Лунный свет

Они завели его в небольшой кабинет и посадили в кресло напротив широкого серебристо-белого стола, за которым сидел мужчина с конским хвостом за спиной. Его лицо, поросшее щетиной, могло вызвать доверие у любого, но только не у Элвиса Ван Хутена. Стол был пуст, если не считать рук доктора Лоуренса и блюдечка, на котором стояла чашка с кофе, аромат которого охватывал помещение. Доктор Лоуренса показал два указательных пальца санитарам, прося оставить их наедине, и спустя пять секунд дверь позади Элвиса захлопнулась.

– Как дела Элвис? – Генри улыбнулся рекламной улыбкой и подвинул чашку с кофе к Элвису. Заметив, что пациент с подозрением посмотрел на чашку, он добавил. – Пейте-пейте, оно было сделано для вас, и я уверяю, оно не отравлено.

– Не хочу, – отрезал Элвис и отодвинул чашку на середину стола, – пить вашу отраву.

– Мистер Хутен, я же сказал вам, кофе не отравлено, – пролепетал доктор и ещё шире улыбнулся. – Вы видимо меня не так поняли.

– Это видимо ты меня не так понял, Щетинистый, – брови Лоуренса малозаметно приподнялись, а щёки ослабли, убрав в улыбке былую ширину. – Я сказал, что не хочу пить твою отраву, твой кофе. При этом при всё, Щетинистый, я не говорил, что он отравлен или что-то подобное.

– Значит, не хотите… – сказал он и потянулся за чашкой, – а я вот не против. – Взяв чашку он преподнёс её ко рту и сделал глоток. – И всё же я хочу попросить вас, давайте вернёмся к моему вопросу. Как ваши дела, Элвис?

– Так же, как и у вас.

Лоуренсу удалось собрать прежнюю рекламную улыбку. Он закинул маленькую серебряную, под цвет стола ложку в чашку с кофе и начал беспрерывно водить её по кругу.

– Что ж, тогда я могу сказать, что рад за вас. Но всё же, если у вас такое прекрасное настроение, почему вы пригрозили охраннику, когда тот принёс вам воды.

– Я это не ему, – не подумав выдал Элвис. Зрачки доктора, как у кошки при виде мышонка расширились. – То есть ему. Просто нужно быстрей воду нести, – и вновь зрачки расширились, охватывая три четверти глазной радужки. – То есть для самого себя… Чёрт, – он стукнул по столу и доктор Лоуренс, видимо просчитав это движение приподнял чашку с кофе. – Я запутался.

– Со многими бывает, но вы не переживайте.

Брови Элвиса встретились на переносице.

– Вы меня за идиота держите?

– Нет, что вы…

– Заткнитесь, – Лоуренс качнул головой, отпил кофе и откинулся в кресле. – И прежде, чем вы скажете хоть слово, я хочу вас настоятельно попросить говорить со мной в нормальном тоне, а не как с идиотами, которыми вы окружены.

«Не обычный идиот» – отметил у себя в голове доктор Лоуренс и кивнул.

– И так, – продолжал Элвис. – Зачем вы меня сюда позвали.

«Вообще-то тут я задаю вопросы, но раз вы так желаете побыть главным, мистер Хутен, я позволю вам поиграть в полицейских» – Лоуренс поставил, пустуя чашку на стол, заложил руки за голову.

– Чтобы поговорить с вами. Зачем же ещё? Или быть может вы до сих пор убеждены, что я намеревался вас отравить?

– О чём поговорить?

– О вас. Узнать вас поближе, услышать вашу историю, а главное хотел обсудить причину, по которой вы сюда попали, – Элвис открыл рот, но Доктор Лоуренс остановил его жестом, показав указательный палец. – Вдруг вы попали сюда случайно и мне придётся вас отпустить, – веки Элвиса с радостью распахнулись и этого не мог не заметить Лоуренс. Рыбка проглотила наживку. – Но, а прежде, я бы хотел услышать почему вы разговаривали… эм… с небом.

