скачать книгу бесплатно
– Кто ж ей подходящ, по-твоему?
– Кто-с?.. – замялся Иван. – Вообще, ей, папаша, нужен человек ученый.
– Вот как! Да она сама-то в каком ниверситете обучалась?
– От книжек поумнела-с!
– А кто тебе не велел самому от книжек поумнеть? – иронизировал Аршинов. – Нет, Иван, у кого ума нет, тому, брат, и книжки ума не прибавят. Чтоб умна она была, я этого вовсе не вижу. Просто девчонка нахваталась разной дичи и хвастает ею. Коли б умна была, так гостям глупостей не говорила, а она с первого же шагу со мной сцепилась. Молодость – глупость, только и всего. Выйдет замуж – другая станет… Пойдут дети – куда и книжки с завиральными идеями полетят. В девках – горячится, в бабах – смирится. Такой уж им предел свыше.
– Все это так-с, папаша… одно только вот… Сергей-с.
– Что Сергей? – сдвинул брови Аршинов.
– Препятствовать может.
– Сергей? Скажи, пожалуйста, какое пугало!
– Он на меня как вчера кинулся: «Не смей, – кричит, – на Олимпиаде Сергеевне жениться, я ее люблю и она меня любит».
– Ну, эту любовь можно и плетью вылечить.
– А я все-таки, папаша, предупреждаю вас: бог знает, что у Сергея на уме… вам самим известно, какой он у нас нигилист.
– Глупости! Дурак твой Сергей, да и девчонка дура. Повидались, может, раз десяток друг с другом и решили, что влюблены… у ней эта любовь после венца пройдет, а Сергея мы тоже женитьбой вылечим.
– Вам, конечно, виднее, папаша, но все-таки я должен иметь в виду такой факт-с.
– Перестань! Глупости! Сурьезу в этом я никакого не вижу.
– Да сурьеза-то промежду них я и сам так думаю, что не было.
– Ну и, значит, выкинь ты Сергея из головы. Влюблены! Да какая же это девчонка до свадьбы не влюбляется? Все, Иван, они из одной матушки-глины сделаны. И тот хорош, и этот прекрасен, а как выйдут замуж, так лучше мужа никого и на свете нет! Знаю я бабью натуру очень хорошо.
– Разумеется, вам известно, папаша… только все-таки я Сергея боюсь.
– Вот наладил, право!
– Вы не знаете его, папаша; отчаянный он человек.
– Сергей отчаянный? – с изумлением приподнял брови Афанасий Иванович.
– Да-с, Сергей. Он на все пойдет. У него сейчас пистолет куплен. Для чего, спрашивается? Убьет, папаша.
– Кого убьет?
– Меня-с. Ей-богу, убьет. Ему что? Он, вот, как-то начал насчет души говорить, так у меня душа в пятки ушла. Для него чужая душа все равно что наплевать.
– Пустяки, а где этот пистолет-то?
– У него на стенке висит-с.
– Нонче же убери.
– Уберу-с. Только ведь он, папаша, завсегда другой может купить.
Афанасий Иванович задумался. В первый раз он серьезно подумал о Сергее, которого до сих пор считал за пустого, непригодного к делу человека. И ум, и время у Афанасия Ивановича всегда были поглощены делами. Жена и дети существовали для него, как и для всякого увлеченного своим делом коммерсанта, только как цель, для которой он работал, вкладывая в эту работу всю наличную энергию и все силы своего ума. Заглядывать же в душу каждого члена семьи у него не было ни времени, ни охоты, ни нужды. Жена – жена и есть, в сущности, баба, у которой вся дорога от печи до порога. Дети – все дети, то есть Иваны, Андреи, Петры, до последнего издыхания главы семьи обязанные покоряться и слушаться во всем отца. Философия домостроя не дозволяет никаких уклонений в сторону, и поэтому Афанасий Иванович, воспитанный в правилах домостроя, не интересовался никогда внутреннею жизнью жены и детей. Только тут, в первый раз, Афанасий Иванович задал себе вопрос: «Что за человек Сергей?»
