скачать книгу бесплатно
***
Мы встретились случайно,
В глазах мерцала тайна,
Которую хотел я разгадать.
А чувство было ранним,
А море – третьим крайним.
О, деды и старушки, вам это не понять!
Но скоро с неба манна
Закончилась обманно —
И восвояси надо уезжать.
Порвалось всё нежданно.
Где «вира» и где «майна»,
Теперь уж никому не разгадать.
***
Видишь ли, моя хорошая,
Думал: будет снегом запорошено
То, что было с нами:
Лето за горами.
Видишь ли, хотел как лучше я,
Получилось: пламя без огня.
Получилось, что в тоске зимы
Заблудились мы.
Вижу я теперь: связала нить.
И её мудрёно разрубить
Топором-разлукой.
Будет впредь наука!
***
О моя принцесса с серыми глазами!
Как к тебе стремлюсь я – выражу едва ли.
Снега километры, ветры и позёмки.
У берёзок ветки тонкие так ломки.
Путь по рельсам скользким длинен, ненадёжен.
Я твоими письмами только обнадёжен.
А иначе – выйти б в лунные поляны
И завыть с ветрами яростно и рьяно.
***
Так не хотелось ехать в санаторий!
Деды, печальный перечень историй
Из их болезней, хворей; прошлый дым.
За домино. За шашками. Режим.
Так было скучно – хоть убей!
Но тут пора сказать о Ней.
Меня пленили пепельные косы
И хрупкость заострённого лица,
Глаза большие, чуточку раскосы,
И чистый взгляд младенца-агнеца.
Смущеньем и тревогой холодея,
Смотрел с восторгом из густых ветвей.
И кровь в висках стучала всё сильнее,
Лишь трогал ветер платьице у ней.
Закрытый томик рядом на скамейке —
Я «Бальмонт» на обложке прочитал.
Дорожки кос – как две лукавых змейки.
И скован думой худенький овал…
А море было рядом, и с режимом
Не подружились мы, спеша к нему.
И, не рискуя показаться лживым,
Скажу, что больше, чем любил волну,
Хотел смотреть в безмолвном упоенье
На стройную фигурку в сонме брызг…
А врач дежурный мерил мне давленье.
А кое-кто так напивался вдрызг…
Глава 2. Настя. Коварство
Это был удар ниже пояса.
Что от любви до ненависти путь невелик, Павел, естественно, знал. Но ждать такой подлости мог бы – от кого-кого, только не от Насти. Хотя именно эта белокурая красавица попортила ему немало крови.
С новичками не церемонились нигде и никогда. Им устраивали проверки, их презирали и унижали, делали козлами отпущения – не скоро и не всегда переводя в ранжир равных. Живущий отголосками летних событий, весь во власти переживания от расставания с Лилей, Павел ничуть не думал о своём сосуществовании с новыми одноклассниками. В своих знаниях он был уверен, учителей не опасался, а уж с кем сидеть в классе бок о бок всего каких-то несчастных девять месяцев, его совершенно не заботило.
Парни сразу оценили его основательность, немногословность и уверенность в себе. Девочки сочли это пренебрежением и жутко возмущались, чуть не в глаза называя зазнайкой и сухарём. Особенно же поведение Павла задело Настю Пескову, признанную красавицу и покорительницу сердец. Пусть новенький был весьма яркой наружности. Пусть он имел спортивную фигуру. Пусть – чёрные цыганистые глаза и рот тонко очерченный, а по мнению девчонок, и очень чувственный. Но ведь и Настя была – не «горемыка с рынка»: «высока, стройна, бела, и умом, и всем взяла». А что «горда, гневлива, своенравна и ревнива» – так это ж не минус для знающей себе цену девушки. Привыкшая к восхищённым взглядам «публики», Настя больше всех оказалась задета: Павел не смотрел и в её сторону тоже! Будто она обычная Жанка или Светка. Немудрено, что коварный план созрел в её хорошенькой головке довольно быстро. Подговорить Жорика Жмыха, признанного авторитета 10 «А», Насте не составило труда: тот был давним воздыхателем томной красавицы.