– Я не разговаривал с небом.

– Вынужден не согласится. По словам очевидцев, вы обращались к Богу и называли его Петушиноголовый. За такое мистер Хутен, вас бы сожгли на костре или сочли бы пророком, жили бы мы несколько веков назад. А сейчас, люди считают это странным, не верят в Бога…

– Они существуют.

– Они?

– Боги.

Взгляд Лоуренса наполнился недоумением. Обычно таковым выражение его лица можно встретить довольно редко, особенно с момента окончания университета, где он получил наивысший бал в стране по психологии. Но сейчас у него блеснул этот заинтересованный и быть может напуганный взгляд. Он подался вперёд, опёрся локтями о стол и сложа руки в замок положил на них голову. «Язычник значит, – решил он про себя. – Интересно какой. Греческий, Египетский или Кельтский»

– Возможно, вы правы…

– Я прав.

– Хорошо, мистер Хутен, вы правы, – согласился доктор Лоуренс и с лица его исчезла рекламная улыбка, оставив после себя тень в виде ухмылки. – Но сейчас, люди, которые так откровенно, как вы, общаются с Богами попадают ко мне. Идут на лечение так сказать…

– В психушку, –поправил Элвис и тут же напомнил. – Я же просил вас разговаривать со мной, как с нормальным, здоровым человеком.

– Простите, забыл.

– Прощаю.

«Ну и наглец» – хмыкнув заметил Лоуренс.

– Так вот, мистер Хутен. Если вы общаетесь с Богами, то пожалуйста, делайте это в тех местах, где не ходят люди. И не усложняйте нам, докторам, работу.

В ответ тишина; лишь слабый стук ботинок по другую сторону двери. Доктор Лоуренс, сохраняя улыбку смотрел на Элвиса, а тот на него. Ему не впервой доводилось ловить на себе взгляд психически больных людей. Злые и безумные, добрые и безумные, но ни разу он не видел озлобленного и растерянного взгляда, как у Элвиса. Причём, как Лоуренс заметил чуть позже, на следующий день, Элвис был озлоблен на самого себя.

– Вы меня выпустите? – совершенно спонтанно спросил Элвис. Он подался вперёд, упёрся грудью о край стола. – Должны выпустить.

– Я вам ничего не должен, мистер Хутен.

– Пусть будет, по-вашему, – отмахнулся Элвис. – Вы меня выпустите?

– Да, разумеется. Мы всех рано или поздно выпускаем.

И Лоуренс не солгал. Пациенты психической больницы выходят отсюда лишь под тремя видами: притворщиками, которые больше не способны выносить этого (Однако с доктором Лоуренсом всё стало на порядок сложней. Он, как сказал один из санитаров, видит тебя насквозь), вылеченными, не способными думать и говорить от огромных доз наркотиков или же по-простому – овощами, и ногами вперёд – мертвецами.

– Когда?

Рука доктора Лоуренса скользнула под стол, а потом вернулась обратно.

– Как только решу, что вы здоровы.

Элвис яростно поднялся и мелкие точки замигали у него на сетчатке. Такое бывает, когда боксёр теряет фокус после сильного удара абонента. А с Элвисом подобная «Неведанная хренатень» – так он её называл, – случалась от резких движений, после состояние покоя. Он это сравнивал с выносом штанги, не размявшись или автомобильным стартом, без прогрева двигателя. И в обеих случаях это грозит поломкой организма или двигателя. «Вам, Элвис не нужно совершать резких движений. – Говорил ему лечащий врач, десятки лет назад, когда он ещё ходил в поликлинику. – Организм ваш, должен жить в гармонии, а для этого ему нужна плавность, как у лодки, плывущей по течению».

