Страшные сказки народов мира

Кицунэ, не давая противнику передышки, налетела на него, нацелившись на незащищённое горло. Превозмогая боль, Хосиро успел сунуть оборотню в пасть одетый в кожаную перчатку левый кулак, а правой рукой, мастерским ударом из-под себя, коротко рубанул мечом. Горячая кровь демона хлынула ему в лицо. Душераздирающий, почти человеческий вопль вырвался из пасти кицунэ.

Охотник, тяжело дыша, поднялся над телом поверженного противника. Эхо ещё разносило по горам отголоски предсмертного крика оборотня, но сам ёкай был уже мёртв. Хосиро убрал меч в ножны и закрыл глаза. Пришло время для поэзии.

Горячая кровь,

Шорох снега по скалам –

Эхо победы.

Трёхстишие быстро пришло в голову оммёдзи, но записать его он не успел. Шорох снега… Воин вскинулся. Это не просто шорох. Вопль умирающей кицунэ вызвал горную лавину! С минуты на минуту на перевал обрушится снег. Нужно было бежать отсюда.

Хосиро со всей мочи рванул вниз по склону. Позади него уже не шуршало – гремело. Весь мир вокруг окутало снежным туманом, а через секунду могучая волна ударила охотника в спину и швырнула вперёд, как соломенную куклу. Со всего размаху воин впечатался головой в булыжник и потерял сознание.

Очнувшись уже на рассвете, Хосиро обнаружил себя полузасыпанным снегом на склоне холма. Ему повезло – основная масса лавины прошла стороной, зацепив человека лишь краем. Выбравшись из белого плена, охотник поднялся на ближайший валун и огляделся. Дело было плохо. Лисий перевал завалило. Путь обратно в долину Ондори был закрыт. Именно об этом предупреждал староста. Хосиро попал в ловушку. Теперь ему предстояло умереть от голода или холода на этой горе.

Но уныние – занятие, недостойное воина. Хосиро сказал себе, что не сдастся смерти просто так. Он попробует ускользнуть от неё, как ему удавалось много раз до этого. Нужно попробовать найти выход отсюда. Нужно обогнуть гору и спуститься с противоположной стороны. Хосиро вытер лицо снегом, смыв с себя ёкайскую кровь и отправился вверх по склону.

Через полдня пути по горному заснеженному лесу охотник вышел в невероятное место. За очередной скалой ему открылась небольшая горная долина, окружённая аккуратными вишнёвыми деревьями. Посередине стоял маленький домик, во дворе которого уютно сушилось бельё на растянутой между двумя шестами верёвке. Над дверью покачивалась лампада. Здесь кто-то жил! У Хосиро появился шанс выпутаться из этого приключения живым. Почувствовав резкий прилив сил, охотник бодро направился к дому.

Когда он уже ступил одной ногой на крыльцо, створки сёдзи плавно раздвинулись. Из дома навстречу Хосиро вышел хозяин жилья. А точнее – хозяйка. Завёрнутая в шёлковое зеленое кимоно, расшитое серебряными цветами, стройная фигурка появилась перед охотником так неожиданно, что он невольно взялся за рукоять меча. А ещё через секунду он рассмотрел её полностью, и в голове застучало от прихлынувшей к вискам крови.

На безупречно овальном лице хозяйки дома пронзительно искрились выразительные голубые глаза. Под слегка вздёрнутым точёным носиком алели пухлые, словно надутые в обиде губки. Завершала картину огненно-рыжая грива волос, рассыпавшаяся по изящной белой шее и спрятанным под воротом кимоно плечам.

Рыжая женщина! Здесь, рядом с логовом кицунэ! По спине Хосиро пробежал холодок. Пока еще безотчётно, поддавшись первому чувству, он чуть сильнее сжал рукоять тати и перенёс вес тела левую ногу. Хозяйка дома, будто заметив это едва уловимое движение, удивлённо вздёрнула бровь.

