скачать книгу бесплатно
Олег, довольный, засмеялся. И тут только заметил дочь:
– А это что ещё за зрительница?
Оля уже давненько стояла на пороге, тараща заспанные глазёнки на родителей. Поняв, что папка обращается, наконец, к ней, сипловато осведомилась:
– Бульку дась?
– Вот эта дама не застесняется при любой погоде, – одобрительно сказал отец, доставая из кармана изюмный рогалик – любимое лакомство дочки. Порвал пакетик, вынул.
– На, держи.
Олины глазки тут же прояснились, пухленькие пальчики – все десять – вцепились в булку. Когда Светлана спохватилась:
– А «спасибо» где? – ротик девочки был набит столь плотно, что пришлось ограничиться примитивной нотацией.
А Олег во время «воспитательного момента» уже прошёл в кухню. Лиля неподвижно стояла к нему спиной у тёмно-синего окна, в котором ярким пятном отражалась люстра, и смотрела на неясные тени и силуэты вечерней зимней улицы. Брат осторожно развернул её за плечи. С выражением грустной ласковости заглянул в потупленные глаза.
– Ну же, сестрёночка, встряхнись. Вот увидишь, всё будет хорошо. И нас прости, мы больше так не будем.
Застывшее личико не отозвалось на шутку. Олегу стало как-то не по себе. «Права Светлана, совсем о девчонке не думаем». Прижал к широкой груди родного, несчастного сейчас человечка. Погладил по щеке. Пальцы стали мокрыми…
Глава 8. В армии
Служилось Павлу, как и предрекал Олег, очень нелегко. Особенно первые месяцы. Здесь его «учёность» была огромным минусом. Плюсом – физическая подготовленность и «стойкость оловянного солдатика». Не раз, хрипло дыша, утирался рукавом, размазывая и сплёвывая «томатный сок», которым вволю «поили» «салаг». И за горящий ненавистью взгляд исподлобья ему «добавляли» чаще, чем другим. Молчаливый, наученный жизнью быть равнодушным, пожилой фельдшер сам отыскивал и порой приволакивал на себе в «лазарет» постоянного «клиента». Знала бы Лиля, отчего так странно выглядят получаемые ею послания… Неровность почерка списывала на нехватку времени и усталость. Как и путаные порой фразы. Но почему листы всегда какие-то помятые? – Да потому что ночью, почти без света писал, урывками, а потом прятал – то в сапог, то под рубаху, чтоб не испоганились чужим – ни глазом, ни рукой, ни понятием. Вот почему Лиле всегда казалось, что письма пахнут Павлом. И при чтении всегда звучал его голос – он говорил с ней, и улыбался, и даже, кажется, прикасался дыханием к щеке…
Но время шло, и проверки на прочность становились всё реже. Затянулись кровавые шрамы на губах. Сошли бессчётные синяки и царапины. Прекратилась тупая боль то в одном, то в другом боку. До серьёзных увечий, слава Богу, дело не дошло. И зашитый рубец на тыльной стороне руки выше локтя побелел. Значит, перекрестившись (вспомнил с усмешкой, как крестила его Магда), можно жить дальше. Миновала участь отчаявшегося дезертира: несколько недавних случаев были на слуху. И как всё это было перенести без Лили, она приходила во сне утешительницей и внимательно склонялась рядом с ним над книгою в редкие часы библиотечного уединения. Воспоминания о летних, казавшихся теперь безоблачными, днях были слаще любого компота. Они заливали солнечным светом и непереносимое. И прощание с Олегом – неожиданно тёплое, с пророческим напутствием, – уже не казалось каким-то неестественным. Помогли Павлу выжить и книги: осваивал в личное время программу второго курса института. Скучные научные термины на фоне круглосуточного мата воспринимались откровением свыше.
