Лепестки в шампанском

Олег был чуть ниже, но шире в плечах. Его первый удар, неловкий, но свирепый, пришелся Владу в плечо, отбросив того к стене.

– Ты не смог ее удержать! Не смог защитить! Потерял! Ты вообще для нее кто такой?! – он рванулся за ним, но в дело мгновенно вмешались полицейские. Младший лейтенант ловко заломал Олегу руку за спину, прижав к притолоке. Тот бился, хрипло дыша.

– Успокойся! Полиция! Кто вы такой? – рявкнул следователь Артем Сергеевич, встав между Олегом и Владом, который, бледный, прижимал руку к ушибленному плечу.

– Я тот, кого она на самом деле любила! – выкрикнул Олег, переставая бороться, но не смиряясь. – Олег. Спросите у него! Спросите! Он ее потерял! Он ее довел!

Следователь обменялся взглядом со своей напарницей. Перспективный поворот.

– Выпустите его. Вы – Олег Иванов? Бывший?

– Не бывший! – огрызнулся тот, но его уже вели в кабинет, где только что допрашивали остальных. – Просто… не сложилось. А он воспользовался.

Допрос был жестким и быстрым. Олег, еще кипящий адреналином, выложил все: о ссоре, после которой Алена ушла, о своем отъезде в Нижний, о номере в гостинице, о том, что пил один, о звонке Ольги. Он тыкал пальцем в распечатку брони отеля на телефоне, в чеки из мини-бара, снятые пару часов назад.

– Вы что, думаете, если бы она позвала, я бы сидел там? Я бы летел сюда! – голос его снова надломился. Он схватился за голову. – Ее нет. И ее нет со мной. Значит, с ней что-то случилось. Случилось ЗДЕСЬ!

Следователь внимательно изучал доказательства, задавал уточняющие вопросы, проверял данные телефона Олега. Тот действительно провел в Нижнем весь день и лишь час назад начал движение по трассе. Алиби было железным.

Когда Олега выпустили, он выглядел опустошенным. Ярость сменилась леденящей, беспомощной тоской. Он посмотрел на Влада, который стоял, прислонившись к косяку.

– Прости за удар, – пробормотал Олег безо всякого раскаяния, просто констатируя факт. – Но если с ней… если ей что-то сделали… – Он не договорил, но в его взгляде вспыхнул новый огонь – уже не слепой ревности, а холодной, целеустремленной подозрительности. Он посмотрел на Влада, на Ольгу, на родителей Алены, замерших в дверях гостиной. Он видел теперь не просто трагедию, а поле битвы, где каждый мог быть врагом.

Следователь Артем Сергеевич, закончив делать заметки, обратился ко всем присутствующим.

– Мне понадобится свежая фотография Алены Владимировны. Цифровая, для розыска, и желательно бумажная – для ориентировок.

Родители засуетились, полезли в телефоны. Но первым отозвался Олег.

– Вот, – его голос прозвучал хрипло. Он достал из потертого кожаного портмоне не распечатку и не фото из соцсетей, а слегка потрепанную по краям, явно заламинированную небольшую фотографию. На ней была Алена, смеющаяся, с веткой сирени в волосах. Не постановочная, а живая. Та, которую носят с собой годами.

Олег на миг задержал взгляд на снимке, его пальцы слегка дрогнули, прежде чем он протянул фотографию следователю.

– Возьмите.

Артем Сергеевич принял фотографию, внимательно изучил. Его лицо оставалось профессионально-бесстрастным, но в глазах мелькнула искра оценки.

– Внешность яркая, запоминающаяся. Это хорошо, – сказал он вслух, отдавая фото своей напарнице для копирования. Но для себя мысленно отметил другое. Лицо девушки с фотографии – эти большие глаза, чуть асимметричная улыбка, ямочка на подбородке – почему-то вызывало у него глухое, неясное чувство узнавания. Не так, будто он её знал лично. Скорее, будто он уже видел это лицо где-то в другом, возможно, служебном контексте. На какой-то другой фотографии? В каком-то старом деле? Мысль была скользкой и мимолетной, как тень. Он отогнал ее, сосредоточившись на текущем моменте. Память иногда играет злые шутки, особенно при стрессе.

