Гонки на маршрутных такси

– Ещё как способствует, – подтвердил Миша. – Ты пиво-то пей!

– Ты же сказал, что его пьют после водки?

– После водки – полируют, а перед ней – делают премедикацию.

– Это как?

– Ну, допустим, предстоит тебе серьёзная пьянка…

– У меня бывали такие, – смущённо закивала Барбара. – Я один раз выпила почти две бутылки сухого вина.

– Я говорю о серьёзной пьянке, настоящей! – лицо Миши выразило досаду. – А не о том, чтобы за бутылочкой сушняка посидеть.

Барби замолчала и посмотрела на своего бой-френда, как прилежная ученица на строгого учителя.

– За несколько часов до основного действа, – вернулся к уроку Михаил. – Ты начинаешь разминаться, готовишь организм к нагрузкам, тренируешься…

– Как Михаэль перед гонкой? – радостно уточнила Барбара.

– Именно так, – спокойно подтвердил Миша. – На тест-драйве Шумандер катался, знакомился с машиной, общался с соперниками, а завтра всё будет по-настоящему. Но если сейчас не потренируешься – потом не выиграешь.

– А что выигрывает человек в серьёзной пьянке? – наивно поинтересовалась немка.

– Что выигрывает? – вопрос заставил «тренера» задуматься. – То же самое, что и при нюхании «кокса». Только пьянка… – лицо Миши озарилось вдохновением. – Она душевней. Русское застолье – это, вообще, акт коммуникации…

– Как Вы по-иностранному чешете! – рядом со столиком Шахова и Шульц возникла официантка Килькина с подносом, заставленным блюдами.

Вопреки обещанию, долго себя ждать она не заставила.

– Гутен морген, гутен таг…

Барбара Шульц, уловив слова родного языка, произнесённые с ужасным акцентом, недоумённо заморгала.

– Вообще-то, мы говорили по-английски, – холодно заметил Миша.

– По-английски? – удивилась Килькина, выставляя на середину столика большой графин водки.– А кто-то заявлял, что она – гражданка Германии… – Аннушка бесцеремонно кивнула на ничего не понимающую фрау Шульц.

– Гражданка Германии, владеющая английским языком, – тем же тоном пояснил Шахов. – Я, к сожалению, по-немецки не говорю.

– Ничего, – успокоила его Аннушка, сервируя стол принесёнными блюдами. – Вот графин водки выпьете и заговорите на всех языках.

– Это цитата из Достоевского, – чопорно просветил Килькину Миша.

– Чего? – освободив поднос, Анна собиралась уйти, но, почуяв во фразе посетителя какой-то гнусный намёк, остановилась.

– Фёдор Михайлович Достоевский, – прокомментировал слова Килькиной Шахов. – «Село Степанчиково и его обитатели». Один из героев этой повести…

– Это кто «село», я не въехала? – в приглушённом голосе официантки звучала явная угроза. – Я те сейчас жаркое на штаны как бы случайно опрокину, и яйца твои вкрутую сварятся! Сиди и баклань со своей чувырлой хоть по-китайски, но пасть на меня разевать не смей!.. Приятного аппетита! – пожелала она чрезвычайно учтиво и так, чтобы слышали все окружающие, а затем удалилась, качая своими литыми бёдрами.

– Блядь рыжая! – прошипел Михаил, когда Аннушка исчезла из поля слуховой досягаемости.

– Misha, – обратилась к нему Барбара. – По-моему, эта официантка ведёт себя неправильно…

– А хочешь, я её уволю? – Шахов залпом допил пиво и взял вилку, готовясь приступить к салату.

– Как уволишь? – Барби расправила салфетку и положила её себе на колени.

– А так, – начал трапезу Михаил. – Скажу метрдотелю, что она хамит, и её выгонят.

– У нас нет свидетелей. А я, вообще, по-русски не понимаю и факт оскорбления подтвердить не смогу, – Барбара пригубила бокал с пивом и тоже принялась за салат.