Зимой, когда вроде бы всё успокоилось и вошло в колею, когда Павел приноровился к течению новой, но уже терпимой подневольной жизни, вдруг возникло неожиданное беспокойство, быстро переросшее в серьёзную тревогу: перестали приходить письма. Точнее, продолжала писать только сестра, как и раньше, изредка. Настойчиво требовал объяснить, что произошло. Терялся в догадках и изнывал от какого-то ужасного предчувствия. Светлана сдержанно обмолвилась, наконец: Лиля больна. Без подробностей. На бумаге, как присмотрелся Павел, были шероховатые разводы – такие обычно остаются после высохших капель. Что он должен был подумать? Если сестра ответила правдиво – что это за неслыханная болезнь, которая не позволяет нацарапать хоть пару строк? Перелом руки, заразная инфекционная с госпитализацией – стоит ли скрывать, неужели нельзя конкретизировать хоть самую малость, ясно же, что он с ума сойдёт от этих зловещих умалчиваний и собственных домыслов. Если же ему лгут… Может, его ненаглядная выскочила замуж? Умчалась в неизвестном направлении неизвестно с кем из-под бдительной опеки брата? И боится, не хочет, не считает нужным поставить его о том в известность? Но неужели это похоже на Лилю? И разве Светлане не проще без лукавства: «больна» – чтобы скрыть «изменила»? Что лучше? Но ведь он потом сестре не простит, если обманула – неважно, с какой целью. И рано или поздно Павел всё узнает.
Спрашивать больше не стал: бесполезно. Наглухо замкнулся в своём горе. И только с холодным бешенством молотил в спортзале, не разбирая, когда – грушу, когда – соперника. Во время занятий по рукопашному бою забывался так, что не чувствовал боли, не реагировал на команду «отставить!» И отчаянно лупил по мишеням – нелепым пугалам – безостановочно, расходуя весь запас смертоносных птичек. «Деды» шарахались от его немигающих глаз.
Вспомнилось как-то: а ведь ноющее предчувствие появилось у него за некоторое время до… Вскоре после того, как прочёл Лилину открытку с днём рождения.
Была ночная учебная тревога – грохот, стрельба, топот, сумятица, спешка. Завывание сирен, крики команд, разъярённая ругань. А перед этим ему снилось – долго и мучительно припоминал теперь – нечто ужасное.
Белая-белая дверь. Белый пустой потолок. Резкий пронзающий свет – непонятно, откуда. Белая пустая постель. Пустая ли? Видно уже, что нет. Белое лицо. Страшные серые губы. Пепельная прядь волос – её волос… Белые тонкие трубки скрываются под одеялом, опутывая. И вдруг – кровь! Фонтанами, брызгами, целыми реками – на эту жуткую белизну… Четыре грязно-серые, c размытыми очертаниями, фигуры. Их ломающиеся резкие движения. Их смрадный дух. И мгновенно возникшее, почти звериное желание – раздавить, растерзать, уничтожить!..
Глава 9. Что с ней?
Павел не стал сообщать о своём отпуске. Пусть всё останется в истинном виде. Пусть он увидит своими глазами. Застав врасплох, проще будет узнать правду. Этот день он так долго ждал. «На похороны бы меня вызвали…» Всё другое кажется поправимым. Даже если появился некто – он должен узнать, посмотреть обоим в глаза. Мучительнее неизвестности – что?
На звонок в прихожую выскочила заметно подросшая Оленька. Павел присел перед ней, огладил оборочки на платье, носик пальцем прижал: «Пип!» А больше от волнения произнести ничего не смог – молча шоколадину в ручонки сунул. «Спасибо!» – громко и чисто молвило дитя и одарило дядю лучистой Светланиной улыбкой. Он провёл ладонью по её льняным растрепавшимся волосёнкам. И посмотрел на Олега, который подозрительно долго возился с дверью, запирая. Муж Светланы будто стал меньше ростом. Глубоко запавшие убегающие глаза, нездорового оттенка лицо, заметные морщины на лбу… Несвежая рубаха с небрежно закатанными рукавами… Пьёт он, что ли?!
