скачать книгу бесплатно
– Какое тебе дело до этого люда? Они добра все равно не понимают, да и на всех денег нет. Одному дашь – другой обидится.
– Ведь это грех! На чужом горе благодать строим?
– Ныне это называется предпринимательством.
– Не нужно мне это, – на стол полетела пачка денег, – лучше жить бедно, но не грязно… Скажи Албасту, чтобы прекратил эту подлость, а то я сама властям пожалуюсь.
– Каким властям? – усмехнулся Домба-Хаджи. – Ведь он ныне сам власть! К тому же – суверенная!
– Ах, вот для чего суверенитет нам нужен! – как в былые годы подбоченилась Алпату.
Зная, что данная поза – предвестник бури, муж засобирался в ванную, готовясь ко сну.
– Ты, старый черт! – вдогонку крикнула Алпату. – Ты хоть огороди сыновей от неверного пути, подскажи им! Ведь это к добру не приведет.
– Как не приведет! А это что? – и он поманил ее, как конфеткой, брошенной ею же пачкой. – Что, хочешь – верну? Еще не жалеешь? Ничего, к утру передумаешь, и учти, только половину получишь за свои происки… Больше меня не тревожь, сегодня великий день! Я, как гражданин суверенной республики, свободен! Я впервые в жизни ощутил эту независимость, это счастье! Впредь я независим, я свободен, больше я не подневольный, я счастлив!
– Хм, дурень! Размечтался, – проворчала вслед Алпату, но муж из виду исчез, и ее дальнейшие рассуждения были в пустоту: – Декларациями свободу не получают. Для свободы дух нужен, честность нужна, порядок и справедливость.
* * *
В час, когда возбужденный суверенитетом Домба-Хаджи усиленным внушением нагонял на себя сонливую истому, его старший сын устраивал первый прием на «родовом» наделе в Ники-Хита.
На огороженном участке ударными темпами возвели легкие летние постройки, со всеми причиндалами светского пикника. Прямо под буком веранда из резного дерева, здесь же мангал, оборудованная терраса, окаймленная вечнозелеными кустарниками и разноликими цветами; от террасы – аллея, прямо к реке, вдоль нее – скамейки, фонари – словом, все как в красивых фильмах или в городских парках советского застоя. Только запах невысохшей краски и не застывшего цемента подвел хозяина, а так он вроде доволен, однако важнее реакция сверхжеланного гостя, признанного лидера нации.
Как и положено, Ясуев прибыл позже основной группы, с небольшой охраной. Его ожидает тоже немногочисленная когорта – в основном члены элитарного клуба – ныне члены Правительства, руководители высшего ранга, единомышленники, верные соратники, преданные сподвижники. Это многократно доказано клятвами, если не на Коране, то на хлебе, точно, в сопровождении мощных ударов толстых кулаков об такую же грудь во время нередких застолий, в хмельной искренности, и дело уже до того дошло, что Ясуеву поднадоела однообразная лесть, и он просит от голословности переходить к фактам, к делам, к осязаемой верности, преданности навек.
– На сколько веков он запасается? – думают подчиненные, но все равно улыбаются, боятся вслух, даже близкому «одноклубнику» что плохое о Ясуеве сказать.
Вначале, как студент на экзамене, Албаст Докуев демонстрирует достоинства «родового» надела.
– Понимаете, с приходом Советской власти эти голопузые босяки завладели нашей кровной собственностью, однако теперь все, слава Богу, становится на места…
– Ты что, хочешь сказать, что и Советская власть уходит?
– Нет, нет вы не так поняли…
– Что?
– Ой, простите, я не так выразился… Простите, пожалуйста! – задрожал голос хозяина.
– Надо следить за языком, – строго поучает лидер, глубоко вдыхая кристальную свежесть горного воздуха. – Какой воздух! А тишина! Просто блаженство!.. Так ты утверждаешь, что этому буку-великану более трехсот лет?
– Ага, – еле выдыхает Албаст; он уже боится лишнее слово сказать.
