёлкнет на запястьях Шахова наручники. Ферзь должен оценить такой эффектный пассаж. А когда с Мишенькой поработают гримёры, которые быстро перевоплотят его мнимо интеллигентное лицо в истинно бандитскую рожу, а потом сразу же пойдут опознания и очные ставки с обманутыми подельниками… Мц! Семён Борисович даже причмокнул губами, предвкушая спектакль, безропотным зрителем которого станет Шахов-Ферзь.

– Аннушка! – мягко заговорил следователь, продолжая водить ладонью по волосам девушки. – Ты не бойся ничего. Я скажу – и они обратно тебя на работу возьмут и ещё зарплату в два раза увеличат. А захочешь – я тебя в другое заведение устрою: хоть в ресторан, хоть в супермаркет… Ты нам так помогла! Если бы не ты, мы этого афериста-террориста ещё недели три… – Штатский глянул на едущие в соседнем ряду автомобили. – А то и целый месяц вычисляли! Рано или поздно мы бы его, конечно, разоблачили, но за это время он мог такого наворотить. А ты, считай, предотвратила особо опасное государственное…

Слово «преступление» Штатский произнести не успел. Чёрный «Cadillac Escalade», вылетевший на перекрёсток под красный свет, словно таран, сбил служебную «Волгу» с проезжей части и выбросил её на тротуар. Семён Борисович, сидевший слева, налетел на Аннушку Килькину, и через мгновение их тела слились отнюдь не в любовном экстазе.

– Что ж Вы делаете, сволочи! – заорала на всю улицу бабулька, чудом увернувшаяся от пролетевшей мимо неё «Волги». – Ах, да это же та махина преступная! – озарило её при виде джипа. – Так Вы, значит, покушение на свидетельницу? Ну, я сейчас ваши лапы мафиозные скручу! – и бабуля бросилась к «Кадиллаку». – Это они, гады, у жильца моего контрабас спёрли! Ну, я вам не Интерпол, я с вами по-свойски разделаюсь!

Проскочив к джипу между экстренно затормозивших автомобилей, старушка резко рванула пассажирскую дверь. Прямо на неё из салона вывалилось массивное тело, с бритой головы которого упал курчавый парик. Выпавший человек выглядел абсолютно целым и во всех смыслах здоровым, но, тем не менее, он был мёртв.

С водительской стороны дверь «Кадиллака» открыл случайный очевидец. Водитель совершившего аварию джипа мирно покоился на раскрывшейся подушке безопасности. Его остекленевшие глаза смотрели сквозь любопытных прохожих.

– Готовченко! – разочарованно констатировал мужчина, открывший дверь. – И подушка не спасла…

– МЧС вызывайте! – крикнула старушка людям, пытавшимся открыть «Волгу». – Да и отвалите подальше! Рвануть может!

Её голос, контрастировавший с весьма непрезентабельным видом российской пенсионерки, звучал столь убедительно, что добровольные спасатели подчинились и поспешили вернуться на тротуар. Несколько из них достали мобильные телефоны.

Старушка тоже вынула из потёртой сумочки мобильник.

– Михаил Викторович! – прокричала она в трубку, после того как набрала указательным пальцем номер. – Это Марья Филипповна Чатова, консьержка из парадной Алика Лунца. Я их задержала!.. Как кого? Бандитов этих, что с контрабасом сегодня приезжали! Тёпленькими взяла! Правда, пока Вы доедете, остынут они… Почему остынут?.. Дык в аварии разбились они на своей махине! Тут на перекрёстке в другую машину врезались… Приезжайте быстрее! Жду, – она назвала адрес и указательным пальцем другой руки нажала кнопку сброса вызова.

– Марья Филипповна, Вы точно уверены, что именно эти люди приезжали сегодня к гражданину Лунцу с контрабасом? – за неполный час, что следователь Васнецов провёл на месте аварии, на него обрушился такой шквал информации, что Михаил Викторович с трудом выстраивал схему дальнейших действий.

