Поворот в никуда. 19 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой

Жила Натаська на маленькую инвалидную пенсию. Держала десять кур и козу. Отец делился пайковым зерном, косил по балкам душистое сено.

Одевала Натаську вся деревня. Приносили в больших черных мешках одежду и обувь. Попадали и хорошие добротные вещи: чуть потертая натуральная шубка из козочки, кожаные сапоги, хоть и растоптанные, зато по ноге. Натаська была рада. Как ребенок, мерила обноски, крутилась перед большим ростовым зеркалом в старом шифоньере.

Однажды Натаська успела побывать замужем. Недолго. Дело было так. По соседству молодая семья купила пустующий, но еще не развалившийся дом за материнский капитал. Сделали в нем легкий ремонт и поселили дедушку – донского казака. Дедок лет шестидесяти еще был крепок во плоти, носил штаны с красными лампасами, зеленую форменную рубашку с дюралевыми медальками, а по праздникам надевал казачью фуражку. Две недели вся деревня наблюдала за конфетно-букетным периодом романа Натаськи и Иван Ивановича. Проморгали момент, когда он перетащил к ней в дом свои пожитки.

Неравный брак состоялся.

Дети Ивана Ивановича сначала молча наблюдали за амурами престарелого родителя. Пока чеканутая тащила на себе все бытовые заботы о престарелом отце, их все устраивало. Пока Натаська не произнесла вслух погубившую неокрепшую семью фразу: «Хосю ребенка!»

Вот после этой фразы родственнички заволновались, генетическим материалом не стали разбрасываться. Собрали пожитки горе-мужа и отправили его подальше – аж на Алтай к другим детям. Страдала Натаська недолго.

В мае того года начались плановые учения российских войск.

* * *

Через неделю всеобщее волнение утихло. Как будто все так и было. Военные, защитного цвета палатки гармонично вписались в местный пейзаж. Однако взгляд всяк проезжавшего или проходящего мимо все равно цеплялся за «городок». Всем было любопытно – «а как там у них?»

Стало привычным наблюдать утренние пробежки солдат, зарядку, а днем танковые учебные маневры на выжженных беспощадным солнцем буграх. В первые же дни местные перезнакомились с военными, многих угадывали в лицо и знали по именам. Деревенские подростки приходили по вечерам к самодельному шлагбауму поболтать с солдатами. Клянчили сначала подержать в руках настоящее оружие, потом сфотографироваться и тут же выкладывали эти фотографии в соцсети. Одноклассники и ВКонтакте пестрели этими картинками.

Каждый день солдаты приходили к Ивановым в колодец набрать воды. Легко тащили по два тяжелых бутыля в руках. Степан Иванович всегда смотрел на богатырей с уважением и, если ребята не спешили, любил поделиться байками на тему «А вот когда я служил…»

Чаще чем обычно сидела на лавочке у Ивановых Натаська.

– Вот где осуществится твоя мечта, генетического материала – бери не хочу. Кровь больную разбавишь. Все чистенькие, обследованные, уух! – дразнил ее Степан Иванович.

На что Натаська равнодушно водила глазами с одного солдата на другого. На снующих у Ивановых по двору не обращала внимания. На их подколы и подмигивания не реагировала. Но как только во дворе появлялась высокая крепкая фигура Федора, все менялось. Натаська тут же начинала без умолку болтать, смеяться, то и дело зыркая зелеными глазищами на солдата. И что она в нем нашла? Не красавец и не урод, простое русское лицо. Разве что глаза под густыми бровями синие, будто васильки в поле. А еще большое родимое пятно на полщеки под левым глазом. Федор на ее болтовню внимания, казалось, не обращал. Да только видели сослуживцы, как бледнела смуглая загорелая кожа на шее да как пытался сдержать он улыбку на губах. Тайком зыркал на Натаську и, смущаясь, отводил взгляд. Все всё видели, перемигивались между собой, но молчали. Приказ «с местным населением в близкие контакты не вступать» никто не отменял, однако. Да и подкалывать Федора остерегались. Знали, рука у того тяжелая, если приложится, мало не покажется. В «рукопашке» равных ему не было.

Меченый! – звали его сослуживцы. Так звали и в детском доме, где рос он при живой матери-алкоголичке, лишенной родительских прав. Исхудавшего от длительного голода, завшивленного, почти одичавшего трехлетнего пацана извлекли из-под кучи тряпья в нетопленной хате сердобольные соседи и отдали органам опеки.