С нетерпением Настя ждала начала нового дня, а точнее – появления Зорина в школе. Но его внешность и поведение сегодня ничуть не отличались от ставших уже привычными. А вот Жорик, явившийся следом, нынче заметно прихрамывал. Ещё трое его приятелей сверкали синяками и ссадинами, кое-как закамуфлированными под застаревшие. Вид все четверо имели весьма сконфуженный и – отчасти – удивлённый. Проучить новенького банальным битьём не удалось: даже застигнутый врасплох, он вмиг раскидал нехиленьких налётчиков. Чем вызвал к себе уважение у нападавших. Того ли добивалась Настя?! Чтобы её проверенные годами школьной дружбы одноклассники вдруг променяли её на какого-то чужака?! Впрочем, с помощью верных подружек ей удалось проделать ещё несколько мелких пакостей, вроде девчачьего бойкота (на день их и хватило-то всего), бумажек с гадкими словечками на спине, колюще-режущих предметов на стуле, испорченной странички в дневнике… Этот бесчувственный чурбан казался неуязвимым. И Настя в конце концов отступилась… Но с содроганием в душе вынуждена была признаться себе, отчего её так бесит его непроницаемость и равнодушие: она-то к нему вовсе не-равнодушна, и более того – влюблена по самое некуда! Ах, зла ты, любовь, зла! И одноклассники многие оказались куда проницательнее, чем она предполагала. Чего стоила одна только ухмылочка преданного прежде Жмыха. И Настя самым натуральным образом страдала – никогда и не подозревала в себе такой способности. Но слёзы по ночам и отсутствие аппетита мгновенно прекратились с появлением Магды. На которую тут же положил глаз Зорин. Ревнивая злоба необычайно зорка, а потому ни малейший нюанс отношений Магды и Павла не укрылся от Насти. Страдание сменилось пламенным желанием отомстить. «Первая красавица школы недостаточно хороша для тебя – заграничную взрослую диву подавай!» – негодовала сама с собой уязвлённая девушка. Но Магда уехала, и скис теперь уже мнимый сухарь. Правда, эти олухи окружающие ничего не замечали, но Насте достаточно было едва уловимой тени под глазами, скользнувшего туманного взгляда, неясного движения руки… Но мало, мало этого было за поруганное самолюбие Насти Песковой. Она вынашивала поистине дьявольский план, смакуя детали и предвкушая триумф. Скандал при любом исходе обещал быть нешуточным, а скандальная слава и головокружительное сокрушение врага – что может быть слаще и упоительнее?!
Удар был явно ниже пояса. Зорин побелел на миг. В простодушных словах Насти, казалось, не крылось никакого подвоха:
– Тебе ведь знаком этот адрес, не правда ли?
Однажды под вечер Зорин случайно попался Насте на глаза. Она, незамеченная, проследовала за ним до названного теперь дома… Она умеет молчать, до поры – до времени не открывая своих козырей. Это Павел понял сейчас. О, женское коварство!
– Мне надо подумать, – внешне спокойно проговорил Павел, и тем самым ввёл Настю в соблазн свершить всё немедленно. Но минутные порывы она подавлять умела. А потому лишь плотоядно облизнулась, выдерживая мучительнейшую, по её мнению, для Зорина паузу.
– Завтра в пять, – обронила, наконец, елейным голосочком, который обычно выводил собеседника из себя.
Это был шантаж, дело ясное. За молчание Настя – умнейшая, стервознейшая Настя! – вряд ли запросит денег: всем известно, что семья Песковых едва ли не самая обеспеченная в районе. Тогда что ей нужно? Удовлетворить своё требующее отмщения самолюбие. А это – унизить и сломить строптивца, который предпочёл ей другую. Смертельно обидев. Итак, на одну чашу весов она, без сомнения, положит… себя. С другой был, почему бы теперь – не с ней? А потом распишет в красках подругам, сместив акценты в нужном направлении, выставив его посмешищем на всеобщее обозрение… А то и накропав слезное заявление о том, как распоясавшийся охальник её обесчестил. А влиятельный папаша за любимую дочуру любому глотку перегрызёт, это всем известно. Но этот путь грозит позором и ей. Неужели она хочет такой популярности – чтобы пальцем показывали да хихикали за спиной? А в глаза притворно жалели и сочувствовали? Ей нужна такая слава?! Сомнительное удовольствие… Но, может, ей именно так хочется разнообразить пресно-беспроблемную жизнь? Или крыша маленько съехала от «безответной любви»? Кто ж её знает…
А на другой чаше весов – вестимо, разоблачение его связи с Магдой. Всё ж таки проницательна эта Настя сверх всякой меры. И так долго выжидать удобный момент! Отпираться бессмысленно, это не может быть блефом. У неё наверняка есть доказательства. Эх, не бывать тебе разведчиком, Павел Зорин! И никем вообще не бывать, если не найдёшь выход.
