Синтез

– Бунгало на берегу есть?

– Конечно есть, жулик мой ненаглядный. Сколько персон?

– Две.

– Замётано, корешок. Когда ждать на хате?

– Дня через три.

– Без базара. Неделю держим, потом не пали в воздух. Приедешь, скажешь, что бронировал бунгало на берегу через Терезу и назовешь номер 376.

– Хорошо, спасибо, Тереза.

– Сочтемся. До встречи в пиратском раю.

Максим набрал ещё номер.

– Алло, вечер добрый! Скажите завтра есть поезд до Бурде? А во сколько? Понятно. Забронировать места можно? Только на месте? А если я хочу определенное? Ясно. Спасибо.

Маргарита вышла из душа. Она была в легком белом халате. Волосы были замотаны полотенцем. Она благоухала свежестью и легкостью.

– Как же мне хорошо! Ты с кем-то разговаривал, милый?

– Да, дорогая. Путешествие продолжается. Завтра вечером мы садимся на поезд и едем к океану. Пересаживаемся на корабль и плывем на дивный остров. Нас ждут два месяца курорта. Ты ожидала такого поворота событий?

– Ты не шутишь?

– Совсем нет. Это не прихоть, так надо. Но, позволь, я расскажу тебе подробности по дороге.

– Я полностью тебе доверяю. А теперь марш в ванну! А я в постель.

– Подожди, нас ждут фрукты и шампанское.

Рита только сейчас обратила внимание на столик.

– Красота. Тем более, бегом в ванну.

Максим не заставил себя ждать и через десять минут, уже вернувшись, откупорил бутылку шампанского. Разлив его по высоким бокалам, он поднял свой и произнес:

– За то, что нам посчастливилось найти друг друга!

– Я люблю тебя, – прошептала в ответ Рита.

Они чокнулись и выпили всё до дна.

Тостов, связанных с взаимной любовью, оказалось так много, что вскоре бутылка оказалась пуста.

– Мы пьянчужки, – смеясь, резюмировала Рита, захмелевшая после первого же бокала. – Я в постель, мягкую душистую постель. Жду тебя, любимый. Я буду тихо.

Максим рассмеялся.

Полночи они занимались любовью, пока силы не иссякли, после чего заснули мёртвым сном.

В шесть часов вечера следующего дня они были на железнодорожном вокзале.

– До Бурде? – спросил Максим в кассе.

Кассир, открыв на мониторе информационное табло, сказала:

– Остались только дорогие места. Так, купе, купе люкс…

– Двухместные есть, СВ?

– СВ? Это как раз есть, вам подойдёт? – удивленно спросила кассир. Судя по всему, вид Максима не внушал ей финансового доверия.

– Подойдёт.

– Хорошо, – также удивленно проговорила кассир. – Вас двое?

– Двое.

– Так что, оформлять?

– Конечно, – подтвердил Максим, развернулся и улыбнулся Рите, стоявшей в стороне от кассы. – Только не до самого Бурде, а до Касахини.

– Хорошо. Мне нужны ваши имена.

– Брэд Питт.

– Так. Угу. И?

– Анджелина Джоли.

Поезд тронулся в одиннадцать часов вечера.

Купе, представляло собой целую комнату с двумя широкими спальными местами, гардеробом, телевизором, холодильником, кондиционером и внутренним телефоном. Обустроившись на новом довольно-таки комфортном месте, Максим и Рита легли спать, предварительно пожелав увидеть друг друга во сне.

Только когда погас свет, Максим ощутил усталость от последней недели. Равномерный стук колес, глухо отдающийся в купе, убаюкивал и предлагал расслабиться и заснуть. Максим нащупал уже затвердевшие мозоли на ладонях и остро почувствовал, как болят мышцы спины и плеч. «Как это здорово, что мы плыли по течению и достаточно быстрому, – думал он, – иначе, никогда бы, наверное, не добрались до цели».

Поезд проезжал мимо селений, полустанков, свет от которых бликами разбегался по купе. Максим хотел опустить жалюзи, но так увлекся созерцанием ночных электрических зайчиков, что забыл об этом. Сон не хотел забирать его в свои чертоги.