Ту хату он так и не нашел, даже не пытался искать. Мать не простил. Время еще не пришло. Служил он в армии по контракту.

* * *

– Етить-колотить, Федька, я ж тебя спрашивал, выводить сегодня скотину или нет, – схватился за лысину Степан. – «Выводите, дядя Степа, они нам не мешают», – передразнил воображаемого виновника дед. – А теперь, Валька, глянь, что Тайфун наш вытворяет. Где ж я так нагрешил-то, а?

Страсть к пафосным кличкам была особенностью Степана Ивановича: Тополек, Ромашка, Гиацинт – не полный перечень кличек его многочисленного скотного двора. Вот и сейчас он наблюдал, как его любимчик Тайфун, перезимовавший взрослый бугай, бежал по степи, стаскивая в кучу провода, тянувшиеся от батарей к боевым машинам. Степан смотрел из-под руки на происходящее действо, щурился от яркого солнца. Смешно дергался всем телом. Наконец решился, побежал в степь на помощь солдатам.

Вечером, укладываясь спать, Степан Иванович не утерпел:

– Ох, Валька, не нравятся мне эти гляделки, Натаська днями сидит у нас, задницу к лавочке приклеила. Не к добру это. Парни вон какие, жеребцы, обрюхатят нашу Натаську, как пить дать обрюхатят, а нам хлебать.

– Дурак ты старый, кто сказал, что не к добру? К добру, Степа. Замуж вряд ли кто возьмет, а ребенка родит и будет для чего жить бабе. Спи уже, завтра рано вставать!

– Ну да, ну да, к добру, говоришь? Посмотрим… – проворчал Степан, укладываясь поудобнее спиной к супруге.

* * *

Так бы и играли в гляделки Натаська с Федором. Но, как говорят, случилась случайная случайность.

Наедине встретились они у колодца. Натаська по привычке набрала два ведра воды под самый верх, напряглась, подхватила тяжелые ведра и уже сделала несколько шагов по натоптанной дорожке. В этот момент из-за угла дома с двумя пластиковыми бутылками-«двадцатками» резко вывернул Федор. От неожиданности Натаська шумно выронила ношу на землю. Одно ведро перевернулось, и вода разлилась по дорожке, стекая в зеленый спорыш.

– Ты чего, дуреха, испугалась, что ли?

– Ага!

Парень мгновенно оценил ситуацию: увидел и хрупкость девушки, и тяжесть непосильной ноши. Отставил в сторону свои бутыли.

– Давай помогу! – подхватил сильной рукой, как перышко, пустое ведро, мягко по-кошачьи обогнул застывшую девушку, приблизился к колодцу, поставил посудину на лавку. Отпустил, слегка придержал мозолистой ладонью заскользившее гладкое, отполированное годами тело воротка. Загремел раскручивающийся цепок, затарахтело о каменные стенки колодца ведро, шлепнулось в воду где-то там, в глубине, утопилось.

Натаська тихо исподтишка залюбовалась, как легко, играючи он закрутил вороток обратно, перелил воду в ее ведро. Успела перевести дух от внезапной встречи, успокоить дыхание. Кто ж знал, что вещий сон наяву так скоро исполнится, объект девичьих мечтаний последних дней и ночей появится перед ней так внезапно?

При встречах на улице или во дворе у Ивановых Федор смотрел как бы вскользь, хмурился, отчего на прыщавом лбу легкой волной играли морщинки. А тут вдруг посмотрел прямо в глаза. А Натаська свои зеленые не опустила. Нахально уставилась на него, разглядывая ровные скулы, короткий ежик волос и небольшой нос с горбинкой. Он-то свои первым отвел, желваки лишь заиграли на худом лице да бледность по шее растеклась, как та вода по дорожке.

Наклонил голову, подхватил оба ведра, играя темными бровями, произнес слегка гнусавым голосом:

– Дорогу показывай, хозяйка, – пошел по тропинке, чуть притормозив, пропустил Натаську вперед. Хоть дорогу-то уже знал. Не раз на калитку крашеную, зеленую, смотрел, хмурился. Выглядывал за ней мелькающую во дворе хозяйку.

Федор легко шагал за Натаськой. Незаметно усмехался, глядя на смешно семенящие ноги, выглядывающие из-под мешковатого сарафана. Взгляд его без спросу иногда поднимался чуть выше, и от этого становилось ему немного не по себе. Эти два ведра воды для него как проходной билет туда, куда он, чего скрывать, стремился давно, да повода не было. Зашел следом за хозяйкой во двор, потом в маленький коридорчик.

