Когда замирает время

– Слушай, Катя, – нетерпеливо перебила Вера подругу, – ты, я знаю, у нас художница, а вы художники – народ особенный. Вам все вокруг видится немного по-другому, я это тоже понимаю… но ты что лекцию мне сейчас готова прочитать? Давай, говори уже проще, что ты конкретно видела?

– Вера, я тебе скажу, как есть. Я хорошо запомнила его лицо до отпевания и сравниваю с тем, что увидела потом…

– И что, Катюня, ты все-таки видела?

– Во-первых, выражение лица покойного. До отпевания, я заметила, оно было какое-то сердитое. А во-вторых, это уже мелкие детали: сжатые губы, резко выраженные морщины и складки лица, заостренные в целом черты лица, и общее впечатление какое-то неприятное, отталкивающее. Такое выражение лица бывает, когда человек в обиде на всех…

– Ну, ты даешь, Катька! – с восхищением в голосе воскликнула Вера, – и что? Потом-то это как изменилось?

– Да конечно! Совсем другое выражение лица! Как будто положили в гроб другого человека. Значит, смотри: сердитость куда-то исчезла, разгладились все черты лица, исчезла их напряженность, губы покойника чуть разжались и их уголки двинулись вверх… – а это уже улыбка! И еще – лицо его стало такое спокойное и мирное, словно он простил всех, на кого был в обиде…

– Да… дела! – сказала Вера. И это было последнее, что удалось Семке услышать из разговора подруг, ожидавших своей очереди в раздевалку храма.

Еще до того, как Семен стал свидетелем этой необычной беседы, он подметил, как меняются иногда выражения лиц покойников после отпевания. Что касается живых людей, то с этим было все довольно понятно: человеку свойственно меняться с течением времени. Хотя нередко случается, что в результате сильного воздействия внешних обстоятельств такие перемены происходят много быстрее. Здесь же перемена происходила уже после смерти, вопреки всем законам природы: мертвое тело должно было оставаться неизменным и неподвижным, и это никак не укладывалось у Семки в голове. Он раньше ни за что не поверил бы в такое, случись ему это от кого-либо услышать, однако он сам был тому свидетелем, и как выяснилось, далеко не единственным.

Следующий день после того отпевания, когда он невольно услышал разговор женщин, был воскресный. Батюшка в числе прочих священников служил Литургию, и как обычно, отпустив людей, направился с ними в трапезную. Они расположились за центральным столом, согласно установившейся традиции. По центру обычно восседал настоятель храма, и лишь когда на приход приезжал с визитом правящий архиерей, это место уступалось ему. Настоятелем храма был известный нам отец Георгий. Он занимал эту должность уже более 15 лет и за это время воспитал и научил нескольких молодых батюшек. Один из них, отец Арсений сейчас находился здесь за столом. Семен в числе других служащих храма расположился за соседним столом. За трапезой батюшки часто обсуждали новости Церкви и текущие приходские вопросы, и Семен охотно слушал батюшек, желая извлечь для себя что-либо важное. За чаем они начали неторопливый разговор. Тему открыл тот самый молодой отец Арсений. Поводом для нее стала сегодняшняя проповедь батюшки, в которой он говорил о христианском долге, о необходимости участия каждого из прихожан в вопросах содержания храма, о добровольных пожертвованиях и церковной «десятине». Разговор случился непростой, ибо тема была давно назревшая, и как говорится, «с перчиком», отчего некоторые из батюшек, разгорячившись не в меру, допускали резкие высказывания и нелестные выражения в адрес современных «охлажденных» православных. Священники вспоминали, как они недавно подводили итоги, разбирая опросные листы, которые было предложено заполнить всем прихожанам церкви. Опрос проводился по инициативе священноначалия Церкви, и темой его являлась, как раз, «церковная десятина». Целью такого опроса, очевидно, было желание понять, что думают об этом рядовые прихожане, их отношение к церковной десятине, каковы их возможности регулярно совершать такое пожертвование? Многие из присутствующих батюшек участвовали в разборе этих листов и хорошо помнили итоговый результат. Опросников, в которых человек соглашался платить десятину, было крайне мало. Еще меньше было листков, в которых значилось: «я уже плачу десятину в пользу Церкви и намерен продолжать это и в дальнейшем». Опросников с подобным содержанием насчитывалось крайне мало – буквально единицы. В числе причин, объясняющих отсутствие возможности платить десятину, люди главным образом указывали свое материальное неблагополучие: «я пенсионер (инвалид, студент, домохозяйка и прочее) пенсия небольшая, едва хватает заплатить за квартиру и лекарства, приходится экономить на покупке продуктов». А еще люди писали: «Хотел бы помогать Церкви, но не деньгами, – нет возможности. Могу прийти и сделать что-нибудь в храме своими руками». И действительно, иногда приходили и предлагали помощь, хотя финансовые потребности храма от этого не становились меньше. Продолжая свой диспут, батюшки вспоминали события ближних и дальних исторических времен, как решался тогда подобный вопрос и, сравнивая ту ситуацию с нынешней, говорили о ней довольно резко. Батюшка внимательно слушал всех присутствующих и под конец, когда все желающие высказались, решительно заявил:

