Дети Бафомета

– Она притворялась, – ломая хворост в лапах, ответила зайчиха, – ей никогда не нравились ни Мудрокрыс, ни крысы, ни наши порядки. У неё отца арестовали, и она решила, что с неё хватит. Помнишь Полохвоста?

– Это енот, который тараканов ловил?

– Да, – ответила Ушка, подкинув пару хворостин в разгорающийся костёр, – он сегодня утопил твою соседку в дерьме, и Кривоглазка его не выдала, а ещё она ему носки связала. Он очень хорошо о ней отзывался и никакой он не дурачок, а просто притворяется.

– А мне он нравился, – внезапно сказал Чешуйка, – такой простой, весёлый, но в то же время грустный и одинокий. Он тоже оказался убийцей, как и я.

Чешуйка всхлипнул и тихо засвистел.

– Не плачь, – громко сказала зайчиха, – никакой ты не убийца! Ты ведь не знал, что всё так выйдет. И вообще, мы все в курсе, что у вас, ящериц, родственные связи намного слабее, чем у нас. Пройдёт пара недель, и ты об этом даже вспоминать не будешь.

– Да, я тоже об этом слышала, – подтвердила Острозубка.

– О чём? – спросил Красноклык, сваливая новую партию хвороста.

– Что ящерицы не так сильно привязываются к родным, как мы, – ответила Ушка.

Красноклык кивнул и, улыбнувшись, сказал:

– Холодная кровь, холодное сердце! Это мы знаем, так что, Чешуйка, не парься!

Чешуйка, вращая глазами в разные стороны, оглядел их и спросил:

– А вы почему решили уйти из города?

– Я просто так, – весело ответил Красноклык.

– Мне было страшно там оставаться, – призналась Острозубка.

– Меня всё достало, – сломав хворостину и кинув её в огонь, прошептала Ушка.

Чешуйка тяжело вздохнул и снова спросил:

– А как вы думаете, что было бы со мной?

Ушка переглянулась с Красноклыком и ответила:

– Тебя, скорее всего, обвинили бы в убийстве и отправили на перевоспитание.

– А ещё тебя могла сожрать свинья, – вставил лис, – мы с ней сегодня близко познакомились.

– Она омерзительная, – тихо сказал Чешуйка, глядя перед собой, – варит какую-то бурду вонючую, потом жрёт её у себя так громко, что даже в коридоре слышно. А ещё у неё шутки странные.

– Какие? – спросил Красноклык.

– Она несколько раз подходила и спрашивала про мой хвост: «А правда, что вы, ящерицы, можете свой хвост отбрасывать, а потом у вас новый вырастает? Будь добр, отбрось хвостик, а то уж больно попробовать хочется, а потом новый себе отрастишь! Я даже готова на белковый порошок меняться». И хрюкала так противно!

– Она бы тебя когда-нибудь точно съела, – уверенно сказал Красноклык.

– Фу! – с отвращением сказала Острозубка, – так же нельзя!

– Если очень хочется, то можно, – ответил Красноклык, – мне папа рассказывал, что на заводе был один такой, который собственную жену съел, а всем рассказывал, что она пропала. У него потом в комнате её кости нашли обглоданные.

– Какой ужас! – прошептала мышка, закрыв лицо лапами.

– Бывает, – меланхолично сказала Ушка, сломав очередную хворостину и бросив её в огонь.

Чешуйка ничего не сказал, подполз поближе к огню и протянул к нему холодные лапы.

Ночь наступила внезапно – только что было относительно светло, а, не прошло и пяти минут, как сидевшие вокруг костра уже не видели деревьев, хотя они стояли в нескольких метрах.

– Мне страшно, – прошептала Острозубка, прижимаясь к Красноклыку.

– Не бойся, – ответил лис, – в лесу уже давно никто не живёт.

– А Зубогрыз? Он ведь жил здесь, – возразила мышка, – а что, если он не один такой? Что, если здесь есть и другие?