– Куда ставить?

Натаська махнула рукой, указывая. Поставил ведра на лавку, вышел наружу, Натаська следом.

– А ты чего здесь застряла? – сам от себя не ожидая такой смелости, начал Федор.

– Как это застряла? – растерялась Натаська.

– Ну здесь почему живешь? Одна!

– А где я долзна зыть?

– Ну, не знаю, в городе, например. Там работа есть. В кино сходить можно. Ну или в кафешку какую, – старательно подбирал слова Федор.

– И что? Зыла я в том городе. Работала на свейной фабрике. Строчили… форму военную строчили, как раз такую, как на тебе сейчас. Зарплата пятнадцать тысяч. Пять за квартиру платила. А на десять сильно по кафескам и кино не походис, да и после смены придес домой еле зывая, знаес, не до гуляний. А здесь и пенсия, и огород, и куры. Люди постоянно прострочить несут что-нибудь. Кому сторы, кому халат новый. Я этой зимой пять комплектов постельного белья ссыла на заказ. – При этих словах Натаська покраснела, как будто намекнула солдату на что-то неприличное, и, стараясь скрыть волнение, затараторила. – У соседки в сундуке рулон бязи остался. Представляес? С советских времен. Вот я ей пять комплектов… По сто рублей… За каздый… Сострочила… Белья постельного, – еще сильнее залилась краской Натаська. Как говорится, от чего ушли, к тому и пришли.

Следом покраснел и Федор.

– Так я это… Пойду…

– Ага… спасибо тебе… – Натаська чуть подалась к солдату.

– Не за что… – отступил к калитке, потом, решившись, дернулся назад, притянул девушку к себе за талию, чмокнул где-то в районе губ, замер. А она повисла, как лиана, обхватила худыми руками за шею и прилипла к парню. От неожиданности Федор растерялся, но не отодвинулся, а ближе притиснул к себе добычу и поцеловал уже по-настоящему. Еле оторвался.

– Ну так я приду… вечером… сегодня? – прошептал прямо в ухо, не веря в собственное счастье.

– А смозэс?

– Мои проблемы, – и бегом в калитку на улицу.

Долго сослуживцы воду ждали.

Поздно вечером хлопнула Натаськина калитка, шмыгнула в ту калитку гибкая проворная тень, да тихо скрипнула дверь.

* * *

На лавочке у Ивановых Натаська теперь появлялась редко. Но когда приходила, сидела, наблюдала за развернувшейся далеко в степи учебной баталией.

Степан Иванович никак не мог понять, как безошибочно она находит на таком расстоянии Федора.

– Ой, дядь Степ, глянь, глянь, как бегают, точно муравьи перед дозьдем. А вооон тот – мой Федька безыт… видисс? С того краю первый, – горделиво говорила она и показывала рукой в нужную сторону.

– Эх, Натаська, побегала бы ты с сорокакилограммовой бандурой в сорокаградусную жару, не смеялась бы сейчас так, а пожалела, посочувствовала своему Федьке, – делал замечание Степан Иванович, и Натаська замолкала, всматриваясь в степь, о чем-то задумавшись. Ненадолго. Легкая в общении, быстро все забывала и на следующий день опять сидела на лавочке, хохотала и комментировала боевые учения.

* * *

– Нет, Валь, ну нельзя так. Люди смеются. Я с ним поговорю, – который день не мог успокоиться Степан.

– Не лезь, без тебя разберутся, – раздражалась Валентина каждый раз на мужа.

– А если не разберутся? Со стороны ж виднее. Они ж друг для друга, как эти… Ромео и Джульетта. Вот.

– Купидон недоделанный, только хуже не сделай, – отмахнулась Валентина от надоедливого мужа.

– Не сделаю… куда уж тут хуже…

Разговор Степана с Федором состоялся.

Солдат пришел вечером забирать телефон с подзарядки. Сели на лавочке, закурили.

Поболтали пару минут о международной политике, о состоянии дел в военном городке.