Позже, когда все формальности были соблюдены, следователь обратился ко всем собравшимся.

– Итак, на сегодня все. Версия о побеге с господином Ивановым не подтвердилась. Но это не исключает, что она могла уехать с кем-то еще или по своей воле. Мы отработаем все варианта. Прошу всех оставаться в городе и быть на связи. Не пытайтесь вести собственное расследование. Это только навредит.

Полицейские ушли. На этот раз двери машин закрылись, фары выхватили из темноты мокрый от росы гравий и замершие фигуры на пороге, а затем скрылись за поворотом.

Воцарилась тишина, теперь уже окончательная и гнетущая. Олег медленно опустился на ступеньку крыльца, уткнувшись лицом в ладони, но теперь его пальцы сжимали пустое портмоне. Влад смотрел в темноту сада. Ольга обнимала плачущую мать. А в кармане папки следователя лежала копия фотографии, с которой улыбалось лицо, уже превратившееся из лица невесты в лицо пропавшей. И где-то на задворках памяти Артема Сергеевича эта улыбка тихо царапалась, пытаясь найти связь с чем-то важным, что пока еще не желало всплывать на поверхность.

Глава 2.

Гости разъезжались тихо, по-воровски, словно стыдясь своего недавнего веселья. Шепотом, избегая глаз Влада и родителей Алены, они грузились в такси и личные машины, исчезая в темноте. Праздничная иллюзия рассыпалась, оставив после себя лишь мусор, пустые бутылки и тяжелое, невыносимое чувство вины в воздухе.

Родители Алены, сгорбленные, будто за несколько часов постаревшие на десятилетия, уехали в свою маленькую квартирку на другом конце города. Мать, уходя, обняла Влада, но это был жест отчаяния, а не утешения. Они молчали, потому что слов не существовало.

В огромной, внезапно оглохшей усадьбе остались трое. Три острова боли в одном штормовом море.

Олег первым нарушил тягостное молчание. Он не смотрел на Влада, его слова звучали глухо, обращенные скорее к темным окнам.

– Я ее знал. Ты – нет. Ты купил красивую картинку, а я… я любил душу, со всеми ее трещинами. И из-за твоего… твоего благополучия, твоей правильности, она решила эту душу спрятать. – Влад не ответил. Он сидел, уставившись в одну точку. – И где она теперь, твоя правильная жизнь? – Олег повернулся к нему, и в его глазах снова заплясали озлобленные огоньки. – В пыли. Как и все твои планы. Ты даже не заметил, что она несчастна. Слепой.

– А ты заметил? – вдруг отозвался Влад, и его голос был пустым, как эхо. – Заметил, поэтому устроил сцену и отпустил ее одну? После чего она прибежала ко мне.

Этот удар попал в цель. Олег сжал кулаки, но не двинулся с места. Гнев начал медленно сменяться леденящим, беспомощным пониманием.

– Мы оба ее потеряли, – пробормотал он через силу, как будто слова резали ему горло. – Я – тогда. Ты – сегодня.

Он прошелся по комнате, остановился напротив Ольги, которая молча сидела в кресле, закутавшись в плед.

– А ты, – сказал Олег с внезапной, ядовитой отчетливостью, глядя на Влада, но указывая пальцем на Ольгу. – Ты вообще в этой истории слеп как крот. Ты знаешь, почему она так рьяно всегда рядом? Она в тебя влюблена. До потери пульса. И это, – он горько усмехнулся, – вот это вот все, – он махнул рукой вокруг, – для нее просто кошмарный сон, где ее сестра получила того, о ком она сама мечтала.