– Папаша, приехали-с! – дотронулся Иван до плеча отца.
Афанасий Иванович вздрогнул, посмотрел на свой дом и вылез из пролетки.
– Андрей дома? – справился он у выбежавшей на крыльцо горничной.
– Дома-с, в саду, кажется.
Аршинов молча прошел в сад и крикнул:
– Андрей, тут, что ль, ты?!
– Здесь, здесь, папаша! – показался из-за кустов старший сын Афанасия Ивановича и остановился в почтительной позе.
– Пойдем, мне надо посоветоваться с тобой, – озабоченно проговорил Афанасий Иванович, беря под руку Андрея.
Андрей вытянул, как гусь, голову вперед и насторожил уши.
– Со смотрин я, – начал Афанасий Иванович и остановился.
– Ну, что же-с, – спросил Андрей, – пондравилась?
– Девка-то? Ничего. Подходяща.
– Я сам так думаю, что для Ивана партия хорошая.
– Хороша-то хороша, да запятая махонькая есть, обдумать нам надо.
– Обдумаем, обдумаем, папаша, да вы присядьте на скамеечку лучше, сидя-то голова спокойнее работает-с.
Аршиновы уселись и принялись обдумывать план действий.
Иван зашел к матери, перекинулся с ней несколькими словами и поспешил в комнату Сергея.
Из окна он увидал сидевших в саду отца с братом и улыбнулся.
– Обмозговывают! – проговорил он вслух. – Андрей все в затылке чешет, стало быть, я им хорошую загвоздку запустил…
Иван осмотрелся и презрительно щелкнул по корешкам книг, стоявших на полках.
– Книгоед настоящий! Ишь ты, сколько их набрал, на хороший полок не уложишь, а где ж его пистолета-то? Неужли с собой взял?.. Стой, вот он… как его взять только… вдруг возьмет да и выпалит?.. Ну его к шуту, еще убьет сдуру…
Иван прислушался и крикнул:
– Аркадий Зиновьич, вы дома?!
За стенкой послышалось кряхтенье.
– Дома, значит… подите-ка сюда на минутку…
– Ах, это вы, Иван Афанасьич! – появился на пороге Подворотнев, застегивая на ходу сюртук. – Добрый вечер, во всех отношениях!
– Я вас вот зачем, папаша приказал пистолет от Сергея отобрать, а я, признаться, не умею с ним обращаться: возьмешь, а он вдруг выпалит.
– Да он, кажется, незаряженный.
– Все одно. Уберите-ка вы его к себе, а Сергею, если хватится, скажите, что папаша взял.
– Хорошо-с. Да для чего же, собственно, Афанасью Ивановичу пистолет Сереженьки понадобился?
– Да так, знаете… убрать его с глаз долой и от греха дальше.
Подворотнев взял пистолет и пристально посмотрел на Ивана.
– Странно… даже, во всех отношениях, странно-с… Неужели Афанасий Иванович такую мысль допустил, что Сереженька себя лишить жизни может?
– Не себя, так другого кого-нибудь. По-моему, такие игрушки не след иметь глупому человеку.
– Действительно, – улыбнулся хитро Подворотнев, – оттого, должно быть, вы и не хотите к себе пистолетик-то взять?
– Ну его! – засмеялся Иван, не поняв шутки старика. – Еще во сне сниться станет… А я, Аркадий Зиновьич, сичас невесту смотрел.
– Вот как-с! У кого же, ежели это не секрет, во всех отношениях? – прищурился тот.
– У Алеевых.
– Так-с. Ну, и что же-с? Понравилась вам? – спросил старик, перекидывая пистолет с руки на руку.
– Так себе. Девка здоровая, лупоглазая. Косища, словно каната, толстая. Уберите вы пистолет, ей-богу, выпалит!