Через раскрывшиеся двери, в кабинет буквально ворвались санитары. Они без промедлений ринулись на обездвиженного пациента, стоящего возле стола, опёршегося одной рукой о него, а другой прикрывая глаза. Санитар повыше схватил его…

Реджина

… когда она пробегала по коридору на первом этаже. Реджина жалобно заскулила, но вырваться не решалась. Сделав два-три шага со щенком на руках Итан остановился и, присев, поставил её на пол. Она тявкнула на него и побежала неуклюжими, грозящимися запутаться друг в дружке, шагами. Пробегая мимо настенного зеркала, она замедлила шаг, взглянула на своё отражение, как это делают многие женщины, и ничком вбежала на кухню. Послышалось жадное чавканье. Итан прошёл следом и так же, как и Реджина посмотрел в зеркало.

Щенок пил воду, поставив одну лапу на край миски. Мордочка её, наполовину была спрятана, а глаза, как у большинства животных во время еды был пустыми. Итан присел рядом и принялся терпеливо ожидать, когда же щенок наестся, дабы пойти на улицу поиграть с ним.

С минуту наблюдений Итана пробила грусть, а взгляд его смотрел на печально опущенный хвост щенка. «Если собаке что-то нравиться, она виляет хвостом» – говорил отец, а ведь у него в детстве тоже была собака и более того, Итан верил своему старику. Кроме как, наверное, помощи в уроках – в них Джо разбирался не лучше, чем Кэтрин в охоте.

Чуть позже, перед тем как щенок покинул кормёжку, Итан успел заметить, что уши её, как и хвост были печально опущены. Не нравиться щенку тут. В коробке было лучше. Там она чувствовала себя более спокойно и сжато, а тут же ей давали простор, к тому же этот мальчишка вечно ходит за ней следом, а бывало, например, сегодня, брал её на руки. Кошкам это нравиться, но раскрой глаза, Реджина – не кошка, она – собака.

– Реджина, пошли на улицу, – позвал её Итан, когда та отошла от миски с едой.

Щенок остановился, непонимающе и как бы осуждающе посмотрел на хозяина, каковым она его не считала и попытался выйти из кухни. В несколько шагов, Итан опередил её и усевшись в дверном проёме протянул к ней руки. Заметив его лицо и тянущиеся руки, щенок подался назад, испугано заскулил, предвкушая, как её сейчас вновь возьмут на руки.

– Эй, не бойся.

Итан повалился на колени. Руки его напоминали ей крюки страшного существа, а бледное лицо, сливающееся с белыми волосами ещё больше её пугало. Как только чёрная перчатка дотронулась её лапки, скул прекратился. Вместо него по дому прошёлся визг, настолько жалостный и испуганный, что находись в соседней комнате люди, они бы решили, что щенка убивают. Маленькие, ещё молочные зубы растеряно впились в перчатку, глаза, опустошённые ужасом, панически забегали, а мочевой пузырь, не выдержав всего этого стресса, раскрылся. Тёмное пятно разрасталось стремительно, как сорняки на грядки, и окружило щенка подобно стае волков, наступающей на раненого оленя.

– Реджина, что ты наделала?

Ей удалось вырваться из ослабленной хватки Итана, шокированного происходящим, и развернувшись она побежала под стол, где, сильно ударившись головой о железную ножку стула завизжала. Она ловила на себя его злой и кровожадный взгляд и ей становилось страшно. Щенок видел жёлтые огоньки, напоминающие глаза, и глаза эти смотрели на неё, поверх Итана, подобно ангелу хранителю. Но это был не ангел, но хранитель. Хранитель не такой, как мать, а такой, как хозяин жаждущий получить от своего раба, как можно больше выгоды. А потом щенок услышал голос, змеиный, шипящий, но она понимала его, словно змеи научились говорить по-собачьи.

– Иди ко мне, мой маленький друг. – Итан поднялся с колен и начал идти к Реджини, а вместе с ним и два огня, висевшие над его головой. Он хотел успокоить щенка, приласкать и попросить прощения. – Не бойся.