Ольга вскрикнула, словно ее ударили. Все ее самообладание рухнуло. Она закрыла лицо руками, и из-под ладоней вырвались сдавленные, раздирающие душу рыдания. Влад смотрел на нее, и в его измученном сознании медленно, как страшная картина, складывались пазлы: случайные взгляды, постоянное присутствие, тот самый испуганный, знающий взгляд в саду…

– Ольга… – начал он, но слова застряли.

– Всё, – перебил Олег, внезапно выдохшись. Вся злоба из него ушла, оставив лишь ледяную усталость. – Я больше не могу здесь быть. Буду в городе. Если узнаете что-то, наберете.

Он не попрощался, просто вышел, и вскоре снова завыл, а затем затих вдали мотор его машины.

Ольга, не переставая плакать, выбежала из гостиной и скрылась в глубине дома. Влад остался один. Он поднялся по лестнице и толкнул дверь в комнату для молодых.

Раньше этот запах – роз, дорогого белья, свежести – казался ему прологом к счастью. Теперь он был удушающим и фальшивым. Лепестки роз, усыпавшие огромную кровать, алели, как капли застарелой крови, как насмешка. Этот салонный романтизм на фоне кошмара был апогеем ярости, последней каплей. Он сгреб с простыни охапку лепестков и швырнул их в стену.

Он рухнул на кровать, не снимая мятых свадебных брюк и рубашки. Закрыл глаза. Но за веками стояло ее лицо – то, с фотографии Олега, живое и смеющееся. И лицо Ольги, искаженное плачем. И пустота. Он вскочил и начал метаться по комнате, потом по всему дому, как призрак в своих же владениях. Его шаги гулко отдавались в пустых залах.

В конце концов он очутился на кухне. На столе еще стояли нетронутые праздничные десерты в хрустальных блюдах. Безупречные тарелки. Символ того идеального мира, который рассыпался в прах. И что-то в нем сорвалось с цепи. Он схватил первую попавшуюся тарелку и швырнул ее об каменный пол. Звон разбитой фарфора прозвучал дико-освобождающе. Затем была вторая. Третья. Он сгреб со стола несколько бокалов, один за другим отправляя их в стену, в пол, в мойку, с тихим рычащим звуком, вырывавшимся из его груди. Он не кричал, просто методично, с отчаянием обреченного, уничтожал этот глянцевый, ненужный хлам, который был частью дня, укравшегого у него Алену.

На грохот выскочила Ольга. Она была бледна, с заплаканным лицом, но теперь в ее глазах был только страх за него.

– Влад! Прекрати! Влад, остановись!

Он не слышал. Он бил кулаком по столешнице, снова и снова, пока боль не пронзила оцепенение. И тогда из него вырвалось. Сначала низкий стон, затем рыдание, полное такого нечеловеческого отчаяния и ярости, что Ольга вздрогнула. Он закричал, бессильно опускаясь на колени среди осколков, захлебываясь слезами и криком, в котором было все: и страх, и вина, и предательство, и любовь, которую он, возможно, так и не получил в ответ.

Ольга, забыв про свою боль, про стыд, бросилась к нему. Она осторожно обошла осколки, опустилась рядом на пол и, не говоря ни слова, притянула его голову к себе на колени. Он не сопротивлялся, его тело билось в мелкой, неконтролируемой дрожи. Она обнимала его, прижимая к себе, одна рука крепко держала его за плечо, а другая мягко, почти матерински, гладила его по голове, по взмокшим от пота и слез волосам.

– Тише, все, тише, – шептала она бессвязно, и ее собственные слезы капали ему на щеку. – Мы найдем ее. Мы обязательно найдем. Все будет хорошо.

Она лгала. Они оба это знали. Но в этой ледяной ночи, среди осколков их общей жизни, это была единственная хрупкая ложь, за которую можно было ухватиться. И Влад, разбитый, позволил себя обмануть, прильнув к единственному в этом кошмаре источнику слабого, человеческого тепла.