– Зато метрдотель быстро меня поймёт, – буркнул Ферзь, жуя «Оливье». – В её обязанности официантки, между прочим, входит наполнить наши ёмкости водкой, а она этого не сделала. Ладно, сам справлюсь, – Михаил взял графин и наклонил его над фужером, стоящим перед фрау Шульц.

– Misha! – Барбара попыталась закрыть фужер ладонью. – Это бокалы для белого вина!

– Барби, я знаю, – поморщился Михаил. – Но водка в России тоже называется беленькой. Да и не люблю я пить её маленькими порциями. А гранёные стаканы, – он печально оглядел солидный интерьер кафе, – противоречат статусу этого заведения.

Шахов нежно отстранил руку женщины и наполнил её бокал до краёв. Барбара смотрела на прозрачную жидкость в своём бокале, словно невинная девушка на опытного мужчину, который неминуемо её соблазнит.

– С «горочкой»! – удовлетворённо констатировал Ферзь, наполнив и свой бокал в той же мере.

– Misha! – со страхом зашептала Барбара. – Я никогда не пила водку в таком объёме.

– Я знаю – ты нюхала кокаин и курила марихуану, – подмигнул ей Шахов. – Но всё бывает в жизни первый раз. Я ведь тоже… – молодой человек взял бокал с водкой и внимательно посмотрел на свою собеседницу. – Я… Ты, наверное, не поверишь, но… Я никогда в своей жизни так не влюблялся! – сильно, как Ферзь, и поэтично, как Мишенька, вдруг признался он.

– Ты… Ты признаёшься мне в любви? – глаза Барбары заблестели.

– Да, – Михаил смотрел на свою возлюбленную искренне и просто.

Может быть, впервые в жизни он не изображал болезненного Шахова и не играл крутого Ферзя.

– Я тоже люблю тебя, Misha, – проговорила Барбара почти беззвучно.

От волнения голосовые связки перестали ей подчиняться.

– Тогда пьём до донышка, – улыбнулся Шахов. – Вдохни! – приказал он женщине. – А когда выпьешь, выдохни.

– Ух! – воскликнула Барбара и, набрав воздуха, как для погружения под воду, влила в себя полный бокал водки. – Ха-ааааа! – выдохнула она, и её прекрасные голубые глаза увеличились в два раза.

– Закусывай жарким! – не дал растеряться подруге Миша, который, опрокинув свой бокал, выдохнул, скорее, по привычке. – Крепкие напитки закусывают жирной пищей.

– Холестерин… – утирая слёзы, выдавила из себя Барбара, но совету Михаила последовала.

– В п…ду холестерин! – по-блатному хохотнул Ферзь, заглатывая жаркое.

– V pizdu! – словно маленький ребёнок, повторила немка малознакомое ей слово.

– После первой и второй – перерывчик небольшой, – воскликнул Миша, наполняя бокалы вновь.

– Ты сошёл с ума! – с нежным протестом посмотрела на него фрау Шульц. – Нам завтра в гонке участвовать.

– Во-первых, не нам, а Шумандеру, – деловито поправил её Михаил, ставя ополовиненный графин на место, – а во-вторых, до завтра ещё целая ночь и утро.

– Это утро будет самым страшным в моей жизни, – уже с хмельной обречённостью предрекла себе Барбара.

– Ладно, дам тебе бонус, – смягчился Шахов. – Мы выпиваем по второй, а всё остальное я беру на себя. А то ведь мог тебя, как в рассказе Шолохова… Ты слышала о таком русском писателе?

– Sholohov?.. – на лбу фрау Шульц появились морщины.

– Так вот, – решил просветить любимую женщину Михаил. – Рассказ нобелевского лауреата Шолохова «Судьба человека», он, вообще, о войне между нами…

– Между нами? – Барбара вспыхнула от обиды. – Misha! Какая между нами может быть война?

– Вторая мировая, – сурово напомнил Ферзь.