По мнению врачей «Скорой», и водитель, и пассажир «Кадиллака» умерли за несколько секунд до аварии, т.е. врезались они в милицейскую «Волгу» уже мёртвыми. Конечно, окончательные выводы оставались за судебно-медицинскими экспертами, но отсутствие у погибших каких бы то ни было телесных повреждений подсказывало Васнецову, что правота медиков «Скорой», вероятней всего, подтвердится.

Ни контрабаса, ни какого-либо другого музыкального инструмента в «Кадиллаке» не обнаружилось, а вот привилегированные номера джипа, как сообщили Васнецову гаишники, оказались поддельными. Небезосновательно полагая, что с такими номерами их никто не остановит, оба погибших не удосужились отяготить свои карманы ни одним документом, включая водительские права.

Третьей загадкой стал серьёзно пострадавший и находящийся в бессознательном состоянии пассажир «Волги». Вездесущая консьержка почему-то знала его по делу о наезде на какого-то журналиста радио, и на основании этого утверждала, что авария была подстроена с целью «эту важную милицейскую шишку задавить насмерть и следствие прекратить». Впрочем, вылет следовательской «Волги» на тротуар она тоже объясняла покушением на свою свидетельскую персону.

– Они, они, господин следователь, эти самые покушатели, – бабка, словно привычный ко всему патологоанатом, без всякой боязни смотрела на трупы, лежащие на каталках «Скорой помощи». – Правда, приехамши они в балахонах были волосатых, но меня этой маскировкой шпионской с толку не собьёшь! Куда грузите? – замахала она руками на медиков, собиравшихся поместить тела в реанимационные автомобили. – Погодите, пока следствие с них отпечатки снимет!

– Ничего-ничего, – остановил очередной порыв её гражданской сознательности Михаил Викторович. – Они никуда не убегут, – он кивнул врачам, и, взяв старушку под руку, отвёл её на середину тротуара.

– Не убегут? – засомневалась бабуля. – А ежели притворяются? Эти ж бандиты хоть мертвяками, хоть кем прикинутся, лишь бы от правосудия уйти. Срока-то им немалые светят, сам, как думаешь?

– Я думаю, что их теперь ожидает Высший Суд, – сожалея о невозможности допросить мёртвых, вздохнул Васнецов. – Кстати, Вы говорили, что визитёров к Лунцу трое было?

– Трое, – подтвердила Марья Филипповна. – И чётвёртый контрабас. Один из трёх что-то наподобие дирижёра…

– А почему Вы решили, что дирижёр?

– Ну, он как бы главный переговорщик… А эти-то двое больше помалкивали, – она махнула рукой в сторону трупов, которых уже увозила «Скорая помощь». – Да и не музыканты они никакие. Даже на лабухов кабацких не тянут!

– А что за балахоны волосатые, в которые они одеты были?

– В балахоны, вроде Вашего, укутанные, а парики – на головах, – многозначительно разъяснила пенсионерка. – Дирижёр-то похлипше, с бородкой козлиной да в очках, налегке вышагивал, а мертвяки эти, ну, тогда-то ещё живые, живые и сильнющие, – лицо бабульки выразило неподдельное уважение. – Контрабас этот тяжеленный, как будто в нём десять пудов веса, тащили. И тоже лохматыми прикидывались… Париками, то есть. Но гладкорожие и зрячие молодцы.

– Десять пудов? – уточнил Васнецов.

– Не меньше, – убеждённо кивнула Марья Филипповна. – Такие здоровяки, а видно, что напрягаются… Девчонку жалко! – бабулька, жалостливо скривив рот, посмотрела на искорёженную «Волгу», из которой недавно извлекли Аннушку Килькину. – Может и преступница какая или шалава, а всё равно молоденькая ещё…

В отличие от Семёна Борисовича Штатского, невольно прикрывшего её своим телом, девушка пострадала несильно, но врачи всё равно настояли на госпитализации пострадавшей. А вот водитель служебной «Волги» погиб на месте происшествия. Похоже, он стал единственным человеком, смерть которого наступила именно в результате данного ДТП.