– Ну что ж, дорогие отцы, мне понятна ваша озабоченность, и я вполне разделяю ее. Нам всем не безразлично, что происходит сейчас в Церкви и в мире. Понимаю ваше желание видеть наши храмы в дорогом убранстве и благополучии, а собратий наших, не имеющих нужды. Все это, безусловно, хорошо, и мы не только заявляем о своем желании, но и в молитвенном делании призываем благодать Господню на «богохранимую страну нашу, власти и воинство ея». Мы просим Господа сохранить нас «во всяком благочестии и чистоте», а потому позвольте напомнить вам, что Церковь никогда не была отделена от народа, а всегда была с ним, служила ему и разделяла его судьбу. И вы это хорошо знаете не хуже меня. Отчего же, «други мои», в вас проскальзывает осудительный тон в отношении многострадальных граждан наших, на судьбу которых выпало не мало бед и страданий? Да и сейчас нашим людям нелегко. Сколько, по-вашему, получает обычный рядовой пенсионер? Вы вот, отец Виталий, – батюшка обратился в сторону сидящего по правую руку довольно молодого грузного священника, – вы говорите, что можно бы умерить свои расходы: «поменьше молока, колбасы и больше постных продуктов», чтобы оставалось на «десятину»… а вот скажите нам: сколько стоит ваша квартира, что недавно купили?

– При чем здесь это?

– А все-таки?

– Ну, четыре миллиона…

– Вот видите. Десятина с этой суммы будет четыреста тысяч. Вы, я полагаю, уже принесли ее в храм?

– Ничего не принес…. Как я мог это сделать, я же ее в кредит ее покупал!

– А вот давайте разберемся с этим, – предложил отец Георгий.

– Вы, отец Виталий, должно быть, посчитали сумму переплаты, что с вас возьмут бандиты… простите, банкиры за кредит, так?

– Да, конечно. Миллион с чем-то. Мне повезло, я успел под хороший процент еще взять…

– Получается, дорогой отец, вас не смущает, что отдаете «миллион с чем-то» церковных денег людям, которые их получат от вас, даже не ударив палец о палец!

– Почему же церковные? Это мои деньги, честно заработанные!

– А вы, простите, где их заработали? На заводе или, может, на шахте?

– Что за вопрос, отец Георгий? Здесь, в церкви…

– Ну, так тогда вам должно быть ведомо, что нашего с вами здесь нет ничего. Понимаете? Ни-че-го! – очень твердо произнес батюшка.

– Постойте, – возразил ему отец Виталий, – А как же тогда называть то, что мы регулярно получаем в кассе храма? Что это, как ни зарплата?

– Отчасти вы правы, отец Виталий. Как это не назови, – все равно, это конечно, деньги. Но мы-то с вами должны различать, поскольку мы служители божии, и нам дано разумение не только из книг, но и свыше. Все мы здесь прошли через таинство священства, а это дает как особое знание, так и особую ответственность. Помните «тридцать сребренников» Иуды, полученные им за предательство Христа, и что стало с ними впоследствии?

– Да, конечно. Перед тем как удавиться, Иуда возвратил их членам синедриона, а они купили на них землю для погребения бездомных бродяг.