– А какие у тебя планы на Натаську? – Степан развернулся к солдату. – Побаловался и поедешь дальше служить? – не обращая внимания на оторопь собеседника, продолжил он. – Баба, она ведь как скотина, ей уход нужен, хозяин нужен, – и, не дожидаясь ответа, испугавшись собственной смелости, тут же окунулся в воспоминания о своей молодости. – Вот как сейчас помню, пришел я из армии. Мы ж в свое время не так, как сейчас, пирожки мамкины еще по кишкам гуляют, а служба уже закончилась, а два года в сухопутке, моряки, вообще, три. Так вот, возвращаюсь, а тут Валька моя на танцах, за два года, понимаешь ли, расцвела, как говорится, девка в самом соку. Уходил, школьница-пигалица, в саду у бабки моей лазила по ночам с пацанами, черешню обносила, а пришел – невеста. А я ее перед армией приметил. А мог бы и не успеть, кто-нибудь красотку мою умыкнул бы. С испугу и поспешил. Сразу и поженились. Не стал ждать, пока пузо на нос полезет. Вот. Тридцать лет вместе, троих сыновей родили и вырастили. Третьего, младшенького, месяц назад в армию проводили. Как провожали. Душа изболелась. Время-то какое? Куда попадет? Сам понимаешь, каждому родителю его дите дороже всего на свете. Пронесло, кажись. Во Владикавказе сейчас, в учебке, артиллерист. А если б я тогда от нее отказался, от Валюшки моей? Я ж после армии и погулять не успел, сразу семья, ребенок, дом строили, работа, она в техникуме доучивалась. Ничо. Справились. Меня иногда страх берет, а если бы не женился, как друзья учили? Погулять предлагали. А ее куда? На аборт? – неудачно затянулся и, поперхнувшись дымом, закашлялся Степан.

– Я, дядь Степ, человек подневольный, у меня контракт подписан, куда скажут, туда и пойду службу служить. Натаська мне по сердцу, не секрет, но я ничего не могу ей дать и обещать не могу. Не сейчас… Была б мамка у меня, я б ее к ней отвез. Но я ж в детском доме воспитывался. Меня государство воспитало. Вы позаботьтесь о ней, ладно? Я через год квартиру по контракту должен получить.

– Так крыша ж над головой уже…

– Да какая это крыша? – перебил Степана Федор. – Хибара. Можно, конечно, и в деревне жить по-человечески. Работы я не боюсь. На сварщика успел выучиться перед армией. Я ведь в армии почему остался? Мне идти некуда. В квартире бывшая моя с новым мужем живет, и у них уже ребенок, не выгонять же их на улицу? – закурил новую сигарету Федор, и Степан заметил, как у того дрожат пальцы. – Ну что, мне ее завтра сватать приходить?

– Ты мужчина, тебе решать.

– Я еще не мужчина, я – мужчинка.

– Почему мужчинка? – удивился Степан.

– Потому что. Когда у меня будут свои дети, тогда я буду мужчина, а пока мужчинка, – ответил Федор.

– Э… э… эх! Так Натаська тебя мужчиной и сделает, и вообще, два полена они ж это, веселей горят, да?

– Ладно, дядь Степ, я вас услышал, – поднимаясь с лавочки, закончил разговор Федор, – все будет хорошо, – отбросил окурок и зашагал в сторону расположения части.

Степан остался сидеть. Он ругал себя за этот разговор. «Ну кто, кто позволил тебе вмешиваться в их отношения: дразнить Натаську, вести „душевную“ беседу с парнем?» Старшее поколение давно уже молодежи не советчики. Потеряло в нынешнем обществе назначение «хранителей знания». Молодежь нынче продвинутая. Яйца курицу учат. С этим он был в корне не согласен. Да, в новомодных штучках, там в своих компьютерах, айфонах, айпадах они мастера. Степан видел, как внучок учил Валентину пользоваться новым телефоном и показывал, на какие кнопки той нажимать. А вот в жизни, в простых человеческих отношениях? Кто их научит жить так, чтобы не растерять все то, что делает человека человеком: порядочность, верность, чувство долга, любовь?

Через два дня военные ушли. Совсем. Ушли, не прощаясь. Быстро сняли палатки, погрузились в машины. Колонна прошла непривычно тихо по деревенской улице в обратном направлении. Даже пыли, кажется, было меньше, чем когда прибыли. С предпоследней машины кто-то махнул на прощание. Та, кому предназначался этот жест, стояла, прячась за калиткой, и плакала.

Через три месяца на входящий звонок телефон Федора ответил металлическим голосом: «Абонент в сети не создан», а аккаунт в соцсетях вещал, что «Этой страницы нет». В положенный срок Натаська родила. Сына. В свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк. А где-то на одного мужчину стало больше… А может и не стало.

Неждана Дорн.

СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ

Лиза шагала по длинному, слегка закругляющемуся коридору криотория, построенного по типовому проекту в форме гигантской восьмерки. Символ бесконечности проступал и в хаотичном на первый взгляд узоре абстракционистских начертаний на стенах. Он же задавал форму потолочным светильникам, которые напоминали извивающихся серебристых змей, что кусают себя за хвост. Мама и ее сестра с мужем шли чуть впереди и обсуждали свои ежемесячные платежи за криопогребение.

«Вот бы увидеть, как Спящих начнут оживлять! – подумала Лиза. – Хотя, какая разница, веком позже, веком раньше, главное, что нас оживят и мы будем бессмертными! И как только люди жили раньше? Просто жуть – знать, что тебя зароют в землю, черви и микробы сожрут твой мозг и прочее и больше совсем ничего не будет! Неудивительно, что тогда совершалось столько преступлений. Какой смысл стараться соблюдать правила, если и у злодея, и у добропорядочного гражданина все равно один конец?»

Лиза поежилась, ей было неприятно думать об этом, но она ничего не могла с собой поделать.

«Раньше люди верили в загробную жизнь бессмертной души, – продолжала размышлять она. – Только наука доказала, что все это – полная чушь! И потом…»

Лиза не успела довести до конца свою мысль, так как они остановились перед нужной аркой, и мама приложила ладонь к сенсору. Испещренные причудливыми вариациями все тех же восьмерок двери начали медленно раздвигаться, пропуская их в обширный зал, полный голубого цвета и света. Они подошли к нужной секции, и мама опять протянула ладонь. Одна из ячеек открылась, из нее выдвинулся криомодуль.

Лиза смотрела на лицо бабушки в прозрачном окошке. Тела не было видно, оно вообще отсутствовало, на полноценную криоконсервацию денег не хватило. Но это не страшно. Наука идет вперед семимильными шагами. Если цел мозг – вместилище личности, все остальное рано или поздно смогут восстановить.

Правда, в первую очередь наверняка станут оживлять тех, у кого сохранилось все тело. Но это – удел немногих. Надо иметь очень высокий доход и безукоризненный социальный рейтинг. Конечно, непросто, но вполне реально. Лиза не зря выбрала сферу IT. Там и зарплаты высокие, и работать можно удаленно. Значит, меньше шансов запороть рейтинг из-за какого-нибудь дурацкого конфликта.

На обратном пути Лиза размышляла, чем лучше заняться на каникулах. Отправиться волонтерить в приют для животных, что добавит ей парочку баллов в рейтинг? Или пройти какой-нибудь учебный курс, чтобы пополнить портфолио и увеличить шансы устроиться на работу в перспективную организацию? Она подумала было, не стоит ли просто отдохнуть, но тотчас отвергла этот вариант. Нехорошо терять время напрасно. К тому же от безделья в голову лезут всякие ненужные мысли.

Унылый коридор был почти пуст. Лишь следом за ними шел грустный мужчина в черном, да впереди виднелась сгорбленная спина совершенно дряхлой на вид старушки.

Лиза так и не решила, что делать, когда окружающая ее благоговейная тишина взорвалась вдруг неимоверным грохотом. Здание сильно тряхнуло, выключилось освещение.

Они уже двигались в сторону холла, на ощупь, вдоль стены, когда позади замелькал луч света. Вскоре их нагнал человек со включенным налобным фонариком, рядом с которым бежали еще мужчина и женщина.

– Быстрей к выходу! – скомандовал он взволнованным и неожиданно юным голосом.

Белесый луч прыгал по лицам, высвечивая искаженные страхом черты. Внезапно раздалось несколько громких хлопков. Все резко ускорились.

– Помоги мне! – услышала вдруг Лиза.

Парень с фонариком взял под руку впавшую в полный ступор старушку. Девушка подхватила ее с другой стороны.

Наконец, впереди показалась дверь, ведущая в холл. Перед тем, как ее открыть, спутник Лизы выключил свет, стянул наголовное крепление и спрятал в карман. Едкий запах горящего пластика стремительно наполнял коридор, но они уже покинули опасное место.

Лиза вдохнула морозный воздух. Сердце бешено колотилось, но в голове царила странная ясность. Она посмотрела на того, кто позвал ее на помощь. Ее ровесник, может, чуть старше, светлые волосы, глаза цвета летнего неба.

– Все будет хорошо! – ободряюще произнес он и улыбнулся так радостно и открыто, как это получается у детей.

Лиза отвернулась и нашла взглядом родных. Мама стояла в полной растерянности, тетя вцепилась в супруга. Девушка бросилась к маме и схватила ее за руку. До них донеслись приближающиеся звуки сирен. Лиза огляделась, но ее спутник словно растворился в воздухе.