«Что со мной происходит? – спрашивал себя Максим. – Я ощущаю какие-то изменения, но не могу понять, в чём они заключаются. Любовь к Рите тут не при чём. Что за силу видела цыганка глубоко внутри меня? Я её не чувствую. Что я натворил в баре перед выездом? Я был так обижен Шнайдером и тем, как меня опустили два «лебедёныша», доведя до того состояния, о котором вспоминать противно, что решил доказать себе, что могу быть сильным в подобной ситуации? Но это же не сила! Это бешенство. Что со мной произошло в стычке с байкерами? Мне просто в голову ударила кровь. Это тоже было бешенство. Я не могу себя контролировать? У меня отсутствует инстинкт самосохранения? Тогда, почему раньше я этого не замечал? Почему, ощутив нож «лебеденыша» у горла, я потерял самообладание и чуть не сдох от страха, в то время как, по идее, должен был вцепиться в него голыми руками. Или в каких-то случаях был не я? Что за бред! Я давно не видел Брата. Может… Чёрт возьми! Когда они говорили о том, что я причастен к похищению Маргариты… Может ли Брат… Что за бред я несу? Видимо, постепенно скатываюсь в сон. Она спрашивала меня о том, кто я. И, кто я? Нет ответа. «В каждом частица бога и дьявола». Так она говорила? Первое, что притягивает кровь, это зло. Я непроизвольно сам себе оба раза демонстрировал не силу, а зло. Рита видела мои глаза. Что это было? Она ничего не говорила. Обрести силу, чтобы извлечь силу из глубины себя. А я извлек зло? Что такое состояние аффекта? Можно это отнести ко мне? Но ведь раньше такого не было. Или я забыл, стер, намеренно стер из памяти. Байкер был не на шутку напуган. И вряд ли его напугал прутик, – думаю, ему это не впервой. Его напугал я. Что-то со мной происходит. Происходит всю жизнь? Принцессе нужен рыцарь. Он должен любить и защищать её. Я её люблю. Смогу ли я её защитить? В тот раз я защищал её? Со стороны покажется, что защищал. А если знать о том, что меня охватило бешенство, и я просто сорвался с катушек, так же, как намеренно это сделал в придорожном баре? Ей нужен защитник, а не псих. Стоп. А могу я себя успокоить тем, что это мучительный процесс перерождения. Всего-то! Я принялся искать силу, чтобы извлечь силу. Ну, извлек немного бешенства и зла, – с кем не бывает. Я в процессе. Я справлюсь. Я справлюсь? Конечно, справлюсь!»

Максиму вдруг стало так хорошо от того, как он себя успокоил, что он смог немного расслабиться. А то ото всех этих мыслей он уже вспотел. Сон не брал его, но был где-то на подходе.

«Как приятно ощущать движение, лежа в постели. Давно я не ездил в поездах дальнего следования. Кровь притягивает, и в первую очередь, притягивает зло. А при чём тут я и кровь? Кровь рыцарей тоже в счёт? Да ну вас всех с вашими сказками! Давайте жить реальностью. Пиратский остров. Спать… «Кровь может противостоять злу. Принцесса сильна. Но силу нужно защитить силой любящей. Принцессе нужен рыцарь. Настоящий рыцарь. Рыцарь сразится с Драконом!» Спать… «Я – король дороги. Я – король от Бога. В ад или рай – сама выбирай! Жить как все мне скучно. Мне и смерть игрушка. Скорость в крови удачу лови!» Спать… Изгнать себя из себя, найти врага в себе и изгнать… Принцесса… Я люблю принцессу… Я… Принцессу…»

Всю ночь она просидела перед камином, глядя на дикое пламя, стремящееся вырваться наружу, но сдерживаемое её неумолимым и прекрасным взглядом. Факела в зале были менее разнузданы и вели себя скромно. Она хотела встретить зарю. Пламя в камине выдохлось от такого перенапряжения. Всю ночь смотреть в её огромные изумительные черные глаза и не сметь к ним приблизиться! Она была беспощадна. Она была всемогуща.

Легко поднявшись с софы, она, соблазнительно прошелестев длинной черной туникой, легкой, как воздух, неслышно направилась вверх по лестнице к балкону.

Было темно. Но, как только она, облокотившись о перила, устремила свой взгляд на восток, тонкая полоска глубоко-красного цвета прорвалась сквозь границу неба и моря. Приобретая более теплые и яркие оттенки, рассвет начал наступление на Город.

