Ход коня

– И здесь мы должны поблагодарить Нову и Инес, – завершила программу Тильда. – Напомню, что Нова – автор книги об эпикурействе, предзаказ на которую на сегодняшний день уже составляет тысячи экземпляров. С чем я смело могу ее поздравить.

Мария подняла голову и ободряюще посмотрела на Винсента:

– Ты все понял? Можно продать больше книг, чем ты думаешь. Если б ты только послушал меня и написал что-нибудь доступное широкой публике, у тебя тоже все получилось бы. Может, стоит попробовать себя в детективном жанре?

Винсент вздохнул. Вымышленные полицейские расследования занимали последнее место в списке его интересов. Настоящих было более чем достаточно.

* * *

Сегодня все идет хорошо. Лучше, чем вчера. В среднем километр за шесть с половиной минут. Жара спала в это субботнее утро, лицо обвевает приятный ветерок, особенно когда она бежит вдоль залива.

Но год назад было еще лучше. Развод болезненно отозвался не только на ее психике, но и на физической форме. Еще одна вещь в длинном списке того, что он у нее отнял. Но как же глупа она была!

Ее интеллект, блестящее образование подтверждала высокая должность в одном из крупнейших банков Швеции. Перед телевизором она отвечает на все вопросы шоу «Миллионер». И тем не менее ничего не поняла. Хотя было достаточно открыть любое справочное пособие по семейной психологии и проверить по пунктам, изменяет ли ей муж. Красный «Порше» – обводим в кружочек. Внезапный интерес к спортивным тренировкам – еще кружок. Туда же – тонирование волос, задержки допоздна на работе, новый стиль в одежде. В итоге в кружочке – каждый пункт.

Разумеется, она замечала. Настолько недогадливой она не была. Первое, что пришло в голову, – мысль о кризисе среднего возраста. Она связала это с празднованием его пятидесятилетия и в каком-то смысле оказалась права. Чего она не поняла, так это того, что он влюбился в принцессу, приглашенную послом Швеции в Нигерии. Очаровательная штучка. Как и всегда, впрочем, когда дело касалось Рольфа.

Что мучило ее больше всего в этой истории, так это то, что некоторое время она действительно была готова смотреть на его измену сквозь пальцы. Даже после того, как до нее дошли слухи о нигерийской принцессе. Но Рольф непонимающе посмотрел на нее, когда она предложила все забыть и жить дальше.

– Это серьезно, – сказал он. – Слишком серьезно.

Как будто двадцать лет совместной жизни были шуткой. Этакий пробный вариант перед настоящей любовью…

Она бежит по Шеппсхольмену, вдоль пришвартованных лодок. Обычно в это время приходится проталкиваться между городскими бегунами, для которых утренний моцион по лесистому острову стал частью распорядка дня. Но по мере углубления в сезон отпусков бегуны постепенно исчезали, заменяясь редкими родителями-туристами с заспанными лицами, слишком рано вытащившими детей из постелей. Некоторых из оставшихся бегунов сдерживала установившаяся на днях жара.

Она достигает южной оконечности острова. Минует небольшой мост, ведущий в Кастельхольмен, следует вдоль изогнутого лукой побережья, снова в северном направлении. Только поравнявшись с «Чапманом» – красивым трехмачтовым парусником, одновременно хостелом и местной достопримечательностью – позволяет себе остановиться. Это против правил. Она собиралась бежать без остановок, но нужно выпить воды. Из маленького легкого рюкзака, который она всегда берет с собой на пробежку, появляется бутылка. Пальцы окоченели и онемели, а пробка сидит намертво. Она собирает в кулак все оставшиеся силы, но все равно ничего не может сделать. Случайный прохожий вопросительно смотрит на нее. Она отворачивается. После случившегося если что и может вынудить ее прибегнуть к помощи мужчины, то точно не застрявшая пробка.

На мгновение она подумывает забыть про бутылку. Это всего лишь одна из маленьких неудач, которые время от времени подбрасывает нам жизнь. Но и такая мелочь способна нарушить хлипкое равновесие бытия и в один прекрасный момент окончательно вывести нас из себя. В «Смысле жизни по Монти Пайтону» [10] роль такого спускового крючка сыграл мятный пирог.

