Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире

За окном, точно отвечая его настроению, натянутые Творцом облака-заплатки, низко провисали от влаги на небосводе. А снег всё падал, и всё как-то грустно, безнадёжно.

– … без понятия как, господин Саркар. Мой прислужник, Зель, выследил, куда переселили Катуней. Уж ему я доверяю, он такой ловкий. Мы готовились их забрать, но нас кто-то опередил, буквально на двадцать минут! Я точно знаю, когда зашёл в квартирку, которую им предоставила советница Фридди, кстати, на мой взгляд, довольно убогое жилище – всего одна комната! – так вот, когда я оказался там, чайник, который кто-то из супругов оставил на огне, почти выкипел. Нас опередили!

Всё это и так было хорошо известно Саркару из письменного отчёта, который он получил накануне своего обязательного присутствия в Буэро, но в личной беседе всегда проступают мелкие детали, их в отчётах предпочитают опускать. Такие, как кипящий чайник. Значит, некто обогнал Алькама Имера на пятнадцать, плюс – минус пять минут. Но кто же? Кому так срочно понадобились родители всеслуха? Или…

– А не могло так выйти, что они каким-то образом узнали о вас, о вашем приходе? И сбежали, забыв выключить плиту.

Очевидно, эта мысль также приходила в голову советнику, несуразно маленький на таком большом лице нос задёргался, золотисто крапчато-серые глаза принялись изучать поверхность стола, хотя лицо по инерции продолжало сохранять бесстрастность.

– А Митке? Что он? И что сама Фридди? – продолжал сыпать вопросы Бессменный, будто и без них еды мало на столе.

Вирийский советник пожал широкими плечами.

– Сперва я тоже заподозрил их. Решил, что они меня раскусили и решили перестраховаться. Но на следующий день по реакциям советницы и начальника службы безопасности…

– … бывшего начальника, – тут же жёстко поправил Саркар сотрудника.

– Да-да, – согласно закивал Имер. – Так вот, оба выглядели обескураженными. Да, именно так. Они беспокойно шептались в отдалении от остальных советников, и весь их вид однозначно говорил о том, что они в замешательстве. Я уверен, они точно ни при чём. И ещё добавлю – кажется, они напуганы внезапным исчезновением Катуней.

Так, так. Сколько же неизвестных в этой игре, подумал Саркар, пригубив принесённый официанткой коньяк. Резкие цитрусовые нотки ему даже показались пикантными, как никогда прежде.

Сначала Равнитель. Ну, с этой задачкой он, допустим, справился. Хорошо. Ещё не совсем, но справится. Конечно, пришлось, как следует покопаться в архивах и привлечь кого надо из розыскного агентства, зато и результат вышел. Как же глубоко пришлось копать, в прошлое, аж на тринадцать лет.

Да, неприятный сюрприз. Девчонке посчастливилось выжить в том «несчастном» случае. И ведь самое неприятное, что помогала ей всё то время Ирина Лотар, его секретарь. И как он проглядел? Впрочем, то, что у самого носа – оно всегда невидимо.

Значит такой расклад: старшая дочь мирисского дипломата Эспена Стуре́, то бишь Зиновия, которой теперь тридцать лет, умудрившись не утонуть в водах Титкуль, к тому же ещё стала Равнителем. И естественно, жаждет свести старые счёты с Саркаром, отомстить за потерю близких. Девчонка непроста, ой как непроста. Попользовалась вурдалаком и оставила за бортом, когда пришло время. Из неё противник куда опаснее, чем Астрогор, да и интереснее. Ладно, эту задачку он прибережёт на потом. Теперь важнее выяснить, кто же выкрал, а может, переманил Катуней. Есть ли что-то общее у Саркара с этим таинственным лицом? Союзник ли тот ему или противник? Столько неизвестных в одной задаче, аж мозги закипают. Ещё Совет Держав не отступает, всё не теряет надежду свергнуть засидевшегося короля с его помоста.

Принесли еду. Саркар медленно пережёвывал, без аппетита. Рыба таяла во рту, окунь, приправленный лимоном, божественно услаждал вкус, но вопросы, висящие в воздухе, напрочь отбивали удовольствие от принятия яств. Его визави отсутствием аппетита не страдал, с алчным чавканьем поглощая салат и ростбиф, нарезанный крупными кусками. И как он не давится? – с неприязнью, близкой к отвращению, думал Саркар. С пухлых, вымазанных жиром губ по подбородку стекала прозрачная капля. У едока окуня вдруг зачесались руки, так захотелось схватить салфетку и с силой утереть эту нелепую физиономию. Но вместо этого, он перевёл разговор, поменяв тему.