– Вот именно! Даже эти окаянные грешники, погубившие Иисуса, не смогли вернуть эти деньги обратно в церковную кассу. Они понимали: на них – кровь человеческая и потому постарались хоть как-то отмыть ее добрым поступком. Как сказали бы сейчас: совершили благотворительный акт. Надеюсь, что сейчас вы уже понимаете, что получаемое нами время от времени в кассе храма, никак нельзя называть зарплатой? Поскольку здесь имеются и «две лепты вдовицы», что та дала Богу. И эта ее жертва, как вы помните, оказалась Ему приятней многих тысячных вложений богачей, ибо они от избытка своего давали на храм, она же отдала последнее – «все свое пропитание». Вы, наверное, никогда не видели, как наши бабушки, стоя у кассы, трясущимися руками выгребают из кошелечков последние монетки, чтобы купить одну единственную свечку? Я вот видел, и советую вам: ступайте, посмотрите, и возможно, кое-то поймете. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу подобное. Скажу честно: иногда тянет желание подойти и дать денежку….

Однажды произошел такой случай: я подошел и предложил одной плохо одетой женщине помощь, а я тогда еще не был в сане. Знаете, она с благодарностью посмотрела на меня и сказала:

– Сынок, спасибо тебе за доброту твою, но ты бы не портил меня грешницу лишними деньгами. У меня вот на свечку есть да и ладно! А сколько мне нужно, мне Бог дает. А все что сверх того – во вред только будет. Ты, если подать хочешь, сюда вот, в ящичек лучше положи, – на храм, и будет тебе польза.

– Вот как бывает, отцы, – сказал отец Георгий. – Я сейчас прежде хорошенько подумаю, прежде чем предложить человеку помощь…. Нет! Я не говорю, что нельзя давать милостыню, ибо Господь нас к этому призывает: «блаженны милостивые…», однако и здесь надо иметь разумение и рассуждение. Определенно, эта старая женщина была во многом права. Мы утратили веру и уже не надеемся на Господа, который говорил своим ученикам: «не беспокойтесь и не говорите: «Что будем есть, что пить, во что одеваться?» (Мф. 6:31), ибо Он хотел, чтобы мы всегда и во всем полагались на Него. Помните, Он приводил еще в пример птиц небесных, «которые не жнут, не сеют, не собирают в житницы», а Бог, тем не менее, заботится и питает их. Меня поражает порой вера простых людей, которые не изучали богословских наук, как многие из нас, но оказывается, что они ближе к истинной вере и лучше понимают ее суть. Она вполне справедливо заметила: «сколько мне нужно, мне Бог дает». Действительно это так: меньше необходимого Господь дать не может, а больше, не всегда идет человеку на пользу. Как было бы хорошо, чтобы это понимали люди!

Батюшка ненадолго замолчал, но что-то вспомнил и продолжал:

– Вот, к слову, расскажу еще один случай: помню, работал тогда простым слесарем в автомастерской. Я ездил автобусом на работу и сходил на одной и той же остановке, возле которой частенько наблюдал старенькую бабушку, просящую милостыню. Когда в кармане оказывалась мелочь, я с удовольствием клал ей в баночку. Мне нравилось подавать милостыню, поскольку уже посещал храм, и мне думалось, что я кое в чем разбираюсь. Однажды, во время обеда я забежал перекусить в маленький кафетерий, находящийся неподалеку от этого места. Расположившись за столиком, мне было хорошо видно все вокруг. И вот заходит та самая бабушка, и уверенно направляется к прилавку. Она по-свойски, как со своей подругой, поздоровалась с продавщицей и с небрежной деловитостью бросила: «Давай, Семеновна, принимай!» – и вывалила на прилавок груду мелочи из карманов и той самой жестяной баночки. У меня стало как-то не совсем приятно на душе от увиденного, но я решил, что ничего особенного не происходит: человеку просто необходимо поменять мелочь на купюры. Продавщица стала быстро пересчитывать мелочь, выбирая монеты, покрупней достоинством. Когда на прилавке оставалась еще довольно большая кучка монет, бабушка махнула над ней ручкой и небрежно бросила: «Ну, все, Семеновна, а это себе забирай!» Продавщица кивком головы поблагодарила, и подала бабушке несколько купюр. Бабуля аккуратно убрала крупные деньги в бумажник и направилась в сторону остановки.