– Мы не знаем этого наверняка, – пошевелив хворостиной в костре, сказала Ушка, – может, кто и есть, а может, никого и нет.

Чешуйка, согревшись у огня, лежал, свернувшись в клубок, и крепко спал.

– Помните, как козёл играл на виолончели? – неожиданно спросила Острозубка.

– Да, – ответили Ушка и Красноклык.

Пару лет назад, перед окончанием учебного года, у них в школе проходил концерт, на котором выступал известный виолончелист Рогопыт. Чёрный козёл с проседью на боках и печальными глазами исполнил мрачную мелодию, наполненную такой тоской и безнадёжностью, что сердца всех учеников и учителей буквально сжались от тоски. С тех пор эта мелодия иногда самопроизвольно звучала у Острозубки в голове.

– Я сейчас слышу музыку, которую он играл, у себя в голове, – сказала мышка.

– Она была очень страшная, – сказала Ушка, – мне трудно объяснить, но это было похоже, как будто кто-то взял всю боль и всё отчаяние мира и вложил в эти звуки, чарующие, завораживающие и пугающие одновременно.

– Как ты красиво сказала, – с восхищением промолвил Красноклык, – лучше не скажешь.

– Что-то мне холодно, – сказала Острозубка и поёжилась.

Ушка сломала несколько хворостин и закинула их в костёр. Огонь весело затрещал и взметнулся вверх, озарив лица ребят красным светом.

– Говорят, тот козёл, его вроде Рогопыт звали, умер через неделю, – с грустью сказала Ушка, – мы были последними, перед кем он выступал.

– Как это печально, – всхлипнула мышка, в голове которой продолжала звучать мелодия отчаяния.

– Мне папа рассказывал, что раньше на похоронах играла музыка, – сказал Красноклык, – она называлась как-то на «р».

– Реквием, – раздался тихий голос Чешуйки, – на похоронах играли реквием.

– Значит, Рогопыт сам сыграл свой реквием, – прошептала Острозубка.

Она посмотрела наверх, в чёрное небо, на котором горела единственная звезда. Одинокая, она слабо мерцала среди окружавшей её чёрной пустоты и, глядя на неё, мышка почувствовала, что и сама одинока в этом мире. Каждый из них был одинок, даже находясь здесь, среди друзей.

Её мысли прервал Красноклык – лис резко вскочил и, подняв уши, сказал:

– Тихо!

– Что такое? – спросила Ушка.

– К нам кто-то идёт, – прошептал Красноклык, – кто-то маленький.

– Ой, – Чешуйка сжался и прижался к дереву, – кто это может быть?

– Я не знаю, – ответил лис.

Ушка взяла тесак, готовясь отразить возможную опасность.

– Оно остановилось, – сказал Красноклык.

– Кто там? – громко спросила Ушка.

Чешуйка вжался в дерево.

– Это я, Кривоглазка!

Ушка выдохнула и махнула лапой.

– Убери тесак, Красноклык, – сказала зайчиха, – Кривоглазка, иди, не бойся!

Из темноты вышла худенькая староста с большим рюкзаком за спиной. Она робко подошла к Ушке и спросила:

– Можно мне пойти с вами?

Чешуйка встрепенулся и, с неожиданной для всех неприязнью, сказал:

– Нет.

– Тихо, Чешуйка, – возмущённо сказала Ушка, – ты ничего о ней не знаешь! А почему ты решила пойти с нами?

– У меня…

– Да сними ты рюкзак и присядь!

Сказав это, Красноклык встал и помог Кривоглазке снять рюкзак.

– Какой тяжёлый! – заметил он.

– Я несколько бутылок чистой воды взяла, – призналась Кривоглазка, – подумала, что в лесу её сложно найти.

– Точно, – хлопнув себя по лбу, сказал Красноклык, – а я всё думал, что мы забыли взять! Странно, что ещё никто из нас пить не захотел.

– Я хочу, – Острозубка поднялась и протянула лапу, – можно?

– Да, конечно, – ответила Кривоглазка, – бери.