– Давненько сюда никто не забредал. Погода не благоприятствует. Последний раз торговец из долины приносил мне овощи две недели назад. Но вы на торговца не похожи.

Хосиро вдруг понял, что потерял дар речи. Чувство опасности тоже куда-то ушло, стоило женщине только произнести первое слово своим глубоким, немного низким голосом. Всё внимание охотника поглотили теперь два пристально глядевших ему в душу кристалла посреди этого прекрасного белого овала. Ему захотелось сочинить стих об этой странной встрече.

Хозяйка поняла молчание нежданного гостя по-своему.

– Вы, верно, неместный. А значит, вряд ли видели раньше рыжую женщину? И, вспомнив глупые суеверия, наверняка приняли меня за оборотня. Что ж, должна вас огорчить. Я не оборотень. Хотя бабушка рассказывала мне, что в здешних краях люди издревле смешивали свою кровь с лисами, – она приязненно улыбнулась, обнажив красивые жемчужные зубки. – Вы могли видеть в долине светловолосых крестьян. Суеверия это или нет, но такова уж порода местных людей. А может быть, у нас в роду и впрямь были лисицы.

Заслушавшийся плавными перекатами её голоса Хосиро наконец пришёл в себя и разлепил губы.

– Прошу прощения за свою невоспитанность, учтивая госпожа. Меня зовут Хосиро Хосокава. Я охотился в этих землях. И я заблудился.

Женщина улыбнулась ещё шире. На её щеках появились прелестные ямочки.

– И на кого же вы охотились в нашей глуши, благородный господин Хосокава? Я вижу, что вы ранены, – в светлых глазах мелькнула тень беспокойства.

– Я охотился на кицунэ, моя госпожа. Это не просто суеверия. Вчера я убил оборотня. А потом перевал засыпало лавиной. С вашего позволения, я попросил бы у вас ночлега и горячей еды, чтобы набраться сил и завтра продолжить свой путь. Я хочу обогнуть эту гору и попробовать спуститься вниз с той стороны.

– Нет там никакого спуска, – с загадочной грустью в голосе молвила хозяйка. – Одни лишь отвесные утёсы и непроходимые ущелья. Вы не выберетесь отсюда таким путем. Нужно ждать весны, когда снег на перевале растает, и связь с долиной восстановится.

Женщина развернулась и пошла обратно в дом. В дверном проёме она остановилась, полуобернулась к Хосиро, из-под века блеснуло.

– Меня зовут Азуми. Я здесь живу совсем одна. Пойдёмте, я обработаю ваши раны.

Она скрылась в глубине комнаты. Чуть постояв на морозном воздухе, Хосиро последовал за ней.

*****

Сон у Хосиро всегда был чутким. Особенно это обострялось, когда ему приходилось впервые ночевать в незнакомых местах. Не раз свойство это спасало воину жизнь ещё во время службы у клана Тайра, да и потом – во время охоты на демонов. Вот и сейчас, самым краешком своих отточенных подобно боевому мечу чувств он услышал едва скрипнувшую половицу. Сон мигом слетел. Хосиро подобрался. Рука сама метнулась к тати, лежавшему рядом. Тихий голос из полумрака остановил его.

– Это нам не понадобится, Хосиро.

В полосу голубого лунного света, проникающего в комнату из-под потолка, ступила Азуми. На щеках тенями лежал румянец, а губки были чувственно приоткрыты. Кимоно на груди мерно вздымалось от тяжёлого дыхания. Хосиро убрал руку с меча и приподнялся на ложе.