Олег, всё так же избегая взгляда Павла, молча стиснул его руку: крепись! Подтолкнул в кухню, закрыв дверь в комнату, куда юркнула шуршащая фольгой дочь. Тяжело опустился на табурет, кивнув на другой нежданному гостю. Солдат невольно огляделся. Прошёл всего год, но это помещение, где не раз весело пили чай с бубликами, это помещение кажется ему незнакомым. По какой-то запустелости. По давно остывшей плите. И эти бытовые мелочи – вроде засохшего цветка в горшке, покосившейся дверцы шкафчика, сбившегося половичка, крошек у детского стульчика… Эти легко поправимые мелочи любому дадут понять: беда в доме, не до уюта. И эта муха, зудящая тоскливо на одной ноте и обречённо бьющаяся о стекло, так вписывается в общий контекст…
Молчать, сидя напротив подавленного Олега, было невыносимо. Павел заговорил сам.
– Где-то в начале февраля, – Олег заметно вздрогнул, – нас подняли по тревоге. А перед этим я видел сон…
Олег слушал, закрыв лицо руками, и выдохнул, наконец, из-под них:
– Её изнасиловали. Мою маленькую девочку – четверо… А потом она пыталась отравиться.
Павел оглушено молчал, не смея понять смысл произнесённого. Растекавшаяся изнутри лава душила. С хриплым горловым звуком он дёрнул тесный ворот – так, что отлетела крепкая пуговица. Сдавленно просипел:
– Она жива?
Сердце сжалось в тяжёлую пульку и стремительно падало вниз. Сжатые до боли кулаки побелели. Олег… неопределённо пожал плечами, ответил невнятно:
– Она в психиатрической лечебнице.
Убрал руки с лица и страшно глянул на Павла.
– Теперь это кукла, понимаешь? Кукла, одна искалеченная оболочка.
Павел долго сидел, уставившись в тусклую крышку стола… Потом уронил на неё чёрную голову и разрыдался.
Глава 10. Наперекор судьбе
В лечебнице Павел говорил сначала с главврачом.
– Видите ли, молодой человек, все эти пограничные состояния не до конца ещё изучены. У кого-то наблюдается положительная динамика, а с кем-то традиционными методами – увы!.. Что можем, мы делаем: общая успокаивающая терапия, оздоровительные мероприятия… А вот что будет, сейчас сказать трудно. Хуже, во всяком случае, не будет, я уверен. Разве что кратковременные обострения весной и осенью – ну, это норма для наших пациентов. Тут профилактические мероприятия показаны. А так – с людьми жить сможет. Посетить, если есть желание, – пожалуйста, в любое время.
С тяжёлым сердцем ехал Павел на окраину города, в это малоприятное заведение. Но совсем уж невмоготу ему стало теперь, после общения с главврачом. Ведь все его специфические фразы были сказаны не о ком-нибудь – о Лиле! Ни намёка на ободряющее «она поправится». Хотелось завыть и броситься лбом на стену, а потом – ещё, ещё и ещё, до беспамятства…
Медсестра: «Пойдёмте!» – повела его по длинному узкому коридору. Открыла ключом дверь. «Если что, вызывайте», – указала на большую блестящую кнопку на стене. «Хотя она не буйная, но мало ли», – пояснила ошарашенному посетителю.
Лиля стояла лицом к окну, забранному решетками. От худобы выглядела стройней и выше. Пёстрый балахонистый халат уродовал её фигуру. Уши казались слегка торчащими, оттого что волосы были коротко острижены. Потом Павел узнает, что перед тем, как отравиться таблетками, Лиля пыталась повеситься на косе… Но сейчас его сознание протестовало: это не она! Эта длинношеяя жердина не может быть его Лилей!
