Синтез

Встреча со смотрителем музея замка в первый день приезда, однако, заложила в её душу тень сомнения и загадок, но последующие дни и плотный график работы, репетиций, выступлений окончательно развели все облачка таинственности. Лишь письмо Томаса Шнайдера вывело её из состояния равновесия и заставило задуматься о принятии жесткого решения относительно статуса взаимоотношений с её надуманным бизнес-партнером. Об этом она незамедлительно сообщила своему отцу на следующий же день, после разговора с Максимом. Для этого, понимая, что Шнайдер отслеживает её звонки, она попросила одного из своих телохранителей, близкого к её отцу человека, выйти с ним на связь по выделенной линии.

Разговор с отцом её удивил. Из сказанного им она мало что поняла. Он заверил её в том, что в скором времени, она будет совершенно свободна от каких-либо неугодных ей притязаний, а его карьера примет новый виток и вместе они будут на коне покорять Город на благо всех его граждан.

Спокойствия от разговора она не получила. Наоборот, она решила, что у отца начался рецидив его проблем с психикой. Жанна проплакала всю ночь.

«Я примадонна, – думала она, – звезда кино, сцены, я вхожу в сотню самых красивых людей Города. И я боюсь. Меня некому защитить, и мне никто не поверит. Отец, что с тобой стало? Неужели смерть матери убила твой разум, оставив тебя жить в том состоянии, в котором ты сейчас пребываешь? Твои друзья продолжают прислушиваться к тебе, как раньше к приказам. Мне не с кем поговорить. Максим… Милый скромный мальчик из далекого мира. Что он может?..»

Чай остывал. Жанна сделала небольшой глоток и поставила чашку на блюдце, стоящее на перилах балкона. Она инстинктивно придержала чайный прибор ладонью, дабы тот не поддался порыву ветерка и не опрокинулся в морскую пучину, которая в настоящий момент была далеко не пучиной, а лишь слегка плескающимися волнами, где-то там внизу. Номер Жанны находился на девятнадцатом этаже отеля.

Солнце скрылось за морской гладью и закатилось за тень Черного замка. Каждый день Жанна, как завороженная смотрела не него перед тем, как лечь спать. И каждый раз ей казалось, будто в замке кто-то есть. Не обслуживающий музейный персонал, наподобие загадочного смотрителя с двумя высшими образованиями и нестареющим взглядом, а кто-то… кто-то ещё, совсем другой, совсем настоящий… или совсем ненастоящий… кто-то…

На экскурсию к смотрителю Жанна так и не вернулась. Оставалось три дня, и труппа тронется дальше, уже на север, покорять сердца владельцев металлургических холдингов и нефтедобывающих корпораций. Три для и никаких загадок.

Жанна собралась уже, забрав чайные принадлежности с балкона, вернуться в номер, как ей показалось, что она смогла разглядеть огонек там, на самой вершине замка. Жанна замерла. У неё мгновенно перехватило дыхание. Она превратилась в одно только зрение. Темнота. Чёрное величественное сооружение с нагромождением множества окон, зеркал, металлических конструкций, и прочего материала. Да это может быть все, что угодно. Отсвет от… чего угодно.

Жанна не двигалась с места. Всего километр, какой-то километр до самого таинственного сооружения Города. Штиль. Город внизу был неслышен. Ветер слегка ласкал убранные назад волосы.

Снова огонь! Маленький, словно кто-то чиркнул спичкой. Словно проводка искрит, словно… но оно там. Оно там, где экскурсии не проводятся, в месте, о котором не говорится в буклете. Там, где ничего не должно быть…

Пять минут понадобилось Жанне, чтобы надеть спортивный джинсовый костюм, натянуть высокие белые кроссовки и выскочить из номера в облачении, видеть в котором её никто не привык.

– Сударыня! – спохватился охранник, наткнувшись на Жанну, выбегающую из своего номера.

– Мне нужна карета, и поскорее, – кинула она в ответ.

– Будет исполнено. Сию минуту. Пауло, а ну живо!

– Вы уверены, что нам сюда? – настороженно спросил охранник, прося кучера остановить карету.

– Да. Я пойду одна. Оставайтесь, пожалуйста, на месте.

– Но, сударыня…

– Это приказ. – Жанна с гордостью почувствовала себя своим отцом. – Если что не так, я позову. Ближе не подходить. Оставайтесь на этой улице.

Оба охранника спустились с кареты и растерянно смотрели друг на друга.