Но жажда перевешивает любую философию. Наконец ей удается отвинтить крышку, и она пьет жадными, благодарными глотками, не спуская глаз с великолепного белого парусника. Где-то она читала, что «Чапман» построили в конце девятнадцатого века, для отправки в Австралию. Но вместо этого он почему-то оказался в Стокгольме. «Хостел», – думает она и фыркает. Рольф, конечно, понятия не имеет о том, что это такое. Она же – по крайней мере в возрасте девятнадцати лет – ездила в Берлин на поезде.

Под трапом, между нею и кораблем, пролегла тень от солнца. Но что-то ее настораживает. Что-то здесь выглядит не так, как должно.

Она складывает ладонь козырьком и прищуривается. Возможно, ей это только кажется… Скорее всего. Но что-то застряло на том месте, где трап соприкасается с землей. Она идет вперед. Становится спиной к солнцу, чтобы заслонить его своим телом и лучше видеть.

Это детская обувь. Кто-то из родителей не заметил, как недовольный отпрыск, надежно заключенный в объемный надувной пояс, скинул с себя туфлю. Мысль об этом напоминает ей об их с Рольфом спорах по поводу детей и заставляет внутренне содрогнуться.

Она наклоняется, чтобы вытащить туфлю. Если положить ее на пешеходную дорожку, у родителей будет больше шансов. Но туфля застряла. Она тянет сильнее, пока туфля не оказывается у нее в руке.

Только тогда она видит маленькую ступню и ногу, продолжающуюся за трапом.

* * *

В мемориальную рощу вела мощеная дорожка. Винсент отправился туда рано утром, пока семья спала. Поднимать их в восемь утра в выходные – плохая идея, тем более когда у детей начались каникулы.

Спустя год после событий на Лидё Винсент подал заявление о признании мертвыми Яне и Кеннета. Не из соображений мести, а чтобы дать сестре, проведшей жизнь в бегах, видимость по крайней мере посмертного покоя. Это меньшее, что он мог для нее сделать.

Тело Яне так и не было найдено. Но Винсент не сомневался, что ее нет в живых, хотя и не мог толком ничего ни объяснить, ни доказать. Он… просто чувствовал это.

Поскольку никто не видел трупов, по закону объявление мертвыми Яне и Кеннета могло состояться не ранее чем спустя год после их исчезновения. Винсент подал заявление ровно через год после того, как в последний раз видел сестру. Закон выставлял условие высокой вероятности того, что Яне и Кеннет мертвы, но как раз оно как будто было соблюдено. Хотя интуиция и чувства, путь даже менталиста, не могут считаться убедительными доказательствами, было совершенно неразумно предполагать, что Кеннет и Яне сумели выбраться с острова и так долго жить, оставаясь незаметными для полицейских радаров. Куда более вероятным, почти стопроцентно, представлялось, что они упали в воду и утонули. И даже если им удалось бежать, здоровье не позволило бы ни ему, ни ей выжить в изоляции от людей так долго.

Правда, у налоговой службы было на этот счет свое мнение. В ответ на заявление они уведомили Винсента, что тому придется подождать четыре года, прежде чем объявление умершими Яне и Кеннета вступит в силу. Это его разочаровало, несмотря на попытки Яне убить и его, и Мину. Сестра менталиста достойна наконец обрести свое законное место – не в этом мире, так в том.

Но налоговая служба внезапно переменила свое мнение. Яне и Кеннет были объявлены мертвыми, что, как и ожидалось, обернулось для Винсента новыми хлопотами.

Он дошел до надгробий и зашагал между рядами. Мать похоронена в Квибилле, в Халланде. Когда она умерла, местная община безуспешно пыталась связаться с Эриком, отцом Винсента. В конце концов похороны организовал муниципалитет.

Но Винсент не хотел хоронить Яне в Квибилле. Сестра должна остаться рядом с ним. Жизнь развела их и наполнила ее сердце ненавистью, но Яне не желала себе такой участи. Несмотря ни на что, она оставалась его сестрой. Поэтому Винсент сделал выбор в пользу кладбища рядом с церковью в Тюрешё.

Он остановился у наполовину ушедшего в землю плоского камня. «Яне Боман и Кеннет Бенгтссон». Даты рождения и смерти – больше ничего. Любые другие слова были бы ложью. Винсент наклонился и провел рукой по теплой полированной поверхности. «Jane» – четыре буквы, с ней все нормально. А вот у Кеннета – Kenneth – их семь. Неудивительно, что Винсент так его не любил.