– Эти лучи уже прикоснулись к тебе? Я хочу их перехватить. Хочу почувствовать тебя через эти алые блики. Тебе уже лучше? Ты ещё не раскопал себя? Думаю, ещё нет. Думаю, это произойдет ещё не скоро. Но главное начать, не так ли, милый мой? Я пыталась всю ночь разглядеть твои глаза в огне, но у меня снова ничего не вышло. Порой я столь нетерпелива, что готова ускорить ход времени. Думаешь, это мне не подвластно? Когда ты приготовился ждать чего-то вечность, то способен на всё. Я способна на всё! И я жду тебя…

Максим проснулся внезапно, словно услышав чей-то голос, обращенный к нему. Изящная головка Маргариты покоилась на его груди. Как они оказались в одной постели, он не мог вспомнить, но ему мгновенно стало так хорошо, что захотелось жить вечность. Вечность… Что-то шептало в его голове. Он не мог до конца проснуться. Он обнял Риту обеими руками и закрыл глаза.

– Я люблю тебя, – прошептала Рита.

Максим хотел ответить, но вдруг понял, что она говорит во сне. Он невольно улыбнулся и нежно провел рукой по волосам своей возлюбленной. За окном уже было светло. Электронные часы, висевшие над входом, показывали половину девятого.

«Пусть так будет всегда».

Через четыре с половиной дня поезд сделал остановку в Касахини, и проводница пожелала «красивой, ужасно подходящей друг другу паре» всего наилучшего.

Рядом с железнодорожной станцией Касахини располагалась и автобусная остановка. Автобус до Бурде отходил как раз через полчаса.

Максим с Ритой забрались на самые последние места и через пять часов, слегка утомленные поездкой, вышли на свежий солёный воздух. Их взорам предстало бескрайнее море. Если автобусная станция Касахини расположилась по соседству с железнодорожной, то автобусная станция Бурде выбрала своим соседом порт.

Недолго побродив вдоль набережной, Максим с Ритой наткнулись на кассы и, выяснив, что ближайший пароход, а точнее, как оказалось, морской катер, до Пиратского острова отходит завтра в час дня, купили билеты и направили свои стопы в небольшой припортовый отель, приютившийся прямо напротив пристани.

– Дорогая, ты не боишься? – спросил Максим Риту, перед тем, как они начали укладываться спать.

Рита улыбнулась, подошла к Максиму и поцеловала его в губы.

– С тобой мне нечего бояться, любимый, – уверенно ответила она.

Максим обнял её и торжественно произнес:

– Что ж, дамы и господа, нас ждет Пиратский остров!

Глава

X

Лунная ночь, лёгкий, еле заметный ветерок, небо, усыпанное мириадами звёзд, блики лунной дорожки, убегающие во тьму океана, тишина и убаюкивающий привкус спокойствия. Вот она, ни к чему не обязывающая, умиротворяющая романтика. Природа, нечаянно сотворив такое обрамление видимому миру, обрекло жажду действия на испытание наркотическим сном удовольствия и безмятежности.

– Вечность способна замереть?

– Вечность никогда не замирает. Вечность преображается.

– Почему человек не может ощутить вечность?

– Ему не позволяет память.

– Я вас не понимаю.

– Человек проживает одну жизнь, не замечаемую вечностью. Так он считает. На самом деле, эту самую жизнь не замечает он сам. Будучи обречённым с годами приблизиться к смертному одру, он, оглядываясь на бесконечное множество лет, прожитых человечеством, забрасывает свою жизнь в тень забытья, не слишком увлекаясь самой жизнью, как своим творением. Будучи уверенным в безысходности своего существования и его окончания, он, по большей части, подставляет себя под течение времени, и не пытается изменить ни время, ни течение, ни само свое существование.

– Но как можно это изменить?

– Есть разница между проживанием всей жизни, как единственной и последней и проживанием одного дня, как единственного и последнего в этой самой жизни. Многочисленное ощущение конечности жизни придает ей насыщенность и определенный смысл, если ты задаешься целью придачи своей жизни смысла.

– Но это лишь говорит о полной жизни, вернее, о наполненности, или насыщенности жизни. Но при чём тут вечность? И при чём тут память?

– Отдавая себя целиком деятельности в жизни, ты становишься её хозяином, а становясь хозяином своей жизни, ты способен разглядеть вечность. А память? Наверняка ты замечал, как иногда тебе кажется, что некая текущая ситуация тебе в точности что-то напоминала. И порой, не только её фрагмент, а вся целиком. Бывало такое?

– Не скрою, бывало, хоть и крайне редко, и в основном в ранние годы.

– Именно в ранние годы человек в большей степени открыт миру. Мир ему интересен. Он ещё не задумывается о том, что когда-то он перестанет существовать в нем.