– А-а, – чуть развязно кивнула немка, – Было такое… Мой дед, кстати, дошёл до Сталинграда, – чуть ли не с гордостью сообщила она.

– А мой – до Берлина, – срезал её Шахов. – И вот нобелевский лауреат Шолохов повествует о нашем солдате в вашем плену. Там комендант концлагеря перед расстрелом наливает пленному стакан водки и предлагает закусить. А наш отвечает: «Русские после первой не закусывают»…

Барбара, поняв, что рассказ будет долгим, оперлась локтями о стол и обняла щёки ладонями.

– Комендант наливает герою второй стакан, а тот: «А русские и после второй не закусывают». И махнул вторые двести граммов… А в стакан, между прочим, побольше, чем в фужер помещается, – Михаил показал пальцем на переполненный водкой бокал Барбары.

– И как он не упал после четырёхсот граммов? – не отрывая рук от лица, захлопала ресницами женщина.

– Да упал, – огорчился за героя Миша. – Но уже потом, в бараке, после того, как третий стакан принял.

– Три стакана без еды?! – немка смотрела на Михаила, как на сценариста фильма ужасов.

– Какая еда? – возмутился Миша. – Вы же наших в концлагерях голодом морили!

– Почему «мы»? – выпрямилась Барбара. – Мой дед в это время под Сталинградом находился…

– А что он там делал? – алкоголь возбудил в журналисте патриотические чувства.

– Тоже, что и твой под Берлином! – запальчиво ответила фрау Шульц.

– Чё?! – сорвался на родной язык подвыпивший Ферзь. – Ты за базаром-то следи!

Проходящая мимо их столика Аннушка вздрогнула, словно от удара током.

– Ферзь? – как зомби, повернулась она, услышав знакомый голос.

Сказанное слово прозвучало неожиданно громко, и в кафе почему-то воцарилась мёртвая тишина. Михаил почувствовал, как взгляды двух шпионов вперились в его скромную фигуру.

– Вы предлагаете мне партию в шахматы? – Миша смерил официантку взглядом и щепетильно поправил очки. – Очень любопытно… Только имейте в виду: я кандидат в мастера спорта.

– Да нет… – растерялась Аннушка. – Извините. Просто Вы реально похожи на одного знакомого мне чела… – она внимательно вглядывалась в лицо Шахова.

– Боюсь, что у нас с Вами разный круг общения, – снобистски заявил Миша. – Хотя, надо признать, один раз мы с Вами виделись в очень неприятных для меня обстоятельствах. Надеюсь, что подобные встречи больше не повторятся.

– Да-да, конечно, – не отрывая глаз от Михаила, пробормотала официантка. – Извините.

– Извинения принимаются, – высокопарно произнёс Шахов и вернулся к общению со своей возлюбленной.

– Что ей снова от тебя надо? – всполошилась Барбара.

– Спутала меня с каким-то известным шахматистом, – улыбнулся ей Миша.

В данном случае он был даже благодарен Аннушке: если бы не её вмешательство, их с Барбарой историческая дискуссия могла бы перерасти в личную ссору.

– По-моему, эта официантка к тебе неравнодушна, – ревниво предположила фрау Шульц. – И мне кажется, Вы с ней познакомились не сегодня.

– Я и раньше заходил в это кафе, – пожал губами Шахов.

– Она влюблена в тебя, очень сильно влюблена, – сделала безапелляционный вывод Барбара.

– Барби… – попытался устыдить её Михаил. – Скоро ты будешь ревновать меня к любому дереву!

– Она не дерево! – обидчиво и строго возразила немка. – Рыжим девицам темперамента не занимать. Да-а-а, а что ты её защищаешь?

«Нажралась», – ласково глянул на любимую женщину Ферзь.

– Барби, я никого не защищаю, – Михаил сделал попытку прикоснуться к её руке. – Мне, вообще, когда я с тобой, до других женщин дела нет.