Жанна тем временем быстро перешла на другую улицу, завернула за угол и направилась к входу в поместье Чёрного замка. Улица, как и все улицы в Городе были хорошо освещены. Время было ещё не столь позднее, ей навстречу попадались прохожие, с разных сторон улиц доносился отдаленный цокот копыт.

Перед главным входом в поместье замка, располагалась небольшая площадь, окруженная, горящими фонарями. Посреди площади бил фонтан. Далее от площади в сторону ворот удалялась аллея, по обе стороны которой выстроились маленькие статуи. Аллея также освещалась, но уже скромнее. По пути к воротам, статуи сменились кустарником и вплоть до самых ворот окружали тропу уже ничем не освещаемую. Чем ближе Жанна приближалась к воротам, тем чаще билось её сердце. Под ногами хрустел гравий. Каких-то десять шагов отделяло её от главного входа. Вот кустарник закончился, и во тьме уже можно было различить площадь, выложенную булыжником, и возвышающиеся над ней ворота, отлитые, видимо, ещё в те времена, когда рыцари со всего света рубили друг другу головы за право обладания дамой своего сердца.

«Итак, – думала Жанна, глядя на груду, хоть и отчасти изящного, но непреступного металла, – что-то мной овладело, какой-то безумный порыв, какая-то детская тяга к тайне. Я, завидев огонёк со стороны замка, решила выяснить его источник. Учитывая, что огонёк мог мне привидеться, что полностью лишает мое появление здесь какого-либо смысла, я, тем не менее, пришла прямо в логово Дракона».

Жанна представила, как она выглядит со стороны и ей стало смешно.

«Как в кино, ей Богу».

Она прошлась вдоль ворот. К её разочарованию с противоположной стороны была лишь кромешная тьма. Она дернула за один из шпилей ворот. Ворота не произвели ни малейшего движения, шума и не дали ни малейшего повода подумать о том, что их может что-то поколебать, пошатнуть или сдвинуть с места. Тоже можно было сказать и о калитке, расположившейся слева от центра ворот. Её высота была под стать самим воротам, чьи пики терялись в темноте на уровне пяти метров, и составляла, по меньшей мере, два с половиной метра.

Жанна продолжала стоять, оглядываясь по сторонам, и не зная, что дальше делать. Она уже начала сомневаться в целесообразности своего ночного путешествия и приступила планировать свой дальнейший вечер, связанный с теплой ванной, бокалом вина и мягкой постелью.

Всё же она подошла к калитке, дабы убедиться и в её несокрушимости, и, даже не берясь за рукоятку, дернула за её шпиль. Петли скрипнули, и калитка подалась вперед, медленно и бесшумна распахиваясь перед Жанной.

Жанна, еле сдерживая дыхание, шагнула во тьму.

– 12 –

Максим вышел из автобуса на конечной остановке. От кольцевой дороги он удалился лишь на двадцать километров. Следующий автобус, идущий от Центра, должен был прибыть через сорок пять минут. Направление он выбрал северо-западное. Точнее было бы сказать, не выбрал, а случайно на него упал. Он намеревался купить карту и выяснить, как и куда ему двигаться дальше, следуя предварительно выбранному радиусу поиска Риты. Необходимо было совершить ещё две вещи: связаться с Купером и взять его в компаньоны, предупредив, разумеется, о своем уголовном статусе, и навестить банк Фогеля, сняв необходимую для проживания в нелегальных условиях и поисков Риты, сумму. Что это за сумма, он не представлял, но намерен был прикинуть, учитывая плату за мотели, аренду машин, питание, возможный подкуп кого-нибудь, закупку оружия… Последний пункт ему больше всего пришёлся по душе, особенно если учесть тот факт, что он не имел ни об оружии, ни о том, как с ним обращаться, ни малейшего представления.

Дальше удаляться от Центра Максим не стал и решил остановиться в местном мотеле. Местечко, где тот располагался, судя по наименования автобусной остановки, называлось Белькау. Войдя в мотель, Максим заказал номер на ночь.

– Наличные? – спросил метрдотель

– Да, – ответил Максим.

– Имя?

– Микки Рурк.

– Ваш ключ.

– Спасибо.

Войдя в номер, Максим никак не стал осматривать его, даже пропустил, где в номере туалет и душ, есть ли телефон, куда выходит окно и так далее. Заперев за собой дверь, он, не раздеваясь, опрокинулся на кровать и, пару минут поёрзав, выбрав наиболее удобное положение, уснул.