Она взяла у Красноклыка рюкзак, достала большую пластиковую бутылку и протянула её Острозубке.

– Спасибо, – поблагодарила мышка, открыла бутылку и сделала несколько жадных глотков.

– Я после тебя, – сказал Красноклык.

Чешуйка ничего не сказал. Он сидел, прислонившись к дереву, устремив оба глаза на Кривоглазку. Они учились в одном классе уже несколько лет, но за всё время не сказали друг другу и пары слов. Чешуйка боялся Кривоглазку, полагая, что она доносит учителям на учеников и всегда старался держаться от старосты подальше.

– Ну, что там случилось? – спросила Ушка.

Кривоглазка поставила рюкзак на землю и села у костра.

– После того, как мы разошлись, я долго бродила по лесу и видела, как вы уходите. Я сразу поняла, что вы хотите сбежать из города и решила пойти с вами. Я пошла домой, а маму уже забрали. Это были не полицейские, это были какие-то другие крысы. Сосед сказал, что они спрашивали меня и велели сообщить им, когда я приду. Дядя Кусач хороший, он сказал, чтобы я быстро собиралась и уходила, а он через полчаса после моего ухода позвонит им. Я не хочу на перевоспитание, не хочу!

Она закрыла лицо лапами и заплакала.

– Успокойся, ты не попадёшь на перевоспитание, – сказала Ушка, подсев к Кривоглазке и обняв её за плечи, – как ты нас нашла?

– Я запомнила, в какую сторону вы шли, и пошла следом, – всхлипывая, ответила Кривоглазка, – я шла, шла, а когда начало темнеть, увидела огонь и пришла к вам.

Чешуйка, не отводя взгляда от Кривоглазки, нервно заёрзал и открыл рот.

– Что с тобой? – спросила его Острозубка.

– Она стучала на нас, – дрожащим голосом ответил тот.

Кривоглазка вырвалась из лап зайчихи и, глядя на Чешуйку, с надрывом крикнула:

– Никогда такого не было! Никогда!

Ребята только сейчас поняли, что они действительно не могут вспомнить ни одного случая, когда староста выдала бы кого-нибудь. Слухи, конечно, про Кривоглазку ходили всякие и лишнего при ней старались не говорить, но это были лишь слухи.

– Я действительно не могу вспомнить, чтобы она кого-нибудь выдала, – с удивлением сказал Красноклык.

– Я тоже, – согласилась Острозубка.

– И я, – призналась Ушка.

Чешуйка, однако, был иного мнения.

– Нет, она стучала, – прошептал он, – я знаю, я знаю.

– Да успокойся ты! – попыталась утихомирить его Ушка.

Чешуйка окинул их взглядом и, прильнув к земле, спросил:

– А что, если она специально за нами пошла, чтобы выдать? Меня отправят на перевоспитание и вас тоже. А что, если она шпионка крыс?

– Это неправда! – крикнула Кривоглазка.

Чешуйка прижался к земле всем телом, готовясь к прыжку.

– Успокойся! – предостерегающе сказала Ушка.

Она хотела заслонить Кривоглазку собой, но не успела – Чешуйка прыгнул вперёд и впился в плечо старосты, которая закричала от боли и попыталась оторвать от себя обезумевшую ящерицу.

Красноклык и Острозубка вскочили со своих мест и схватили Чешуйку за задние лапы, а Ушка, пренебрегая опасностью быть укушенной, вжала горло ящерицы и нажала большими пальцами на челюсть.

– А-а! Отпусти! – кричала Кривоглазка.

– Да отпусти ты её! – крикнула Ушка и со всей силы дёрнула на себя покрытую чешуёй голову.

Кривоглазка закричала, почувствовав, как зубы ящерицы медленно сдирают с неё кожу вместе с мясом. Она инстинктивно ткнула пальцем в бешеный глаз, и Чешуйка разжал челюсти, отчего Ушка, Красноклык, Острозубка и он сам отлетели назад.