– А почему ты ни разу за весь вечер не произнёс тост в мою честь? – Барбара, не дав коснуться своей ладони, подняла бокал. – Я жду! – её рука качнулась и часть водки пролилась на скатерть.

– Барби, осторожно! – Миша аккуратно взял подругу за запястье. – А может я один выпью?

– Один? – удручённо потупилась Барбара. – А не ты ли… – женщина вновь качнулась на стуле, и водочное пятно на скатерти увеличилось. – Не ты ли говорил, что в России, не чокаясь, пьют только за покойников? Ты меня уже похоронил, Fers? – внезапно произнесла она его кличку.

– Ферзь? Почему Ферзь? – Михаил сжал запястье Барбары так, что та скривилась от боли.

– Отпусти! Больно! – возмущённо потребовала Барби.

– Почему Ферзь? – повторил свой вопрос Миша.

– Просто тебе идёт этот псевдоним, – без задней мысли проговорила немка. – Я не понимаю, что означает это русское слово, но ты, действительно… Fers! – она по-волчьи клацнула зубами.

– Барби, успокойся! – проговорил Миша одними губами.

– А я спокойна, Fers! – на весь зал крикнула она, и Михаил снова почувствовал, как уже три пары глаз наблюдают за их столиком.

– Я хочу сказать тост! – желая во что бы то ни стало сменить тему, так же громко провозгласил Миша.

Барбара осоловело кивнула. Шахов отпустил её запястье.

– Я поднимаю этот бокал, – Миша взял свой фужер с водкой. – За тебя, моя королева!

– А я – за тебя, мой Fer-r-r-s! – словно тигрица, прорычала захмелевшая фрау.

Она единым махом влила в себя полный бокал.

– У-ууух! – выдохнула Барбара. – Теперь пиво, да?

– Да закуси ты! – Миша пододвинул к ней жаркое. – Рано ещё полировать.

– Я буду послушной, очень послушной, мой Fers, – немка начала поедать содержимое горшочка. – Закажи ещё пива, – по-детски жалостливо попросила она, наклоняясь к Михаилу через столик.

Сдвинутый её грудью пустой бокал потерял равновесие и, покатившись по скатерти, слетел на пол. Раздался звон разбитого стекла.

– Хи! – озорно прикрыла рот женщина.

– Одну минуточку, я сейчас уберу, – Аннушка нарисовалась рядом со столиком, по мнению Миши, чересчур быстро.

Официантка действительно не сводила с Шахова глаз, как только услышала голос Ферзя. Всё остальное с того момента воспринималось ею, как в тумане: она машинально принимала заказы, сервировала столы, приносила и уносила блюда. Её глаза и уши были прикованы к столику, где пьяная иностранка и… Ботан? После того, как ботан заговорил голосом Ферзя, это определение к сидящему за столиком никак не подходило. Сделать бы так, чтобы он на минутку снял свои окуляры…

– Zwei Bier! – потребовала у Килькиной Барбара.

– Барби! – одёрнул её Михаил.

– Да-да, конечно, – как смиренная овечка, пролепетала Аннушка и почти бегом бросилась на кухню.

О, да она уже понимает по-немецки! Миша наполнил свой фужер, выпил водку и осмотрелся: филёры по-прежнему восседали на своих рабочих местах.

– Ваше пиво! – официантка появилась с подносом, на котором стояли две неоткрытые бутылки и два пивных бокала.

«Слишком скоро, – снова отметил про себя Ферзь. – Да и чего она бутылки припёрла? Могла бы наполнить бокалы и на кухне…»

Поставив поднос на краешек стола, Аннушка взяла одну бутылку, свернула ей пробку и, закрыв горлышко большим пальцем, стала интенсивно трясти.

– Что Вы делаете? – успел спросить Миша, перед тем, как ему в физиономию ударила пивная струя.

– Ё.. твою мать! – вскочил Ферзь, рефлекторно стаскивая с себя залитые пивом очки. – Ты совсем рехнулась?

