Палиндром

Но на этот счёт, имеется в виду вопрос списочного приоритета, не столь сильно сейчас волнуется Мистер президент, он почему-то уверен в том, что вновь созданная комиссия будет обладать всеми необходимыми для себя профессиональными качествами, что собственно и позволит членам комиссии, сделать правильную оценку нынешних приоритетов. А для этого всего-то нужно, чтобы комиссию возглавил умеющий здраво и стратегически мыслить человек. А вот что это будет человек, о котором известно лишь одно – он должен быть выходцем из прокурорской среды (ничего не поделаешь, если хочешь, чтобы вновь созданная комиссия имела вес и влияние, то её должен возглавить прокурор с громкой фамилией и с репутацией неподкупного человека) – то этот вопрос как раз и волновал Мистера президента.

Впрочем, на этот раз у Мистера президента были все шансы поставить во главе создаваемой комиссии своего человека – место генерального прокурора, после того как прежний генпрокурор Снайпс, споткнулся об свою болезнь, было вакантным, и теперь претендентам на это место, просто прокурорам, для того чтобы его занять, необходимо было заручиться поддержкой кого-то шибко влиятельного из президентского дома. Ну а так как пока что самой влиятельной фигурой в президентском доме является сам президент, несмотря на все попытки оппозиции оспорить это и подорвать позиции президента, то если претендующий на место генерального прокурора, разумный человек, то он не станет пускаться в разного рода авантюры, ища поддержки у кого бы то другого кроме самого президента.

Собственно для этого, – для рассмотрения кандидатов на место генерального прокурора, как итоговой приз, а так пока что на место председателя вновь создаваемой комиссии по расследованию деятельности некоторых влиятельных лиц из окружения …об этом пока молчок, в виду секретности темы, – и вызвал к себе своих советников на консультацию Мистер президент. А пока время для этого не пришло, Мистер президент собирался со своими мыслями и прибирался в своём президентском столе, куда доступ был строго, на ключик для всех ограничен.

И Мистер президент, для которого было немаловажно, кто займёт место председателя комиссии по расследованию деятельности некоторых влиятельных персон из президентского дома, – что это была за деятельность, то опять же придётся прибегнуть к повтору, неважно, главное ведь чтобы была создана эта, на постоянной основе комиссия (она как Дамоклов меч необходима для функционирования государственной системы), а повод для расследования всегда найдётся, – решил ещё раз посмотреть на отобранные его кадровой службой лица кандидатов на это вакантное место. Для чего он достаёт специальную, с гифом секретно, папку и, положив её перед собой на стол, начинает в который уже раз просматривать лица претендентов на должность генпрокурора. Ну а для этого ему пришлось на время отложить в сторону фломастеры, необходимость в которых отвечало пункту номер один в его сегодняшней повестке дня.

И чтобы далеко не ходить. Пункт первый его повестки дня. Так у него на сегодня, в первую очередь была назначена крайне важная для разрядки отношений с вероятным противником встреча с этим вероятным противником, против которой, что уже не столь любопытно, а скорее закономерно в современных реалиях жизни, где нет единства ни в чём, выступали все вокруг и в том числе он. Правда только на людях – отменить эту, загодя анонсированную встречу, он уже не мог, хотя бы по тому, что оппозиция его бы обвинила в том, что он струсил идти на эту встречу. При этом сейчас она обвиняет его в том, что он идёт даже не на встречу, а навстречу своему вероятному противнику, что есть ещё большая трусость, смахивающая на предательство национальных интересов. В общем, как бы президент не поступил, оппозиция сумеет должно осветить его действия на своём президентском посту.

Тем временем Мистер президент освежил свою память на лица находящихся в папке людей и как в первый раз при ознакомлении с этими кандидатами на вакантное место, решил оставить всё как есть – карточки с лицами вызвавшими в нём симпатию, Мистер президент положил поверх других, мало ему симпатичных лиц.