– С девчонкой всё будет в порядке, – сухо прокомментировал Васнецов слова свидетельницы. – А вот со следователем сложнее. Так почему Вы решили, что аварию подстроили для его убийства?

– Да потому что правды он искал! – вытянув шею в направлении лица Михаила Викторовича, начала втолковывать ему бабуля. – Эти ж ментяры того парнишку почти скрутить хотели, а вот он разбираться начал, всерьёз хотел виноватого найти. Если б не я, да не этот следователь, – скромно подчеркнула свою значимость Марья Филипповна, – не увидел бы журналистик тот свой кокс…

– Кокс? – моментально напрягся Васнецов.

– Ну, так радио его называлось… – недоумённо пожала плечами старушка. – Кокс или…

– А, может, «Фокс»? – ухватился Михаил Викторович.

– Фокс?… Ну, да, конечно, «Фокс»! – хлопнула себя по бокам Марья Филипповна. – Кокс – это ж наркота! Я вот, помню, раз ночью чатилась… Ну, бессонница у меня, да и чего старухе-то по ночам делать, разве только в Интернете посидеть. Тем более что ночью и трафики дешевле, а на пенсию, сами знаете, особо не разгуляешься…

– А имя этого журналиста Вы не запомнили? – перебил её следователь.

– Имя?.. – бабуля наморщила лоб. – Имени не помню… Да и как тут всё упомнить, когда состояние у него психологически шоковое было: как никак машиной придавило, да ещё гаишной. Гаишники сбили, менты прессуют, но, к счастью, я рядом оказалась, на помощь подоспела и правовой бессознательности разыграться не дала. А он ведь слепой совсем юноша-то… – Марья Филипповна посмотрела на Васнецова, как бы ища у того сочувствия.

– Слепой?

– Да, – кивнула бабка, припоминая что-то очень далёкое. – С палочкой ходил, с тросточкой… Очки у него такие, стёкла огромные… Да и не видел он в них, насколько я разумею, ничего… Вот ты и представь, касатик, каково оно слепому, почти что насмерть сбитому, да ещё с милицейским беспределом столкнуться?

«Лунц для понта мог тросточку взять, – подумал Васнецов. – Но стёкла у него в очках не такие уж толстые. Путает чего-то старуха…»

– Так Вы говорите, очки с огромными стёклами? – обратился он к бабуле.

– Да никаких стёкол там не было, – удручённо вздохнула Марья Филипповна.

– Как не было? Вы же только что сказали…

– Сказала, что были до аварии, до наезда этого, – жёстко поправила Михаила Викторовича бабуля. – А после – разлетелись они на мелкие осколочки, вдрызг и вдребезги! – она взмахнула руками, показывая, как происходило разбитие очков. – И стоял мальчик этот перед палачами своими кровавыми, и смотрел пустыми глазницами, и не видел света белого. И если б не старуха одинокая, жизнь прожившая и смерти не боящаяся, – Марья Филипповна забила себя кулачком в грудь, – то не быть ему на свете этом, не улыбаться солнышку, цветкам распускающимся…

– А сколько ему было лет по внешнему виду? – опять нарушил пафосный монолог Чатовой Васнецов.

– Лет? – Филипповна замолчала и пошамкала губами. – Да совсем мало лет… Мальчик совсем ещё, молоденький… Может, в школу ходит, а, может, в ПТУ. Но армию не служил точно.

– А почему Вы решили, что не служил?

– Выправки нет, да и желторотый ещё, – авторитетно заявила старуха, глядя сквозь Васнецова. – Прошёл бы армию, так мужиком стал и не мямлил бы, как телок.

«Нет, не Лунц, – решил про себя Михаил Викторович. – Лунц не мямля. Значит, остаётся Шахов. Или практиканта какого-нибудь они на радио взяли…».

– Он лысый? – следователь внимательно посмотрел на свидетельницу. – В смысле – голова наголо бритая?