Их взгляды встретились.

– Фе-ерзь… – ошарашенно протянула Килькина, опуская бутылку. – Мишка… Это ведь ты?

Барбара Шульц, наблюдая происходящее мутным взором, смогла лишь приподнять брови. Выразить большее удивление ей не позволил выпитый алкоголь.

– Да Вы хулиганка! – завизжал Мишенька Шахов, тряся перед лицом официантки очками. – Я требую администратора! – он даже топнул ногой, оглядываясь по сторонам и фиксируя боевое напряжение милицейских наблюдателей.

– Администратора? Дефлоратора, б…! – Килькина в ярости отшвырнула использованную ёмкость и, проделав со второй бутылкой те же энергичные манипуляции, стала поливать пивом фрау Шульц.

Барбара вскочила, но, потеряв равновесие, тут же рухнула на бок.

– Эт-то есть полировка? – проворочала она немецким языком уже из-под стола.

– Чё стоишь? – заорала на Ферзя Аннушка, поразив очередную цель. – Беги, б…, оказывай своей мочалке неотложную сексуальную помощь!

Она замахнулась на Михаила пустой бутылкой, Михаил поставил блок, но руку разбушевавшейся официантки уже перехватывал подоспевший охранник. Скрутив Аннушку, он поволок её в направлении кухни. Второй вышибала помогал фрау Шульц принять вертикальное положение.

– Тебе хана, Ферзь! – орала Килькина, не обращая внимания на происходящее с ней. – Ты реально на срок попадаешь!.. Тебе пятерик при лучших раскладах ломится!.. Гуляй, Мишенька, последние денёчки!.. Е..и баб, пока не закрыли!..

Михаил Шахов смотрел на неё, как смертельно обиженный человек тонкой душевной организации. При этом он успел засечь, как один из соглядатаев, встав со своего места, спешно направился вслед за охранником и его пленницей. Второй (он, видимо, пас журналиста) остался на «посту».

– Мы очень сожалеем, – рядом с Шаховым появился метрдотель, маленький и лысый мужчина во фраке с бабочкой. – Наше кафе готово компенсировать нанесённый Вам ущерб. Вы можете сделать бесплатный заказ в любой день, кроме пятницы, субботы и воскресенья, с 12-ти до 18-ти часов, при условии, что сумма заказа не превысит…

– И каждый раз нас будут обслуживать таким вот образом?! – возмущённо перебил его Миша. – Нет уж! Увольте!

– Официантка, нанёсшая Вам ущерб, уволена, – тут же переключился на другую пластинку метрдотель. – С неё будет взыскана стоимость Вашего ужина…

– Уваааааааа… Кха-кха… Увааааааа.... – прервала спич метрдотеля Барбара.

Усаженная охранником на стул, она выдавала съеденные блюда обратно, не заботясь об их точном попадании в тарелку. Несколько гостей кафе, с интересом наблюдавших сценку между посетителями и официанткой, брезгливо встали и поспешили покинуть зал.

– Как видите, мы возвращаем съеденный ужин, – пафосно возгласил Шахов. – Так что его стоимость компенсацией являться не может.

– Misha… И-ик!

Изнурённая алкогольным отравлением и экстремальными впечатлениями вечера, Барбара возлежала на заднем сидении такси. Её растрёпанная голова покоилась на коленях у Михаила.

– Fe-еrs… – она сделала попытку приподняться и дотронуться до щеки Шахова.

– Лежи, отдыхай, тебе нельзя двигаться, – ласковым тоном медбрата отодвинул её руку журналист.

– Я люблю тебя… – устало выдохнула Барби, обдав Мишу запахом блевотины.

– Я тебя тоже очень люблю, – стараясь не дышать носом, заверил её Шахов.

Пылкие чувства к Барбаре смешивались в сознании Михаила с мыслями об Аннушке Килькиной, которая, скорей всего, повествовала сейчас следователю Штатскому о своей встрече с Ферзём.