– А что Совет? Как они отреагировали на мой ответ?

Отставив в сторону недоеденное рыбное блюдо, Бесменный откинулся на мягкую спинку стула и сделал глоток коньяка из освеженного бокала. Появилось устойчивое желание уйти.

Ответ последовал не сразу, прежде собеседник дожевал мясо, заодно подчистив донышко тарелки кусочком надетого на вилку хлеба.

– Если в двух словах: крайне недовольны, – доложил вирийский советник, вдруг выуживая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет с зажигалкой.

В «Сердце Вирии» дозволялось курить в специальной зоне, и как назло оба едока находились в ней. Пожалуй, больше он сюда не придёт – всё здесь будет напоминать об ужине с обжорой-толстяком, но куда тягостнее то состояние неопределённости, в котором Саркар висел, как пойманная паутиной муха. Чертовски гнилое состояние.

Раскурив сигарету, довольно вонючую, – Саркар еле подавил себя, так хотелось вырвать эту гадость из пухлого рта! – Алькам Имер, заметно расслабившись, произнёс:

– Их, безусловно, возмутил ваш отказ присутствовать на слушании по обвинению в похищении Катуней и охотой на их сына. Но им пришлось проглотить вашу отговорку про грипп. К тому же, своевременное исчезновение основных свидетелей связало им руки и заткнуло недовольные уста. Но это только отсрочка. Митке и Фридди готовят новое слушание, которого вам, господин Саркар, увы, не избежать. Иначе отставка вам будет объявлена де-факто.

Саркару послышалось или подчинённый говорил с некой долей злорадства и довольства?

– Что ж, теперь я готов ко встрече с этой группкой самодовольных сластолюбцев, – высказался Бессменный.

Тон его слов не давал собеседнику сомневаться, что за нахальство (а вызов на слушание и есть оспаривание полноты власти верховного лидера) ответит каждый из Совета Держав, по-своему и горько пожалеет, что просто осмелился покуситься.

– Что вы предпримете? – под ледяным, прожигающим злобой взглядом праведника №1 вирийский советник едва не подавился втянутым дымом.

– А вот это вас уже не должно волновать, – резко и властно отрезал Саркар, уже понимаясь с места. – Мне пора. Завтра вы отправитесь назад в Лерро, будете продолжать следить за Митке и этой несносной женщиной, за каждым их шагом.

Тучный чревоугодник, втрое крупнее его, закаменел под взором патрона, из приоткрытого в замешательстве рта с пухлыми женственными губами вытекали струйки белёсого дымка. Флегонт Саркар снял с вешалки куртку, и наспех вдевая в её пуховые недра руки, как бы прочим, ворчливо бросил напоследок:

– И на вашем месте, я бы бросил курить эти паршивые сигареты. Они отвратительны!

Худой праведник вышел, а толстяк ещё с минуту сидел в растерянности, уставившись на зажатую в пальцах-сардельках тлеющую сигарету, затем, очнувшись, затушил её о тарелку.

– Всё удовольствие испортил, чёрт! Ни себе ни людям.

На улице тем временем снег всё падал, и небеса не торопились умерять свою щедрость. Старые следы накрывал новый белый слой, готовясь принять свежие оттиски.

***

Наверное, всё счастье и безмятежность остались в том, прошлом, году, когда стрелки часов отсчитали последние секунды уходящего года. В уютном домике Эдуарда Барсгарда, что ладно стоял в серёдке Белручья, компания загостившейся молодёжи всё же встретила Новый Год. А что, лишаться праздника только потому, что застрял чёрте где? С пораженческих мыслей начинается и сам провал.

Так решила Юна Дивия, её с охотой поддержала Лукерья Баранка. Парни особого энтузиазма не выказали, но и не возражали. Эрик Горденов, зависший в нейтральной зоне, готов был поддержать любую инициативу, лишь бы не назрел скандал. За недели, которые они обитали в домике дяди Эда, настроения каждого жильца заметно упали, и продолжали стремиться к опасной черте, за которой начиналась пропасть под названием «Разлад». Всё чаще случались мелкие стычки между парнями и девушками по части домашних обязанностей, сварливые нотки в разговорах, ехидные шуточки и порой обидные колкости. Если срочно что-то не предпринять – случится «Бум»!