Метнулся к кнопке для вызова: всё перепутали, это не она! Но вдруг эта «не она» угловатым механическим движением повернулась к нему. Крик Павла застрял где-то в глотке. На абсолютно белом лице двинулись серые губы. «Павел», – прошелестело невнятно, и на миг взгляд стал осмысленным. Потом странное существо опустилось на кровать и начало ритмично раскачиваться из стороны в сторону, не обращая больше внимания на остолбеневшего посетителя. Стоило ли столько пережить в армии, чтобы получить от жизни такой чудовищный сюрприз…
Почти четверо суток Павел пропадал неведомо где. Случайно натолкнувшаяся на него Светлана едва признала брата: заплетающаяся походка, мутный взгляд и – поседевший чуб…
Врачи привели его в норму через несколько дней.
Прояснившийся ум заработал с удвоенной силой. Всплывали из памяти какие-то отдалённо похожие случаи – из лекций, из книг. А значит – действовать!
– Время, голубчик, время, его упускать никак нельзя! – седенький дедок-профессор хорошо помнил активного заочника, который за год службы умудрился осилить программу 2 и 3 курсов.
– Процесс, я считаю, обратим, но требуются постоянные занятия, – вторило ему другое «светило».
И книжки с методиками нашлись, и консультанты осведомлённые, а только выходило так, что за конечный результат никто поручиться не мог и браться за столь сомнительную пациентку не решались. Видимо, другого выхода просто не было: должен сам.
Ценой невероятных усилий, интриг, подкупа, активизировав все связи, все резервы, поставив на уши знакомых и случайных знакомых – удалось добиться, чтобы Павел не вернулся в воинскую часть. Задним числом его расписали с Лилей, а дальше – «в связи с недееспособностью супруги…» Светлана имела минутное малодушие робко образумить брата: «А ты никогда об этом не пожалеешь? – подумай, ведь…» Но Павел так на неё зыркнул, что подавилась словами.
Из зловещей лечебницы Павел перевёз Лилю в более человеческие условия. Недавно открытой частной клиникой заведовал его давний знакомец, сосед по дому, где жили с отцом и Светланой.
Отдельную палату Павел оформил сам – так, как требовалось для успеха задуманного, в виде уютной детской. С ярких стен смотрели на больную зверюшки, растения, обычные предметы. На двери появились географические карты, на окнах – цветы. На полочке – самые разные книги. Низкие тумбочки заполнились Олиными игрушками: мозаика, кубики, конструкторы ждали своей очереди. А также карандаши, краски, глина.
Достучаться до спящего мозга можно было, в первую очередь, через мелкую моторику рук. А ещё через органы чувств. Вот почему в дело пошёл и магнитофон: весёлая музыка призвана была прогнать апатию, ритмичная годилась для танцев, а спокойная способствовала крепкому сну. К тому же, прежде знакомые мелодии должны были помочь в восстановлении памяти. В одном научном журнале Павел обнаружил методику применения ароматерапии – и всевозможные эфирные масла тоже были призваны на помощь.
Спустя какое-то время Павел рискнул воспользоваться Лилиными стихами – будет ли реакция? И был невероятно обрадован, когда больная перебила его на третьей строчке: «Сама!» – и выдала без запинки, хотя и без всякого выражения, то, что он впервые прочёл в армии и четыре незнакомые строки:
Просто лечь. Просто сдаться. И просто уснуть.
Ощутить отделенье от тела.
И душа уже вверх полетела.
А у тела коротенький путь.
Не перед тем ли, как лишить себя жизни, сложила Лиля в воспалённом мозгу эти простые и страшные своим равнодушием слова?..
Непременной составляющей лечения являлись и прогулки по лесу, рядом с которым располагалась клиника. Природные виды, звуки, запахи проникали в подсознание, вызывая ассоциации из нормальной жизни. Павел, не вмешиваясь, наблюдал со стороны, как постепенно меняется выражение лица его пациентки, как всё заинтересованней прислушивается она к щёлканью птиц и шуму ветра в листве, как начинает замечать траву, цветы, муравьёв, бабочек…
Кроме Павла, с Лилей работали гипнолог и терапевт. Первый своими сеансами снимал страхи, производил положительный настрой и помогал вспомнить жизнь «до». Второй следил за физическим состоянием больной, подбирая полезные упражнения и витамины, давая рекомендации относительно умственной и физической нагрузки.