– Могуч! Могуч! – любуется Ясуев черным силуэтом купола кроны на фоне угасающего в поздних сумерках летнего неба. – Здесь надо хороший особняк возвести, с баней, с бассейном, с другими удобствами.
– Все, все в проекте, уже разбивку сделали.
– Только вот одного я, Албаст, не пойму. Столько лет ты здесь работал, родовое село, а дорогу приличную не построил. Ведь не из собственного кармана раскошеливаешься? За счет государства построишь… А с какой благодарностью односельчане тебя вспоминать будут? Какая поддержка будет?
– Это, конечно, верно, но все руки не доходят, работы невпроворот.
– Кстати, о работе. Очень много жалоб и нареканий в твой адрес. Говорят, месяц в министерстве не показываешься, в Москве сидишь?
– Вы поймите, на мне ведь не только соцзащита, но и фактически все предпринимательство; приходится месяцами в столице сидеть, фонды выбивать, вы ведь знаете этих бюрократов.
– А у меня данные, что ты там шестикомнатную квартиру приобрел, евроремонтом занят.
– Ну, дети, ваши внуки, хоть и неприлично по-вайнахски это говорить, школу заканчивают, а где им в вуз поступать, если не в Москве, вот и стараюсь; все для них, вашего потомства.
– Это конечно, дальновидно… Ну, а дача, огромная в Подмосковье? Это что за блажь?
– Туда я московских чиновников приглашаю. Ведь в ресторане не разговорятся, а на даче, в баньке, под пивко и с массажем у бассейна – все как по маслу получается.
– А правда, что твой родственник… э-э, как его, ну этот носатый…
– Мараби?
– Да, Мараби. Туда по твоей указке девок поставляет?
– Да вы что? Там этого добра и так вдоволь.
– Албаст?! Не забывайся, ты ведь зять…
Повинно склонилась голова Докуева.
– И все-таки работать надо, – недовольно настаивает Ясуев. – Мы такие дела вершим, суверенитет приняли, а ты все в Москве пропадаешь.
– Так я тоже время не теряю – вам вот столько, – разгибаются обе кисти, – приготовил. Вот только мучаюсь: вам в рублях, или деньгами?
– Конечно, долларами, надоели мне эти мешки, – мягче голос Ясуева.
Такие же изменения и на лице Докуева, правда, с оттенком боли: из-за критики он вынужден был вдвое увеличить мзду, а то могли быть, как в прошлый раз, неприятности, типа:
– За кого ты меня принимаешь? Что я – хапуга? Свой народ обирать? Руки пачкать?! Так это не достойно меня, не солидно! Не можешь работать – уходи!
– Могу, могу, вот столько могу! – поднял обе руки зять.
– Вот так и работай, и только смотри золото и рубли не подсовывай, у меня квартира – не мешкосклад, не тарная база.
Теперь все это в прошлом: с учетом инфляции и должностного роста, веса и авторитета, да к тому учитывая, что лидер не простой, а суверенной республики, обозначена и очерчена новая ставка подношения. В свою очередь, и Албаст откорректирует свои взаимоотношения. В итоге, в этом кругу – проигравших нет, и в целом довольный Докуев робко приглашает к столу первого секретаря обкома.
За столом тема одна – выдающаяся роль лидера в обретении свободы.
Как тамада, Ясуев вынужден свершить нелегкий экскурс в историю о преодолении многочисленных препон на пути к заветной цели. Все это не раз слышано, общеизвестно, то есть известно им, сподвижникам, а народ глух, нем, неблагодарен.
Каждый подвиг лидера сопровождается хвалебным тостом, дружным восторгом, и вот финальный фрагмент – чего, действительно, никто еще не слышал.
– Сразу после принятия «Декларации», – тихо говорит Ясуев, – звонит мне наш земляк, вице-спикер Российского парламента, этот вшивый профессор. Говорит, как вы в обход России суверенитет взяли? Это, говорит, сепаратизм! А я ему – да пошел ты!
– Ха-ха-ха! – несдержанный смех быстро умолкает, ибо речь продолжается.
– Я ему говорю, мы в Россию больше не входим, суверенны, и только союзного масштаба. А он снова что-то гавкает, и я ему вновь – пошел…
– Ха-ха-ха!