Темный коридор, ни души. Стены белые, краска выцвела, кое-где обвалилась. Запах старой гнили и пыли, долго скапливающейся в каждом укромном месте. Все двери заперты, и заперты, судя по всему, давно. На каждой двери свой номер. Но это не гостиница, не жилой дом, не тюрьма, не больница, не институтское или министерское учреждение, и тем более, не какое-либо офисное помещение. Коридор огромен. Его конца не видно. Тишина. Только лишь создается впечатление, что где-то в глубине каждого кабинета, или комнаты, или, что там ещё может быть за запертыми дверьми, где-то вдалеке, совсем вдалеке, может быть, совсем-совсем бесконечно далеко, ещё за множеством дверей, слышно что-то, напоминающее жизнь. Если нарочно не прислушиваться, то можно ничего и не услышать. Может, ничего и нет совсем. Просто пустой коридор с запертыми дверьми, уходящий куда-то настолько далеко, что совершенно не интересно знать, что там в конце. Есть там выход, нет, стена там, пропасть. Не важно. И совсем не страшно. Максим бредет по коридору один. Куда-то вперед… а может назад. Он уверен, что пытаться дергать за ручки дверей не имеет смысла – все двери заперты. Он просто-напросто один. Он был один… Он будет один? Эти двери – двери жизни… Точно! За каждой из этих дверей когда-то родилась, развилась и ушла вперед чья-то жизнь. И необязательно, чья-то одна, возможно, это была целая семья, целый род, целый союз родственников. Они все нашли друг друга, зашли в двери, заперлись, отправились дальше, и теперь откуда-то издалека слышен их шум. Вероятно, смех. Возможно, в чьём-то семействе кто-то родился и вся родня счастлива. И чем счастливее родня, тем дальше от дверей они уходят, всё дальше, вперед, навстречу жизни и новым свершениям, подвигам, достижениям, новым победам, новому счастью. Новой жизни. Ведь, жизнь на месте не стоит. И ты не стой. Иди по жизни вперед к новым свершениям, к новому счастью, чтобы и тебя далеко, где-то совсем в глубине за этой дверью радовал детский смех новой жизни…

Максим шёл не спеша, очень медленно перемалывая в голове навеваемые мысли. Почему он был один? И почему все двери были уже закрыты. Неужели он уже опоздал? А туда можно опоздать? А туда, это куда? К счастью? Они там за дверьми довольны собой? Вероятно, раз заперлись так давно, что об этом коридоре забыли.

«А этот коридор связан с тем коридором, через который я попал сюда? Для чего я об этом подумал? Я ушёл от линии».

Невыносимая тоска навалилась на Максима в этот момент. Его ноги подкосились, и он рухнул на пол.

«Может, те, что за дверьми достойны той счастливой жизни, а я тут потому, что меня не пускают, а не пускают меня потому, что я неспособен жить. Я неспособен жить? Я не способен…»

«У нас есть цель, поручик, мы всё найдем! У нас есть достоинство, мы всё отстоим! У нас есть честь, за нами правда, с нами свобода! У нас есть сила! Мы победим! Так-то, мой поручик».

Максим попытался подняться, но его тут же подкосило, и он рухнул на пол, уже почувствовав настоящую боль…

Болел локоть. Максим открыл глаза. Так и есть, он свалился с кровати. Медленно поднявшись, он взглянул на часы. Десять вечера. Проспал часа три. На этот раз он решил осмотреть номер, умылся, привёл себя в порядок и тут же ощутил легкий голод. Голод в моменты нервного напряжения, каковыми изобиловали последние дни, его, как правило, не постигал, но, тем не менее, проявился. Судя по всему, организм был истощен.

– Ты куда, приятель? – спросил Максима метрдотель.

– Хочу перекусить. Через дорогу видел кафе круглосуточное.

Метрдотель переглянулся со стоявшим рядом дальнобойщиком, судя по всему, завсегдатаем мотеля.

– Не советовал бы я в такое время туда нос совать.

– Что-то не так? – спросил Максим.

– Тут есть ребята, которые считают наше местечко своим, а чужих не очень любят. Понимаешь, о чём я?