Олег и Светлана всегда с огромным волнением ждали появления Павла. Он научился спокойно смотреть в их полные тревоги и робкой надежды глаза. Ровно и почти буднично старался рассказывать о том, что происходит в клинике. Казаться уверенным в себе не сразу вошло в привычку, но Павел понимал: только так он добьётся успеха. И приучал себя не видеть вечно заплаканных глаз Светланы, не замечать виноватую понурость сильно сдавшего Олега. Любую просьбу Павла Гладковы с готовностью кидались выполнять, так хотелось хоть в чём-то оказаться полезными. Каждый раз Олег суетливо пихал Павлу деньги: «Ты говори, если ещё надо, я найду, достану… Ещё чем помочь, говори…»
Только через три месяца Олег решился, наконец, навестить сестру. Павел тщательно проинструктировал родственника: как себя вести, что говорить – повредить могла любая неосторожность.
Была понятна робость, с которой Олег переступил порог: слишком живы были в памяти больничные ужасы и потрясший ум образ куклы. Но при первом же взгляде на больную Олег заметно приободрился.
Лиля узнала брата сразу – Павел часто показывал ей фотографии родных, рассказывал о них. (Позднее так же заново знакомил её с классиками и разными известными людьми.) Приветствие Лили поэтому выглядело вполне осмысленным. Брат стал, не торопясь, выкладывать на стол гостинцы. Лиля размеренно комментировала:
– Это груши. Их надо мыть. Это конфета. Она сладкая. Это книжка. Будем читать.
Да, и читать, и писать ей пришлось учиться заново…
Брат и сестра минут двадцать вели лёгкую, довольно примитивную беседу, потом Павел сделал Олегу знак: довольно.
Всю обратную дорогу Олег размышлял об увиденном. И не мог отделаться от мысли, что в его мозгу перепутываются три образа: Оля, Лилька-дошколёнок и Лиля сейчас. Раз в разговоре он даже назвал сестру именем дочери. Поправила: «Я Лиля!» Но в душе Олега возник горький протест: нет! Как бы ни старался Павел, но прежней Лиле не стать. Хотя титанические усилия привели, бесспорно, к серьёзным сдвигам. И дом сумасшедших, вполне возможно, не станет её постоянным жилищем.
Светлане, нетерпеливо набросившейся с расспросами, муж представил всё в предельно радужных тонах, тщательно собирая в памяти и суммируя все положительные «крохи». И завершить рискнул на предельно оптимистичной ноте: «Вот увидишь, твой братишка её обязательно вытащит!» – только ради того, чтобы наконец-то увидеть улыбку на вечно заплаканном лице любимой. Успокоительные лекарства давно стали обычными в их доме. Как и визиты к невропатологу.
Откуда Павел черпал силы? Бегал в институт, по магазинам, по библиотекам, по консультантам… А в ночную смену – на завод: норму быстренько сделаешь – можно прикорнуть в укромном уголочке. Денег уходила уйма, одними Олеговыми не обойдёшься, ему ж и семью кормить надо. Узнав, что уволилась уборщица с их этажа, Павел взялся и за это «грязное» дело.