– Интересно, – вдруг подумал Мистер президент, укладывая в папке карточки претендентов друг на дружку, – они в реальности чувствуют, когда им в затылок дышат другие люди на фотокарточках. – Мистер президент внимательно посмотрел на грозно смотрящего прямо на него с фотографии, всего такого важного и сурового господина (Мистер президент испытывал удовольствие подчинять себе грозных людей, отчего он и отметил этого господина) и, убедившись в чём-то своём, к потрясению господина с фотокарточки, – о чём тот не подаёт вида, но президент отлично знает такого рода людей, одна только мысль о том, что их кто-то сможет опередить или затмить, потрясает их, – накрывает его другим, более жизнеутверждающим и молодым лицом другого претендента на место генпрокурора.

– Пусть подышит. – Усмехнулся Мистер президент, глядя на слишком молодое для прокурора лицо. – И оно вам, мистер прокурор, не мешает быть прокурором? – глядя на поверх всех карточек лежащую карточку, с которой на него смотрело это жизнеутверждающее лицо, спросил его Мистер президент. Ну а ответ на этот вопрос, само собой разумеется, придётся давать самому президенту – если он утвердит эту кандидатуру, то ответ на его вопрос будет положительным, а если не утвердит, то тогда, пожалуй, симпатичность этого лица окажется не к месту. Правда этот вопрос президента, прозвучал через отрицание, из чего можно сделать вывод, что президент задавая его, преследовал совсем иную цель. А вот какую, то об этом можно догадываться, а можно и не догадываться, если знать, как повезло с харизмой, но не с внешними данными Мистеру президенту. И он по личному опыту знал, как иногда мешает, а когда способствует движению вперёд, твоя симпатичность для окружающих.

– Главное в этом деле делать правильный акцент на своих преимуществах. А так как в данный момент моим главным преимуществом считается и является то, что я президент, то грех этим не воспользоваться. – Очень для себя вовремя подытожил результаты рассмотрения кандидатов на прокурорское место президент, а всё потому, что наступило назначенное время и его в кабинете побеспокоили, объявив, что господа советники уже ждут.

На что Мистер президент хотел было обрадовать заждавшихся его советников каким-нибудь неожиданным для их ушей словом, – президент, если и в чём-то был здесь уверен, так это в том, что к его словам прислушиваются все вокруг, – но опять же как всегда с ним в таких случаях случалось, он на полпути к этому неожиданному слову или заявлению, остановился и, проявив незаурядную выдержку и терпение, попросил их войти, вместо того чтобы сказать: «Валяй, заходи». Что с его стороны было более чем благоразумно, а то кто знает, как бы поступила его столь исполнительная служба протокола, которая всё воспринимает буквально.

И не получилось бы так, что стоящие в коридоре советники президента, к полной для себя неожиданности, да к тому же так резко, вначале подкосились в своих ногах в результате их подсечки со стороны столь исполнительных сотрудников службы протокола, а уж затем, после того как они своими носами в постеленный на полу пол уткнулись, то они схваченные за свои ноги кем-то сзади, начали бы елозиться, а кто и пахать по полу носом. На что единственным ответом с их стороны стало бы их яростное чихание с изрядной долей словесного скептицизма.

Ну а так как всё это произошло только в воспалённом фантазией сознании Мистера президента, который всё это удержал в рамках внутренней своей действительности, то господа советники, среди которых даже был советник по национальной безопасности, – а его-то президент почему-то больше всех отличал, собственноручно таская его по ковровому покрытию на полу, да так, что у того нос начал стираться обо всю эту жёсткую поверхность, – совершенно не помышляя о том, какую они избежали опасность для своих носов, и всё благодаря президенту, которому они даже не сказали спасибо, степенно, а кто даже смеет, вальяжно, заходят в президентский кабинет.

Оказавшись же внутри президентского кабинета, все эти господа советники начинают себя вести… Как бы помягче это сказать, чтобы не нарваться с их стороны на обвинение в неуважении. В общем, они все начинают пользоваться моментом своего нахождения в столь для многих притягательном месте. Для чего они на одном месте не стоят, хотя с виду они вроде бы как стоят все в одном месте, что крайне обманчиво, и если обратить на них большее внимание, нежели это делает Мистер президент, все мысли которого вечно заняты делами, – перед его глазами всегда стоит 3D проекция этих дел и планов, – то можно с большой вероятностью обнаружить их отсутствие на своём месте. Где эти господа советники, все вместе и по отдельности, сейчас пребывают не в себе, а они, проследовав вслед за своим ментальным телом, принялись исследовать кабинет Мистера президента на… Да на всё что угодно, что в их любопытную голову взбредёт.