Поэтому празднование Новогодней Ночи все восприняли если не с воодушевлением, то с надеждой отвлечься от негатива, хотя бы на несколько часов.

Последним подключился Матфей Катунь. Парень всё больше уходил в себя, частенько выпадая из разговора, точно его внутренний переключатель жил своей жизнью. Большую часть времени он уединялся в чердачной комнатушке, которую до того занимал предводитель вурдалаков, там и засиживался над старинными фолиантами, картой Терриуса или что-то обсуждал с Гамаюном вполголоса.

Порой он откликался на бодрый голос Виктора Сухманова, когда тот звал приятеля на улицу колоть новую порцию дров, но его навязчивая отстранённость всё росла, и друзья уже всерьёз беспокоились за душевное здоровье товарища. Поэтому-то Матфея никто не трогал в последний вечер убывающего года, предоставив его самому себе. И потому ребят едва ли не шокировал его голос с нотками распорядителя торжества, когда он внезапно застал суетливо наряжающих гостиную комнату:

– Обязательно должна быть гирлянда. Без огоньков праздник не настоящий, а так – бледная тень.

Юна тут же вспомнила: в доме Катуней организацией праздников заведовала Вида, мама Фея. Это она ввела за константу непременно рядить пространство гостиной елочными шарами и электрической гирляндой, независимо от времени года. И сын пожелал следовать её примеру, косвенно воссоединяясь с родителями, которые не могли разделить совместный праздник.

– Но у дяди Эда нет гирлянды, Маф, – привёл жалкий аргумент Эрик Горденов.

– Не беда. Схожу до почты.

Местное почтовое отделение вмещало в себя магазин, в котором продавалось всё, что требовалось среднестатистическому жителю Белручья – от буханки хлеба до одеколона «Искра жизни» и бензинового мотоблока «Рай фермера». Естественно, там были и ёлочные принадлежности.

– Но до закрытия осталось полчаса. Ты вряд ли успеешь, Маф, – предупредила новоявленного помощника Лука, прилаживая крупную пушистую еловую ветку к дверце серванта. Хвойная лапа не сдавалась и продолжала плюхаться вниз, как бы девушка её не крепила скотчем к хлипкой дверце.

– Ничего, успею.

И успел же! Матфей, словно золотодобытчик, принёс пару коробок с разноцветными шарами, пакет с золотой мишурой и свёрток, из которого бережно вытащил скрученную гирляндную нить. Теперь праздник набирал нужный масштаб.

Искрящийся отблеск ёлочных шаров, закрепленных на еловых ветках и разложенных по полкам шкафа, янтарное мерцание струящегося «дождика», развешенного по стенам там и сям и, конечно же, бегающие радужные огоньки гирлянды, которую мальчишки умудрились пустить по окну. Все эти безделушки наполнили ребят надеждой на лучшее, искорками, сжимающими сердца от предчувствия чего-то нового и непременно лучшего.

Телевизор, который имелся в доме, хорошо показывал только тройку центральных каналов, на остальные двенадцать не хватало тяги антенны, а всматриваться в серо-бурую рябь и напрягать напрасно зрение, желания не было. Да и пусть, чтобы услышать полночный бой часов и встретить рождение нового года, не нужна сотня каналов, достаточно и одного.

В нужный момент так и произошло. На экране возникла картинка громадного циферблата, а комнату принялся оглашать гулкий бой. Один, два, три. Эрик с шумом открыл бутылку шампанского и под улюлюканье компании разлил пенящийся напиток по разнокалиберным бокалам – Эдуард Барсгард, впрочем, как и большинство горожан, свозил в деревенский дом остатки из уцелевших фужерных сервизов. Вот и довольствовались праздновавшие гости тем, что обнаружилось в хозяйских закромах: кто бокалом для коньяка, кто узким фужером для шампанского или широким на высокой ножке под вино, а кому и бокал для гнитвейна достался. Но эта разношёрстная стекольная компания только развеселила друзей, вызвав к жизни новую порцию шуток.

Подарки не дарились, все обошлись устными пожеланиями, да и до подарков ли? Главное, что все живы и здоровы. Но прислужников всё же решили поздравить, как следует: каждому вручили завёрнутый в красочную обёртку подарок, и сами же разворачивали – у животных же нет рук, чтобы самим это сделать. Подарками послужили пресловутые консервы, но союзники не подали разочарованного виду – главное внимание, а не сам дар.