– Азуми-сан, вы были очень добры ко мне, но мне неудобно своим присутствием в вашем гостеприимном доме подвергать вашу репутацию…

Шёлковое кимоно бесшумно соскользнуло с женских плеч, обнажив молочную кожу, тонкую талию и два миниатюрных холмика грудей с налившимися вишнёвым соком ягодками сосков. В два шага она порывисто преодолела расстояние между ними, присела рядом и жадно прильнула к его губам. Недоговорённая фраза Хосиро утонула в пьянящем аромате её горячего дыхания. Комната поплыла разноцветными кругами. Оторвавшись от поцелуя, она медленно раскрыла веки и томно прошептала:

– Ни слова. Не сейчас. Прошу.

А Хосиро и не мог произнести ничего. В этот момент он не поручился бы за то, что вообще помнит человеческую речь. Он лишь мог смотреть в отражение лунного света в её зрачках, и тонуть, тонуть, тонуть…

Азуми прижала голову охотника к своей груди. От неё пахло жасмином и горным ручьём. Хосиро обнял её за плечи и нежно уложил на постель, нависнув сверху. Рыжее золото волос рассыпалось по простыни. В глазах женщины призывно сияла луна. Он не заставил Азуми долго ждать. Мир вокруг растворился в белом и голубом. Только запах жасмина, доходящий до его чувств откуда-то извне, напоминал о том, что всё происходит на самом деле. Время исчезло.

Реальность вернула его к жизни красным поцелуем солнечного зайчика на внутренней стороне века. Хосиро нехотя раскрыл глаза. Он лежал в постели один, но приятная ломота во всём теле подсказывала, что ночной визит ему не приснился. Охотник встал, выглянул на улицу. Была уже середина дня. Долго же он провалялся. Нужно объясниться с Азуми и решить, что делать дальше.

Выйдя во двор, он увидел её. Азуми снимала с бельевой верёвки его одежды. В чёрном кимоно, скрывающем соблазнительные формы тела, она была даже красивее, чем минувшей ночью. Огненные волосы были уложены в пучок, открыв взору Хосиро бархат её шеи. Ему вдруг неудержимо захотелось прильнуть к ней. Кровь в венах запульсировала с новой силой.

– Азуми-сан, – проговорил он, – мне нужно идти.

Сказано это было полувопросительным тоном. Азуми повернулась. Скользнула быстрым взглядом по его обнажённому телу. Уголки губ тронула улыбка.

– Не нужно. Я приготовила нам суп с мисо. Идём, пообедаем.

*****

Зимние дни тянулись вереницей. Кто-то сказал бы, что быт их маленького мира был однообразен и сир, но только не для Хосиро. Он никогда ранее не чувствовал себя более счастливым. Пока над горой светило солнце, он либо колол дрова для очага, либо упражнялся с мечом. Азуми хлопотала по хозяйству, лишь иногда уходя на несколько часов к водопаду, чтобы набрать кристально чистой воды из горного источника. Поначалу Хосиро пытался убедить любимую, что воду будет носить он, но та твёрдо настояла на своём. В её роду на водопад всегда ходили женщины, сказала она, и эта традиция – священна. В конце концов Хосиро не стал спорить. Когда она начинала говорить, тихий рокот её голоса обезоруживал его. Традиция так традиция. Всё, чего он добился – чтобы она брала с собой не слишком тяжёлые кадушки.

Когда становилось темно, наступала пора высшего блаженства. Они любили друг друга каждую ночь, неделями подряд, затем месяцами. Любили жадно, словно в последний раз. Иногда яростно и грубо – и после таких ночей плечи и спина Хосиро оказывались глубоко исцарапанными. Но чаще – ласково и бережно, будто пробуя на вкус изысканное яство. Хосиро привык засыпать с головкой Азуми на своей взмокшей груди, укрываясь одеялом её огненных волос. Он знал, что не покинет этот дом и весной, когда снег сойдёт с перевала. Теперь он нашёл своё место в мире. А ёкаи? Пусть о них позаботятся другие оммёдзи. Те, которым нечего терять.