Маленький паучок ползал вокруг выгравированной J. Винсент попытался представить мир с точки зрения паучка. Для него эта буква – плавно изогнутый овраг, убежище от жаркого солнца. С другой стороны, углубление может оказаться серьезным препятствием на его пути, преодолев которое паучок снова вынырнет на скользкую равнину из полированного камня. И если у него хватит смелости пересечь этот не защищенный от хищников и непогоды мир, окажется в новом лабиринте ущелий буквы А.

При этом паучок даже не догадывается, что форма ущелий может что-то значить и быть частью более крупного и значимого узора. Который, помимо прочего, представляет человека, некогда живого, а теперь мертвого, и тем самым – все то, через что этот человек прошел при жизни и всех тех, кто ему при этом встретился и на кого он оказал влияние.

Для паука таких контекстов не существует. Для него переход от одной буквы к другой – лишь изменения окружающей среды, к которым нужно адаптироваться, чтобы выжить. И забыть перед лицом следующего вызова.

Почувствовав боль в коленях, Винсент встал. Иногда казалось, что в отношении к жизни он мало чем отличается от этого паука. Поскольку то, во что вовлечен Винсент, – часть чего-то гораздо большего, масштабы чего невозможно вообразить, не сойдя при этом с ума.

После таких мыслей поневоле уверуешь в высшее существо – создателя грандиозного плана, включающего все человеческие судьбы. Но религия – не для Винсента. Он не нуждался в высшей силе для объяснения реальности. «Бритва Оккама», как выразился бы Беньямин.

Паук дополз до конца последней буквы и скрылся в траве. Очередное тотальное изменение окружающей реальности для животного. Винсент знал, как это ощущается.

* * *

Адам уставился на маленькие голые ноги, торчащие из-под трапа. Черепашки ниндзя на спортивных подростковых шортах – остальное скрывала тень.

– Туфли самое большее тридцатого размера, – заметила Мина, встав рядом с Адамом. – Боюсь, мы нашли Оссиана. То, чего нельзя было допустить, случилось.

Адам отвернулся. К горлу подступил комок. На его глазах однажды зашла в тупик ситуация с заложниками. Он наблюдал с близкого расстояния гибель ни в чем не повинных людей – и ничего не мог сделать. Иногда так бывает. В сравнении с той сценой голые ноги выглядели почти умиротворяюще.

Но они принадлежали ребенку.

Он, Адам, как и все они, потерпел неудачу. Полицейские оказались либо недостаточно проворны, либо недостаточно сообразительны. Так или иначе, они не сделали того, что должны. Напряженнейшие двухдневные усилия пошли прахом. Похитителя Оссиана не нашли, и мальчику пришлось заплатить за это жизнью. Катастрофический и непростительный провал.

Криминалисты заняты документированием места обнаружения тела, насколько это сейчас возможно. Вещественные доказательства будут собраны. Подъедут медики, чтобы измерить температуру тела и взять пробу глазной жидкости, прежде чем Оссиан, в пластиковом пакете, будет доставлен в кабинет судмедэксперта.

Водители полицейских машин тоже парни не без странностей. Им нравится подшучивать над полицейскими. Адам слышал немало историй, когда при транспортировке тела находили улики, пропущенные криминалистами.

Он заставил себя вернуться к мертвому мальчику. Похоже, в мозгу срабатывал защитный механизм, уводящий мысли как можно дальше от самого страшного. Адам глубоко вдохнул и выдохнул.

Тело не спрятано, но и не совсем на виду. Понадобилась бдительная утренняя бегунья, которая сначала попыталась его вытащить, но потом опомнилась и позвонила в полицию. У нее уже взяли пробы ДНК. На теле, скорее всего, остались ее отпечатки.

Адам зажал ладонью рот. Переговорщик по профессии, он имел опыт общения с вооруженными людьми. Иногда ситуацию с заложниками даже удавалось разрулить так, чтобы никто не пострадал. Но тогда, так или иначе, речь шла о переговорах. Здесь же нечто совершенно иное.

Своих детей у Адама, к счастью, не было. Иначе он вряд ли смог бы так здесь стоять. У сестры пятилетний ребенок. Как Оссиан. Они могли ходить в один детский сад.

Криминалисты перекрыли почти весь Шеппсхольмен. Им не нужны зрители, еще меньше – фотографии в социальных сетях. Сейчас они осторожно поднимают трап, чтобы получить лучший доступ к телу.