Чешуйка попытался снова укусить Кривоглазку, но зайчиха успела схватить его за хвост и отшвырнуть в сторону.

Острозубка подползла к Кривоглазке.

– Ты как? – спросила она, увидев на плече старосты страшную рваную рану.

– Спать хочется, – слабым голосом ответила Кривоглазка, – очень сильно.

Красноклык взял тесак и пошёл посмотреть, что с Чешуйкой.

– Его здесь нет! – крикнул он.

Кривоглазка зевнула. Острозубка переглянулась с Ушкой и увидела, что глаза зайчихи мокрые от слёз.

– Я проснусь, и мы пойдём дальше, – тихо сказала Кривоглазка, закрывая глаза.

– Обязательно пойдём, – ответила Ушка, присаживаясь рядом с ней, – обязательно.

– Да, – прошептала Кривоглазка и, зевнув в последний раз, затихла.

Ушка провела лапой по пятнистому лицу старосты.

– Ты плачешь? – спросила Острозубка.

– Она всю жизнь притворялась, её никто не любил, а теперь, когда мы узнали, какая она на самом деле, – печально сказала зайчиха, вытирая слезу.

– Она умерла, – продолжила Острозубка.

– Его нигде нет, – раздался громкий голос Красноклыка, – я тут поблизости побродил. А что с Кривоглазкой?

Ушка повернулась к нему и лис, увидев слёзы, всё понял.

– Яд, – опустив голову, сказал он.

– Утром надо будет её похоронить, – сказала Острозубка.

– А до утра будем дежурить, а то вдруг Чешуйка вернётся и вздумает напасть на кого-нибудь ещё. Ложитесь, я первая подежурю.

Ушка взяла у Красноклыка тесак, подкинула хвороста в костёр и села, прислонившись спиной к дереву.

Утомившись за день, лис и мышка вскоре уснули, а зайчиха до рассвета сидела, курила и вглядывалась в темноту.

Чешуйка больше не появлялся.

Ушка так никого и не разбудила и, когда Острозубка и Красноклык проснулись, зайчиха всё так же сидела, прислонившись к дереву.

– А почему ты меня не разбудила? – спросил лис.

– Я всё равно спать не хотела, – ответила Ушка, – так что подумала, что смысла нет.

– Значит, следующей ночью хорошо спать будешь, – сказал Красноклык, – у меня такое иногда бывает: ночь не поспишь нормально, или две, зато потом сплю, как убитый.

– Такой у всех бывает, – заметила Острозубка, – не только у тебя.

Ушка пошевелила угли хворостиной и сказала:

– Надо Кривоглазку закопать – не хочу бросать её вот так. Давайте, покурим сначала.

Покурив, они втроём вырыли лапами неглубокую яму, положили туда закоченевшую Кривоглазку и засыпали землёй.

– Жалко её, – всхлипнув, сказала Острозубка.

– Да, – зайчиха обстучала ладони друг об друга, стряхивая налипшую землю, – надо будет лапы ополоснуть где-нибудь.

– Высохнет – само отвалится, – сказал Красноклык.

– Ладно, надо идти.

Разделив на троих содержимое рюкзаков Чешуйки и Кривоглазки и выпив немного воды, они пошли дальше в лес.

Свалка

Через несколько часов ходьбы Ушка, Острозубка и Красноклык вышли из умирающего леса, и перед их глазами предстала огромная свалка. Гигантские кучи мусора высились над их головами, распространяя смрад, по ним бегали жирные тараканы, гораздо крупнее тех, что ползали у туалета, над кучами роились мухи, а вдалеке слышался какой-то грохот.

– Да, это и есть та свалка, с которой забирают мусор на переработку, – сказал Красноклык.

– Как ты думаешь, тут кто-нибудь есть? – спросила мышка.

– Наверняка, – ответила Ушка, – кто-то же ведь этот мусор первоначально сортирует.

Грохот раздался совсем близко, только это был уже не совсем грохот – он был размеренным и больше походил на шаги огромного зверя. Острозубка пискнула и прижалась к Ушке.