В моменты, когда уже совсем не оставалось сил, Павел шёл к Лиле. Садился с ней на уютный мохнатый коврик, клал её голову себе на колени. Ерошил жалкие волосёнки – «но они скоро отрастут и будут красивее прежних!» Поглаживал и слегка покачивал, негромко приговаривая: «Лилечка моя, солнышко моё, лапочка моя, всё перемелется, всё успокоится, всё хорошо станет… Ты милая-милая, ты добрая-добрая, ты хорошая-хорошая, ты умная-умная…» Это было и заклинание, и самовнушение, и слёзная мольба… Лиля слушала внимательно и, бывало, засыпала под эти наговоры. Павел боялся шевельнуться, чтоб не прогнать невзначай с её личика умиротворённое выражение. Какой была раньше во сне, не знал. Представить не мог, что бы чувствовал к ней, спящей, тогда. Сейчас же бесконечная нежность заливала сердце. Нежность старшего брата к маленькой сестрёнке. Или, скорее даже, чувство любящего отца к тяжелобольной дочери. Пропасть между ними стала огромной, но Павел об этом даже не думал. Жизнь без Лили – в любом качестве! – теряла всякий смысл. А поэтому путь был только один: вперёд! Он не пасовал ни перед чем в жизни, так неужели теперь, когда на карту поставлено так много…
Павел, может быть, к счастью, прочёл не все «истории болезни» – они «кому попало» не выдавались. А то бы узнал, что подонки – их, разумеется, так и не нашли, – вбили в истерзанное тело жертвы своё поганое семя, которое проросло… Врачи, ввиду тяжёлого состояния пациентки, решили пока не вытравлять. А разговор об этом происходил у постели пребывающей в беспамятстве Лили, которая каким-то образом всё расслышала и поняла… Она дважды пыталась свести счеты с жизнью… Таблетки оказали пагубное влияние на мозг… Знай Павел их названия и побочные эффекты, посмел бы бросить нешуточный вызов судьбе?.. А так он знал главное: должен спасти! И других вариантов – нет. Судьба просто не могла не сдаться этому оголтелому напору.
Вынужденно используя Лилино состояние, удалось выцарапать у властей города однокомнатную квартиру – очень помог Фёдорыч и справка о состоянии здоровья, в которой заведующий клиникой живописал, не скупясь на краски. Нервов пришлось потратить немало, но своего Павел добился: через полтора года, завершив лечение, привёз жену в новое жилище. С Лили не сняли инвалидность и приходилось опасаться рецидивов. Павел не без тревоги оставлял её одну, уходя на работу. Но Лиля уже самостоятельно выполняла все его задания, оставленные на листочке: сварить суп (уже без подробного описания, как и из чего), выстирать синее полотенце, прочитать вслух 30 страниц «Героя нашего времени», посмотреть по телевизору новости в 12 часов и записать главные, на её взгляд, чтобы вечером вместе обсудить, выполнить под музыку комплекс упражнений, записать в дневник пять предложений – о том, о чём захочется… Павел старался, чтобы ни одна минутка у жены не осталась свободной, чтобы скорее шло восстановление по всем пунктам. С радостью отмечал, что фразы из её уст становятся всё менее примитивными.
Когда Павел не был занят, свободное время они проводили вне дома: требовалась и социальная адаптация тоже. Контакты с посторонними в транспорте, в магазине, на почте… Конечно, часто бывали у Гладковых. Вначале Олег держался с видимым напряжением. Светлана была излишне суетлива. И только с Олей общение всегда получалось непринуждённым и доставляло удовольствие обеим. Но постепенно всё вставало на свои места. Время действительно лечило.
Глава 11. Загадай желание!
Тот Новый год запомнился всем: впервые встречали его с искренней радостью, с основательной надеждой на то, что кошмары остались в прошлом.
Оля первый раз принимала участие в ночном, «взрослом», празднике. Потому как накануне заявила отцу: «Я ж теперь большая, раз в школу пойду». С таким веским аргументом спорить не стали. Мама нарядила в обшитое блёстками шёлковое платьице, которое уже успело покорить всю детсадовскую братию на утреннике. Косицу в мишуру завертела сама, перед зеркалом. За столом воображала неимоверно, и всё же с невольным восхищением посматривала на близких, которые в этот раз казались ей невероятно красивыми. Особенно Лиля: в длинном блестящем платье, с замысловатой причёской, с радостным выражением на лице. Уже несколько месяцев она работала в детской библиотеке, а с учёта у психиатра её окончательно сняли ещё весной.