И ладно бы они в первый раз оказались в этом кабинете, – тогда вполне объяснимо это их до крайней степени любопытство, – но они ведь чуть ли не ежедневно трут поверхность этого ковра подошвами своих туфлей, и уж если что-то от их глаз ускользнуло с первой встречи, то после стольких посещений этого кабинета, здесь не осталось ни одного уголка, куда бы они буквально и в своём воображении не заглянули. Но нет, они всё не могут успокоиться и просто постоять на одном месте, и стоит только им оказаться в этом кабинете, перед лицом президента, как они уже пустились в свои путешествия по кабинету.

Где одни имеют просто наглость развалиться на мягких диванчиках стоящих в центре кабинета, напротив президентского рабочего места, другие носят в себе безудержную хамовитость, с которой они пытаются заглянуть за спину Мистера президента, на его стол, ну а самые дерзкие и наглючие, прямиком становятся спиной к Мистеру президенту и, таким образом ставя себя на место президента, начинают, так сказать, смотреть на стоящих напротив него советников и в том числе на самого себя, глазами самого президента. Что, конечно, непозволительная роскошь и своего рода кощунство, которое себе позволяет самый дерзкий и, пожалуй, самый отвязанный советник президента, сэр Рейнджер. Он говорят, иногда себе позволяет и мыслить как президент, оправдывая это тем, что ему так лучше думается и мыслится – такое положение меня в пространстве, позволяет мне как следует, исходя из президентской позиции, – а кто против, пусть посмеет поднять голову или руку, – взвесить все за и против (ясно что брешет – это он так тешит своё самолюбие).

Что же касается Мистера президента, то он, скорей всего, догадывался о том, что творилось в головах всех тех, кто оказывался вот так перед ним в президентском кабинете, – что уж врать самому себе, а он и сам в ту пору, когда не был президентом, когда ему удалось во время экскурсии попасть в этот кабинет, так себя растерянно по всем сторонам чувствовал, – так что он не стал своих советников расстраивать на свой догадливый насчёт них счёт, а сразу приступил к тому самому делу, ради которого они все здесь и собрались. Правда вот только всё сэру Рейнджеру на месте не стоится и неймётся, и его всё время порывает перебить Мистера президента своим недовольным взглядом или же своими нездоровыми вставками кашля между очень важными предложениями президента; а это ещё более нестерпимо.

И понятно, что Мистер президент стал не с прежней уверенностью поглядывать на этого не столь здорового джентльмена, чьи мысли сегодня, пожалуй, также не здоровы, как и его организм. Правда вот так, напрямую, сказать об этом сэру Рейнджеру, он почему-то не смеет, и поэтому вынужден искать обходные пути вокруг этого заражающего воздух своим нездоровьем джентльмена.

– Сэр Рейнджер! – после всех каких только можно вступлений, когда уже последнее терпение иссякло у Мистера президента, при виде всего этого поступательного недовольства на лице сэра Рейнджера, он обратился к этому джентльмену, явно имеющему свой взгляд и позицию на суть рассматриваемого дела. – Я ни в коей мере не хочу умалять ваших достоинств и высоких качеств профессионала своего дела, да и мою память нельзя снимать со счетов, – вон какое в моём распоряжении огромное и беспокойное хозяйство, где одних только советников… по национальной безопасности, по обороне, по планированию, по… и не сосчитать, – но не могли бы вы мне напомнить, в какой области стратегического планирования, вы являетесь моим советником. – Уставившись на сэра Рейнджера, задался этим многозначительным вопросом Мистер президент, от ответа на который, скорей всего и будет зависеть дальнейшая судьба советника сэра Рейнджера.

– Не быть ему больше советником. – В один взгляд на грозу стоящую в глазах Мистера президента, решили про себя прочие советники, не понаслышке знающие, сколь сложна судьба и скоротечна должностная жизнь сегодняшних советников – слишком скор на расправу нынешний президент, считающий, что советник не человек и не имеет права на ошибку, особенно на стратегическую. А стратегия между прочим, сложно просчитывается, и есть огромная вероятность того, что может случится такой непредвиденный случай, что даже запасной план «Б» никак не поможет.