– Я тоже боюсь немного, – призналась зайчиха.

Из-за кучи мусора вышла огромная машина на двух железных лапах. Сзади у неё располагался огромный котёл, из которого вырывались струи раскалённого пара, из трубы над кабиной валил чёрный дым, а двумя лапами-манипуляторами машина ворошила кучу мусора.

– Смотри, там кто-то есть! – крикнул Красноклык, указывая на кабину.

В кабине, действительно, кто-то был, но из-за грязного стекла было не видно, кто именно. Этот кто-то дёргал за огромные рычаги, управляя машиной, и не обращал на ребят никакого внимания.

Гигантской клешнёй машина схватила большой кусок металла и попыталась вытащить его из общей кучи. Раздался скрежет, бульканье, пар брызнул во все стороны, из трубы взметнулись искры и, не выдержав напряжения, машина завалилась набок и затихла.

– Да что же это! – раздался визгливый крик и из кабины вылез маленький худой крыс в кепке.

Он подошёл к паровому котлу и со злостью пнул его.

– Каждую неделю одно и то же! – закричал крыс и плюнул на горячий металл.

Он достал из внутреннего кармана грязной, прожжённой в нескольких местах, робы сигарету, закурил и сел, прислонившись спиной к кабине.

– Дерьмо какое, – злобно шептал крыс, нервно щёлкая челюстями, словно хотел кого-то укусить, – каждую неделю ломается! А план, план, план выполнять надо!

– Подойдём к нему? – спросил Красноклык.

Крыс встрепенулся и повернулся в их сторону.

– Кто здесь? – громко спросил он.

– Он что, нас не видит? – спросила Острозубка.

– Вижу, – ответил крыс, – только не могу разобрать. Подойдите ближе!

Ребята, сами не зная, зачем, подошли к крысу и увидели, что его глаза мутны, как запылённое стекло.

– Зайка, мышка и лисёнок, – прошептал крыс, – и что вы делаете на свалке? Разве вы не должны быть в школе? Или школу уже отменили, а я не знаю?

– Нет, не отменили, – робко ответила Острозубка.

– Тогда что вы тут делаете?

– Гуляем, – дерзко ответила Ушка.

– Гуляете? Вот так запросто?

Крыс засмеялся громким пронзительным смехом, похожим на скрежет ржавого железа. Он смеялся долго, искренне, так что даже прослезился и чуть не выронил сигарету.

– Гуляют они! Ха-ха-ха! Ой, насмешили! А теперь серьёзно…

Он встал и, глядя на Ушку мутными глазами, спросил:

– Что вы здесь делаете?

– А что здесь делаешь ты? – невозмутимо спросила зайчиха.

Крыс вытянул лапу, указав на сломанную машину.

– Я здесь работаю, дурочка, разве не понятно?

– Никогда ещё не видела, чтобы крысы работали.

– Я тоже, – хором сказали Красноклык и Острозубка.

Крыс откашлялся, сплюнул комок зелёной слизи и вздохнул.

– А каких крыс вы видели, глупые? Полицейских, начальников, нашего великого лидера? Крысы ведь тоже бывают разные.

– Как-то не особо в это верится, – сказала Ушка.

– Ага, ей, значит, не верится, а я здесь просто так, из чистого альтруизма горбачусь, – ехидно сказал крыс, – нравится мне по помойкам лазить. Наследственное, так сказать.

– Я ему не верю, – чуть слышно прошептала Острозубка.

Она попыталась сказать это так тихо, как только возможно, но крыс всё равно услышал и оскалился.

– А мне насрать, верите вы мне или нет, – прошипел он, – мне насрать на вас, на ваших родителей, на ваши догадки, на всё! Пошли вон, пока я не вызвал полицию!

Ушка шагнула вперёд и крыс попятился.

– Ты ведь боишься? – спросила она.

– Н-нет, – неуверенно ответил крыс.