– Хе-хе-хе, трусите, во всех отношениях?
– Не трушу, а неприятно ожидать: вот-вот хватит.
– Уберу-с, будьте покойны, ну а вы-то невесте понравились?
– Да отчего ж не понравиться? – хвастливо поднял Иван голову. – Что я, хуже Сергея, что ли? Да унесите вы пистолет, ну вас…
Иван торопливо скрылся в свою комнату и завалился на постель.
Подворотнев посмотрел ему вслед, усмехнулся печальной улыбкой и положил пистолет на стол.
– Плохо, Сереженька, во всех отношениях, плохо! – проговорил он и, заперев на ключ комнату Сергея, ушел в свою келью.
В десять часов аршиновский дом уже спал. Ворота были заперты. По двору бегали, глухо лая, собаки. По заведенному исстари порядку, ключ от замка, которым запирались ворота, после ужина приносили к хозяину в кабинет, и тогда уже нельзя было никому ни войти, ни выйти из аршиновского дома.
Молодые Аршиновы между тем ездили и в гости, и в театры и возвращались домой и в два, и в три часа; для многих, знакомых с порядками, заведенными Афанасием Ивановичем, было загадкой, каким образом сыновья могли и уезжать из дома вечером, и приезжать обратно поздней ночью.
Афанасий Иванович сам был озадачен, однажды узнав в разговоре от знакомого купца, что у него накануне были на именинах и Андрей с женой, и Иван с Сергеем.
Он долго ломал голову над этою задачей и только благодаря простой случайности открыл секрет просто отпиравшегося ларчика.
Прогуливаясь как-то в саду и осматривая подгнившие столбы забора, выходившего в глухой переулок, он наткнулся на калитку, запертую внутренним замком.
Афанасий Иванович хлопнул себя по лбу и расхохотался.
– Ну, народ! – похлопывая себя по бедрам, покачивал головой Аршинов. – Просто жулики, ей-богу! В голову другому не придет такую лазейку прорезать…
Сыновьям, однако, Афанасий Иванович и виду не подал, что открыл их лазейку, и только улыбался, если Андрей или Иван просились у него в гости.
К этой-то лазейке и пробирался Иван, когда все улеглось в аршиновском доме.
Приласкав бросившихся к нему собак, он нырнул в сад, окутанный мглой сумерек, и скрылся в кустах.
Через пять минут он шел уже по переулку, напевая цыганский романс и вглядываясь в темную даль.
На углу переулка стояла извозчичья гитара.
– Степан, ты?! – крикнул Иван, подходя к извозчику.
– Я-с, Иван Афанасьич, – откликнулась фигура, торчавшая на передке.
– Молодец, люблю! – бросился тот на гитару. – Понял, значит, давеча мою пантомиму, когда я ехал с отцом.
– Как не понять, помилуйте-с… вы только свистните, а мы уже смыслим.
– Пошел!
Рысак лихача рванулся с места, взмахнул хвостом и потонул во мраке ночи.
IX
У рыбинского мещанина Федора Головкина, державшего хор цыган и жившего около Марьиной Рощи, в это время шел дым коромыслом.
В большой зале, ярко освещенной настенными канделябрами, происходила оргия.
Молодой купец Митя Блуждаев, в компании с отставным, прокутившимся дотла гусаром Лупаревым, которого Блуждаев держал при себе в качестве адъютанта по разгульной части, кутил у цыган третьи сутки.
На столах красовалась целая батарея донского, под столами валялись пустые бутылки. Вдоль стен сидели цыганки в яркопестрых костюмах и гремели хоровую. Блуждаев был пьян, как стелька. Он сидел на диване и, ероша и без того спутанные на голове кудри, пил стаканами донское и плакал слезами пьяного человека.
Отставной гусар, с потасканным лицом и ярко-красным носом, сидел возле Блуждаева и, отчаянно крутя левой рукой длинный ус, правой дирижировал хором, неистово пристукивая каблуком.
