скачать книгу бесплатно
– Иногда читаешь-читаешь… Ничего не понятно, но потом перечитываешь, и каждое слово – со многими значениями. У меня бабушка Достоевского любит, только она с нами не живет.
– А сколько бабушке?
– Семьдесят стукнуло.
Нина вздохнула и сказала:
– Пожилые все классику любят.
– Я тоже люблю…
– Вы? Вы же еще не старый? Молодым современность надо читать.
Тут Сомов почувствовал, что много потерял в глазах девушки.
– Ну почему же, – почти обиженно проговорил он. – Достоевский, Гоголь, Чехов – это же…
– Тогда уж лучше Толстой, – снова вздохнув, перебила Нина. Она занесла ручку над формуляром и спросила:
– Записываться будете?
Толстой стоял на полке под буквой «Л».
«А на вид такая хорошая», – подумал, выходя из библиотеки, Сомов. Он повертелся в коридоре первого этажа, соображая, как выйти к лестнице, пошел наугад – налево. Коридор вывел на красивую полустеклянную запертую на ключ дверь. Сквозь нее Сомов увидел, что дальше – фойе кинозала. Оттуда можно было попасть в кафе при доме культуры, куда, собственно, Сомов и шел знакомиться. «Все-таки там есть дают», – сказал он сам себе.
Сомов повернул обратно, поднялся на второй этаж и уже оттуда по другой лестнице спустился в фойе. Сеансы еще не начались, кино крутили вечером, но билетерши Гусевы были на месте. Сестрами они не были, но фамилию носили одну и очень походили друг на друга. Особенно когда надевали одинаковые служебные синие халаты.
Сомов вежливо поздоровался, и пожилые билетерши дробно затараторили, словно услышали команду «Огонь!»
– Валентина Митрофановна ваша из кафе уже ушла! А вчера фильм ходила смотреть: «Смерть на закате», а ваш Боровский не пошел, сказал, что спина болит. А в кафе ходят всякие посторонние и таскают туда-сюда огромные сумки! Альфред Лукич сказал, чтобы с вас спрашивать строже!
Сомов улыбнулся, посмотрел на руку, где должны были бы быть часы, и сказал:
– Извините, пора!
– А посторонних пускать не будем! – слышалось вслед. – Так вам и говорим!
Улыбку Сомов продержал до кафе. С ней и вошел. В красивом зале никого не было, за стойкой – тоже. Мерно гудел холодильник, и кафе без бармена показалось Сомову автомашиной без водителя. Сомов оглядел внутреннее великолепие общепитовской точки и почувствовал себя так, словно зашел без спросу в чужую квартиру. В нем жила психология безденежного студента: чем уютнее в кафе или в ресторане, чем лучше и приветливее обслуживают, чем вкуснее кормят, тем больше страха. Сомов, мягко ступая, подошел к бару и подумал, что надо бы купить новый свитер. Тот, что был на нем, показался неприличным.
На стойке стояло меню. Сомов пробежал правую крайнюю колонку с цифрами и, остановившись на семнадцати копейках, перевел взгляд на левую сторону меню. «Бутерброд с сыром», – прочитал он. Из маленькой дверцы в стене вышел молодой человек в белой рубашке с черной бабочкой у горла. Сомов поздоровался, но молодой человек профессионально проигнорировал его и стал что-то быстро считать на калькуляторе. Его короткие толстые пальчики ловко стукались о черные клавиши. «Он еще просто не знает, что я – свой, что здесь работаю», – успокоил себя Сомов. Молодой человек кончил считать на калькуляторе и некоторое время считал в уме, прикрыв выпуклые глаза. Потом он сам себе кивнул и уже ясным взором посмотрел на Сомова.
– Бутерброд, пожалуйста, – попросил инструктор.
– С икрой? Рыбкой? – спросил молодой человек так ласково, словно рыбка была из его домашнего аквариума.
– С сыром, – глухо сказал Сомов и выложил на блюдечко семнадцать копеек.
Молодой человек поставил перед ним блюдце с куском булки с сыром и снова скрылся в маленькой дверце. Сомов проводил его взглядом и поспешил из кафе, жуя бутерброд с чувством глубокого унижения…
Как-то Леня зашел с очень полным молодым человеком. Человек был коротко острижен, и большая его голова крепко сидела на толстой шее.
– Познакомься: Сергей-писатель, – сказал Леня так, как бы назвал фамилию, допустим: Мамин-Сибиряк или Соколов-Микитов.
Молодой человек сел и добавил:
– Из молодых.
Сомов окинул взглядом ладную фигуру писателя и подумал о том, что в литературу вливаются крепкие силы.
– Жена бумаги просила достать для меня. Нет? – спросил Леня.
Сомов честно ответил:
– Мало…
Леня огляделся, но кроме Сомова в кабинете из сотрудников никого не было.
– Схожу к Марии Викторовне, она не такая скряга, как ты.
Шутит Леня или нет, было непонятно. Поэт ушел, а Сергей-писатель откинулся в кресле, положил одну толстую ногу на другую и весомо произнес:
– Заструячил повесть. Сильная повесть получилась, с сюжетом, фабулой…
Сомов посмотрел на его крепкие толстые пальцы и представил, как молодой писатель пробует свою повесть на плотность.
– Описал там игру в карты у одного шулера.
– Скоро книжка? – спросил Сомов, пытаясь сделать приятное.