Щенок подался назад, уткнулась в очередную железную ножку. Губы её сползли, оскалив молочные клыки. Испуганные и уничтоженные изнутри глаза смотрели на два жёлтых огонька, как вдруг они вспыхнули ярким пламенем, чёрно-белым пламенем, адским пламенем. И эти огоньки показали Реджини картину, которую видел лишь Рич Джо Тейлор. Картину, на которой тот расчленял Дарвина. Губы спустились вниз, отбросив попытки сопротивляться и дав волю страху, который без утоли твердил щенку: «Беги, коль хочешь жить, беги»

– Реджина, не бойся, иди ко мне.

И вот тут, когда когтистая, чёрная лапа потянулась к ней, Реджина подалась вправо и выбежала из-за стола. Позади неё что-то загромыхало – Хозяин поднимался из-за стола. Грохот, что стоял от падающих стульев позади, она больше никогда не услышит и даже от частых громыханий грома, в дождливые дни, ей не будет так страшно. Свернув за угол, её занесло, как автомобиль с плохим сцеплением на мокром асфальте и проехав метр на широко расставленных лапах, она стукнулась о стенку шкафа. Первый толчок выдался пробуксовкой и чёрный тапок отлетел назад. Хозяин уже поднялся, она слышала, как он что-то (Вернись, Реджина, не бойся. Я не причиню тебе вреда) говорил ей в след, но эти слова ни капельки не внушали доверия, особенно после увиденной картины с бедным котом. Кошачья дверка была её единственным шансом спастись от чудища, убежать от жёлтых огоньков.

Выбежав из кухни Итан увидел, пухлую мохнатую попку с (О чудо) виляющим хвостом, неуклюже выбирающуюся из дома через кошачью дверку. Не успел он сделать шаг, как прозрачная плёнка махнула ему, говоря за Реджину: прощай.

Она неспешно, всё из-за своих мизерных размеров, спустилась по огромным, для неё, ступеням крыльца и шлёпнулась в грязь. Лапы её тонули, притягивали к себе отвратную кашу и Реджине стало казаться, что чудище с жёлтыми глазами подчинило землю, чтобы остановить её. Прошлёпав несколько шагов, она выбралась на более твёрдую поверхность, туда где росла трава. Зелёная и пяти сантиметровая, она хлыстами била щенка. Ей ничего не оставалось, как заскулить от боли и страха, облизывающего её невидимым змеиным языком. Бабах, Бам-бам-бам – раздалось позади неё. Итан дважды ударился о дверь, забыв, что закрыл её на ключ, после того как вернулся домой за школы. Эти десять секунд, пока он искал ключи и ещё пять, пока открывал дверь, дали Реджине времени добежать к дороге, разделяющей улицу на которой жила семья Тейлоров и густой лес – место, где можно было спрятаться.

– Реджина! – закричал Итан и сам того не ведая, открыл второе дыхание щенка, дав тому ускорится. – Вернись.

Позади бежит хозяин – злое, странное существо, которое вызвало металлических монстров – автомобили. Грузовики, пикапы, легковые автомобили и внедорожники один за одним пересекали дорогу, сохраняя между собой расстояние в двадцать метров. Пробежать между машинами было можно собаке, но не щенку.

Продолжая скулить, она оборачивалась, смотря на бегущего по её собачью шкуру монстра. И наконец вот он, шанс, подаренный собачьим Богом в виде пустой дороги. Совершив толчок задними лапами, она побежала, миную разделительную черту между спасительным лесом и адской хижиной. Скуля, путаясь в собственные лапах и не решаясь обернуться, она почти была пересекла дорогу, как раздался жуткий вой, скрежет и приглушённый БАХ. Она в ужасе завизжала и прижав хвост, ускорила шаг. Монстр с жёлтыми глазами, белыми как снег волосами и чёрными крюками вместо рук, так и не догнал её, потому что грузовик опередил его. И больше Реджина не встречала того самого монстра, но жёлтые огоньки, так похожие на глаза снились ей в кошмарах, будя посреди ночи и вызывая жалобный скул.