* * *

В новостях сказали, что часть Спящих все-таки удалось спасти. А те, кого не удалось? Нельзя об этом думать!

Лиза вскочила с дивана и заметалась по своей крошечной комнатке. Она попробовала думать о чем-нибудь другом, но мысли упорно возвращались к происшедшему.

– Все будет хорошо! – прошептала она, чтобы хоть как-то успокоиться.

И застыла, ошеломленная внезапным открытием.

Почему он вел себя так уверенно? Почему у него был с собой фонарик? Будь он одет, скажем, в камуфляж или рабочую одежду, это выглядело бы вполне логичным. Но для человека в костюме – она даже галстук разглядела в расстегнутом вороте модного пальто – это в высшей степени странно. Почему он улыбался? И, наконец, почему так незаметно исчез? Но зачем он тогда попросил помочь той старушке? Отвести подозрения?

Лиза похолодела.

Даже детсадовцы знают, что нельзя молча проходить мимо замеченного тобой преступления. Необходимо как можно скорее сообщить о нем тому, кто уполномочен его пресекать. Ради общего блага.

А если он ни при чем? Лиза вспомнила лучащиеся теплом лета синие глаза и детскую улыбку. Но ведь мы живем в правовом государстве, где высшая ценность – гуманизм. Значит, там разберутся. Тому, кто невиновен, ничего не грозит. А если виновен…

Дзинькнула, поворачиваясь, дверная ручка.

– Опять закрылась? – раздался мамин голос. – Ну сколько можно? Ох, горе ты мое!

Когда Лиза начала это делать? Может, тогда, после смерти бабушки, задав тот самый вопрос о смысле жизни и услышав от мамы, что этим интересуются только психи, а нормальные люди думают о том, чтобы хорошо учиться, найти престижную работу, создать семью? Хотя сама так и не создала, осталась матерью-одиночкой.

Лиза открыла дверь.

– Мама, ты видела того, с фонариком?

– Не помню даже, не обратила внимания! Мне так страшно было, я переживала, чтобы только не потерять тебя из виду.

* * *

Отец бушевал, яростно размахивая руками. Пару раз он даже употребил слова, за использование которых лет десять назад отвесил Саше крепкую пощечину.

– Безмозглый придурок! Если вас вычислят, даже я не смогу ничего сделать!

– Мы предусмотрели все, чтобы этого не случилось!

– Зачем? Ну, зачем? – почти простонал отец.

– Мы должны разбудить Спящих! Заставить задуматься хотя бы! Чтобы люди не растрачивали попусту свою жизнь в погоне за иллюзией!

– Сейчас не то время, понимаешь? Вспомни слова святителя Игнатия: «Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею. Устранись, охранись от него сам: и этого с тебя достаточно».

– А как же любовь, папа? Ведь ты сам говорил, что Бог – есть любовь!

* * *

Лера, одногруппница Лизы, одна из немногих, с кем та общалась в колледже, подсела к ней за столик в кафе:

– Ты как, решила насчет каникул?

– Скорее всего буду волонтерить в приюте для животных, – ответила Лиза.

– Оно тебе надо, возиться с вонючими блоховозами? Есть предложение получше! Ты же у нас фанатка чтения, так?

Лиза кивнула и подняла на нее заинтересованный взгляд.

– Как насчет того, чтобы поработать в архиве, где хранятся старые книги? Сортировать, оцифровывать и все такое? Одно из последних оставшихся подобных мест, между прочим!

Лиза просияла.

* * *

Они встретились на выходе из метро. Лера упоенно вещала о том, как хорошо иметь полезные знакомства. Вот и сейчас они будут работать в столь интересном месте благодаря ее прекрасным отношениям с бывшим одноклассником, который все это организовал. Она уже не в первый раз пыталась учить Лизу жизни, хоть и была ее ровесницей.

Невероятно коммуникабельная и предприимчивая, Лера мгновенно установила приятельские отношения со всей группой. Яркая и эффектная брюнетка с зелеными глазами, она была в центре мужского внимания. Но серьезных отношений ни с кем не заводила. Она заметила однажды в разговоре с Лизой, что не собирается размениваться на пустяки.

В отличие от нее, Лиза могла только расстраиваться, глядя на себя: совершенно простое, не привлекающее ничьи взгляды лицо, светло-русые волосы, серые глаза. Блеклая, невзрачная, никакая…