скачать книгу бесплатно
– Благодарю вас. Можно. Сергей вам, кажется, часто надоедал своими визитами?
– Мы всегда ему были рады.
– Значит, вы книжки тоже любите читать?
– Люблю. А вы?
– Когда мне читать, помилуйте… Это человеку, который ничего не делает, можно этими пустяками заниматься.
– Сергей Афанасьич читает же, и много читает, значит, находит же он для этого свободное время.
– У него часть другая. Он у нас конторским делом занимается.
– А у вас какая же часть? – насмешливо посмотрела Липа на собеседника.
– У меня – торговая-с. Разве одно дело в голове? Не до книг-с. Газеты и то иной раз некогда прочитать, ей-ей! Вы не верите?
– Не верю. Если б была охота, всегда нашли бы время.
– Охоты особенной не чувствую. Не привык как-то, да и в школе еще книжки-то надоели; бывало, зубришь, зубришь, а тебе все кол да кол от учителя, а от родителя таска. Как возьмешь книжку, так школу и вспомнишь… иногда, знаете, и прочтешь, если что интересное.
– А театр вы любите?
– Между прочим, отчего же… цирк, по-моему, гораздо любопытнее… А вы цыганское пенье любите?
– Я никогда не слыхала, как поют цыгане.
– Неужели? – встрепенулся Иван. – Ну, вот погодите, бог даст… – Иван закашлялся и тотчас же поправился. – Услышите где-нибудь… Помилуйте, как же это не слыхать цыган?
– Как видите, не слыхала, – улыбнулась Липа.
– Душу всю отдать за пенье можно-с! – заволновался Иван, ерзая по скамейке.
– Вот как!
– Да-с. Чувства у них, сердца много-с. Запоет иная цыганка солой романс, ошалеть можно.
– Что же особенного в их пении?
– Рассказать это трудно, Олимпиада Сергеевна, надо самому послушать. За сердце хватает и всю душу наизнанку выворачивает. Я знаю одну цыганку, то есть слыхал ее, голос – бархат, контральта, можно сказать, у ней такая, что другой во всей Европе не найдешь, запоет она «зацелуй меня до смерти», так сам чувствуешь, как умираешь, заслушаешься, все на свете позабудешь, просто в тунбу какую-то обращаешься! Бей тебя в это время, режь – на все плевать!
– Однако вы отчаянный цыганоман, – насмешливо улыбнулась Липа.
– Люблю-с.
– И часто вы слушаете их пение?
– Редко-с, – вздохнул искренно Иван, – папаша у меня на этот счет строг, воли не дает, вот, бог даст, женюсь, так посвободней будет.
Липа встала.
– А Сергей Афанасьич любит цыганское пение?
– Где ему, дураку, разве он может понимать цыган?
– Разве? – поддразнила Липочка.
– Натура у него совсем другая-с. Чтоб понимать цыганское пение, нужно натуру широкую иметь, а у него никакой, по-моему, натуры нет. Болтать умеет, а натуры нет-с. Олимпиада Сергеевна, если вы желаете, я могу устроить…
– Что устроить?
– Цыганский концерт-с… попрошу папашу, он и пригласит хор. Когда прикажете?
– Благодарю вас, у меня, должно быть, тоже никакой натуры нет: никакого желания нет их слушать.
– Напрасно-с… очень даже напрасно-с.
Липа повернулась к беседке.
– А вон и молодежь наша идет! – крикнул Аршинов. – Иван, ну что, как их сад против нашего?
– Меньше, папаша, но хорош-с.
– Нравится тебе, а?
– Очень, папаша.
– Милости просим, барышня, к нам, наш сад посмотреть… Хе-хе-хе!..
Липа поклонилась и села за стол.
У Аршинова от выпитой мадеры заиграли на лице розовые пятна. Он, видимо, находился в отличном расположении духа и подмигивал Алееву, покачивая головой на Липу и Ивана.
Александр грустно посмотрел на сестру и вышел из беседки.
Липа равнодушно помешивала ложкой чай и думала о Сергее.
«Что будет? Что будет?» – мучительно задавала она себе вопрос и вздрогнула от хохота отцов, раскатом несшегося по саду.
– Так, так, Спиридоныч, а? – говорил Аршинов, вставая.
– Да уж не перетакивать стать, Афанасий Иваныч, – ответил тот.
– Ну, давай поцелуемся!
Старики обнялись троекратно и стали прощаться.
– Ну, барышня, прощай! – ласково похлопывая по руке Липы, ухмылялся Аршинов. – Востер у тебя язычок, ох востер, ну да бог с тобой: я добрый, не сочту за вину. Что ж в гости опять не зовешь, аль не любы, а?