«А что собственно у них против меня есть? – оптимистично подумал Шахов. – Я сидел в кафе с дамой, никого пальцем не тронул, а меня какая-то маньячка оскорбила, пивом облила… А всё потому, что не любит гражданка Килькина интеллигенцию, и готова на неё любой поклёп возвести – из тихого ботаника гопника сделать! Да я же здесь опять потерпевший, по ходу, – вспомнив любимое выражение Аннушки, Михаил улыбнулся. – Жаль, что полирнуть не успели! – он вздохнул. – Хотя…»

– Остановите, пожалуйста, у ближайшего продуктового магазина, – обратился Шахов к водителю. – Барби, я выйду пива купить? – спросил он по-английски у спутницы.

– O, nein! – простонала немка. – Не пей, пожалуйста, при мне никакого алкоголя, а то я от одного спиртового запаха снова начну… blevat, – выговорила она новое для неё русское слово.

– Нет, blevat не надо, – Миша нежно погладил женщину по спутанным, мокрым от пива волосам. – Магазин отменяется, – объявил он водителю, аккуратно оборачиваясь назад.

За такси, в котором находились Миша и Барбара, следовал ничем не приметный «Форд Фокус». Шахов зафиксировал этот автомобиль ещё у ресторана. «Пасёте? Ну-ну…», – едва заметно усмехнулся Ферзь.

– Я позвоню маме, – сообщил он Барбаре и достал мобильный телефон.

                        ***

Открывать купальный сезон ещё не следовало. Майская вода была до ужаса холодной, но после всего пережитого она казалась Алику парным молоком. Доплыв до середины озера, Лунц перевернулся на спину и, стараясь лежать неслышно, приподнял голову. Похоже, за ним никто не плыл. Ныряя, а, фактически, сползая в озеро, Алик ожидал выстрелов, погони, а потому долгое время плыл под водой, изредка выныривая, чтобы хватануть воздуха. От пиджака и ботинок, тянувших его ко дну, шеф-редактор избавился сразу. Плыть стало легче, но дыхание всё равно сбивалось, и Лунц почувствовал, что без отдыха ему не обойтись. Алик погрузил затылок в воду и смотрел на синее небо, в котором безветренно висели одинокие тучки, подёрнутые заходящим солнцем. Коллекционер подумал о том, что он мог и не увидеть этого заката, что сегодняшний день по счастливой случайности не стал для него последним.

Ещё час назад Алик Лунц очнулся… на том свете. Потусторонний мир, на первый взгляд, оказался не таким покойным, как о нём думали живые. Прибывшего на тот свет Лунца покачивало, трясло, временами даже подбрасывало и било об основание и крышку… гроба. В гробу было темно и тесно, что, впрочем, понятно любому живущему на Земле и хоть раз видевшему этот футляр для человеческого тела. Но вот почему Алик испытывал чувство духоты? С общепринятой точки зрения, мёртвые в свежем, да и вообще ни в каком воздухе не нуждаются, а потому душно им не может быть ни при каких обстоятельствах. Ещё у Лунца страшно, как после тяжёлой пьянки, болела голова, и его немного мутило. Эти ощущения тоже смущали «умершего» Алика. Неужели ему уготован лёгкий ад, так называемый – ад-лайт, где не варят в котлах, не поджаривают на сковородках, а обрекают незначительного грешника на вечные мучения в виде похмельного синдрома или чего-нибудь подобного? Стоило Лунцу подумать о такой форме загробного наказания, как ему тут же захотелось курить. Ну, вот ещё никотиновым голодом терзать будут. И ведь ни закурить, ни бросить на веки вечные!