Утро пришло неласково, пробиваясь сквозь тяжелые шторы в спальне, которую Влад так и не смог назвать брачной. Он проснулся не от света, а от ломоты в спине и острой, сухой боли за глазницами. Проснулся на полу, в гостиной, укрытый каким-то пледом. Память вернулась к нему сразу, цельным, тяжелым куском свинца, и он застонал, прикрыв глаза ладонью. Воздух в доме был спертым, пахнущим вчерашним вином, пылью и несбывшимися надеждами.

Он поднялся, игнорируя протест мышц, и шагнул в холл. Тишина была абсолютной. Ни Ольги, ни гостей. Только следы вчерашнего кошмара: сдвинутая мебель, пустой подстаканник с окурком Олега, тикающие где-то часы. Он нашел на кухне холодный чайник, налил воды прямо из-под крана и выпил большими, жадными глотками, глядя в окно на помятый, засыпанный лепестками и окурками сад. Солнце светило слишком ярко, слишком нормально. Мир продолжал жить, и это было самым чудовищным.

Мысль была одна: двигаться. Делать что угодно. Он не стал бриться, просто натянул первую попавшуюся куртку поверх мятой рубашки и выбежал из дома. Его машина, украшенная уже увядшими лентами, стояла у крыльца, как памятник глупости. Он рванул с места.

В отделении его приняли не сразу. Он метался по коридору, пока молодой лейтенант не проводил его в кабинет к Артему Сергеевичу. Следователь выглядел уставшим, но собранным. На столе перед ним уже лежала стопка свежих папок.

– Владислав Максимович, – кивнул он, жестом приглашая сесть. – Рано начали.

– Что нового? – выпалил Влад, игнорируя стул. – Нашли что-нибудь? Свидетелей? Камеры?

Артем Сергеевич вздохнул, отложил ручку.

– За ночь ничего кардинального. Запросы на камеры окрестных дорог разосланы, ответа пока нет. Соседи, которых успели опросить ночью, ничего подозрительного не видели. Ни чужих машин, ни криков. Как будто она растворилась. Работа кипит, но чудес не обещаю.

– Как «работа кипит»? – голос Влада дрогнул от бессильной ярости. – У вас пропала женщина! В день свадьбы! Разве это не приоритет?

– Приоритет, – холодно парировал следователь. – Поэтому я здесь с шести утра. Но расследование – это не спринт, это марафон. Нужны данные, факты. А их пока нет.

Влад схватился за спинку стула, чтобы не закричать снова. В голове стучало: «Она может быть где угодно. Ей может быть плохо. Сейчас, в эту секунду».

– Вы проверяете все варианты? – с трудом выдавил он.

– Все. И те, что вам понравятся, и те, что нет, – взгляд следователя стал пронзительным.

– В том числе и возможность, что исчезновение было инсценировано. Или что у Алены Владимировны были причины очень глубоко исчезнуть.

В этот момент в кармане куртки Влада зазвонил телефон. Он хотел отключить, но увидел имя: «Олег».

– Извините, – буркнул он следователю и вышел в коридор, прислонившись к прохладной стене. – Да.

– Ну? – голос Олега в трубке был таким же измотанным и натянутым, как его собственный. В нем не осталось и следа вчерашней ярости, только та же леденящая тревога. – Что говорят? – Олег тоже подъехал к зданию полиции, но увидев машину Влада, решил сначала набрать ему.

– Ничего. Ни-че-го, – отчеканил Влад, чувствуя, как слова обжигают губы. – Никаких данных. Никаких зацепок. Работа «кипит».

С той стороны последовало молчание, прерываемое тяжелым дыханием.

– Черт, – тихо выругался Олег. – Я обзваниваю всех, кого знала она. Ее подруг, старых однокурсниц. Пока тишина. Как будто ее и не было.