Но ладно все эти упущения и ошибки, которые кого-то низводят в полотёры или в охрану, а кого-то наоборот приближают к президенту в качестве советника, но вот что насоветовали такого президенту являющиеся украшением своей профессии, советники первой министерской степени, пан Паника и Капута, которых уже никто из присутствующих здесь в кабинете советников не помнил, то это так и осталось предметом для догадок.

– Говорят, что мистер Капута, за свою излишнюю самонадеянность поплатился. Неверно предсказал результат аукциона и как итог, вместе со стулом президента потерял своё место советника. – Баш на баш делился своей секретной информацией с советником по обороне, Маузером, советник по национальной безопасности, Болтан.

– А куда всё-таки президентский стул подевался? – задумчиво вопросил атмосферу воздуха вокруг себя Маузер.

– Мне бы тоже хотелось об этом знать. – Пронзительно глядя на Маузера, сказал Болтан, вроде как убедившись в том, что Маузер тут ни причём. А вот кто причём, ему бы хотелось непременно узнать. – Ведь от этого зависит национальная безопасность. И кто теперь знает, кто там сидит на президентском стуле. – Наливался бешенством Болтан, стоило ему только представить чужеродный зад на этом святилище демократии.

– Ну а что слышно о пане Панике? – после небольшого умственного замешательства, спросил своего собеседника Болтан. На что советник Маузер мог бы много чего рассказать об этом шумном господине, от которого всегда столько шума исходит, – что поделать, когда у него такая природа советов, – но Болтан, как понял Маузер, спрашивал его не о том, что с собой несёт пан Паника, а то, что послужило вынесу пана Паника из информационного пространства президента.

– Я бы не спешил с такими выводами, – со своей стороны, не менее многозначительно сказал Маузер, – ещё нет должных оснований и прямых свидетельств факту его отстранённости от дел. – И неуравновешенный в своём нервном запале ответ выразительности лица Болтана, убедительно дал понять Маузеру, что его дальний посыл был отлично понят Болтаном, который хотел было ещё добавить: «А как-то можно посодействовать тому, что решение об отстранении этого пана с глаз долой, было принято?», – но посчитав это лишним, промолчал.

Что же касается самого сэра Рейнджера, вдруг оказавшегося в такой незавидной для себя ситуации, где он в первые за свою долгую карьеру оказался на переднем крае атаки взглядов президента и всех своих «доброжелателей» вокруг, – где каждый из них, так и норовил, если не укусить, так сглазить сэра Рейнджера (а ещё себя верующими считают и даже в одно духовное заведение все ходят вместе, тогда как они, будучи суеверными, все вместе три раза плюют в одну сторону, через плечо), – то он, конечно, был наслышан о постигшем несчастье мистера Капуту – его отстранение от дел и преследование за коррупцию по закону, пока не отыщется вдруг утерянный президентский стул – и незавидной участи пана Паника – его информационного забвение – и само собой заволновался, желая миновать для себя этой участи.

Для чего ему собственно многого не нужно сделать, а надо всего лишь только предать забвению все свои высоконравственные принципы, которыми он руководствовался всю свою сознательную жизнь, и поступить не как ему подсказывает совесть, а так как на этом настаивает его благоразумие. – В общем, как всегда. – Резюмировал свои размышления сэр Рейнджер, крайне удивленный тем, куда это его так эпично занесло.

И сэр Рейнджер не стал медлить с ответом, – он отлично знал, как отмерять данное ему время, – и он, выразив на лице простодушие, что в данном случае отвечало моменту, дал хоть и краткий, но полный ответ на поставленный президентом вопрос.

– Я, Мистер президент, – высокопарным тембром голоса обозначив президента, обратился к нему сэр Рейнджер, – самый неприхотливый и лучший ваш советник. А что касается области моего применения, то всё от вас зависит. Куда пошлёте, туда я и полечу. – В один свой и не придраться ответ, сэр Рейнджер срезал с лиц стоящих рядом с ним советников все их злорадствующие ухмылки, погрузив их в мрак несбывшихся надежд.