– Проси, Липа, – толкнула в бок дочери Анна Ивановна.
– Милости просим, очень рады вас видеть, – проговорила та автоматично.
– Рада будешь… Ой, так ли, барышня?
– Я всегда рада хорошим людям.
– Умница. Дай я тебя поцелую за умное слово. Спиридоныч, дозволяешь?
– За честь должна считать, что обращают на нее внимание, – ответил тот, подпихивая окаменевшую Липу к Аршинову.
Липа зажмурила глаза. Ее обдал теплый винный запах, и затем она почувствовала, как к ее правой щеке прикоснулись влажные губы и жесткие усы.
Она отшатнулась, вышла из беседки и быстро пошла домой.
– Липа! Липа! – кричал ей отец. – Постой!
Липа побежала, словно за ней гналась целая свора разъяренных собак. Задыхаясь, вбежала она в свою комнату и, бросившись в постель, зарыдала, как ребенок.
– Продана… продана, – шептала она сквозь рыдания, – все кончено… все!
– Бедная моя! Дорогая Липочка!..
Липа подняла голову. У постели, наклонясь над ней, стоял Александр и с состраданием смотрел на сестру.
VIII
Аршиновы в это время катили домой.
Иван, сидя боком в пролетке, глядел безучастно на вереницу встречных и пеших, и проезжих.
Липа, Алеевы и вообще вся процедура «смотрин» у него вылетела из головы тотчас же, как только они выехали из ворот алеевского дома.
В его голову гвоздем засела смуглянка, которую он не видал больше недели. Если б не отец, с которым ему поневоле пришлось возвращаться домой, он давным-давно уже катил бы в тихий приют возле Марьиной Рощи.
«Как только улягутся старики, так я сейчас и шаркну туда, – решил он, радостно улыбаясь. – Чай, соскучилось по мне фараоново племя. Эх, Пашка, Пашка! Вельзевул ты в юбке, проклятая!»
Иван так скрипнул при этом зубами, что задумавшийся Афанасий Иванович поднял голову и посмотрел на сына.
– Ты что говоришь, Иван? – спросил он.
– Я-с? Ничего, папаша, я, кажется, молчал-с.
– Ну, как тебе невеста? А? По сердцу, что ли?
– Как вам, папаша, так и мне, – уклонился тот от прямого ответа.
– Не я жениться на ней стану, чай.
– Как вам-с.
– По мне – девка добрая. Ветер в голове есть, ну да это не суть важное, поумнеет замужем, и семья ихняя вся мне по нраву.
– Люди хорошие, папаша.
– Значит, нравится?
– Олимпиада Сергеевна-то?
– Ну да.
– Ничего-с, ежели вам она нравится, так и мне-с. Вы, папаша, человек опытный, много на своем веку людей перевидали, а я что же-с?
– По-моему, лучше невесты и искать нечего, – погладил свою бороду Афанасий Иванович. – И приданое настоящее, я толковал с отцом, сто тысяч дает.
– Только-то? Я больше предполагал.
– Это за тебя-то больше? – иронически проговорил Аршинов. – А ты и за это скажи спасибо.
– Я знаю это-с, – поспешил тот, – благодаря вам-с, конечно.
– То-то, вот, благодаря нам-с! Вести себя не умеешь.
– Я, кажется, папаша, стараюсь, – съежился Иван, строя невинную рожу.
– Стараешься ты с цыганками кутить. Я, брат, все знаю. И ежели гляжу на тебя сквозь пальцы, значит, ты должен понимать это и стараться остепениться.
– Что же, я, папаша, готов; разумеется, иной раз от скуки и дозволишь, так ведь я в меру, папаша, другие и не то себе дозволяют.
– Мне другие не указ. Женишься – и аминь. Чтоб я больше о твоих глупостях и не слыхал никогда. Слышишь?
– Слушаю, папаша. Известно, женатому человеку не подобает канителиться.
– То-то, смотри у меня. Помни: холостой гуляет – себе только повреждает, а женатый гуляет – всю семью разрушает.
– Будьте покойны, папаша… Конечно, ежели Олимпиада Сергеевна меня будет любить.
– Почему же она тебя любить не будет? Что ты, урод? Дурак круглый? Какого еще ей мужа надо?
– Конечно, вы, папаша, умный человек и все далеко видите, а я, откровенно сказать, я насчет своего супружеского счастья не уверен-с… неподходящий я ей.
– Это ты своим умом дошел? – рассмеялся Афанасий Иванович.
– Своим-с… вы полагаете, что я так уж ни о чем и судить не могу-с?
– Ну, я тебя, Иван, утешу. Успокойся, брат, ума большого у тебя нету.
– Значит, я прав, что такой муж, как я, ей не подходящ.