– Слушай, пацан, – обратился к Максиму, стоящий рядом, дальнобойщик, настоящий верзила, – ты хочешь нарваться? Да ещё на ночь глядя? Ты на себя посмотри. Или у тебя где-то есть кнопка, которая раздует тебя так, что всех вокруг «ушатаешь»? – Он рассмеялся. – На меня глянь. Я тебя сдую, как таракана, и то в дуду не дудю. Заползи в свою хибару и сопи в обе дырки, чтоб не задели. Наше дело сторона.

– Совет исключительно дружеский.

Метрдотель, дальнобойщик, и его напарник, стоявший рядом, дружно и громко расхохотались.

Максим прекрасно понимал, о чём они говорят, и хотел было что-то ответить, но у него так зашумело в ушах, что он стоял, словно оглушенный неприкрытым оскорблением. Над ним откровенно издевались.

– А если они там, – начал Максим, но тут же осёкся.

Он не имел понятия о том, что хочет произнести, и голос у него задрожал так, что он готов был расплакаться. Он готов был расплакаться от унижения, презрения и утверждения каким-то мужланом, который, может и читать-то толком не умеет, где его место в этой иерархии жизни, в этой пищевой цепочке.

– Не парься, девочка, – задорно прорычал верзила, смачно треснув его по спине, и направился к себе с номер, позвякивая чем-то горячительным в своей сумке.

Все трое, находящиеся в холле мотеля, вместе с метрдотелем, незримо и неслышно посмеивались над Максимом. Он это видел. Ему было не то, чтобы стыдно или обидно. Ему было больно от того, что это всего лишь жизнь, и ничего в этой жизни не меняется веками, в какой бы ты стране, или в каком бы ты времени не находился. Он, будучи совсем не боевой комплекции, в сущности, не способен что-либо совершить, и тот, «кабан», полная его противоположность, также ни на что не способен. Так в чём причина трусости и этого животного рабства перед любой самой ничтожной силой, заявляющей свои права на нашу свободу и власть над нами?

– У вас есть, что выпить? – несмело спросил Максим.

– Вообще, можно устроить, – улыбаясь, ответил метрдотель, – не вопрос. Но только выпивка. Ничего, к сожалению, больше нет в это время.

– Водки, – отрезал Максим.

– Ага.

– Двести грамм.

– Угу.

– И лимон.

– Пардон.

– Ладно. Впишите в счет.

Дальнобойщик, уже поднявшись на полпролёта, остановился.

Максим, захлебываясь, осушил стакан и с силой ударил его о стойку. «Как в вестерне», – подумал он, точнее, так показалось ему.

Что дальше? Спирт ещё не дошёл до мозговых точек, но тепло потекло по телу. Главное придержать язык, который при определенной концентрации алкоголя в крови, способен уничтожить любого Годзиллу.

– Ещё сотку.

Высоко было напряжение. Алкоголь не побеждал эмоции.

Стакан Максим не допил, поставил его на стойку, и вышел прочь из мотеля.

– Он псих.

– Может вызвать Роба?

– Что он сделает? Его племянник там.

Переходя через дорогу, Максим понимал, что не опьянел, а значит, в словесный бой вступить не сможет, а значит… Останется только сдаться, плакать с разбитым лицом под столом и просить прощения у злых хулиганов. Зачем он туда шёл?

Не может так больше продолжаться. «Интеллигент – человек, не способный постоять за себя. Вот парадокс! Или я не интеллигент, или нужна поправка во всемирном законе пищевой цепочки».

Перейти шоссе, пролегающее между мотелем и забегаловкой, можно было за пару минут. Движение было слабое, к тому же светофор ещё не перешёл в режим желтого подмигивания. Максим прикурил.

Зачем он это делал, было понятно. Хотя, почему он это делал сейчас, а не лет пятнадцать назад? Вот это вопрос длительной нерешимости, уверенности в бессмысленности самого действия. Любая ситуация при любом расположении звезд или ещё чего-либо, будет совершенно различна. Но это сейчас было не при чём. Сейчас, вообще, всё было, не при чём. Весь поток презрения, унижения, насмешек, вываленный на голову Максима за последние только дни, не давал ему спокойно сосуществовать с этим миром. С миром, вообще. За все его предыдущие годы жизни!