И всё же печаль, которую удалось спровадить ненадолго, вернулась. Огненные салюты на экране телевизора и за окнами дома, радостные крики людей, покинувших тепло жилищ, чтобы приветствовать вместе начало нового года, тронуло и разбередило тревожные мысли, от которых не убежать при всём желании.

Не хватало одного человека за их тесным столом.

Если о Ниле Хотине и говорили крайне редко и скудно – это не отражало внутренних переживаний и дум каждого за потерянного друга.

Все надеялись, что Нил в один прекрасный день отыщется, и всё снова станет на свои места. Их круг родственных душ восстановит целостность.

Но также каждый, здраво рассуждая, понимал и трезво отдавал себе отчёт в том, что ни Нил, ни кто бы то ни был, уже прежним не останется. Всех перемолотила эта история, всех переписала.

И все же, и все же… Надежда умирает последней.

Полмесяца они старались быть в курсе новостей, просматривая вечерние выпуски по телевизору, и каждый раз боялись и надеялись узнать из репортажей о друге, вестей от которого давно не было. Так страшно ничего не знать и при этом надеяться на что-то.

– А что это мы всё сидим и сидим. Давайте-ка выгребаться на улицу, там самая движуха. И салюты, вон как местные запаслись – артиллерия бьёт уже полчаса и не сдаёт позиций! – гаркнул захмелевший Эрик Горденов.

Все зашевелились и наскоро одевшись, вывалились из дому, из душного тепла печки в морозный, щиплющий лицо, холод.

– Как же красиво-о-о! – нараспев потянула Юна.

За целый день снег нападал щедро, в изобилии. К ночи небо очистилось и поблёскивало бессчетной россыпью звёзд. Деревья, кусты, земля и дома накрыл плотный слой искристой ваты. Кустики со сдобренными верхушками походили точь-в-точь на кочаны цветной капусты, а ветки деревьев, взамен утраченной по осени листвы, обрели иное украшение, которое, ну как ни смотри, смахивало на зефир маршмеллоу, нанизанный на палочки. И взрывающиеся фейерверки, от которых кристально чистый воздух густел дымом и пах соответствующе, озаряли и раскрашивали густую темень огнями всевозможных оттенков. И сердце замирало от каждого взрыва, будто страх и тревога сжимались внутри при звуках шаманского обряда.

– И мы запустим парочку ракет! – вдруг авторитетно заявил Матфей Катунь. Оказалось, что вдобавок к ёлочной атрибутике он прихватил и несколько фейерверков из остатков на почте.

Да, праздник удался.

Правда, Гамаюн ворчливо заметил, что слишком много шуму из ничего. А Рарог замёрз даже под курткой у Юны, пришлось ей раньше всех вернуться в дом, только бы не застудить теплолюбивого зверька.

Но в целом Новый Год они встретили достойно и, главное, вместе.

Через пару дней, прогуливаясь по внутреннему дворику, Юна и Лука сошлись в одном, разглядывая дорогу за оградой, обеим виделась одна и та же картинка. Припорошенная песком снежная насыпь с крутыми боками вдоль проезжей части, ну как ни крути, ассоциировалась у девушек с кексами-маффининами в посыпке из шоколадной крошки. То ли такие ассоциации шли спонтанно, от воображения, то ли это подступивший голод подавал красноречивые намёки. Посмеявшись своим мыслям, подруги вернулись в дом, где кроме них и неугомонно снующего саламандра никого не было, не считая филина, который отсыпался с ночи наверху.

Лука поставила чайник на плиту, а Юна отрезала несколько ломтей от батона и намазала каждый сливочным маслом. Когда заварили кофе и съели бутерброды, принялись смаковать горячий напиток по маленьким глоточкам, временами посматривая в оконце. От разницы температур внутри и снаружи оконное стекло покрылось толстым слоем наледи, растрескавшись и разойдясь по периметру затейливыми узорами. Наступила минутка тихого радостного осмысления уюта: в доме, натопленном, как положено, пахло деревом, вкусным печным дымком, старой и чуть отсыревшей одеждой, кошачьей шерстью и кофе.

Под столом раздалась трескотня, перешедшая в повизгивание – то Рарог лишний раз напоминал о своей важной персоне, а заодно и клянчил чего-нибудь поесть. Юна отщипнула от булки и мазнула кусок маслом, чтобы ящеру было не так сухо глотать. Но, похоже, он бы справился успешно в любом случае: хлебный мякиш только и успел мелькнуть в хищно схватившей его пасти.