На третьей неделе пребывания Хосиро в этом блаженном краю Азуми принесла ему радостную весть. Их любовь даст начало новой жизни, сказала она. Еще несколько дней Хосиро ходил, словно пьяный. Он не мог поверить своему счастью. Возможно, боги отблагодарили его за многолетнюю верную службу во благо человеческому роду? Теперь он любил её только бережно, не допуская грубых и нетерпеливых телодвижений. Хотя в её влажных глазах во время соития иногда мелькала бесовщинка, Хосиро не давал волю страсти. Нужно было быть осторожным, чтобы во хмелю любви как-то не повредить плод. Азуми в такие моменты корчила обиженную мордашку, а затем решала вопрос по-своему: спускалась вниз, к его бёдрам, и получала свою порцию удовольствия иначе.

Шли месяцы. Живот Азуми заметно округлился. Нрав её тоже начал меняться. Однажды Хосиро, вопреки их договорённости, попытался предложить ей помочь сходить за водой, но женщина так рявкнула на него, что он мигом осёкся и ушёл чинить обувь. Она не стала злобной стервой, нет. В постели она вела себя всё так же мягко и послушно. Но он знал, что пока Азуми не разродится, с ней лучше не спорить. Он и не спорил. Всё шло так, как должно было идти.

Хосиро и не заметил, как холодные ветры сменились тёплыми, а в снегу начали проявляться проталины. Скоро снежный завал растает, можно будет спуститься в долину и присмотреть для любимой какой-нибудь подарок. Вряд ли её удивить драгоценными украшениями, но зато на морском рынке в другом конце долины можно купить изысканный деликатес. В последнее время аппетиты Азуми заметно выросли. И это касалось не только еды. Видимо, приближался срок разрешения от бремени. Хосиро с нетерпением ждал этого дня.

А потом она не вернулась с водопада к полудню, как обычно. Хосиро несколько часов немигающим взглядом смотрел на просвет между двух вишнёвых деревьев, откуда обычно появлялся её силуэт. Но она так и не явилась. Вне себя от волнения он бросился к водопаду. Снег на этой дороге уже совсем растаял, а потому следов любимая не оставила. Хосиро проклинал себя последними словами. Он умел выслеживать сто разных демонов на любой поверхности – от песка до вулканической лавы. Но он никогда не выслеживал людей. До заката Хосиро метался между водопадом и домом, в надежде увидеть любимую у очага, вернувшуюся обходным путём. Но чуда не произошло. Азуми исчезла.

На вторые бессонные сутки, уже после того, как он десятки раз оббегал все окрестности их маленького рая, ему в голову пришла простая и ясная мысль. Нужно было идти в сторону перевала. Возможно, любимая решила сама сделать ему сюрприз и отправилась в долину за подарком, но по пути с ней могло приключиться что-нибудь нехорошее. Думать об этом он даже не хотел. Опоясавшись мечом, Хосиро побежал к перевалу.

Снег на перевале стаял ещё не до конца. Дорога в долину Ондори была пока недоступна. Беременная женщина, пусть молодая и сильная, не сумела бы преодолеть такую преграду. А значит оставалось только одно место, где Хосиро ещё не искал свою любимую. При этой мысли воин нервно сглотнул. Пещера кицунэ. Нужно было идти туда.

Каменная площадка перед входом в пещеру была почти такой же, как несколько месяцев назад, когда Хосиро сразил здесь оборотня. Тело ёкая исчезло. Плохо. Неужели он лишь ранил демона? Если тот выжил… У Хосиро неприятно засосало под ложечкой. Азуми угрожала опасность. Теперь он это знал твёрдо. От пещеры веяло злом и опасностью – как и в тот раз. Нажав костяшками пальцев себе на глазные яблоки, чтобы быстрее привыкнуть к темноте, Хосиро шагнул под каменный свод.

Пещера оказалась небольшой – всего десяток шагов вглубь и по столько же в обе стороны от входа. Здесь было пусто и прохладно. Хотя нет. Не пусто. В дальнем правом углу что-то шевельнулось. Хосиро осторожно приблизился, наполовину вынув меч из ножен. В этот раз ёкаю не застать его врасплох. Сегодня он будет биться не только за себя.