Гроб с размышляющим телом Алика Лунца ещё раз основательно тряхнуло, и подброшенный «покойник» вдруг различил звуки, похожие на шум движущегося автомобиля. Лунц попытался вспомнить все известные ему мифологические сюжеты о перемещении людей в царстве мёртвых, но его память не нашла в своих анналах ни одного фрагмента, где бы мертвецы, ожидающие Божьего Суда, перемещались на автомобиле. Голливуд какой-то! А может, в Голливуде ничего и не выдумывают, может, они всего лишь транслируют действительность небесной канцелярии, но в гордыне своей не ведают, что являются обыкновенным зеркалом неподвластного их воображению загробного бытия.

Но даже голливудские герои, перемещающиеся в мир иной, плавно парили по небесным дорогам, а покойного Алика Лунца швыряло, как на самом обычном российском просёлке. Откуда в воздухе, а возможно, и в безвоздушном пространстве взялись ухабы? А ну как здесь тоже две беды – дураки и дороги?

Мысль о первой беде, присущей его земному Отечеству, бросила Алика в холодный пот (реакция для мертвецов, надо сказать, тоже несвойственная). А ну как черти дров наломают? Последнее предположение обрело для Лунца вполне конкретный образ в виде существ с копытами, рогами и длинным хвостом, занимающихся подкладыванием березовых дров под чугунные котлы со смолой. Требовать от них справедливого и законного отношения к себе, по крайней мере, странно. Скорее всего, они склонны к загробному беспределу. Вот Божий Суд ещё не состоялся, а Лунц уже испытывает адские муки, хотя и в режиме «лайт». Надо мучить – мучайте, но только по приговору Высшего Суда!

Алик повернул голову, и вдруг перед ним забрезжил свет. Светом в конце туннеля, о которой рассказывают пережившие клиническую смерть, данный лучик назвать было нельзя. Свет походил на вполне земной, сочившийся в щель неплотно прикрытой двери или… крышки гроба. Лунц приник к щели и увидел сумрачное пространство, обтянутое велюром. Он попытался расширить диапазон обзора, но его попытки приоткрыть крышку вызвали только лязгание каких-то замочков, по звуку похожих на чемоданные. Забыв о предстоящих вечных муках или райском блаженстве, Лунц потянулся к карману, где у него при жизни находилась зажигалка с выкидным ножом и штопором. Во время корпоративных мероприятий на «Радио Фокс» эти два приспособления неоднократно выручали всю компанию. Достать из кармана зажигалку оказалось нетрудно: рука Алика была к нему плотно прижата, и он залез туда одним движением пальцев. Намного сложнее было переместить руку с предметом к замочкам. Подтянув живот и выпрямив спину, как это делает любой мужчина при встрече на пляже с очаровательной красоткой, Лунц освободил поле деятельности для манипуляций ножиком. Он тыкал в замочек с каким-то необъяснимым чувством уверенности, и под нажимом этого, скорее, психологического давления, запор поддался. Алик сделал попытку перевернуться на бок и… гроб приоткрылся! Лунц мог хоть сейчас выходить на свободу, возвращаться к земной жизни, но вдруг он ощутил… полёт.

Ощущение полёта, появившееся у Алика, было вызвано тем, что перевозивший его «Cadillac Escalade» резко затормозил, и футляр для контрабаса с обрётшим надежду пленником скользнул по поверхности багажника в направлении спинки задних сидений. Интуиция подсказала шеф-редактору, что свою нынешнюю оболочку ему пока лучше не покидать.

Машина проехала несколько десятков метров по какому-то спуску и остановилась. Мерный шум двигателя исчез, зато вместо него раздались хлопки дверей.

Яркий свет ударил в щель футляра: багажник автомобиля открыли.

– Заканчивайте с ним и концы в воду! – сумрачно приказал очень знакомый Алику голос. – А я пойду покурю.

– Заканчивайте? – удивился в ответ ему густой внушительный бас. – Это что-то новенькое…

– Нас попросили одного человечка до озера подкинуть, – поддержал обладателя баса не менее «авторитетный» баритон. – А чтобы его убирать… Такого базара не было.

– Базар здесь держу я! – жёстко ответил голос, который оглушённый Алик, не мог вспомнить. – Делайте, что говорю.