Глава 5

Рич Тейлор

В палате было светло. Окна выходили на восток и солнечный свет, пусть и слабо, но всё же пробивался через облака, достигая третьего этажа, палаты где лежал Итан. Также, помимо света в палате стоял несмолкаемый писк аппаратов жизнеобеспечения, подключённых к Итану. Его бледное лицо, казалось ещё сильней потеряло в жизненных тонах и теперь, перед Ричем лежал не его брат, а лишь тело, цвет которого стал таким же, как у бабушки, когда её хоронили. Кэтрин со своими рыданиями была вынуждена покинуть палату по просьбе врачей, а Джо, как ни в чём не бывало общался с Чарли. В начале, он спрашивал про сына: что с ним будет, есть ли у него шансы поправиться и может ли он что-нибудь сделать. Однако звучало это неубедительно и походило на одну из липовых историй, которые можно услышать из уст детей, которые так любят приукрашать каждое слово. И вот слова за слово, как это порой бывает под градусом, разговор о сыне плавно перетёк в разговор об охоте. Чарли, конечно был другом и не просто другом, а лучшим другом Джо, но даже он был не на шутку встревожен, такой резкой сменой разговора, тем более, что сын его должен был умереть в ближайшие два дня. Хотелось бы ему, Чарли, вернуть Джо на притоки свои, но он не мог по двум причинам. Первой был сам Джо – этот парень любил выпить так же сильно, как и любил отстаивать свою правоту и точку зрения, пусть даже ты ему покажи документ об обратном. И второй было воспитания Чарли, не позволяющее ему указывать людям что делать, (И опять же, то чем они с Джо так похожи и различаются) пусть даже, и они не правы. Отец Чарли, когда сын заканчивал младшую школу дал ему наставление, которым тот пользуется и по сей день: «Ты никогда не должен спорить и встревать в чужие проблемы, Чарли. Баран барану рознь. Только себе сделаешь хуже».

Рич сидел на стуле, возле кровати Итана, подпирая левой рукой правую, а той подбородок. Волосы его были распущены, а резинка, собиравшая их в хвост, сжимала запястье левой руки, вобрав в себя несколько чёрных волос. Губы, как и его опустошённые глаза, блестели благодаря недавно прошедшему по ним языку. Он сидел смирно, хоть и внутри воображаемый Рич Джо Тейлор, слонялся от одного угла к другому, разговаривая с Миктлантекутли. Книга, что дал ему Бог, осталась у миссис Букмер, которая была обязана вернуть её. Но она, книга, всего лишь оружие воина, его клинок выполняющий волю хозяина, помогающий ему в убийствах. Настоящий воин, способен убить врага точно брошенным камнем и никакой меч ему не нужен. Знания о ритуалах уже давно покинули книгу, найдя более подходящее для себя хранилище, в голове Рича. Он знал практически все ритуалы, за исключением последних двух, которые он даже не желал запоминать и прочёл их так, для расширения собственного кругозора.

Ритуал «Пар-Трай» – продлевал жизнь прибегнувшего к нему. Рич с интересом перебегал от слова к слову, продвигаясь по строчкам на странице. Казалось, ему это может пригодится в будущем, но прочтя описание ритуала до конца, отбросил идею пользоваться этим ритуалом в чулан, сокрытый во тьме собственного подсознания. На страницах книги было сказано, что жизнь прибегнувшего к ритуалу увеличивается в одной двадцать пятой процента от оставшейся жизни принесённого в жертву, но и это было ещё не всем. Для того, чтобы ритуал обрёл магический характер, количество жертв должно было быть не менее десятка. После чего, сумма жизней, принесённых в жертву складывается и делиться на их количество, а из полученной суммы ты получаешь лишь одну двадцать пятую. Так из 60 лет, ты получишь лишь два с половиной года жизни.

И второй ужасный ритуал, к которому по словам Миктлантекутли не прибегал ещё никто: ритуал «Курт-деа» – способный воскресить из мёртвых людей. По словам самого Бога Миктлантекутли – этот ритуал тот единственный ключ от бездны (Чистилища и т.д и т.п). И в то же время, ставит на воскрешённом крест, который после смерти отправит его в чистилище, но, если же человек был в раю или в аду (Или каких-либо других местах), он отправиться в бездну, пусть даже и не сделал ничего плохого.