Эта фраза повисла в воздухе, страшная и невыносимая. Оба замолчали, связанные общим бессилием.

– Буду держать в курсе, – наконец сказал Влад и бросил трубку, даже не попрощавшись.

Когда он вернулся в кабинет, Артем Сергеевич смотрел не на него, а на распечатанную на листе А4 фотографию Алены. Ту самую, живую, с сиренью в волосах.

– Владислав Максимович, – сказал следователь, не поднимая глаз. – Я вчера говорил, что лицо вашей жены показалось мне знакомым?

Влад замер.

– Нет, но… Вы что-то вспомнили?

– Нет. Не вспомнил. Но это чувство не отпускает. Такое бывает, – он, наконец посмотрел на Влада. – Лицо как будто висело у меня в кабинете на доске, среди других фотографий. Но я не могу понять, в каком контексте. Возможно, я ошибаюсь. Но возможно, и нет.

– Что это значит? – прошептал Влад.

– Это значит, что я буду поднимать архивы. Старые, уже закрытые дела, особенно по несчастным случаям, ДТП, возможно, даже дела давно минувших лет, где фигурировали женщины похожей внешности. Иногда преступники действуют по схожим схемам. Иногда… пропажи связаны. Это длинный и темный путь. Но это хоть какое-то направление.

Влад смотрел на следователя, и в его опустошенной голове затеплилась крошечная, ледяная искра надежды. Или страха. Если Алену кто-то похитил… если это не случайность…

– Пожалуйста, – тихо, но очень четко сказал он. – Найдите эту связь.

Он вышел из отделения, и яркий солнечный свет снова ударил ему в глаза. Теперь у него была не просто пустота. Теперь у него была зацепка, тонкая, как паутина, и такая же зловещая. И пока он медленно шел к своей машине, его разум уже лихорадочно работал, пытаясь представить, в каком кошмарном альбоме из прошлого могла оказаться фотография его жены.

Олег стоял, облокотившись на капот машины Влада, и курил. Поза была неестественно расслабленной, но каждый мускул в его теле был напряжен, как струна. Он затянулся, выпустил струйку дыма в неподвижный воздух и бросил окурок под ноги, не глядя на Влада.

– Ну? – спросил Олег, и в этом одном слове была вся та же тревога, что и в телефонном разговоре.

– Ничего, – повторил Влад, останавливаясь перед ним. Он почувствовал странную усталость от необходимости снова произносить эти слова. – Ни зацепок, ни свидетелей. Следователь только сказал, что будет копать архивы. Ему кажется, лицо Алены ему знакомо по каким-то старым делам.

Олег резко поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то острое, охотничье.

– По делам? Каким делам?

– Не знаю. Он и сам не помнит. Будет искать.

Олег закурил новую сигарету, нервно чиркнув зажигалкой. Он смотрел куда-то в сторону дороги, но взгляд его был пустым, обращенным внутрь себя.

– Архивы… – пробормотал он. – Значит, может быть, это не случайность. Не просто… она ушла и попала в беду. Может она и правда, сбежала?

Он вдруг резко выпрямился и посмотрел прямо на Влада. Взгляд был не враждебным, а каким-то выжженным, решительным.

– Поехали, прокатимся. До одного места.

– Куда? – насторожился Влад.

– Просто поехали. Я покажу. Может, это ни к чему не приведет. А может… – Олег не договорил, резко открыл дверь своей неказистой, запыленной иномарки, стоявшей рядом.

– Ты на своем или со мной?

Влад колебался секунду. Доверять Олегу? Ехать в неизвестность? Но делать что-то, куда-то двигаться было лучше, чем стоять здесь, под этим беспощадным солнцем, в ожидании, которое сводило с ума. Он кивнул.

– Со тобой. Машину оставлю.

Олег лишь коротко кивнул в ответ.