– Напоминает о том, что эту самую жизнь он уже прожил? И не раз? И будет переживать её снова? Как это может быть?

– Можно же один и тот же фильм смотреть по нескольку раз.

– Но в фильме ничего не меняется! Жизнь тоже не меняется? Я должен…

– Нет. Ты не возвращаешься к исходной точке, и не копируешь свою жизнь в том же временном отрезке. Это было бы очень скучно и бессмысленно.

– Но вы же сами сравнили жизнь с фильмом.

– Фильм можно переснять, как и саму жизнь, переписав сценарий. Только память не дает осознать ошибки прожитой жизни и исправить их в жизни последующей.

– Тогда зачем это всё? Вы меня снова путаете. То есть, вы называете жизнь предыдущую и жизнь последующую. Но, это уже не вечность! Это разные жизни.

– Это разные пути.

– Я всё равно не понимаю.

– Живи с отдачей. Жизнь сама тебе даст знак, и ты сможешь почувствовать вечность. В этом нет ничего сложного. Главное, не отдать себя течению.

Свеча молчала. Тишина окутала замок теплом и нежной романтикой.

– 1 –

На следующий день, после того, как Жанна побывала в гостях в замке Дракона, она давала последний концерт в округе. Перед выступлением, собираясь у себя в номере, она включила телевизор, стараясь отвлечься от испытанного ею накануне испуга, который не давал ей заснуть до тех пор, пока она не приняла снотворное. Но и во сне её преследовал таинственный огонек, мерцающий во тьме чёрного монолита замка, ей чудилось, будто это сверкал глаз Дракона, который следил за ней, готовясь выкрасть её из гостиницы и заточить в своём подземелье.

К полудню Жанна немного успокоилась, ночные страхи показались ей надуманными. Из-за туч выглянуло солнце, и его лучи проникли в номер Жанны, моментально подняв ей настроение и растворив мрачные видения. Но именно в этот самый момент совершенно другая напасть пошатнула её душевное равновесие. Напасть из другого мира, мира реальности. Диктор, вещавший из телевизора о последних событиях президентской гонки, сообщил о новом кандидате в президенты, стремительно набирающем голоса избирателей. И этим кандидатом был её отец, Филипп Роллан.

Дозвониться до отца ей не удалось.

«Почему он ничего мне об этом не говорил? – думала Жанна. – Ещё месяц назад ничего не предвещало его намерений. Да, он пытался вклиниться в политику, но, чтобы так… Всё это подозрительно и не сулит ничего хорошего. Шнайдер! Нет, при чём тут он? Подумаю об этом после. Нужно работать».

Концерт не удался. Зрители ничего не заметили и по окончании выступления овациями вновь и вновь возвращали артистов театра на сцену. Жанна заперлась в гримерной и дала волю слезам. Успокоившись и собравшись, она вышла в коридор и встретила ожидавшего её режиссера.

– Что-то случилось? – участливо спросил он.

– Думаю, я устала и мне немного нездоровится, – ответила Жанна, сразу же поняв истинную причину вопроса.

Режиссер внимательно смотрел ей в глаза.

– Я понимаю, что всё вышло не так, но… – Жанна осеклась.

– Ничего страшного, дорогая. Всё в нашей профессии бывает. Ты слишком распыляешься в последнее время. Человек не машина. Ты понимаешь, о чём я?

Впереди были два дня пути на северо-запад, всё дальше от центра. Оставалось ещё четыре округа, в которых были запланированы выступления труппы. Гастроли этой осенью можно было именовать западными, поскольку вся их география, если от Центра провести перпендикулярную линию на север, была выбрана западнее неё. Оставались промышленные центры региона.

У Жанны был свой персональный трейлер. Ей, как примадонне, полагалось. К театру он не имел никакого отношения. Кац всё устроил.

«Кац, – со злостью думала Жанна, – ты всё устроил! Как я оказалась в такой кабале? Мне это нравится? Мне это нужно?»

Жанна вдруг прониклась вопросом режиссера: «Ты понимаешь, о чём я?»

Да она понимала, о чём он. Она отчетливо осознала смысл его фразы. И она приготовилась принять решение.

«Я больше не хочу быть продажной куклой! Мне не нужны ваши эстрадные сцены, клубы, корпоративные посиделки, ваше телевидение, ваше кино, ваши бессмысленные интервью, все ваши «массмедиа». Вся эта пошлость. Все ваши журналы, передачи, ток-шоу, всё это безумие, все ваши деньги. Я – артистка театра оперетты. Я без вашей помощи знаю себе цену. Я сильная и свободная женщина. Мне надоела вся эта ложь. И я больше не буду игрушкой в руках продюсеров и папиных сынков – политических выскочек. Я стану свободной. Я хочу быть свободной и любимой».