– А саламандру разве можно есть хлеб? Он же вроде только насекомыми питается? – Лукерья с сомнением проследила за исчезновением угощения.

– Иногда можно. Немножко, конечно. Так ведь, дружок? – ласково проговорила Юна Дивия и показала, что Рарогу пока хватит. – До обеда недолго, потерпи.

Прислужник что-то пронзительно протараторил в ответ, но всё ж угомонился и мирно пристроился в ногах у девушки.

– А он тебя уважает, Юнка, – заметила Лука, кивнув в сторону ящера. – Ты ему явно нравишься. Думаю, Матфей не будет против, если Рарог станет твоим прислужником.

– Мне это по душе, Лу, но ты забыла, что на мне теперь отметина Равнителя и ни одному прислужнику не стать моим союзником.

От высказанного Юна погрустнела.

– Знаешь, запреты для того и нужны, чтобы их нарушать, – решила подбодрить подругу рыжеволосая приятельница. – Как знать. Ведь смогли же мы с Матфеем разрушить Табу Слова, значит, и клеймо Нарушившей Закон Сна сломаем.

– Как знать, как знать. Хотелось бы надеяться. Но жизнь часто несправедлива, Лука.

– Жизнь не может быть справедливой или наоборот. Она бесстрастна, Юнка, – возразила подруга, и голос её немного дрогнул. – Это наши поступки, каждый наш шаг определяет последствия. А жизнь – это и есть наш Бог, которого мы либо честим, либо умоляем о милости. Это так… так глупо.

– Я бы лучше не сказала, – вздохнула Юна, допивая остатки кофе в чашке. – Но, на мой взгляд, жизнь не что иное, как самый обычный фильм. Просто каждый человек – любитель определенного жанра: кто-то любит артхаус, кому-то боевик подавай, а кто – либо нежится в романтической чуши, или забывается в ужастике. Отсюда и направление самой жизни. Вот мы, например, приверженцы одного из самых популярных, но опасных жанров.

– Какого же?

– Триллера с приключениями и мистической мурой.

– Да уж, то ещё кинцо, – захихикала Лукерья Баранка.

Щёчки на молочной коже лица разрумянились: до чего же она восхитительно мила, в искреннем восхищении подумалось Юне, истинная красавица, не то, что я коротышка.

Таких сугубо девичьих посиделок за чашкой кофе у кухонного стола было множество, где всегда находилось место интересным мыслям и идеям. Однажды Юна осмелилась задать вопрос, который «зудел» в подкорках мозга уже давно.

– А вурдалаки ведь не становятся бессмертными? Вон, Астрогор, едва Творцу душу не отдал.

– Ну ты и скажешь же глупости, Юнка! Бессмертные! – Лука едва не поперхнулась тёмным напитком, от высказанного собеседницей. – Кровь дает только энергию и притупляет болевые ощущения. И всего-то. А так, вурдалак такой же смертный, такой же человек, если не учитывать его разухабистое видение жизни и вечное стремление разрушать всё, что грозит его личной свободе.

– Слушай, Лу, ты всё-таки жила какое-то время среди вурдалаков. А как они пьют кровь?

– Тебе это так интересно? – Порой неуёмное любопытство Юны обескураживало подругу.

– Ну, знаешь, про упырей столько всего написано. Я раньше в говорящих зверей-то не верила, а тут вурдалаки, призраки, дети-монстры и ещё много чего. Хочется разобраться.

– Ну, если ты вдруг возомнила, что вурдалаки пьют человеческую кровь, кусая за шею, то это анекдот. Ничего и близкого такого, – уверяла рыжеволосая девушка.

– А как же тогда? – не отставала приятельница с волосами цвета воронова крыла.

– Есть добродеи, которые в крайние случаи снабжают демонов жиром, через специальные устройства, а есть доноры, которые практически также спонсируют вурдалаков. Как и добродеи, доноры передают энергию в крови через язык и всегда по своей воле. Только иногда процесс упрощается до укола языка иглой или крохотного надреза бритвой. В вурдалачьей среде есть термин «поцелуй крови» – это когда донор передаёт вурдалаку кровь через самый банальный поцелуй, взасос, конечно. Со стороны может казаться, что парочка страстно сосётся, а на деле идёт передача энергии.

– Ох, ты! Неприятная, наверное, процедура. А как же ты устояла от приобщения к культуре вурдалаков?

На круглом личике Юны отобразилось смущение и … любопытство. Ну и Юнка, отважная девчонка, подумала Лукерья, и ведь хороша, чертовка, но не осознает своей красоты.