Они ехали молча. Олег вел машину агрессивно, резко перестраиваясь и давя на газ, будто пытался обогнать собственные мысли. Городские пейзажи сменились загородными шоссе, затем они свернули на более узкую дорогу, ведущую в дачный поселок.

– Куда мы едем? – не выдержал Влад.

– На старую дачу. Моих родителей. Точнее, уже мою, – ответил Олег, не отрывая глаз от дороги. – Мы с Аленой часто бывали здесь. Особенно в первые годы. Это было наше место. Последний раз мы были здесь за неделю до нашей ссоры.

Влад почувствовал укол в сердце. «Наше место». Он никогда не был там, где Алена была по-настоящему счастлива с другим.

– И зачем нам туда сейчас?

– Не знаю, – честно признался Олег. Голос его дрогнул. – Может, там остались какие-то ее вещи. Записи. Может, она… – он сглотнул, – могла приехать туда. Если хотела спрятаться ото всех. От тебя, от меня, от всего этого свадебного цирка-шапито.

Влад ничего не сказал. Эта мысль – что у Алены могло быть укромное место, о котором он не знал, – была одновременно мучительной и дающей призрачную надежду.

Машина съехала с асфальта на раскисшую грунтовку и наконец остановилась перед старым деревянным домом с закрытыми ставнями. Место было глухое, заросшее диким кустарником. Тишина стояла абсолютная, давящая.

Олег вылез, достал ключ и подошел к двери. Она скрипнула, открываясь в темноту, пахнущую пылью, старой древесиной и затхлостью.

– Алена? – тихо, почти несмело, позвал Олег, переступая порог.

Ответом была только тишина. Они вошли внутрь. Влад огляделся. Скромная обстановка, потертый диван, стол, заваленный старыми журналами. На полке – несколько книг и потрепанный плюшевый медвежонок. Олег подошел к медведю, взял его в руки, и его лицое исказилось гримасой боли.

– Это она привезла из какой-то поездки… – прошептал он.

Он начал обыскивать дом методично, заглядывая в шкафы, ящики. Влад чувствовал себя посторонним, нарушителем. Он подошел к окну в маленькой спальне. На подоконнике стояла засохшая в стакане ромашка. Рядом лежала открытка с видом на море. Он взял ее. На обороте детским, смешным почерком было написано: «Олег, здесь пахнет свободой. Когда-нибудь уедем. Твоя А.»

Он положил открытку на место, словно обжегшись. «Твоя А.» Это было не для его глаз.

– Ничего, – хрипло констатировал Олег, вернувшись в гостиную. Он выглядел совершенно разбитым. Последняя призрачная надежда, кажется, угасла. – Ее здесь нет. И не было. Пыль везде нетронутая.

Он опустился на диван, закрыв лицо руками. Влад стоял посреди комнаты, чувствуя себя абсолютно лишним в этом храме чужой, разрушенной любви. Но в этом отчаянии Олега не было уже ненависти к нему. Была только общая, всепоглощающая потеря.

– Что теперь? – тихо спросил Влад.

– Теперь? – Олег поднял голову. Его глаза были красными, но сухими. – Теперь мы возвращаемся в город. И ждем. И надеемся, что твой следователь найдет в своих архивах не то, что мы оба боимся знать.

Они вышли из дома, и Олег снова запер дверь. Щелчок замка прозвучал как приговор. Они сели в машину и поехали обратно, под еще более тяжелым, чем прежде, грузом молчания. Теперь у них было не просто отсутствие Алены. Теперь у них было знание о пустоте в тех местах, где она когда-то была счастлива. И эта пустота говорила громче любых слов: ее нигде не было.

Влад вернулся в усадьбу поздно, на своей машине, которую забрал от полиции. В голове гудело от бессилия и мыслей о том, что ему сказал Олег, и об увиденном на той даче. Он вошел в холодный, темный холл и замер.