– И как это вам, сэр Рейнджер, всегда так удаётся дать именно тот ответ, который я от вас ожидал услышать. – Просветлев лицом, сказал Мистер президент. И не успел сэр Рейнджер дать свой ответ на это заявление президента: «Я всё же иногда зарываюсь и ставлю себя на ваше место», – как его собратья советники, уже нашли для этого своё подходящее объяснение: «Подхалим и лизоблюд, каких свет не видывал».

Но Мистеру президенту видней, какой ответ принимать в расчёт и за правду. Так он отдаёт должное находчивости сэра Рейнджера и заодно отдаёт должное завистливому поведению всех остальных советников, где первого он к себе приближает, оставив здесь в кабинете, а всех остальных, в виду того, что всё вроде бы как обговорено и оговорено, просит удалиться исполнять его поручения – конечно лишь после того, как были улажены все формальности и соблюдены условности, и при этом это всё было так умело проделано президентом, чтобы никто из других советников, не смог подумать и догадаться, что ими пренебрегают, отдавая предпочтение сэру Рейнджеру.

Так в самый последний момент, когда вслед за всеми советниками и другими исполнительными лицами, к двери направился и сэр Рейнджер, всегда так умело пользующийся своей возрастной немощностью, – он всегда на один или на два шага оставался позади своих конкурентов, но только в физическом плане, а так это положение ему позволяет зайти с тыла, то есть со спины, к своим конкурентам, которым становится беззащитно тошно от такой своей открытости перед этим опасным сэром Рейнджером, да и лишние секунды его нахождения в кабинете президента, тоже не нужно списывать со счетов, – как вдруг к полной неожиданности всех этих спин советников, обращённых этой своей лицевой стороной к президенту, чьи уши всегда настроены на хороший слух, звучит обращение президента к сэру Рейнджеру.

– А вас, сэр Рейнджер, я попросил бы остаться. – Звучит голос Мистера президента, заставивший все эти выходящие из его кабинета спины вздрогнуть, затем на долю мгновения замереть в одном положении, а уж после всего этого, в негодовании на этого хитреца сэра Рейнджера, передёрнуться всей своей спинной мускулатурой и, выйдя за порог кабинета в общий коридор, там вдруг вспомнить, что вроде бы как они все вместе и каждый по отдельности, что-то сверхважное прямо тут и забыли. Правда при этом они почему-то прибегают к помощи не к своей памяти, а что удивительно, к своему слуху – так напряжённо выглядят все их вытянутые в сторону президентского кабинета лица. Что между тем и ими тоже замечается, и они, дабы не прослыть зависимыми от внешних обстоятельств, чересчур любопытными людьми, заводят между собой для всех многозначащий, совсем пустой разговор о сэре Рейнджере, который опять всех перехитрил и сумел добиться от президента того, что им так и не удаётся сделать – разговора один на один.

– Надо срочно что-то менять в своём имидже. – Покручивая свой длинный ус, решительно про себя подумал советник по нацбезопасности Болтан. – Попробовать прикинуться немощным и убогим, как сэр Рейнджер. – Поглядывая на советника Маузера, разглагольствующего о том, что бывают же такие беспросветно бессовестные люди, перед которыми двери закрываешь, а они всё равно лезут в окно, рассудил про себя Болтан, вдруг ослабив свой контроль над одной из своих ног. И как результат такого разгильдяйства, он вдруг, перекосившись на одну сторону, осел под себя на величину оседания расслабившейся ноги. После чего Болтан мысленно окинул себя взглядом и пришёл к неутешительному для себя выводу – эта его убогость приведёт только к одним опасным перекосам во мнениях и взглядах на него. В чём он тут же убедился, заметив, как начали на него вслед за умолкшим Маузером коситься и остальные советники. И им даже ничего не пришлось говорить, Болтан всё по их лицам, выражающим, то ли испуг, то ли недоумение, понял – они по своему, кто на что презрительно горазд, оценили эту его, по мнению их лиц, демонстрацию своего интеллекта.