– Ну, по первости и у меня возникал соблазн. А что? Там такой прилив сил происходит, а всего-то и нужно сделать несколько глотков. Но я уже до того попользовалась услугами добродея и, насмотревшись того зрелища, представив, как по языку в горло потечёт ещё тёплая кровь…. Нет, я, конечно, не из пугливых, но с меня хватило и пытки жиром. К тому же, в дополнительной энергии я не нуждалась, после года частых перемещений – а с Маргелом мы настранствовались всласть – моё тело полностью адаптировалось к переброскам на разные расстояния. Так что мой искус зачах, не успев распуститься. И хвала Дьяволу за то.

Так удивительно было смотреть в лицо подруге и видеть неподдельное восхищение и гордость за неё, Луку, что она оказалась выше соблазна, сильнее и стойче.

А однажды Лукерья застала подругу за чтением книги. Не обычной, из скудной домашней библиотеки Эдуарда Барсгарда, а из тех, что даются только тем, кто прошёл успешное посвящение в таинство демона, одним словом, для Проснувшихся.

– Юнка, постой, а как ты вообще можешь читать эту книгу? Здесь же всё написано на вирийском языке! А ты Непроснувшаяся.

Эта особенность бросилась в глаза Луке, а затем она запоздало вспомнила, что Юнка и прежде озвучивала отрывки из одной книги, пересказывая буквально наизусть. Феномен озадачил и удивил всерьёз Лукерью, ведь до сих пор ей не доводилось видеть подобного воочию.

– Ну как тебе сказать… по-разному читается. Иногда текст течёт, как спокойный ручеёк, без запинок, а порой слова образуют тарабарщину – приходится перечитывать дважды, а то и трижды, чтобы разобрать смысл.

– Вот это да! Ты знаешь что это? – Ну, конечно же, Луке вспомнились некоторые истории. Ведь всегда существовали исключения из правил. – Ну, то, что ты способна читать на вирийском? Это же добровольный посыл. Я слышала об этом феномене: когда демон добровольно отдаёт свою книгу Непроснувшемуся и испытывает при этом сильные положительные чувства, то Спящий может познавать смысл, заложенный в книге. Кто первый тебя познакомил с сакральной литературой?

– Фей, – выпалила Юна, взволновавшись от услышанного, но тут же поправила себя, – Матфей. А после и Гамаюн разрешил.

– Да ты везунчик, Юнка! – едва ли не присвистнув по-мальчишески, воскликнула подруга. – Матфей Катунь по уши в тебя влюблён, вот и передал тебе вместе книжкой добровольный посыл, а ворон – его прислужник – подчинился посылу. Гамаюну ты тоже нравишься.

– Ой, не согласилась бы по поводу Гамаюна, – слабо возразила Юна, но на лице заиграла довольная улыбка, а раскосые глаза заблестели.

– Он для вида важничает, а на самом деле – всего лишь старый ворон. Все старики себя так ведут: ворчат, тиранят немножко, нос задирают, а за всем этим маскарадом жажда внимания и заботы.

– Старики, говоришь…, – задумчиво произнесла Юна.

– Да, а что? – напряглась вмиг Лука.

– Да вспомнился мне тут один старик. Зловредный такой. Но много знающий.

– Только не говори, что ты что-то уже задумала.

– Есть у меня мыслишка. И, думаю, что Счетовод именно тот, кто мне поможет.

Вот только этого не доставало. Но Юна Дивия уже листала книгу, будто внезапная мысль скакнула прочь. Что бы ни задумала эта девчонка, мелькнуло в голове у её рыжеволосой подруги, а она не отступится, пока не осуществит. Надеюсь, что это не приведёт к новому и опасному скитанию. Лука вздохнула и принялась изучать ледяной узор на окне.

Под конец третьего дня нового года Матфей Катунь во время ужина объявил о своих ближайших планах: утром он отбывает в Буэро на поиски родителей.

– То есть как, завтра? С чего вдруг? – опешил Виктор Сухманов. Вилка с намотанными спагетти застыла у рта. – Мы даже не обсуждали.

Над столом парили соблазнительные запахи макарон, сливочного масла, сыра и фрикаделек.

– Тут и нечего говорить. Я иду за родителями. Хватит мне тут отсиживаться, пока они где-то там, – решительно высказался Матфей, отложив в сторону свой столовый прибор, которым вяло копошил золотистую горку макаронных изделий. – Я давно всё обдумал и решил.