Зайчиха замахнулась, делая вид, что сейчас ударит, и крыс сжался, прикрывая морду лапами. Послышалось журчание.

– Фу, – презрительно сказала Ушка, – да он обоссался от страха!

Красноклык фыркнул, а Острозубка улыбнулась.

– Мне тебя даже трогать противно, – сказала зайчиха, – вы, крысы, такие смелые, когда вас много, а вот сейчас ты один… и ты обоссался…

Крыс всхлипнул и, усевшись в лужу собственной мочи, закурил.

– Встретились бы вы мне лет пять назад, – со злобой сказал он, – тогда бы я с вами по-другому разговаривал.

– А кем ты был пять лет назад? – спросила Ушка.

– Пять лет назад я служил в полиции, – ответил крыс, – чудесное было время!

Острозубка от волнения схватила Красноклыка за лапу.

– И почему же оно было чудесное?

Крыс с недоумением посмотрел на зайчиху, затянулся сигаретой, сплюнул, высморкался и насмешливо ответил:

– Вижу, ты передумала меня бить, девочка? Правильно! Чтобы бить других, особенно того, кто не может тебе ответить, нужен особый склад характера, а ещё лучше, когда ты получаешь от этого удовольствие. Я от своей работы удовольствие получал, хе-хе! Помню, как мы с ребятами разгоняли поганых протестунов, которые посмели выступить против великого лидера! Ух, сколько лап и челюстей я тогда сломал! А потом мы оттащили в отдел много симпатичных девочек и развлекались с ними три дня! Маленькие, с испуганными глазками, трясущимися лапками, но такие сладкие!

Бывший полицейский облизал губы – воспоминания явно доставляли ему удовольствие. Острозубка уткнулась в плечо Красноклыка и заплакала.

– А теперь ты здесь, мразь? – спросила Ушка.

Крыс снова затянулся, выдохнул дым ей в лицо и ответил:

– Да, а теперь я здесь, на мусорке. Зрение подводить стало, меня из полиции и уволили. Но я не в обиде, нет! Это справедливо – нельзя служить и защищать, когда ты плохо видишь. А здесь, по большому счёту, тоже неплохо.

– Чем же?

Крыс хмыкнул, поднялся и достал из кабины своей машины мешок.

– Видишь, что тут? Сигареты, вяленое мясо, водка, сухари пшеничные. Это явно лучше вашего белкового порошка из червей!

Ушка с ненавистью посмотрела на него.

– Достойная плата за достойную службу, – сказала она, – а чьё это мясо?

– А какая разница, чьё это мясо? – улыбнувшись, спросил крыс.

– А вдруг это мясо крысы?

Крыс достал из мешка кусок вяленого мяса, откусил кусок и с наслаждением прожевал.

– А даже если и так, что с того, ведь это всего лишь мясо, хе-хе…

Он слизал с подбородка коричневую слюну и спрятал мясо обратно в мешок.

– Мне всё равно, чьё это мясо, дурочка! Мыши, зайца, лисы, кота, крысы…

Он подошёл к Ушке и протянул лапу, которую зайчиха оттолкнула.

– Это не я вас боюсь, – прошептал крыс, – это вы меня боитесь. Вы всегда будете нас бояться, вы всегда будете трусливо выть под ударами наших дубинок, вы всегда будете нашими рабами.

– Но обоссался то ты, а не мы, – презрительно сказала зайчиха.

– Это была минутная слабость, – возразил крыс, – у нас такое иногда случается. А теперь уходите отсюда!

– Ненавижу вас! – пронзительно крикнула Острозубка.

Крыс оскалился:

– Не кричи так громко, дурочка, а то ещё услышат.

– Кто услышит? – спросила Ушка.

– Кто-нибудь, – сглотнув, ответил крыс.

Зайчиха снова шагнула к нему и крыс, выронив мешок, отступил, прижавшись спиной к кабине.

– Н-не подходи! – взвизгнул он.