– А он, я тебе это так не оставлю, ты у меня еще посмотришь. Я говорю – что смотреть, слышишь и видишь, как мы тебя и всю Россию послали, мы суверенны и пошел ты еще раз… Он мне что-то кричал, а я бросил трубку.
– Правильно сделали.
– Зря мы этого ученого в депутаты России пропустили.
– Я-то думал, что он профессор, интеллигент, патриот, а он, оказывается, плебейски мыслит, – продолжает Ясуев. – Ну теперь, после сегодняшней «Декларации о суверенитете», мы наконец-то избавились от этого многовекового рабства.
– И это все благодаря вам! Давайте выпьем за здоровье нашего великого лидера!
Все встают. Все произносят лаконичные, но пышные аллаверды, в знак верности, до последней капельки осушают бокалы. Только Ясуев и здесь бдителен, сдержан, строг – не пьет, только пригубляет.
– А вице-спикер – гадина! – кто-то более сообразителен. – Как он смеет к вам вообще звонить? Кто он такой? Он ведь в Чечне не жил, а выкаблучивается.
– Говорят, скоро спикером будет.
– Пусть хоть президентом России. У нас своя страна, свой лидер.
– Албаст, ты лучше расскажи, как он с тобой поступил.
– А ну, а ну! – заинтригован Ясуев.
– Короче, – Докуев доедает шашлык из осетрины, вытирает рыбий жир с губ. – Еду я с замом в такси по Москве, и вдруг стон. Оборачиваюсь, у моего зама из носа кровь, сопли, в глазах слезы; оказывается, ковырялся в носу мизинцем, а такси в выбоину угодило. Ну я говорю – стол в ресторане поставишь – никому не расскажу. Он мне три стола поставил, а я всем эту хохму рассказываю, ну ради шутки, от нечего делать в Москве. И вот в Белом доме подсаживается вице-спикер во время обеда к нам за стол…
– Ты говорил, что это у него в кабинете было, – хмельной голос.
– Ты путаешь, – раздражен Албаст. – Когда я к нему в кабинет ходил? Нужен мне он!
– Может, я перепутал, извини…
– Так вот, – продолжает Албаст, – я эту историю рассказал, а он вообще без чувства юмора и говорит серьезно: «Так ты значит слово дал, что будет ресторан и никому не скажешь, и после трех ресторанов еще об этом болтаешь. Разве это достойно?» Встал и ушел.
– Твой зам говорил, – тот же хмельной голос, – что он обозвал тебя не мужчиной и выгнал из кабинета, даже приказал впредь в Белый Дом не впускать.
– Брехня! Брехня! – перебил Албаст, вскочил в раздражении. – Я депутатом был задолго до него, и мне предлагали должности похлеще, но я знал, что должен служить Родине, быть рядом с лидером… А мой зам, сопливый мужлан – больше не зам, и ты, если пить не умеешь – не член нашего клуба, ой, точнее, круга.
– Перестаньте, прекратите, – как на заседании бюро, по стакану с чаем бьет ложкой Ясуев.
Наступает очень долгая пауза, которую нарушает угрожающе-тихий голос Ясуева:
– Значит, ты Албаст, в Белом Доме, у вице-спикера России ошиваешься?
– Да вы что, как бы я посмел?
Вновь гробовая тишина; все понимают, что это даром Албасту не пройдет.
– Да и твой брат Анасби милицию позорит, недостойно ведет, – с сарказмом медленно продолжает Ясуев, он знает, что Докуев-младший прилюдно обзывает сноху, его дочь! – уродиной. – Я думаю, нам надо показывать пример. В своем кругу чтить порядок и достоинство. Иначе народ нас не поймет, уважать не будет. Я думаю, что будет правильно и дальновидно, да полезно и самому Докуеву Анасби, если мы его, как родственники, слегка пожурим, но вслух осудим и уволим из органов МВД. Тем более, что у него «много заслуг»… Как ты на это смотришь, Албаст? Это не ущемляет твои родственные чувства?