– И как, отец Георгий, – спросил кто-то из отцов, – подавали вы ей после того случая?

– Конечно, подавал. Я тогда думал да и сейчас тоже: кто я такой, чтобы судить человека? Ведь очень часто все оказывается совсем не так, как нам видится.

Трапеза закончилась, и отцы уже допивали чай. Сотрудники, закончив обед, разошлись по своим делам.

– И все-таки, отец Георгий, – подал голос отец Виталий, – Хотелось бы знать: как бы вы обозначили это наше денежное довольствие?

– Денежное довольствие? – задумчиво произнес батюшка, – такое выражение скорее подходит к военнослужащим. Для военных это основное средство их материального обеспечения и стимулирования выполнения служебных обязанностей. Вполне возможно, что оно вошло в обиход из Евангелия. Помните, когда к Иоанну Крестителю приходили воины и спрашивали его: «А нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». (Лк. 3: 11) Смысл слова «довольствие» как раз и призывает довольствоваться, то есть удовлетворяться тем, что дали. Иначе говоря, – обходиться без излишков. Кстати, это вам ничего не напоминает? – батюшка с чуть заметной хитринкой улыбнулся, посмотрев на собеседников. Однако понимая, что разговор затягивается, сказал:

– Ну, хорошо, друзья, давайте уже не будем уходить в сторону и перейдем непосредственно к теме. Так вот, я бы назвал наше с вами денежное содержание словом «мзда». И может сейчас кое-кто из вас мысленно притянул к этому слову грех «мздоимения», «мздоимства», что ничего не имеет общего с тем, что мы получаем вполне законно, ибо «Трудящийся достоин пропитания» (Мф. 10: 10). Мздоимство возникает, когда человек получает неправедную мзду вследствие вымогательства или не заслуженности ее. Все, конечно, слышали выражение: «грязные деньги». И грязные они, конечно, не от того, что их уронили в грязь, а от того, что, так или иначе, стали причастны к худым делам человека. Те же «тридцать сребренников», о которых недавно говорили, – грязные деньги. И не случайно члены синедриона постарались поскорей от них избавиться. Деньги становятся «грязными», если украдены или отобраны у законного владельца, стали участниками обмана или аферы, были получены в результате обмана или аферы, были получены в результате подкупа или взятки, а также других противозаконных дел. Однако здесь имеется в виду не закон человеческий, поскольку с этим-то как раз может быть и «все в порядке», но Закон божий. Грязные деньги никогда не приносят человеку пользы и не делают его счастливым. И, как мы видим, это понимали даже в древности, но сейчас – не всегда. Людям в современном обществе даже порой в голову не придет, что деньги-то всегда разные. Вот наша с вами церковная мзда – это чистые деньги. Они остаются чистыми, пока используются на благие и естественные нужды. Например, содержание семьи, благотворительную помощь, строительство жилья и другие цели, не противоречащие божьему закону. Такие деньги исполнены благодати божьей, приносят пользу и радость, преумножают благополучие их владельца. Совсем другая картина, когда деньги «нечистые». Они приносят человеку много беды и горя. Подобно тому, как на всякие нечистоты слетаются мухи, так и порожденные грехами людей грязные деньги, притягивают к себе множество бесов, а уж от них-то добра ждать не приходится. И уж нам, служителям божьим, следовало бы, внимательней относится к тому, в чьи руки попадает наша церковная денежка, очищенная благородными трудами и молитвой; успеет ли она поработать на добро или будет тут же перемолота жерновами зла. Вот что нужно всегда иметь в виду. И давайте уже на сегодня закончим».

* * *

Поговорив, отцы стали расходится из трапезной. Семка слышал весь этот разговор, тема которого весьма поразила его и изменила прежние представления. Однако, как ему показалось, осталось много из того, что требовало прояснения, во всяком случае, для него. В тот раз он не стал донимать батюшку расспросами, понимая, что отец Георгий и без того устал после службы. Через пару дней, согласно установленной череде служения, они должны были снова увидеться в церкви, и Семен решил, что тогда и спросит батюшку.