Расстаться со сценой за пределами сцены театра оперетты и порвать с Томасом Шнайдером! Разорвать все контракты и жить своей жизнью!

Жанне стало так легко, что она мигом заснула под еле слышный шелест шин и гул мотора. Она провалилась в мягкую тишину и кошмары больше не тревожили её.

– Мы не можем быть столь безответственными, чтобы заявлять и своей свободе, – медленно, словно подбирая каждое слово, и хитро улыбаясь, произнес Давид Кац.

Чтобы добраться до округа, в котором должен был выступить театр, продюсеру Жанны Роллан нужно было провести в пути как минимум четыре дня. Плюс четыре дня на обратную дорогу. Потратить полторы недели для того, чтобы присутствовать на концерте в одной из нефтегазовых столиц? Чтобы повидать свою протеже? Чтобы пожелать ей удачи и скорого возвращения под своё крыло?

Когда Жанна на стук открыла дверь своего номера в отеле и на пороге увидела своего продюсера, стоящего с букетом роз, она даже не поняла, кто это. От неожиданности она, не сказав ни слова, впустила его и, проследовав в номер, в растерянности опустилась в кресло и смотрела на Каца, пока тот искал вазу для цветов.

Машинально ответив на пространные вопросы продюсера, Жанна принялась молча слушать его рассказ о том, как он соскучился, как хотел убедиться в том, что гастроли идут своим чередом, как её и театр воспринимает публика, как он добирался на поезде, как устал, как рад ее видеть, как то, как это, как он распланировал следующий год, сколько контрактов он намерен заключить, сколько того, сколько этого… В какой-то момент Жанне наскучили его словесные потоки и она, перебив его на полуслове, тихо, но твердо произнесла:

– Я намерена остаться в театре.

Кац не уловил смысл ее слов.

– Конечно, – сказал он, – я не хочу тебя разлучать с театральной сценой. Мы распределим время, и я обговорю с твоим режиссером всё так, чтобы и…

– Я намерена остаться в театре, – повторила Жанна. – Только в театре.

Кац опешил. С минуту он смотрел на Жанну. Потом помотал головой и громко ухмыльнулся.

– Но как? У нас, во-первых, текущие контракты…

– Я доведу их до конца. Но не все. Об этом нужно будет поговорить подробнее.

– Но ты не можешь! – возмутился Кац.

– Почему?

– А нас обязательства! У нас… – Кац от неожиданности не мог подобрать слова и начал глотать воздух. Он вскочил и принялся расхаживать по номеру.

– Я так решила, – уверенно произнесла Жанна.

– Дорогая, ты не в том положении, чтобы самой решать. Я не в том положении. За нас с тобой решает публика. А публике нужна ты! Понимаешь?

– Не понимаю.

– Люди готовы платить за тебя, за твой голос, за твое лицо, за твой талант, за твою харизму. За концерты, за фильмы, за телевидение, за…

Жанне стало смешно от того, что её продюсер перечисляет всё то, о чём она накануне думала и что, в частности, стало причиной её решения.

– В тебя вложены огромные деньги, – не унимался Кац.

– Вы хотите сказать, что за последние три года вы на мне недостаточно заработали?

– Дорогая, – застенчиво улыбнувшись, продолжал Кац, – дело не в деньгах. Дело в той сказке, что мы создали для народа. Народ тебя любит. Он тебя боготворит. Ты нужна народу! Народу, понимаешь?

– Народу или тем, кто стрижет на мне купоны.

– Дорогая, ты и сама неплохо стрижешь, хочу тебе заметить.

Кац тут же пожалел о сказанном.

– Что ж. Я вдоволь настригла и готова завершить стрижку, уйдя на покой.

– Ты так молода! Кто ещё в твои годы обладает такой властью над публикой? Возьми любой рейтинг. Ты везде впереди. Тебе это нравится, не лукавь. Неужели ты готова расстаться со славой?

– Мне хватит славы в театре, – спокойно заметила Жанна.

– Ну, какой театр в наш век? Завоевать любовь народных масс можно только через экран, через радио, через всё то, чем мы занимаемся все эти три года. Что с тобой?