В гостиной горел один торшер, и в его свете сидела Ольга. Она была в тех же одеждах, что и вчера, только еще более помятых. На коленях у нее лежал телефон, а на столике рядом стояла нетронутая чашка чая.

Увидев ее, Влад ощутил не прилив благодарности за то, что он не один, а внезапную, острую волну ярости. Она была здесь. В его доме. В опустевшем гнезде, которое должно было принадлежать ему и Алене.

– Что ты здесь делаешь? – его голос прозвучал хрипло и обвиняюще.

Ольга вздрогнула и подняла на него глаза. В них читалась усталость, страх и какая-то упрямая решимость.

– Я ждала тебя. Боялась, что… – она замолчала, поняв, что любое объяснение сейчас будет звучать фальшиво.

– Боялась, что я тоже исчезну? Или что? – Он сбросил куртку на пол и сделал шаг к ней. – Олег рассказал мне кое-что интересное.

Ольга побледнела и опустила взгляд.

– Я не хотела, чтобы ты узнал так. И не в такой момент.

– А в какой? – Влад горько рассмеялся, и звук этот был уродлив. – В какой подходящий момент нужно было признаваться, что ты влюблена в жениха своей сестры? Ты что, думала, если она исчезнет, ты займешь ее место? Ты уже начала. Сидишь в ее доме. Ждешь ее мужа.

Он видел, как каждое его слово ранило ее, как она сжималась, но не уходила. И это бегство вглубь себя, эта покорность, еще больше разозлили его. В глубине души он знал, что она не способна на зло. Но сегодня он ненавидел всех: Олега за его прошлое с Аленой, следователя за его беспомощность, себя – за слепоту, и Ольгу – за эту тихую, несвоевременную любовь, которая теперь висела между ними грязным пятном.

– Уходи, – сказал он тихо, но так, что каждый звук был отточен, как лезвие. – Сейчас же. И возвращайся только с полицией или с новостями о сестре.

Она подняла на него глаза, и по ее щекам потекли слезы. Молча, безропотно. Она кивнула и медленно поднялась с кресла.

– Ладно, – прошептала она. – Я пойду.

Она сделала несколько шагов к выходу, ее плечи сгорбились. И Влад, глядя на ее спину, внезапно почувствовал не ярость, а всепоглощающую, животную усталость. Остаться одному в этом огромном, пустом доме, полном призраков… Мысль об этом была невыносима.

– Стой.

Она обернулась, испуганная.

– Оставайся. На ночь, – он вынудил себя сказать эти слова. – В гостевой. На первом этаже. Но чтобы утром тебя здесь не было. Поняла? На рассвете ты уходишь. И мы не говорим об этом. Никогда.

Ольга снова кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она не сказала «спасибо». Это было бы неуместно. Она просто повернулась и почти бесшумно скрылась в коридоре, ведущем в гостевые комнаты.

Влад поднялся. Он не заходил в комнату для молодых. Он прошел в свой старый кабинет, где иногда ночевал до ремонта. Там был жесткий диван. Он скинул обувь и рухнул на него, не раздеваясь, уставившись в темный потолок.

Он не услышал, как спустя полчаса в доме снова зашевелилась жизнь. Тихо, на цыпочках. Он не видел, как Ольга, поборов страх и стыд, вышла из своей комнаты. Как она убрала на кухне, навела минимальный порядок в гостиной, поставила в холл стакан воды и таблетки от головной боли из своей сумки. Как она зашла на кухню и, зная, что он вряд ли будет есть, все же приготовила простой бутерброд, завернула его в пленку и оставила на столе с запиской «Поешь».

Он не видел, как перед тем как уйти на рассвете, она на секунду замерла в дверях его кабинета, глядя на его спящее, искаженное мукой даже во сне лицо. Как ее рука непроизвольно потянулась погладить его взлохмаченные волосы, но она остановилась в сантиметре от них, сжала пальцы в кулак и отвела руку.