В углу пещеры, в гнезде из соломы, перемешанной с птичьими перьями и рыжеватой шерстью, лежал клубок из трёх маленьких пушистых тел. Лисята внимательно разглядывали приближающегося человека своими чёрными глазами-бусинками. Один из них тявкнул.

«Демоническое отродье! Ёкай успел оставить потомство, но когда?»

Мысли в голове Хосиро отчаянно роились. Он решил, что обдумает все странности потом. Сейчас в человеке проснулся инстинкт воина-оммёдзи. Первым делом нужно было исполнить свой долг перед миром людей. Сталь прошуршала по бамбуку ножен. Хосиро обнажил свой меч.

– Ты убил мою сестру, – тихо прозвучал сзади знакомый голос.

Оммёдзи ошарашенно обернулся. На входе в пещеру стояла Азуми. Огненные волосы были распущены по плечам. В руках она держала двух мертвых кур.

– Она должна была продолжить наш род. Но ты убил её, – грустно продолжила она, мягкими шагами входя в пещеру. Взгляд любимой был направлен не на него, а на лисят.

Словно не замечая Хосиро, она обошла его, присела у гнезда и положила кур рядом с щенками. Жадно урча и толкая друг друга, те набросились на угощение. Раздался треск костей, перемежаемый скулежом и взвизгиваниями. Азуми погладила одного из малышей, затем неспешно поднялась и повернулась к оммёдзи, взглянув наконец ему в глаза.

– Веками вы охотились на нас. Травили собаками. Загоняли в горы. Убивали. Делали из нас шапки и рукавицы. Нас совсем мало осталось в мире. Когда-нибудь мы исчезнем. Вы назвали нас своими врагами. А ведь так было не всегда. Раньше кицунэ и люди жили бок о бок. И даже помогали друг другу. Среди нас не рождаются самцы, а потому для продолжения рода нам иногда нужно ваше семя. Сейчас добыть его стало намного труднее, чем в дни мира.

Азуми приблизилась, положила свою руку на его запястье и мягко, но решительно сказала:

– Пожалуйста, убери меч, Хосиро. Он не понадобится.

Мужчина повиновался голосу любимой и разжал пальцы. Тати со звоном упал на камни. Лисята оторвались от трапезы и любознательно навострили ушки. Азуми провела ладонью по щетине Хосиро. Жасминовый аромат её запястья заполнил пещеру.

– Всё, что мне нужно было, я получила от тебя в первую ночь. Ты должен был умереть ещё тогда. Но… – её голос задрожал, – мы с вами не такие уж и разные. У нас тоже есть… человеческие слабости.

Азуми лёгким движением, которое он так любил, сбросила с себя кимоно. Живот был плоским, как и в ту первую ночь, что он помнил. Она провела ногтем по его бедру. Тело привычно отозвалось.

– Обними меня, любимый, – прошептала она.

Сознание Хосиро плавилось в огне её волос, в которых играли отблески лучей полуденного солнца, проникающих в пещеру. Он не мог поверить в реальность происходящего. И всё же его любимая женщина была здесь, рядом. Как раньше. Хосиро заключил её в объятия, почувствовал под пальцами обводы лопаток. Прильнув к её ушку щекой, вдохнул хмельной аромат волос. Она поцеловала его в шею.

– Прости, милый, – глухо произнесла она, сморгнув слезинку. А затем впилась в его горло длинными и острыми клыками.

Боль пронзила всё существо Хосиро. Мир наполнился красным. Из прокушенной артерии толчками уходила жизнь. Воин почувствовал, как немеет его тело. Ноги стали ватными. Хотелось лечь на пол и уснуть. Сквозь багровый полумрак он видел лишь её глаза – два синих кристалла на белоснежном поле.