Кац постепенно успокаивался и осознавал, что до сих пор им двигали эмоции, что ему было совсем не свойственно. Плюс ко всему, он до сих пор говорил в никуда, так и не попытавшись выяснить причину столь неожиданного для него решения его протеже, его дойной коровы, удой с которой он собирался приумножить в ближайшие несколько лет, умело отбивая других, алчущих приблизится к солнцу сцены, продюсеров.

– Могу я поинтересоваться причиной столь неожиданного заявления? – уже более уверенней спросил он.

Жанна, на мгновение задумавшись, ответила:

– Я так хочу.

– Ах ты, капризная девчонка! – весело заметил Кац.

– Возможно, но я не ваша рабыня, – смело заявила Жанна.

– Определённо, что-то с тобой случилось, – серьезно произнес Кац. – Ты не хочешь рассказать, что именно?

– Я прозрела.

– Брось ты. Ты молода, но не настолько, чтобы быть такой наивной как два-три года назад. К тому же, твой отец дал тебе благословение, отправляя в столь заманчивый мир. Он, как ты знаешь, сам давеча вынес себя на растерзание народа. Почему бы тебе не взять с него пример? Его задача гораздо сложнее. Мы отвлеклись. Что, всё же, с тобой случилось? Так просто, на ровном месте, ни с того, ни с сего? Не верю. Тут что-то спрятано. Что-то личное? Я прав?

Жанна молчала. Она поняла, что разговор становится бессмысленным. Она даже пожалела о том, что подняла эту тему. Нужно было вернуться с гастролей и объявить о своём уходе. Но Кац объявился именно в то самое время, когда её решение находилось на пике своего осознания, в зените эмоционального всплеска.

– Скажи мне, милая, что тебе хочется? – участливо спросил продюсер.

– Я хочу быть свободным человеком.

Кац причмокнул языком и, прищурившись, спросил:

– А ты знаешь, что такое быть свободным человеком?

– Очень хочу узнать.

– Я бы не советовал.

– Почему же?

– Потому что, став свободной, ты проиграешь.

– Я не собираюсь ни с кем играть.

– Ты проиграешь, не успев вступить в игру.

– С кем?

– С этим миром.

– Что вы такое говорите?

– Я знаю, что я говорю. Иначе я бы не стал самым успешным продюсером в Городе.

– Вы путаете ощущение успеха с ощущением свободы.

Кац не ответил, а лишь тихонечко рассмеялся.

– Всё же ты ребенок, если говоришь такие вещи. Или кто-то тебя заколдовал. Кто это был? Дракон?

Жанна вздрогнула.

Дальнейший разговор, состоящий в основном из шутливых уговоров Каца и препирательств Жанны, ни к чему не привел. Тем не менее, хитрый и грамотный продюсер вывел его в нейтральную зону, уговорив в конечном итоге Жанну вернуться к нему по её возвращении из тура, на что та неожиданно для самой себя согласилась.

– Вот и славненько, – резюмировал Кац. – Утро вечера мудренее. Скажу прямо, ты превращаешься в настоящую опытную звезду. И тот факт, что ты учишься выставлять свои условия, желания, и, что греха таить, прихоти, говорит о твоём личностном росте. Мы с тобой покорим такие вершины, о каких никто из твоих коллег по цеху и не мечтает.

Жанна невольно улыбнулась.

– Вот, вот, ты оттаиваешь потихоньку. Обещаю, вскоре я расколдую тебя окончательно и бесповоротно. Примадонна! Звезда неземной величины. Ты даже представить себе не можешь, как ты бесценна, сколь много ты значишь для своих фанатов. Ты обретёшь такую власть над их умами, что сама скоро сможешь управлять этим Городом. Будет у вас семейный подряд.

Услышав об управлении Городом, Жанне захотелось сказать о своем решении разорвать дикий контракт со Шнайдером, контракт, который Кац, судя по всему, намеренно не затрагивал в их беседе. Но она промолчала. Вместо этого она спросила Каца об истинной причине его визита.

– Я же говорил, соскучился, – ответил Кац. Жанна окинула его откровенно недоверчивым взглядом. Кац рассмеялся. – Дорогая, я твой продюсер. Я чувствую, когда мне нужно быть рядом со своими… – он осекся.

– Куклами? – помогла ему Жанна.

– Друзьями. – Кац снова рассмеялся.

Кац тоже понял, что разговор исчерпал себя. Он быстро поднялся с кресла, пожелал Жанне хорошо отдохнуть перед выступлением и попрощался, проинформировав её о том, что пробудет здесь до отправления труппы в следующий округ.