Но Настя, ослеплённая желанием отомстить, кое-что всё-таки упустила из вида. Отомстить она хочет одному Павлу. Но ведь каждый комсомолец – не сам по себе. Он член коллектива. И его проступок ляжет тяжёлым пятном на всю школьную комсомольскую организацию, на весь район. И они, безвинные, пострадают оттого только, что одной самолюбивой девочке не удалось захомутать понравившегося мальчика. Хм, только вот где, Пашка, были прежде твои похвальные мысли о коллективе, который не хочешь теперь подставлять? О чём думал ты, комсомолец Зорин, когда пошёл на поводу у своих… «низменных инстинктов» – так, кажется, это называется в приличном обществе? И ведь счастлив был, и думать ни о чём не думал. Раз шито-крыто – то и совесть спит? Перед собой-то можно не юлить, и сейчас ведь нет никакого дела ни до коллектива, ни до школы, ни до целого района. Прикрываться высокопарными словами перед самим собой бессмысленно. Он ведь банально ищет способ выйти сухим из воды. А для того, – понимает вдруг Павел, – ему непременно союзник нужен. Да такой, чтоб больше его был заинтересован в неразглашении скандальной информации. Таких, пожалуй, немало, но «именно того» надо угадать. Директор школы? Что он может сделать? – Исключить. За аморалку. Но пятно ведь на школе останется. Настя язык не удержит. Что ж ему – бежать? Прочь из города. Но куда же? – посреди учебного года, без справки даже об образовании. Поделиться с отцом? Вон он в соседней комнате сопит в телефонную трубку, слова с трудом подбирает – не иначе, с дамою беседует. И уж не в первый раз. Что ему до оболтуса-сына, на которого ещё в сентябре рукой махнул? Поможет? Как? Или вовсе из дома выгонит? Да пустое, пустое… С сестрицей посоветоваться? Далеко она. И вряд ли с сочувствием отнесётся к его «похождениям». Не хочется упасть в её глазах.
Но ведь есть тот, – доходит, наконец, до Павла, – есть тот, кому любой из потенциальных поступков Насти придётся не по душе. Во-первых, потому что она – его дочь. И во-вторых, потому что их школа находится на территории возглавляемого им района. Это ей прославиться охота – а расхлёбывать-то ему придётся. Эх, и здорово! Теперь только надо, пока взят тайм-аут и Настя предвкушает, но бездействует, надо немедленно связаться с её отцом.
Имя-отчество секретаря райкома известно всем. Как и то, что домой он прибывает около семи. И адрес Песковых Павлу хорошо знаком.
Зорин тщательно одевается и, придав лицу официально-серьёзный вид, пускается в путь.
Чутьём опытного партийного функционера Песков безошибочно определил, что презентабельного вида юноша владеет значимой информацией. А потому с пониманием принял отказ парня подняться в квартиру. Они говорили в служебной машине, шофёра из которой Песков послал предупредить жену, что немного задержится.
Познания в психологии и врождённая интуиция позволили Павлу умело и неприметно манипулировать собеседником. И серьёзности ему было не занимать. Акцентируя внимание родителя на легкомысленности планов дочери, а партийного работника – на вполне реальной угрозе прогреметь на всю область, Павел не вдавался в интимные подробности своей биографии. Говорил коротко и веско. Песков сразу уловил суть и уяснил первоочередные меры для себя: изолировать на время дочь, а этого юношу возможно скорее выдворить из обозримых пределов. Подумав минуты две, он изрёк:
– Дочь завтра же – в санаторий. Ты тоже завтра, в воскресенье, сдаёшь все экзамены, получаешь документ – и чтоб духу твоего!.. Деньги будут.
– Не надо, – мотнул головой Павел.
– Не возражать! – повысил голос начальник. И тут же хлопнул Павла по плечу, добавив «человеческим голосом»:
– За Настю спасибо, а остальное – на твоей совести.
Дальше события понеслись кувырком. Отозванные с выходного учителя в спешке пытали Павла по всем предметам. И, если бы не феноменальная память и способность молниеносно адаптироваться к любым условиям, скороспелому выпускнику пришлось бы совсем туго. Спешно строчились протоколы испытаний и заверялись экзаменационные листы. Аттестат с печатями и подписями, датированный грядущим июнем, Павлу торжественно вручили в половине десятого вечера. Причём, как ни странно, учителя, лишённые по вине ученика законного выходного, негативных эмоций к нему не испытывали. О причине скоропалительной высылки никто достоверно не знал, но гонимые у русского человека на уровне инстинкта вызывают сочувствие. К тому же, далеко не каждый способен держаться молодцом в подобной ситуации. Да и блестящие знания не могли не вызвать в душах педагогов законного восхищения. Так что пожелания были тёплые и искренние. Кое-кто даже не смог сдержать слёз.