Адам сразу узнал лицо Оссиана по полученным от родителей фотографиям. Мальчик выглядел так, будто спал. Разве что кожа имела странный сероватый оттенок и была покрыла пятнами. И нижняя челюсть запала. О черт…

– Здесь есть что-то еще. – Один из криминалистов показал на предмет рядом с телом, до того скрытый под трапом.

Детский рюкзак «Мой маленький пони». Такой же грязный, как и Оссиан.

Этот рюкзак оказался самым страшным. В отношении тела Адам еще мог убедить себя, что перед ним кукла, реквизит со съемок детективного сериала. Но маленький рюкзачок придавал ситуации ощутимости, делая ее почти реальной. В нем была бутылка с водой. Когда детский сад собирается на экскурсию, детям дают еду в контейнерах. Его племянник обычно берет бутерброды. В боковых кармашках, конечно, камушки. Обычная минералогическая коллекция пятилетнего мальчишки, можно не проверять. А на дне нижнего отсека – забытая игрушка. У его племянника это потертый плюшевый жираф.

Слезы потекли по щекам Адама. Он отвел глаза от рюкзака и маленького тела и теперь смотрел на воду, вытирая щеки тыльной стороной ладони. А ведь с Шеппсхольмена открывается все тот же красивый вид… Что по меньшей мере неуместно с учетом того, что обнаружено под трапом.

Но маленькие лодки все так же покачивались на волнах в свете утреннего солнца. А напротив, на другом берегу, как ни в чем не бывало дремали позеленевшие медные крыши Гамла-Стана.

– Мне это место, с кораблем и причалом, что-то напоминает, – сказала Мина. – Полагаю, не одна я сейчас подумала о Лилли?

Адам не заметил, как она встала рядом с ним.

– Ее нашли на причальном мостике, – кивнул он. – Я знаю, все это слишком похоже на то, что случилось с Лилли. И сейчас, как тогда, в нашем распоряжении было три дня, которые мы растратили впустую.

Мина кивнула, проследив за его взглядом, устремленным на воду.

Рубен встал по другую руку Адама.

– Так вы идете? – спросил он. – Нам с вами предстоит поговорить с персоналом на борту. Заодно встряхнем туристов. Может, кто-нибудь что-нибудь и видел… Не все же они были пьяны до невменяемости или под кайфом!

Адам благодарно кивнул. Наконец появилась работа, и даже из тех, что у него хорошо получаются. Все лучше, чем стоять и смотреть.

– Мы должны найти того, кто сделал это, – сказала Мина Адаму, прежде чем он последовал за Рубеном. – Ради Оссиана и Лилли. И чтобы это никогда больше не повторилось.

Адам остановился и подозрительно прищурился на Мину:

– А вы думаете, это может повториться?

– На самом деле я ничего такого не думаю. – Мина вытерла лоб влажной салфеткой.

Легкий утренний ветерок развеялся, и жара снова вступила в полную силу. Адам почувствовал слабый запах лимона и подумал было напомнить Мине, что эти салфетки сушат кожу, но промолчал.

– Я знаю только, что жара сводит людей с ума, – продолжала Мина. – Американские ученые провели на эту тему исследование и выяснили, что при температуре воздуха выше двадцати девяти градусов количество связанных с насилием преступлений возрастает на шесть процентов.

Адам взглянул на свои «умные» часы. Они показывали 32 градуса.

– А ведь лето только началось, – заметил он.

* * *

– Все вы в курсе последних новостей, – начала Юлия.

Никто из коллег не ответил. В мертвой тишине грохотал отчаянно борющийся за свою жизнь кондиционер, да Боссе в углу возил по полу новую миску с водой. Даже у Торкеля, похоже, хватило соображения оставить Юлию в покое. За утро она не получила от него ни одного сообщения.

– Оссиан был найден мертвым два с половиной часа тому назад, – продолжала Юлия. – Разумеется, мы должны дождаться официальной идентификации, но уже на этот момент сомнений нет. Адам и Рубен на Шеппсхольмене опрашивают всех в хостеле на «Чапмане» и в близлежащих домах, на случай, если кто-то что-то видел. На «Чапмане» проживает почти сотня человек. Так что надежда есть, но действовать надо быстро. Многие останавливаются там не больше чем на одну ночь. Мина и Педер в прошлый четверг навещали родителей Оссиана. Думаю, будет разумным, если они отправятся туда снова и обо всем сообщат. Хотя…

Юлия замолчала и обернулась на Педера, который отчаянно моргал, пытаясь сдержать слезы. Она освободила бы его от этого поручения, если б подвернулся другой вариант. Возможно, это слабость, а значит, непрофессионализм. Тем не менее…

– Кристер, можешь взять это на себя? – Юлия повернулась к Кристеру. – Мине нужно еще зайти к Мильде.