Хосиро рухнул на колени, держась за бёдра женщины. Она нежно гладила его волосы. Лицо мужчины уткнулось ей в лоно. Знакомый вязкий аромат на миг вернул его из пропасти небытия. Последним усилием, уже не отдавая себе отчёт в том, что делает, он вынул из-за пазухи кинжал танто и, привстав на одной ноге, вонзил его Азуми ровно между маленьких грудей, сочащихся тёплым молоком. А потом его сознание окончательно погрузилось во тьму. Звуки стихли. Только где-то далеко тоскливо скулили щенята.

*****

Когда весна полностью вошла в свои права, и снег на перевале растаял без следа, крестьяне из долины Ондори снарядили в горы поисковый отряд. Вооружившись кольями и вилами, два десятка смельчаков отправились к Лисьему перевалу, чтобы отыскать тело пропавшего зимой оммёдзи и с почестями предать его погребению. Наткнувшись на пещеру, долго боялись они войти внутрь. Спустя пару часов споров несколько самых отважных парней всё же вошли туда. На полу лежали не тронутые тленом два тела, сцепившиеся в объятиях. В углу пустовало соломенное гнездо с разбросанными вокруг него обглоданными куриными костями. Внимание одного из крестьян привлёк белый платок, лежащий рядом с головой женщины. Вытащив его из-под копны рыжих волос, он с удивлением увидел на платке тёмно-бурые линии, складывающиеся в строки. Крестьянин не умел читать, но сообразил, что этот стих был записан кровью.

Замёрз поцелуй

У милого на щеке.

Любовь – это смерть.

Кто был ничем

К оружью, гражданин!

Плотней сомкнём ряды!

Вперёд! Вперёд!

Пусть вражья кровь

Поля наши зальёт!

Звонкая песня летела по городу, отскакивая от старинной брусчатки площадей в такт шагам марширующих бойцов революционной армии. Грозные слова скользили по каменным руинам некогда шикарных дворцов и по потрескавшимся стенам неказистых хибар, поднимаясь всё выше и выше. Могучий припев отражался в стёклах окон, которые словно в едином порыве открывались ему навстречу, впуская в натопленные за ночь комнаты прохладный осенний воздух. Песня плыла ввысь, над черепичными крышами домов, над узкими средневековыми улочками и начавшими покрываться позолотой и медью скверами. Летела над утренним городом и затихала вдали, в медленно таящем над устьем Соны молочном тумане. Гордый, величественный, многострадальный Лион просыпался.

Жак бежал по тротуару вслед за поющим отрядом санкюлотов и подпевал их боевому маршу, как мог. Слова он пока не успел толком выучить – песня была совсем новой в здешних краях и только-только входила в моду в свете последних событий. Однако Жаку нравились её вольный дух, её мощный вдохновляющий ритм. Повторяя слова вслед за ополченцами, он представлял себя в этих марширующих рядах – красивого, статного, со значком Республики на колпаке и ружьём на плече. К сожалению, Жаку было всего двенадцать лет, и вступить в ряды революционной армии, чтобы отважно бороться с врагами молодого государства, он пока не мог. Вот и оставалось ему только сопровождать их марши по утрам и воображать, что в один прекрасный день он так же пройдёт по родной улице с гордо поднятой головой, чтобы все соседи видели и завидовали – каким важным и влиятельным человеком он стал!

Соседей по улице Жак не любил. По мнению мальчишки это были пустые, надменные люди. Одно слово – богачи. Конечно, по сравнению с теми толстосумами, что обитают в роскошных особняках на улице Жюивери, жители улицы Мерсье, занимавшиеся в основном ткацким и портняжным ремеслом, были непримечательными обывателями. Главное их богатство заключалось в том, что они могли себе позволить горячий ужин с мясом каждый вечер и смену свежего платья раз в неделю. Но перед отцом Жака – обычным жестянщиком, даже эти дельцы с полным правом могли задирать нос. Точнее, раньше могли. Теперь, когда в город пришла революция, многое изменилось.