Ушка подошла к нему вплотную и, глядя в мутные глаза, спросила:

– Знаешь, что с ней сделали твои сослуживцы?

– Догадываюсь, – дрожащим голосом ответил крыс, – симпатичная девчоночка.

От испуга не осталось и следа – крыс взглянул на Острозубку и облизнул губы. Мышку затрясло от негодования и гнева.

– Дай мне топор, – дрожащим голосом попросила она Красноклыка.

– Ты хочешь…

– Да, я хочу его убить.

– Что-что? Ты хочешь меня убить? – спросил крыс.

Ушка обернулась, взглянула на Острозубку, которая как раз доставала топор из рюкзака и, повернувшись к крысу, сказала:

– Да, она хочет тебя убить.

Крыс недоверчиво посмотрел на неё.

– Она не сможет, ведь она всего лишь испуганная девочка.

– Ещё как смогу, – уверенно сказала мышка, – Ушка, отойди, пожалуйста.

Зайчиха отошла в сторону, а Острозубка, подойдя к крысу, внимательно взглянула в мутные глаза и отвела лапу с топором в сторону.

– Крысы издевались надо мной, крысы надругались надо мной.

– Но это ведь был не я.

– Ты тоже крыса, ты такой же, как они. Ты сам признался, что тебе доставляло удовольствие бить других и насиловать девочек.

– А тебе до них какое дело?

– Ты должен ответить за свои преступления.

– Я действовал в рамках закона.

– Законы тоже могут быть преступными, если их принимают преступники.

– Хорошо сказала, – прошептал Красноклык.

– Да, – согласилась Ушка, – как ты думаешь, она сможет?

– Не знаю, – ответил лис.

Острозубка отвела лапу ещё дальше и по её щекам потекли слёзы.

– Ты не сможешь, – прошептал крыс, – для этого…

Он не успел договорить – лезвие топора врезалось в его морду чуть выше левого глаза. Не издав ни звука, крыс упал и, дёрнув задними лапами, затих. Острозубка опустилась на колени рядом с трупом и заплакала.

Ушка выдернула топор из головы крыса и отдала его Красноклыку.

– Ну, ты как? – спросила она Острозубку.

– Не знаю, – не поднимая головы, ответила мышка, – но мне его нисколечко не жалко.

Запах крови привлёк тараканов: шевеля длинными усиками, они начали сползаться к луже крови, растёкшейся из расколотого черепа крыса. Мухи, роившиеся над кучами мусора, тоже оказались привлечены соблазнительным запахом – они сели на грязную землю и жадно пили кровь длинными хоботками.

Увидев приближающихся тараканов, Ушка помогла Острозубке встать, иначе они полезли бы по ней.

– Ты это переживёшь, – уверенно сказала зайчиха.

Острозубка подняла на неё заплаканное лицо и прошептала:

– Я не переживаю за него, мне плевать на этого жалкого старого крыса – он получил то, что заслужил. Я переживаю за себя… Вернее за то, с какой лёгкостью я его убила…

Раздался громкий скрежет. Часть огромной мусорной кучи справа от них приподнялась и отъехала в сторону, открывая чёрный туннель. Из туннеля выглянул облезлый, покрытый гнойными язвами хорёк.

– Славно ты его приложила, девочка, – проскрипел он.

– Вы кто? – спросила Ушка.

– Никто, – ответил хорёк, быстро подбежал к мёртвому крысу и поднял его мешок, которым уже заинтересовались тараканы, – тут есть и другие крысы, так что, если хотите жить, идите за мной.

– А крысы ничего не заподозрят?

– Через полчаса его объедят так, что будет непонятно, от чего он помер, – с отвратительной улыбкой сказал хорёк, – ну, вы идёте?

Ушка кивнула в знак согласия.

– Делать нечего, придётся идти, – сказала она Красноклыку и Острозубке, – не думаю, что этот хорёк нас выдаст.

– Да, на прислужника крыс он не похож, – согласился лис.

Они спустились в туннель и замаскированный мусором проход закрылся.