Сергей-писатель подумал, ответил:
– Отфутболили пока. Не поняли, видимо… А в другой редакции отослали к Достоевскому. Я взял роман, прочитал. Тьфу ты! – думаю, надо же! Тема-то отработана!
Он постучал себя по ноге, получилось звонко, и продолжал:
– Ну, ничего. Я теперь за другую повесть взялся, про детство. Опишу там все смело: наш двор, помойку… Как мы котов ловили. Возьмешь кусок рыбы, на ниточку, а внутрь – иголку. Кошка хвать! Иголку и проглотит! Верещит! Больно! А мы смеемся… Какие сволочи были!
Сергей-писатель, улыбаясь, вдруг спросил:
– Сколько здесь получаешь?
– Нисколько… Девяносто семь пятьдесят…
– А что тогда не пишешь? Настрогал романюгу – да в журнал!
Сомову представилось, будто полетели брызги.
– Денег получил бы!
– Я как-то не пробовал, – ответил Сомов.
– Ну и зря! Есть же такие хорошие темы: про рабочий класс, про Сибирь!
– Уж вроде писали…
– Ха! Писали! Если бы не писали, я бы уже Львом Толстым был!
Сергей-писатель осмотрел кабинет и воскликнул:
– Да и у тебя здесь тип на типе! Только записывай! Вон Леньку возьми, конфликт придумай – и поехал! У вас конфликты есть?
Сомов пожал плечами, ответил:
– Особых нету…
– Есть! Ты чай на работе пьешь?
– Да.
– Во! – Сергей-писатель взял со стола линейку и с чувством почесал затылок. – Ты пьешь чай на работе. Директор тебя застукал и выгоняет. Конфликт! Эх! Только пиши!
Он вздохнул, посмотрел в окно во двор. Сомов посмотрел туда же. Снег почернел, кое-где стаял, лишь на памятнике повисла шапка, которой осталось жить несколько дней, – была оттепель.
– Весна, – прокомментировал Сергей-писатель. – Лето отдохну, а следующей зимой в Тюмень! К буровикам! Привезу оттуда роман страниц на пятьсот. Редактора попляшут!
Он мстительно улыбнулся, видимо, представлял, как пляшут редактора. Сомов не удержался, пошутил:
– Ты так говоришь, будто роман там лежит и тебя дожидается.
– Это неважно. Был бы материал.
– А что же в Тюмень? Сам говорил – местные конфликты?
Сергей-писатель цыкнул и задумчиво помотал головой.
– Нет. Это для меня – пройденный этап. Тебе как начинающему хорошо. А мне уже нужен масштаб. У меня перо мощное, мазок – крупный. Нужен простор, Сибирь, тайга, степь, люди с жилкой…
Говорил он так убедительно, что, когда ушел, Сомову захотелось тут же сесть и бабахнуть в людей какую-нибудь эпопею.
На свое первое совещание у директора Сомов пришел заранее. Собирались в приемной у Марии Викторовны. Эмма была уже здесь.
– О! Наш непробиваемый! – воскликнула она.
– Почему? – спросил Сомов.
– Ты – прелесть! Очаровательно!
Сомов пожал плечами, сел в углу и развернул прихваченную газету.
– На вид – очень приличный, – продолжала рассказывать Эмма секретарше. – Галстук, пиджак – кожаный. Говорит, что журналист.
– Сейчас умру, – медленно сказала Мария Викторовна и широко улыбнулась. – Журналист!
– Но пиджак-то кожаный!
– Пиджак? – Мария Викторовна подумала. – Пиджак можно и сшить. Вообще я бы ему не верила.
– А я и не верю!
Эмма глянула в сторону Сомова: слышит ли? – и продолжала:
– Он как мужчина меня совершенно не интересует. Просто стихи хорошие пишет, а голос, как у Левитана…
Пришел Боровский.
– Еще не начинали? Значит, я не опоздал!
Борис Семенович устроился рядом с Сомовым и стал тяжело дышать, ожидая вопроса.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Эмма.
– А как может чувствовать себя человек, в которого снаряд попал? Сковало всю спину, поясницу разносит, словно гранатой ее рвут, а давление такое, что не хватает шкалы!
– Что же вы не лечитесь? – спросила Мария Викторовна.
– А шут с ним! Скоро сдохну или околею! И никто не вспомнит!
– Ой! – воскликнула Эмма. – Как же вы так умрете? Борис Семеныч! Миленький наш!
– А вот так: лягу и умру!
– Зачем же так умирать! – Эмма подошла к Боровскому, погладила по спине.
Глаза у Бориса Семеновича стали блестящими, живыми.
– Мы вас вылечим, – ласково сказала Эмма. – А вы нам билетики в театр, правильно? Ведь обещали…
Боровский посмотрел на ее стройные ноги в уютных замшевых сапожках и вздохнул:
– Ну что с вами поделаешь?
Влетела заведующая библиотекой Сизикова. Затараторила:
– Опоздала? Борис Семеныч, как чувствуете? Эммочка! Накладную на Чехова обещала! Витя, здравствуй!
Сизикова замолчала. Она искала, что сказать еще, оглядывая присутствующих, но они тоже молчали. Заговаривать с заведующей библиотекой было опасно. Можно было попасть под лавину слов. Сизикова вздохнула и села.
Степенно вошел Сергей Николаевич. Сел в кресло и тихо поздоровался:
