скачать книгу бесплатно
Потерян жених с кличкой «Сашка». Приметы: долговязый, косой и сильный к выпивке. Нашедших просят доставить за громадное вознаграждение по следующему адресу: Пески. Дом Салтыкова Р. С. Р.
_____________
Молодой доктор от безделья и долгого отсутствия в практике, рискуя потерять и последние еще оставшиеся у него медицинские познания, решается в отчаянии предложить свои услуги почтеннейшей публике бесплатно. Адрес: Шпалерная, доктор Павлов (редакция сильно сомневается как в пользе этого объявления, так и последующего).
_____________
В непродолжительном времени появится в печати новое сочинение кандидата прав Н. С. Т. под заглавием «Швайпольд Феоле и его баварская типография» или «Не читай без разбора всякую печатную чепуху». А то как раз в данном случае и наткнешься на нее. Сочинение это всем желающим будет высылаться немедленно и бесплатно. Тут же предлагаются услуги по филологии и славянским наречиям за самую дешевую цену. Адресоваться письменно и устно: Университет, номер квартиры 2, Н. С. Т.
_____________
Потеряны серебряный портсигар и золотые часы на Невском недалеко от «Общества для закладки движимых имуществ». Нашедшего просим доставить по ниже написанному адресу и извинить, что нечем его вознаградить. Кронштадт. Врачу местного батальона С. А. X.
Сбежала коломенская страсть светлой шерсти. Просят доставить на Шпалерную улицу д-ру П.
_____________
М. О. Т. извещает своих знакомых о кончине своей страсти (убитой преступными руками приятелей) к одной замечательной интересной особе. Просят пожаловать на поминовение в гостиницу Европа вечером 22 августа, будет очень и очень порядочная выпивка.
_____________
Примечание редакции. Третье объявление обязывает редакцию к некоторым объяснениям. По житейскому закону – рыбак рыбака видит издалека: познакомились некий седовласый купец, измысливший путем литературной славы получить некоторые житейские выгоды и увековечить свое имя, и с другой стороны, известный уже вам наш почтенный сотрудник, богатый идеями с неизменным зудом в руках. Условия знакомства вполне определенные. За известную довольно значительную плату наш сотрудник должен пожертвовать своим правом автора на следующие произведения: на основании ученых источников должно быть написано исследование в 4 печатных листа о первом типографщике славянских книг Швайпольде Феоле, что теперь уже благополучно и исполнено.
Редакция считает своим долгом не согласиться с замечанием автора Хроники по поводу о приключениях с доктором X. По личным нашим наблюдениям раскаяние есть и очень значительное.
Ответы Редакции
Ваше самощипание, Читательница, очень и очень знаем по личному опыту. Припадок – скоропреходящий. Надеемся, что теперь снова горит в вашем сердце солнце жизнерадостности. Подробности – при недалеком, надеемся, свидании.
_____________
Просьба редакции. Передайте от всего состава редакции душевное приветствие Авдотье Михайловне.
С глубокой благодарностью к Саре Васильевне за внимание к нашему литературному пыхтению остаемся.
Сотрудники и Редактор-издатель
Ив. Павлов
Третий курс
После летней переписки встретилась я с Иваном Петровичем как со старым близким другом.
Тут только первый раз я обратила внимание на его наружность. Удивительно, не правда ли?
Но я так много видела людей, что внешность не производила на меня впечатления. Старалась я проникнуть в душу. Интересовала меня всегда жизнь духа! Всякого нового знакомого я стремилась прочесть, охотно перелистывала в разговоре его мысли, чувства и бросала, если не находила ничего интересного. Поэтому-то и любила я новые знакомства, как новые книги.
Иван Петрович Павлов. 1871 г.
Иван Петрович был хорошего роста, хорошо сложен, ловок, подвижен, очень силен, любил говорить и говорил горячо, образно и весело. В разговоре-то и сказывалась та скрытая духовная сила, которая всю жизнь поддерживала его в работе, и обаянию которой невольно подчинялись все его сотрудники и приятели. У него были чудные русые кудри, длинная русая борода, румяное лицо, ясные голубые глаза, красные губы, совершенно детская улыбка и чудесные зубы. Особенно нравились мне умные глаза и кудри, обрамлявшие большой открытый благородный лоб. Да, по правде сказать, полюбилось мне все в моем новом интересном друге.