Болезнь понемногу отступала, и головная боль все реже проявляла себя, чему особенно радовалась мама. Его домашние к этому времени, утратив изрядную часть тревожных воспоминаний, стали все чаще возвращаться к вопросу о дальнейшей судьбе сына. Они наблюдали явное улучшение состояния его здоровья, и отец, который расценивал его нынешнее служение в церкви подобно пребыванию в реабилитационном центре, стал поговаривать о необходимости «заняться делом». Поначалу отец выражал лишь беспокойство, что Семен, проводя много времени в церкви, мало бывает на свежем воздухе, что имелось в списке рекомендаций лечащего врача. Кроме того отца беспокоил крайне «бестолковый», как он говорил, и неравномерный режим работы сына. Его тревожило, что все это может вновь спровоцировать болезнь. Хотя в тот же самый момент он заявлял, что наверно уже пора возвращаться к прежней жизни, а для этого, первым делом, следовало Семену оставить «несерьезную» работу в церкви. Отец поговаривал, что «приложит все свои усилия», чтобы сына зачислили в университет. Мама Семки слышала все эти разговоры отца и лишь из солидарности соглашалась с ним. В душе она непреложно оставалась на стороне сына, понимая, что все позитивные изменения, что случились с ним, появились благодаря его службе в церкви. Впрочем, в присутствии Семки отец этих разговоров старался не заводить, но некоторые нейтральные темы все же поднимал. Особенно часто папа вытаскивал из памяти события своей студенческой поры, вспоминая, как они в кампании друзей весело проводили время: катались на коньках и лыжах, ходили в турпоходы и танцевали на дискотеках. Мама не всегда присутствовала при этом, и тогда отец позволял себе некоторые «вольные» подробности, пересказывая Семке свой начальный опыт общения с девушками. Но это, как казалось отцу, совершенно его не интересовало, отчего отец временами «заводился», и уже не стесняясь присутствия матери, выговаривал Семке такое, что должно было задеть его мужское самолюбие. Семка старался всячески отшучиваться при этом, подогревая тщеславный помысел отца: видеть сына большим и важным человеком, которым можно было бы впоследствии гордиться. Он говорил при этом, что «девушки никуда не уйдут», а вот завершить свое образование, – вопрос куда более важный! Отец от такой Семкиной позиции сразу становился добрей, и часто выражал ему свою поддержку методом финансового стимулирования. Сема не отказывался от денег и почти всегда использовал их на благотворительность. Для этой цели в храме у него были заранее заготовлены пакеты с небольшим набором продуктов, которые он при удобном случае вручал под видом помощи от некоего благотворительного фонда. Он приучал себя к наблюдательности в отношении людей, приходящих в храм, и уже довольно точно, мог определить: нуждается человек в средствах или нет. Он старался сделать это незаметно и обычно догонял и вручал пакет человеку, уже покидающему церковь. Особенно остро Семка переживал, когда замечал одиноких престарелых людей. И здесь не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять, что человек бедствует. И вообще, Сема очень жалел стариков, понимая их беспомощность перед миром, который с каждым годом не становился добрей, но наоборот: выискивал слабых и немощных, чтобы поживиться за их счет. А потому, тот последний разговор в трапезной глубоко запал ему в душу, и Семке очень хотелось бы прояснить для себя некоторые моменты, затронутые в нем.

Через два дня, как он и предполагал, они с отцом Георгием снова служили вместе. По окончании Литургии они направились в трапезную, у Семки уже был готов вопрос. Батюшка уже ждал, что любопытный юноша будет его сейчас донимать расспросами. Они молча пообедали, и когда чай уже был на столе, отец Георгий многозначительно взглянул на Семку и спросил:

– Ну что тебя беспокоит, Семен?

– Да вот вы недавно говорили про церковную десятину…

– Говорили, да, и что ты конкретно хотел бы уточнить?

– Многие считают, раз это «ветхозаветная заповедь», то есть древняя, устаревшая, – и она уже не актуальна. Тем более, и отец Виталий явно против нее, да и другие, как я понял, тоже – совсем не намерены ее платить. Но вы дали понять отцу Виталию, что он не прав… так, как же это все понимать?