После того, как республиканские войска подавили недавний мятеж, поднятый местными аристократами и противниками перемен, город находился фактически на военном положении. Быть богатым в нём стало очень невыгодно. Специальные патрули санкюлотов ходили по кварталам и задерживали так называемых «подозрительных» – не только тех, кто принимал участие в мятеже против революции, но и всех, кто не вписывался в новое мироустройство. Попросту говоря, богатых и зажиточных людей – вчерашних хозяев жизни. Поэтому, от греха подальше, все соседи Жака по улице резко «опростились» – стали носить менее нарядные платья, не выставлять напоказ даже самые дешёвые свои украшения. И из окон их домов по вечерам уже не доносился манящий аромат мясной похлёбки.

Многие сверстники Жака принимали деятельное участие в розыске и задержании «подозрительных». Днями напролёт они носились по улицам в поисках тех богатых домов, чьи хозяева не успели сбежать из охваченного революцией города, а затем приводили к этим домам санкюлотов. После мальчишки жадно наблюдали, как ополченцы выволакивают на мостовую трясущихся от страха мужчин, женщин и стариков, бьют их прикладами, сдирают с них верхнюю одежду и нательные крестики. Ребятня в такие моменты свистела и улюлюкала, кидала в богатеев камни и куски лошадиного навоза. Будут знать, за кем теперь сила! На подобном развлечении Жак был лишь раз, по уговору своего друга Пьера – сына корзинщика с улицы Муле, и ему не очень-то понравилось всё это. Головой он понимал, что эти ревущие навзрыд люди – враги, и жалеть их не следует, как не жалели они сами подобных ему, Жаку, раньше. Но всё же на душе после такого зрелища оставалось поганое чувство, и больше он не составлял компанию Пьеру во время «изъятий».

Иное дело – марширующие и поющие санкюлоты! Это Жак любил. Вот и сейчас, вместе со своими друзьями он сопровождал армейскую колонну, направляющуюся в сторону набережной. Рядом с ним шлёпал босыми ногами по брусчатке щуплый низкорослый Пьер. Он ловко перепрыгивал лотки зеленщиков, с утра пораньше уже выставивших на тротуары свой душистый товар. Толстенький Жерар, как всегда, отстал от своих друзей, и его грузный топот едва слышался позади. Должно быть, опять перед выходом из дома натрескался не проданных вчера булок, оставшихся в папашиной лавке с вечера. Обычное для него дело.

С площади Шанж отряд свернул на улицу Сен-Жан и направился вниз, к собору Иоанна Крестителя. Улочка была совсем узенькой, развернуться на ней было решительно невозможно. Потому ребята не стали толкаться позади колонны, а свернули на соседнюю улицу дю Бёф и продолжили свой путь параллельно движению санкюлотов, чтобы обогнать их и встретить уже у собора. Выросшие на этих улицах мальчишки твёрдо знали, где на дю Бёф находится удобная трабуль, которая поможет сократить их путь.

Трабулями лионцы называли проходные коридоры и галереи, шедшие прямо сквозь дома и соединявшие друг с другом соседние улицы и даже кварталы. В условиях тесно застроенного многолюдного города трабули были порой куда удобнее для передвижения, чем запруженные повозками и лошадьми улицы. И в этот раз Жак с друзьями привычно решили срезать свой маршрут через такую трабуль. Под каменными сводами коридора свисали веревки с бельём местных жителей, вдоль стен стояли тюки и корзины. В некоторых местах галерея крутыми ступеньками уходила резко вниз, повторяя очертания холма, на склоне которого расположился квартал. С громким смехом, толкаясь и переворачивая корзины, друзья вихрем пронеслись по трабули и вывалились с другой её стороны. Жак вылетел из-под арки первым и буквально врезался в Этьена, как раз выходившего из-за угла.