Миктлантекутли повторял четыре слова, как сломанный будильник:

«Ты знаешь, что делать; Ты знаешь, что делать; Ты знаешь, что делать».

Несмотря на то, что Рич блуждал в себе, он слышал, как мать умоляет врачей впустить её в палату к сыну, а отец пытается уговорить Чарли уйти сегодня пораньше, чтобы сходить в боулинг. «Я люблю тебя Рич, ведь ты мой сын (Брат)» – надумал он про себя и попытался вспомнить, а говорили ли родители такие же слова Итану. Тихий шёпот надежды, говорил, что да, но воспоминания отрицали.

Рич поднялся, провёл большим пальце по левому веку, оставив маленькую царапину от ногтя. Шее было не привычно ощущать на себе мягкие, волосы окутавшие, как одеялом заднюю её часть. Он прошёл к окну, опёрся локтями о подоконник, жалобно заскрипевший под его весом. Сейчас, где-то в дали, на другом конце света была ночь и юная, ещё совсем ребёнок, девочка пела оперу, стоя на разрушенной сцене. Кажись, что-то о любви и грусти, но ветер проносящийся со свистом по всему миру, как в игре «Не исправный телефон» терял смысл с каждым метром.

Из его надутых щёк слабо, с шипением выходил воздух, уменьшая в размерах грудь. Пальцы перебегали от мизинца к указательному, ударяя по подоконнику. А солнечный свет, сумевший наконец пробиться сквозь тонкий слой облаков, блёстками отразился в карих глазах Рича, на которых подобно желе застыли слёзы. Язык потянулся к губам, чтобы смочить их, но Рич клацнул зубами и сжал его кончик. Красная, напоминающая вкусом железо, кровь окрасила зубы и внутренний кончик губ в коралловый оттенок.

За дверью поднялся ещё больший шум. Кэтрин, должно быть расстроенная что её не пускают к сыну, сорвалась на мужа, который разговаривал с Чарли про боулинг. Давно пора бы.

– Да ты! Как ты смеешь? – налетела она на него и тот от внезапности подался назад. – Твоего сына сбил чёртов грузовик, а ты говоришь о боулинге? – она с силой ткнула мужа в грудь, а на заплаканном лице, просачивалась маска отчаяние, которая станет её парадным костюмом, если Итан умрёт. А потом она обратилась к Чарли. – А вы, доктор, давно не получали замечаний в свою жалобную книжку?

Конечно Чарли мог сказать, что за разговор с отцом потерпевшего, пусть и не по делу, ему ничего не сделают, в худшую сторону уж точно. Также он мог бы добавить, что лишь поддерживал разговор, который начинался между прочим про её сына Итана Джо Тейлора. Но и то и это, Чарли не сказал. Он только пожал плечами и виновато покачал головой.

– Успокойся, Кэтрин, – попросил её Джон.

– Наш сын…

Он положил руки на плечи жене и встряхнул её.

– Мы ничего не можешь поделать, Кэт. Ничего, – заговорил он, как всегда мягко. Должно быть именно из-за этой мягкости она и вышла за него. Когда ей было плохо, она обращалась к Джо, плыла к его сетям, чтобы тот воспользовавшись ослабевшей Кэтрин подбодрил её, а потом взял в любовные объятия на кровати. Сама того не замечая, Кэтрин села на эту иглу, которую по праву можно назвать наркотической, вызывающей привыкание. И вот сейчас, он смотрел на неё таким же, казалось, всёпонимающим взглядом, тем самым, когда она лишилась девственности в его старом Фольксвагене «Поло» 1986 когда, который тогда ещё был новым. – Единственное что нам остаётся – только молиться, верить в нашего сына, – он прислонил её к себе, и она незамедлительно спрятала покрасневшее и заплаканное лицо в его синей рубашке. – Он сильный, милая, сильный. Однажды он справился с болезнью… – не вспомнив её название, он слегка схитрил. – настигшей его три месяца назад. И сейчас он тоже справиться, – потом он кивнул Чарли, прося оставить их наедине.