Пустой коридор! Кто эти люди, что смогли счастливо жить за его дверьми? Они решили все свои проблемы, все свои вопросы? Они смелы, уверены в себе, решительны? Они готовы, не задумываясь встать и защитить себя, свою жену, детей, семью, друзей, страну? Или же это лишь пустой звук? Да, готовы, но нет повода. Больше всего Максим боялся, что когда-то появится повод, и он не сможет оказаться в том положении, в том русле, на той высоте, с которой без доли сомнения сможет заявить о своей правоте. А ведь, как часто он оказывался в подобной ситуации? Да, практически никогда. Или решал для себя, что это совершенно не тот повод и не та война. А как часто мы все оказываемся в том же болоте? Как часто нас разгрызает чувство внешней несправедливости? И не в темном переулке, где злобный хулиган остановит тебя и двинет тебе без слов в бубен, и заберет всё, что ему нужно, да так, что ты и опомниться не успеешь. А в магазине, в банке, в очереди за билетом, в автобусе, в любом общественном месте.

Многие выражают протест? Кто? Ты или ты? Или, может быть, вы? Да, вот вы, стоящие у входа в метро? Вы куда? Просто протест, возмущение, без каких-либо дальнейших целей? Пофигизм! Так это принято назвать. Но, как бы там ни было, с самых своих юношеских лет, Максим был уверен, что каким-то образом всё должно встать на свои места. Как? Возможно, если бы он знал, как, уже бы все получилось. Но пока, к своим двадцати семи годам он представлял собой то, что представлял.

Да, он всё прекрасно понимал и осознавал. Да, он предполагал, что нужно делать. Но, кроме самоуничижения, истязания и саморазрушения, ничего не происходило.

Я погиб бы на войне, да только нет войны.

Зачем Максим шёл в кабак напротив? Его «между» и «как бы», «может», «мимо», «как-нибудь», «посмотрим», «увидим» и так далее, заканчивались.

Когда-то, еще в институте, он при возникновении любой проблемы говорил одну лишь фразу: «Разберёмся».

Я погиб бы на войне, да только нет войны.

Максим швырнул в темноту окурок, перешёл по пешеходному переходу шоссе и вошёл в кабак.

Сигаретный дым превратился в туман. Музыка еле поигрывала, скорее, это было радио. Помещение представляло собой четыре отгороженных друг от друга кабинки, пять столов вдоль стен и три посредине. Ближе к туалету стоял бильярдный стол.

Четыре стола, включая два посредине зала, были заняты; что происходило в кабинках, видно не было. Обстановка не располагала к буйному вечеру.

Максим прошёл к одному из свободных, выстроенных вдоль стен, столику и сел за него, предварительно перекинувшись взглядом с официанткой, стоящей за барной стойкой и агрессивно жующей резинку. Никакого внимания Максим к себе не привлек. Водка, выпитая им в мотеле, куда-то испарилась, и он ощущал себя крайне неуютно. Дрожь в коленях сложно было подавить, поэтому, как только официантка подошла к нему, а это произошло минут через пять, он сразу же заказал бутылку водки, два порезанных лимона, салат, картофель фри и куриные крылышки.

– Один будешь? – спросила официантка, подозрительно глядя на бутылку.

– Судя по всему, да, – ответил Максим и, проследив за её взглядом, добавил: – Не намерен набираться, просто заказывать по несколько раз не люблю.

– Сам откуда?

– Проездом, напротив поселился.

– На «дальнобоя» не похож.

– Я скорее, «автостопер».

– Не люблю их.

– Халявщики?

– А то? На жратву у тебя бабло есть, и то сойдет. Водку сейчас «притараню». Лёд нужен?

– Если не сложно.

– Если не сложно, – передразнили его за соседним столиком. Послышался хохот.

Максим напрягся. Но ничего не происходило. Что он собирался делать, если что-то произойдет, он не представлял. Он уже начинал жалеть, что решился на такую аферу.

В детстве было такое понятие: ходить по району и нарываться. К чему он это вспомнил? Он тоже ходил, но никакой пользы из этих действий не вынес. Да и бегал он быстро. А в детстве он занимался дзюдо. Но… это было в детстве.

А ведь не что иное не делает мужчину мужчиной, как настоящий бой!

Может, время не то? И всё это не то?

Сейчас он намеревался это узнать.

Прошло минут двадцать. Ста пятидесяти грамм водки как небывало. Колени перестали дрожать. Тепло разошлось по периферии телесной. Осталось забыть о том, что тебя разыскивает полиция.

Но спектакль, тем не менее, начался. Совсем неожиданно

– Скучаешь? – К Максиму подсел парень довольно-таки внушительных размеров.

– Да нет, – отшутился Максим.