– Он что этим хочет всем нам показать? – воззрившись косыми взглядами на Болтана, вопросили себя все эти советники.

– А всё просто, он хочет себя нам противопоставить или же показать нам, какие мы все убогие против него. – Всем своим нутром прямо-таки чувствует, а может даже и испытывает на себе эту занятую Болтаном противопозицию, советник по внешним сношениям, Аллилуйя Пиз. И возможно, что этот Пиз передёргивает или сгущает краски – все знают, что этот Пиз испытывает большую склонность к обобщениям и нагнетанию тревожной обстановки – но что-то всем этим советникам внутри себя подсказывает (скорей всего их внутренний советчик, внутренний голос, сущий эгоист из эгоистов), что на этот раз этот паникёр Пиз прав. И этот, всегда вызывающий подозрение Болтан, определённо, что такое в пику им всем замыслил.

– Хочет выше головы прыгнуть. – За себя и за всех решил Маузер, с высоты своего, выше всех здесь стоящих роста, посмотрев на самого низкорослого из всех советников президента, Болтана. – А ещё говорят, что это мне мой рост не даёт покоя. – Придавливая к полу Болтана своим тяжеловесным взглядом, рассудил про себя Маузер. – Когда на самом деле, как раз маленький рост и не даёт своим обладателям, ни покоя, ни выдержки, отчего они уже в свою очередь, не дают спокойно жить всем остальным. Они, таким образом, так сказать, компенсируют этот свой, как им кажется, недостаток. А ведь они даже не подумали о том, какой в этом есть огромный достаток и преимущество по сравнению с нами высокорослыми людьми, так и норовящими зацепить головой всё, что ни свисает с потолка. Да и ткани на одежду им приходится кратно меньше тратить. А что уж говорить о том, что они могут пролезть туда, куда нам и думать не приходится. – А вот последняя мысль Маузера, навела его на достаточно дальновидную и чуть-чуть авантюрную мысль. – Этот проныра Болтан, и всё благодаря своей неуёмной энергии и мелкому росту, не спроста так себя неожиданно повёл – он, наверняка, что-то знает, или по крайней мере осознаёт.

– И если умело воспользоваться этим его мелким преимуществом, то можно незаметно для всех, первым узнать, о чём шепчутся в закрытых от посторонних ушей кабинетах высокопоставленных чиновников. – Соизмеримо со своими мыслями, оценивая перспективы будущего сотрудничества с Болтаном и, заодно анализируя его имеющуюся в наличие физическую данность, посмотрел на Болтана Маузер, в тоже время сопоставляя наличные возможности Болтана и стенного шкафа в кабинете президента.

– Мне, кажется, что если сильно постараться и поднапрячься, то влезет. – Продолжая смотреть на Болтана, сделал вывод Маузер, скептически относящийся к современным техническим средствам слежки, которые за раз пеленгуются в этом месте, перенасыщенном секретами и техническими средствами локации и перехвата всех этих технических приспособлений. – А раз ничего нельзя сделать на техническом уровне, то нет лучше средства, как обратиться к дедовским методам. – В минуты творческого кризиса – это когда источники поступления информации были, сухо сказать, неинформативны и скупы на новости, размышлял про себя Маузер. – Ну, а оттуда можно узнать такое! – Маузеру даже стало плохо из-за нехватки кислорода, как следствия его представления того, отчего просто дух захватывает – вот его у него и захватило.

– Остаётся одна мелочь. – Более чем внимательно посмотрев на Болтана, подумал Маузер. – Заручиться согласием Болтана. – И только Маузер подумал об этом, как Болтан, как будто всё это почувствовал и со своей стороны внял его взгляду. – Никуда не денется. – Сжав руки в кулаки, придав грозной решимости своему взгляду, Маузер краем взгляда коснулся своих кулаков и через эту призму перенаправил своё убеждение, этот полёт мысли, в сторону ничего пока непонимающего Болтана. – Убежду… – решительно про себя заявил Маузер и тут же столь же решительно запнулся за эти свои убеждения. – Тьфу. Убедю. Нет, не то. – Поморщился Маузер, на интуитивном уровне почувствовав, что он лексически не столь убедителен, как должен быть.