Поздним вечером Павлу вручили билет. А ранним утром за ним пришла машина. Парень прекрасно понимал, что такой «почёт» сродни надзору за преступником. А сопровождающий – тот же конвоир. Но не испытывал оттого ни обиды, ни досады: Песков знал, чем рисковал, и не мог быть спокоен, если б не контролировал события.
Помогая Павлу в поезде запихнуть под полку вещи, песковский шофёр туда же поставил средних размеров спортивную сумку, кратко буркнул:
– Деньги в кармане сбоку.
О чём говорил Песков с его отцом, Павел не знал: это произошло в то время, пока шли экзамены. Сыну же Евгений Иванович Зорин по возвращении сказал:
– Хорош, шельмец. Драл я тебя, видать, мало. Живи теперича, как сам кумекаешь, – и пронзил неприязненным взглядом из-под кустистых насупленных бровей. Хрустнув новыми корочками сыновнего аттестата, криво усмехнулся:
– Пятёрочник, тудыт тя в качель! Наш пострел везде поспел!
С минуту пожевал сморщенным ртом, подумал.
– А ведь окромя как к Фёдорычу, деваться тебе некуда. Подашь мою депешу – на завод пристроит и общежитским бытом обеспечит… Эх, кабы не Пескова девка, гнить бы тебе, щенок, в тюряге! – словно смакуя каждое слово, медленно ронял отец на склонённую голову сына. «Похоже, батюшка избавляется от хомута, – понял Павел. – Да и к лучшему всё. Нечего было тащить меня в сибирские дали…»
Словно подслушав, отец продолжил:
– Думал, что девка уродилась непутёвая, так хоть ты по моим стопам пойдёшь. Головастый ведь и руки не кривые. А ты, видать, хоть и мордой в меня чёрен, нутром в ихнюю породу уродился, в антилихентную. Ну, так тому и быть: вот Бог – вот порог. И люди мы теперь посторонние.
Глава 3. Едет…
Павел присел на полку и, прислонившись к стене, закрыл глаза. Образ Магды тут же возник перед ним. С мягким выражением взгляд, рыжеватые пряди, улыбающиеся сочные губы. Сердце защемило. Никогда, никогда, никогда… Усилием воли заставил себя представить Лилю. Хрупкая фигурка, доверчивое личико, капризные тонкие губки. Она с надеждой ждёт лета, когда он, наконец, сможет приехать. А он уже едет, не предупредив. Как и когда они встретятся? Павел предполагал пока устроиться на работу и на житьё, не соприкасаясь с подружкой. Несколько месяцев, в идеале, он хотел провести инкогнито. Но – как оправдать перед Лилей своё молчание в ответ на её письма? Вообразит невесть что. Да и отцу, не хотелось бы, чтобы попали её послания. Значит, надо как-то её предупредить. Путь долгий.
Павел достаёт блокнот и ручку. Его соседи по купе, разного возраста командировочные мужчины, поглощены захватывающим трёпом о своих похождениях. И никакого внимания на желторотого юнца не обращают. Он же иногда невольно вспыхивает от их живописных скабрезностей. Письмо Лиле получается куцее и неряшливое: Павел пишет на колене, сжавшись в уголке у окна, отстранившись, насколько это возможно, от гнусностей и пошлостей. Конверт чисто случайно обнаруживается у проводницы. На первой же остановке Павел опускает в ящик весточку для подружки. Хочется думать, что она не очень рассердится и испугается. Павел довольно туманно обрисовал ситуацию, из-за которой ему пришлось сменить место жительства и причины, по которым они не смогут переписываться. Пожалуй, месяц можно продержаться. Там что-нибудь придумается.
Глава 4. Вот так встреча!
Фёдорыч, невысокий коренастый мужик с огромными ручищами, встретил Павла не то чтоб с удивлением – так, брови кустистые чуть приподнял. А вот по прочтении отцова послания взглянул уже с нескрываемым интересом.