Рядом с Лилей, конечно же, Павел – строгий и представительный, в безупречном костюме. В его лице обозначилась некая торжественная значительность: буквально на днях защитил кандидатскую диссертацию. Так что выглядеть теперь обязан был солидно. Впрочем, это ему без труда удавалось: тому немало способствовал резко выделяющийся на фоне чёрных волос седой чуб.
Светланин яркий наряд переливался и мерцал. Олег с откровенным любованием смотрел на неё. Сам был одет довольно просто, но светлая рубашка с коротким рукавом красиво оттеняла его могучую шею и мускулистые руки, с которых не сошёл ещё летний загар.
Оленьку совсем сморило к половине первого. Она успела героически выслушать «Новогоднее обращение» и с восторгом дзынькнуть бокалом с газировкой о фужеры взрослых. Кричала громче телевизора ура, вслед за всеми повторяла традиционные поздравления и пожелания. Бой курантов ещё неделю стоял у неё в ушах, а оживлённые лица родных навсегда остались в памяти как свидетельства одного из самых счастливых моментов детства.
Отправив шестилетнее сокровище спать, взрослые продолжали пить шампанское, подпевать «Голубому огоньку» и танцевать.
Покачивая жену в такт музыке, Олег спросил:
– Знаешь, что я загадал?
Светлана не поняла.
– Ну, «говорят, под Новый год, что ни пожелается, всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается», – скороговоркой напомнил детский стишок.
Светлана рассмеялась, блеснув влажными зубами:
– Чудышко, а ты, оказывается, всё в сказки веришь! Двадцать девять скоро стукнет!
Женское любопытство взяло верх над насмешливостью. Светлана затормошила мужа:
– А что же ты всё-таки загадал, а? Олежек!
Но неожиданно обидчивый на этот раз муж уже раздумал делиться сокровенным.
– Не скажу, раз смеёшься, – буркнул он и, оставив жену в лёгком замешательстве, вернулся за стол.
…Олег признался через день. Вернее, через ночь. Ворочался с боку на бок. Светлана в очередной раз натащила на себя одеяло и, наконец, спросила:
– Да что с тобой сегодня?
Муж, похоже, только этого и ждал. Зашептал:
– Светочка, я загадал, что у нас будет маленький! С Олей ведь случайно вышло, я и прочувствовать не успел, как выросла. Да и время для нас было тяжёлое… А сейчас – возраст, что ли, такой подошёл? – прямо тянет с маленьким повозиться. Как растёт, как учится всему, наблюдать. Мне даже снилось два раза: держу бы младенца в одеяле, а знаю, что не Оля.
– А бантик на одеяле был? – неожиданно заинтересовалась Светлана.
– Да, всё, как положено: чепчик, бантик. Красный.
– Эх, гляди, Гладков, напророчишь себе ещё одну девку! Опять «уа-уа» по ночам, горы пелёнок…
– Свет, как на духу: хочу! Пелёнки и всё остальное. А если ты за Олю переживаешь, так я её настрою. Светочка!
– Не обещал бы ты раньше времени…
Не давая ей возразить, Олег перешёл к решительным действиям: припал к губам и прижался… Светлане приятно было чувствовать его страсть, и уже шумело в голове, и так жарко было от мысли, что и на восьмом году семейной жизни она по-прежнему желанна для мужа. Спохватилась было: «Ты ничего не забыл?» Он выдохнул ей в лицо: «Зачем?» И Светлана поняла, что в душе уже согласилась. Пускай, пускай у них будет ещё дочка или сын. На этот раз загаданное и желанное дитя. Но невольно вспоминается ужас, что испытала тогда, в первый раз, поняв: беременна. По своей же глупости. После одной-единственной ночи.