Кристер глубоко вздохнул и скрестил руки на груди.

– Ну конечно, – проворчал он. – Всё как всегда. Я выступаю в качестве вестника смерти. Может, кто-то считает, что я на короткой ноге с этой дамой? Понимаю, кто-то ведь должен выполнять и грязную работу… И все-таки в твоих рассуждениях, Юлия, есть своя логика. Я тоже считаю, что Педеру лучше проверить, как обстоят дела на Шеппсхольмене. Ну камеры слежения и все такое…

Кристер бросил быстрый взгляд на Педера, и это не ускользнуло от Юлии. Возможно, их старший коллега и был ворчуном, но имел доброе сердце. Что особенно проявлялось в ситуациях, когда коллегам требовалось его понимание и поддержка.

– Именно это я и собиралась предложить, – с готовностью подхватила Юлия. – С меня упаковка хорошего корма для Боссе.

– И можно ставить миску с едой в этой комнате?

– Можно.

Кондиционер еще поработал на полной громкости и стих. Юлия сразу почувствовала, как между грудей побежала струйка пота. Сразу захотелось домой. И не столько ради холодного душа, сколько ради Харри. Вдруг возникла необходимость ощутить его рядом с собой. Втянуть в ноздри его запах, вспомнить прикосновение его кожи. Убедиться, что с ним всё в порядке. Заодно отпустить Торкеля посидеть с друзьями в кафе…

Педер прочистил горло.

– И еще одно, – сказал он. – Думаю, мы не можем и дальше считать сходство со случаем Лилли простым совпадением. То, что нам сейчас предстоит выяснить, является ли совершенное с Оссианом осознанной копией убийства Лилли. Преступник мог черпать вдохновение из газетных статей. Или же оба убийства совершены одним и тем же лицом. Ни один ребенок в городе не будет в безопасности, пока мы не получим ответа на эти вопросы.

Юлия кивнула:

– Мина, сходи к Мильде как можно скорее и разузнай, есть ли ей что сказать по поводу вскрытия Лилли. Я попрошу ее найти протокол.

Педер только что открыл дверь, в которую, как она догадывалась, они вошли вот уже несколько дней как. Просто никто не хотел признавать, что это дело рук того же самого человека, которого так и не поймали в прошлый раз. А если так, вина за смерть Оссиана ложится и на них, полицию.

* * *

Мильда Юрт задумалась всерьез: может, действительно где-то существуют весы, на которых регулируется баланс хорошего и плохого в жизни. Похоже, кто-то все-таки следит за тем, чтобы ни одна из чаш слишком не перевешивала. В ее случае это выражалось в том, что, когда одна трудная ситуация разрешалась, ей на смену заступала другая.

Сын Мильды Конрад вышел наконец из тяжелого периода. Он учился в вечерней школе, у него появилась девушка. Жизнь нормализовалась – по крайне мере, судя по тому, что Мильда могла наблюдать со стороны. Но весы качнулись, и брат Мильды Ади снова объявился.

– Можешь сшить? Я, похоже, выдохлась.

Она кивнула на тело на блестящей металлической столешнице. Женщина двадцати пяти лет, самоубийство. На теле следы других, неудачных попыток, но на этот раз у нее получилось. Повесилась. Была обнаружена матерью в подвале собственного дома. Надо полагать, эта картина навсегда отпечаталась на сетчатке материнского глаза и навсегда останется в памяти – вместе с первыми шагами, первым выпавшим молочным зубом, первым днем в школе. Все, что принадлежало жизни, навсегда прибрала к костлявым рукам смерть.

И в этот субботний солнечный день, самый беззаботный из дней начала лета, Мильда оказалась последней, кто видел физическое тело этой женщины, до того как оно развеется в прах в печи крематория.