– Хе, это ж чем ты так отличился, что посеред года из школы выгнали? Не хулиганистый как будто… Али политика? – в красноватых ниточках глазки пытливо просверлили Пашкину (вполне интеллигентную) личность и, когда он сдержанно кивнул, беспокойно забегали.
– Та-а-ак, удружил Зорин, чтоб ему…
Павел уже подхватил сумку и сделал движение к двери: «Ну, больше некуда – придётся на милость сестрицы…» – когда Фёдорыч заскрипел своим стариковским смешком.
– Да ты погодь, паря… Меньше знаешь – крепче спишь, так? А отец про твои подвиги никаких подробностев не сообщает. Завтра пристрою куда-нито, а сегодня, так и быть, пользуйся гостеприимством бобыля-работяги.
Фёдорыч одобрительно смотрел, как Павел выгружает из своего баула кой-какие съестные припасы: макароны, колбасу, консервы, чай…
– Ну, а насчёт «с прибытием» как же? – подмигнув, искоса глянул хозяин. Павел развёл руками: в песковском проднаборе такого наименования не значилось.
– Не употребляешь, значит? – подытожил проницательный Фёдорыч. Павел выжал смущённую улыбку.
Михаила Фёдоровича Павел знал мало: отец свои взросло-рабочие и личные дела решал без сыновнего присутствия. А летом, почти уже два года назад, когда Павел подрабатывал у отца на заводе, Фёдорыч отдыхал по путёвке на турбазе. После микроинфаркта.
На другой день Павла оформили на полставки токарем – бумажка из УПК лишней не оказалась – и выдали ордер на общежитие.
Подрезая на станке детали, Павел ловил на себе взгляды рабочих. Из-за шума было не разобрать, о чём они переговаривались между собой, о чём расспрашивали Фёдорыча, который был мастером цеха.
В перерыв новоявленный токарь был представлен коллегам. Прямой взгляд, крепкое рукопожатие вызывали одобрительный гул. Рабочие поочередно называли себя.
– Олег, – последним представился широкоплечий здоровяк; он чуть прихрамывал при ходьбе. Стальной взгляд выражал хмурую настороженность, и вчерашний школяр почти не удивился, когда Олег задержал его руку и кивнул, отзывая в сторону.
– Пашка, айда в столовку, – панибратски кликнул рыжеволосый веснушчатый парень, с которым Павлу предстояло делить общежитскую комнатёнку.
– Иди, Гошик, мы скоро! – издали отозвался Олег.
Они присели на ящики, дожидаясь, когда опустеет цех. «Олег, Олег», – мучительно вертелось в голове у Павла. С кем связано это имя? Стало жарко, когда прозвучала и фамилия. Ну конечно. Муж Светланы и брат Лили. Уф!
Как ни владел собою Павел, а выражения тревоги и досады, мельком появившиеся на его лице, Олег уловил вполне. И не спешил с вопросами, понимая ошеломление новичка и ожидая, пока соберётся с мыслями. Что Павел мог рассказать этому незнакомому, недоверчиво смотрящему на него человеку?
– Мне надо подумать, – прервавшимся голосом произнёс Павел и встал, машинально ударяя ладонью штаны мешковатой спецовки. Как бы поправляя стрелочки на отглаженных клёшах.
– До конца смены, – бросил ему вслед Олег и задумчиво засвистел какую-то незамысловатую мелодию.
Весь остаток дня Павел был сосредоточен. Пенять на судьбу, что столкнула с Гладковым в первый же день, смысла не имело. Как ни отгонял эти мысли, а думалось: однажды они случайно столкнутся. С сестрой или с Лилей. И, может, получился не худший вариант.
Врать не хотелось. Говорить правду – обречь себя на бесславное будущее. Без Лили… Оставалась полуправда. Хотя проницательный Олег вряд ли будет удовлетворён. Надо очень постараться заслужить его доверие, иначе путь в дом Гладковых окажется закрыт.
В забегаловке недалеко от завода Олег и Павел забились в дальний уголок. Места были только стоячие, у высоких квадратных столиков на четыре персоны. В очереди Гладков подтолкнул парня вперёд себя, одобрительно крякнул, когда тот попросил к бутерброду минералку. Сам взял то же. Пить пришлось прямо из горла, чем явно недовольны были оба.
– Ну, поведай мне теперь, Павел Зорин, каким-таким образом оказался ты в марте месяце за тыщу вёрст от семьи, от школы и, так сказать, вне зоны действия контролирующих органов? И что-то мне подсказывает, что не случайно ты обозначился именно в нашем городе.