– То есть, гостей за стол не пригласишь? У тебя целый ствол. Хочешь, на спор уговорю в один заход?

– Вполне верю.

– То есть, ты так запросто отдашь целую бутылку водки, и тебе не будет жалко?

– Вы же гости, – полебезил Максим.

– Хороший пацан. Не смотри на официантку. Это моя сестра.

– Я не смотрю.

За стол подсели ещё трое парней.

– А почему ты не смотришь, – продолжал первый, – не нравится?

– Нет, почему, нравится, – начал теряться Максим.

– Кстати, я Костя. Это Грег, зови его, если хочешь, «Газон», он газоны косит. Это Бильбо, можешь, просто «Буль», это Ганг. Меня, кстати, так и зови, Костя, можешь Костян. А ты кто?

– Максим.

– Макс, значит. Так, на чём мы остановились, Макс? На том, что я «усосу» остаток «водяры»?

Максим молчал.

– Братва, уговорю и не поморщусь.

– Не в первой.

– Ну, так что, Макс, готов?

– Не вопрос.

– А ты нам ещё купишь? За знакомство-то надо будет махнуть? – спросил Буль.

– Можно и это махнуть, – осторожно предложил Максим.

Костян в упор смотрел в глаза Максиму.

– Я не пойму тебя, пацанчик, тебе жалко новую бутылку для братвы, или эта тебе так дорога? Я могу махнуть любую их них.

– Твое дело. – Решил прекратить бессмысленный спор Максим.

– Давай так, – предложил Костян, – ты берешь ещё один, а то и пару «стволов», и какой-нибудь я уговорю.

– Или тебе жалко угостить нас? – поучаствовал Грег.

Максим хотел подозвать официантку.

– Ты забыл, что это моя сестра, – грубо осёк его Костян.

Оставшиеся посетители не сильно были озабочены происходящим, поскольку уже привыкли к подобным концертам. А финал был всегда один и тот же. Гоп-компания разводила посетителя, издевалась над ним, а под конец для разнообразия считала кости на его теле. Фантазия была ограничена. Максим это понимал и настойчиво призвал свое «я» к акту сопротивления, в котором он не был уверен, ни в самом акте, ни в том, каким образом он может проявиться. Единственное, что он в данный момент ощущал, это возрастающий шум в ушах, сигналом которого было далеко не сдача позиций и уход в слезах и крови под стол. Хотя, даже если это и должно было произойти, он хотел, чтобы это было в ясном сознании и без доли чувства страха, хоть и с ярко выраженным унижением.

– Извини, – спокойно произнес Максим.

– За что? – весело спросил Костян.

– Упустил, что это твоя сестра.

– То есть, она тебе не нравится?

– Ну почему же, нравится. Симпатичная девушка.

Воцарилось молчание.

– Клер, «притарань» ещё «ствол», – крикнул Костян официантке.

– Короче, я грохну этот пузырь водки, чтобы закрыть один вопрос, а потом, ты будешь разбираться с Газоном. Моя сестра его телка, а если в его присутствии кто-то говорит, что она ему нравится, ему это не нравится… Так, давай.

Костян схватил недопитую бутылку водки, закрутил сосуд и в течение минуты растворил всё её содержимое в своей лужёной глотке.

– А теперь я и быка могу грохнуть ударом в лоб и не промахнусь. Уважаешь силу, Макс? Ты должен уважать силу. Ты же такой? Иначе на хера ты сюда забрёл? Верно? Мы все тут такие и никому не дадим расслабиться. Но, ты парень, что надо, угощаешь нас, мы сойдемся. Да, пацаны?!

Официантка стояла рядом и укоризненно смотрела на брата. Развернувшись, она кинула на Максима взгляд, полный сожаления. Тем временем Максим начал замечать, как на их столик поглядывают другие посетители, и ощутил в их глазах то же презрение к себе, что заметил в мотеле. На столе появилась ещё бутылка.

Алкоголь, погашенный адреналином, в нем полностью снесся куда-то в сторону.

«Я червь», – шумело в ушах.

– Кстати, Газон!

– Давай за знакомство опрокинем по «соточке»? – Газон понял намек Костяна.

Хлоп! Не успела водка осесть, как из-под Максима резко выдернули стул, да так удачно, что он, приземляясь на пол, разбил об стол губы.

– Пойдем «побазарим», «корешок». – Газон был не такой крупный, как Костян, но в сравнении с Максимом, тем не менее, выигрывал.