Мильда сняла и выбросила в мусорное ведро пластиковые перчатки. Она поручила ассистенту Локи сшить тело в том месте, где был надрез в виде буквы I поперек туловища. Что Мильда обычно делала сама, хотя это и считалось работой ассистента. Но с такой перегруженной мыслями головой трудно сосредоточиться, и у Локи стежки получались лучше. Аккуратность вообще была одной из сильных сторон ее помощника. «Патологический педант» – это точно про Локи.

После ежедневного ритуала очищения Мильда переоделась и направилась в свой кабинет. Стоило открыть дверь, как в лицо ударила жара. Мильда даже отпрянула. После чего глубоко вздохнула и все-таки вошла. Стул стал клейким, как только она на него села, и Мильда с грустью посмотрела на увядающие растения в горшках на подоконнике. Она чувствовала себя в точности так, как они выглядели.

Звонок Ади не должен был застать ее врасплох. Поэтому Мильда и злилась на себя больше, чем на брата. С Ади было как в той басне про скорпиона, который переправлялся через реку на спине лягушки. Где-то на середине реки он укусил лягушку, что означало смерть для них обоих. Когда же лягушка спросила, зачем он это сделал, скорпион ответил, что такова его природа.

Ади, сколько его помнила Мильда, всегда принимал в расчет только свои потребности. Он никогда не понимал, что у других людей они тоже могут быть. Как, впрочем, и права. Привык хватать все, до чего мог дотянуться. Ни одна из попыток родителей научить Ади различать что хорошо, а что плохо, успехом не увенчалась. Поэтому Мильда и удивилась, когда Ади позволил ей с детьми жить в доме родителей, который они оба унаследовали. Включая принадлежащую ему половину.

Она убедила себя в том, что Ади повзрослел, вырос, ушел вперед в развитии. И что так будет всегда. Статус кво – ох уж это вечное желание на что-то опереться! Но вчера Ади позвонил. В его голосе редко слышались какие-либо эмоции, если только Ади не был зол или обижен. Вот и на этот раз он объявил – размеренным, холодным тоном, – что хотел бы получить свою долю в наследстве. Немедленно. После чего Мильде пришло письмо от «адвоката» Ади. Ей выставили ультиматум: либо Мильда переезжает, либо выплачивает Ади стоимость его половины дома. Либо Мильда рассчитается с Ади, отписав ему свою половину дома дедушки Миколая, после смерти последнего. Мильда догадалась, что тем самым Ади хотел вогнать ее в стресс, лишить возможности мыслить рационально.

Вместо этого Мильда отнесла письмо коллегам-полицейским. Ей сразу показалось странным требование отписать половину дедушкиного дома, ведь дедушка Миколай был еще жив! Интуиция не подвела Мильду – Ади действительно блефовал. Коллеги назвали его поведение вымогательством чистой воды. Когда же выяснилось, что «адвокат» не имеет юридического образования, Ади быстро удалился, поджав хвост.

Но брат прав: дом принадлежит им обоим. Ади имел полное право требовать, чтобы Мильда выкупила его половину, если хочет остаться. Именно это он и сделал. Мильда пыталась объяснить, что у нее нет возможности ему заплатить. Ади не нуждался в деньгах, с этим у него всегда был порядок. Она всего лишь просила брата подождать, пока дети вырастут и съедут, и ненавидела себя за то, как умоляюще звучал ее голос. За то, что в присутствии Ади она будто стремилась съежиться, стать прозрачной, как воздух, превратиться в невидимку. Она знала, каков будет ответ, еще до того, как Ади открыл рот. Мильда забыла, что она лягушка, и проклинала себя за это. А Ади был скорпионом…

В дверь постучали, и Мильда подскочила от неожиданности.

– Войдите, – сказала она и прокашлялась, услышав собственный голос.

– Не помешала?

В дверь заглянула Мина. В глазах – вопрос.

– Я хотела поговорить о Лилли Мейер. И посмотреть отчет о ее вскрытии.

Мильда покачала головой:

– Ты совершенно меня не побеспокоила. Добро пожаловать в мою сауну.

Мина с тревогой посмотрела на растения в горшках. Они как будто клонились под гнетом жары, и Мильда действительно выглядела так, будто только вышла из парной. Где-то Мина читала, что пот не только помогает организму снизить температуру, но и выводит из тела грязь и прочие нечистоты. Одна мысль об этом заставила Мину содрогнуться. Сразу захотелось сорвать с себя одежду, что еще имело бы смысл при возможности принять холодный душ. Только не в кабинете Мильды.