– А ты молодец, Семен! – сказал отец Георгий, – начинаешь задавать все более сложные вопросы. Я скажу так: ты далеко не единственный, кого беспокоит эта тема. Вопрос довольно сложный и является неким камнем преткновения для многих христиан до сих пор. Здесь трудно ответить однозначно. Если сказать, что отец Виталий прав, в этом не будет ошибки. С другой стороны, не очень-то и прав. Что касается личного мнения отца Виталия, впрочем, как и моего, то наши мнения в данном случае ничего не стоят для понимания Истины. Во-первых, мнение одного или нескольких человек еще ничего не определяет. Не случайно решение важнейших для Церкви вопросов, начиная с IV века нашей эры, стали выносить на рассмотрение церковного собрания – Соборов, где коллективным разумом при содействии Святого Духа находили верное решение. Потому и Церковь нашу называют соборной и апостольской. Апостольской еще потому, что начало ей положили святые апостолы. Закон о церковной десятине входил в свод законов (заповедей), данных иудейскому народу через пророка Моисея в значительно более ранние времена, задолго до рождества Христова. На протяжении веков Закон этот действовал и соблюдался. Сам Господь был ревностным исполнителем Закона. До момента Его выхода с проповедью Евангелия мы нигде не встречаем и намека, на нарушение Им какой-либо из этих ветхозаветных заповедей! Более того, Сам Господь говорит: «Не думайте, что Я пришёл нарушить закон или пророков: не нарушить пришёл Я, но исполнить» (Мф. 5:17). И выходит, что Господь призывает своим примером к исполнению Закона. Вспомним, что Господь был обрезан и принесен в храм в полном соответствии с Законом. Однако после своего выхода на проповедь Евангелия, его отношение к Закону меняется. Мы видим многочисленные чудеса и исцеления, которые Он в назидание иудеем творил в день субботний, который был законным днем покоя.

Сам Господь говорил, что «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2:27–28) Исцеляя людей в субботу, он формально нарушал Закон, и многократно получал упреки от иудеев. Но не нарушение Закона было Его целью, Господь лишь хотел показать, что имеющий власть творить все эти чудеса, то есть действовать вопреки естественным законам природы, имеет власть и менять закон, данный людям. Здесь во всем прослеживается удивительная последовательность действий Христа. Мы не видим ничего, что так или иначе навредило бы людям, наоборот, все Его дела исполнены милости и направлены к спасению падшего человечества! Мы должны понимать: пришествие Христа коренным образом изменило отношения человека с Богом. Новый Завет – это новый закон, данный людям – Закон Любви и благодати. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга», – так сказано в Евангелие от Иоанна. Все четыре Евангелия приводят к его заключительной и высшей точке – жертве Христовой, которая и разделила эти два завета, упразднив прежний закон и высвободив нас из рабства греха и смерти. "Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего" (Ин. 15:14). Принимая новый Завет, мы принимаем и Христа, и наоборот, кто решает соблюдать какую-то часть закона Моисеева, становится «обязанным соблюсти весь закон» (Гал. 5:3). Десятина является «частью того закона – закона Моисеева» (Евр 7:5), поэтому те, кто решает давать десятину сегодня, должны также соблюдать и другие положения Закона: о субботах, о жертвоприношениях, обрезании – то есть продолжает оставаться рабом Ветхого Закона, «но ведь Христос освободил нас» (Гал 5:1). Таким людям апостол Павел говорил: «Нет вам пользы от Христа» (Гал. 5:2), и добавляет: вы «отделились от Христа, отпали от благодати» (Гал. 5:4)

– Так что, батюшка? Получается, что десятину давать не нужно, и отец Виталий прав?

– Не совсем. Ты, надеюсь, понимаешь, что на содержание церкви нужны деньги. Сегодня христианам предлагается давать столько, сколько они в состоянии дать или пожертвовать (1 Кор 16:1–2). Христиане должны «выделять средства, не из-за необходимости, но по доброй воле» (2 Кор. 9:6–7). Мы сами должны определять, сколько можем выделить на пожертвование для нужд церкви. Любовь нашего сердца поможет нам действовать согласно истине и законам Бога. Поэтому «десятины» в ее чистом виде быть не должно. Но это вполне может быть и пятая часть, и двадцатая, и пятидесятая часть, или даже половина – все зависит от воли самого человека. А потому само понятие «десятина» должно понимать, как необходимость исполнения наших обязанностей по содержанию церкви, но не «буквально».