– Никак нет! – вскочил Докуев. – Напротив! Вы мне брат, сват, отец, самый родной человек! Я не знаю, что бы я делал без вас! Да что там я, весь народ, вся республика!.. Давайте выпьем за столь мудрого и прозорливого человека, нашего вождя! За нашего благодетеля! Дай Бог вам здоровья и долголетия! За первого из первых! За суверенную Чечено-Ингушетию! За лидера союзного, да что там скромничать, мирового масштаба!
После тоста тихо сели. Чувствуется напряженность: только что Албаст «скинул» брата, как балласт, даже слова в защиту не сказал, зато сам на ногах устоял, на то и зять. Вот надолго ли? Всему городу известно о разладе между Албастом и Маликой.
В это время Шалах Айсханов, ныне управляющий делами Докуевых в Ники-Хита, согнулся над ухом Албаста, что-то прошептал.
– Можно я отлучусь? – робко спросил Докуев у тамады и, получив согласие одним движением век, направился к воротам.
– Нет, нет, сегодня не получится, – досадует Албаст.
– Как ты просил – свежая ягодка! – нахваливает приехавший Мараби.
– Да? Ут, черт! Ясуев здесь, я должен с ним уехать, по пути поговорить надо… Анасби увольняют.
– А может, ее для Ясуева?
Пауза.
– Умница!.. Только как это сделать?
– Пригласи на воскресенье в нашу баню, а сам смотайся, оставь меня или Шалаха.
– Ты просто гений! Давай уматывай и смотри до воскресения береги ее, как зеницу ока.
– Ну, это… э-э-э.
– Доплачу, доплачу. Не волнуйся.
По темному пустынному селу Мараби направился обратно в город. Очень хотелось зайти домой, но девица в машине – помеха.
В деревне с зарей встают, так же рано и спать ложатся, потому и сонно Ники-Хита. Вот его родной дом, чуть далее – Поллы, у края села – Самбиевых, здесь уныло горит тусклый свет: даже на лампочках экономят. За околицей – поляна, где в детстве он днями напролет играл с Поллой и братьями Самбиевыми. И Полла и Самбиевы с детства были отчаянными, сильными, смелыми и не раз его защищали, брали под свою опеку. Теперь Поллу изгнали, Самбиевых посадили, над ними навис дамоклов меч, по крайней мере, на днях Мараби слышал, как братья Докуевы спорили из-за суммы «заказа» и все-таки сторговались, Албаст щедро раскошелился. Больше в Ники-Хита Самбиевы не покажутся, навсегда исчезнут. Ныне у Мараби сердце болит, и даже не от того, что Самбиевых жалко, конечно, если честно – очень жалко, и любит он их, а не родственников Докуевых – и знает, что следом может полететь и его голова и без таких крупных затрат. Право, есть от чего беспокоиться. Малика соблазнила его такой суммой, что он, Мараби, не устоял и ныне докладывает, с кем и когда Албаст интимно встречается…
В этот момент сзади вспыхнула зажигалка, девушка закурила, отвлекая его мысли.
«Хрен вам – свежая ягодка!» – подумал Мараби, и, возбуждаясь от задуманного, вглядываясь в темноте зеркала в нежные очертания юной красавицы, поддал газ…
Чуть позже по Ники-Хита медленно, из-за ухаб, прокатилась вереница черных «Волг» в сопровождении милиции. Казалось, это ядовитая змея выползла из-под корневищ бука и извивается по главной улице, извергая пламя.
В страхе и почтении никихитцы повыключали свет и из-за занавесок с любопытством вглядывались в столь внушительную процессию. При этом Кемса просила у Бога наказать коварных Докуевых и дать здоровья и счастья мудрому, честному падишаху – Ясуеву. И только старик Дуказов посмел в этот поздний час выйти за ворота:
– Скоты! – сплюнул он. – Если допоздна пьянствуют, то как днем работать, думать о людях собираются?
Колонна исчезла, оставляя встревоженную пыль, гарь, вонь этила. Село погрузилось в привычную тишину, слабый лунный свет – цвета солености огуречного рассола – нагонял на мир уныние и сонливость… Первая ночь суверенитета!