«Однажды он справился и сейчас тоже справится» – повторил про себя Рич. Воспоминания о Дарвине нагнали на него ещё большую тоску и сердце его сжалось, под невидимыми тесками, огненными и раскалёнными, и в тоже время холодными и обмёрзшими, но слёзы не выступили. Для него, пожалуй, единственного кто знает правду о чудесном выздоровлении Итана, слова отца прозвучали иначе: «Однажды Рич помог ему и теперь он тоже поможет. Ведь он его старший брат. Единственным, кому не безразличен Итан».

Впервые за всю жизнь, он ощутил на себе слова: «И злость, подобно адскому змею окутывает тебя в свои объятия». Дыхание участилось и тело, подобно клеткам начало делиться, отбрасывая всякие чувства: добро, смятение, страх, боль, отчаяние и тому подобные, оставляя лишь зло. Он смотрел в окно и вещи начали испаряться, исчезать. Злость начала закрывать ему глаза, и совсем скоро всё исчезло: солнце медленно, практически не заметно движущееся вверх; густой лес, поросший вокруг домов и прочих зданий; Чёрный шевроле, мчавшийся по дороге; люди, спешившие куда-то по своим делам. Остался лишь мрак. Рич моргнул – ничего. Опустил взгляд, чтобы посмотреть на собственные руки, сжатые в кулаках с такой силой, что он испытывал боль. Это шокировало его ещё больше. Вместо белой кожи, он увидел кости, местами переплетённые мышцами. Что-то очень похожее на червя – Рич не хотел в то верить, отказывался напрочь, – проползло между мускулами и скрылось в одной из дырок, которую только что прогрызло.

В ужасе он потянулся к лицу, обхватил его и провёл руками сверху-вниз. Всё оказалось на месте, но когда он опускал руки, то заметил кровь на костях пальцев. Испуганные взгляд, не произвольно поднялся и встретился с человеком, с которого местами сорвали кожу; с человеком, у которого были отгрызена плоть на шее, на левой части лица, на груди и плечах; с человеком, у которого по всему телу сочилась кровь, сливаясь с белым гноем; с человеком у которого в животе огромная дыра, наполненная кучей червей розовых и белых цветов.

А позади него висело два жёлтых огонька, похожих на глаза адского существа. И существо это хотело его сожрать…

Вероника Букмер

… сожрать большой, трёхслойный торт. Взбитые сливки ободом ложились на верхний слой, в центре которого лежала вишенка. Шоколадная начинка, перемешенная с кремом, занимала большую часть торта – Веронике очень нравился шоколад и не только из-за вкуса, но и виной тому суеверия, что он продлевает жизнь, сказанные ей её подругой умершей в возрасте девяноста пяти лет. Кокосовая стружка и кусочки ореха служили основной одёжкой, которая прятала внутреннее содержимое торта, облепливая его по бокам. И это чудо кулинарии стояло на кухонном столе, дожидаясь чая и саму миссис Букмер.

Она сидела возле газовой плиты, дожидаясь свистка чайника. Книга, отобранная у Рича, была открыта на середине и лежала у неё на коленях, испытывая на себе то карандаш, грифель которого ломался после соприкосновения, то ручку у которой из стержня высасывались чернила после одной проводки по странице. С десяток карандашей и ручек, лежавших в ведёрке уже можно было выбросить, как и идею вытащить что-либо из книги. Однако не стоит забывать, что миссис Букмер – непробиваемая женщина. Она брала карандаш, чиркала по странице. Видела, что тот ломается, брала ручку и перевернув страницу опять возвращалась к истокам. В её круглую, размерами не уступающей глобусу, голову лезла одна единственная идея: «Рич Джо Тейлор, смазал страницы маслом». А вот зачем он это сделал, как говориться – «Бог Знает». Всемирное оружие учителей практически кончилось, как «Динь-Динь» – прозвучал звонок в дверь.