Приехали мы с юга втроем. Кроме меня с Кией, приехала наша подруга Люба. Это была красивая, стройная, высокая девушка, очень разумная и интересная собеседница. Всю дорогу я говорила ей об Иване Петровиче и уверяла, что оба они самая подходящая пара.
К моему удивлению, они не понравились друг другу. Люба поселилась в семье офицера, приятеля своего брата, и ушла от нас в веселую атмосферу, мы же с Кией зажили по-прежнему.
Компания братьев Павловых стала посещать нас все чаще. Понятно, это не могло способствовать успеху наших занятий, и особенно сказывалось на мне, которой приходилось для заработка тратить все время на уроки.
Круг наших знакомых все увеличивался. По выражению Дмитрия Петровича Павлова, у нас был настоящий салон XVIII-ro века. И действительно, кто только не Иван Петрович Павлов. 1871 г. бывал у нас! Флотские, офицеры всех видов оружия, адвокаты, художники, ученые, студенты, доктора и т. д.
Это не нравилось Ивану Петровичу. Особенно не нравилось ему, да и всей нашей близкой компании, ухаживание за мной уже немолодого не очень красивого адвоката.
Провалился адвокат в моих глазах после с гордостью произнесенной фразы «Я горжусь своими пороками». За эту неосторожную фразу я высмеяла его при всей нашей компании. Высмеивание было настолько удачно, что каждый мой выпад возбуждал общий смех. Все с уважением стали относиться к моему язычку.
Наш кружок был в восторге, когда я разделала этого гордеца. Это, однако, не мешало ему продолжать свои посещения. Все друзья старались не оставлять меня наедине с ним, как он к этому ни стремился.
Жили мы в это время на новой квартире в Манежном переулке. Узенький маленький переулочек (забыла, как он называется) вел на Фурштатскую, где был мой лучший урок. Я репетировала там пятерых детей. Урок был по вечерам, когда я возвращалась с курсов. Всегда кто-нибудь из друзей поджидал на углу переулочка и Фурштатской. Сам Иван Петрович на это не решался. Но был весьма благодарен нашим молодым друзьям: ветеринару М. и технологу Т., которые не пропускали ни одного дня моих уроков и дежурили на углах переулочка. Делали они это ввиду того, что адвокат тоже не пропускал ни одного вечера и часто предлагал покататься с ним в чудные лунные вечера.
Тогда один из молодых людей усаживался рядом с кучером лицом к нам и благодарил адвоката за счастливую мысль воспользоваться таким прекрасным вечером для катания. Можно себе представить разочарование адвоката! Меня же эти приключения только веселили.
Но раз, увы, решено было меня проучить. Как-то на бенефис Савиной брали дешевые билеты для всей нашей компании. Брал билеты всегда Д. П. Павлов и приговаривал: «Для этих барышень беру билеты с удовольствием: когда поручишь им пригласить подруг в ложу, они приглашают таких красоточек, одну лучше других».
Памятник императрице Екатерине II и Александринский театр
На этот раз адвокат попросил у меня позволения взять для меня билет, на что я неосторожно согласилась.
Приезжаем в театр, все друзья поднимаются наверх, а я, о ужас, иду в бельэтаж, где остаюсь одна с адвокатом и большой коробкой чудесных конфет!
В антракте вся наша компания пришла ко мне и усердно набросилась на конфеты, но никто (даже Кия) не согласились остаться со мной в ложе. Весь спектакль пришлось просидеть мне с адвокатом вдвоем. Мое неловкое самочувствие скоро прошло, так как я увлеклась игрой Савиной и следила за каждым ее жестом и каждым ее тоном. Иван же Петрович долго не мог забыть этот мучительный «спектакль».
Подобные приключения могли бы повторяться не раз. Но всегда меня выручали мои юные приятели ветеринар М. и технолог Т., за что они пользовались неизменным большим расположением Ивана Петровича.
Обыск
Жили мы спокойно и дружно под крылышком дорогой Елены Алексеевны.
Новая квартира наша была весьма незатейлива. Помещалась она в первом этаже и имела один вход со двора. Войдя, попадали в маленькую переднюю и налево от нее – кухню. Рядом с кухней – наша комната с Кией, затем общая комната – гостиная и столовая, в которой стоял рояль. Дальше следовала комната Кати – дочери Елены Алексеевны, затем комната самой Елены Алексеевны, вместе с которой жила студентка-медичка Лина Лоренц. В конце коридора жила кухарка Аннушка и ее племянница Настя – горничная.
Вот как-то, в конце ноября, появился у нас в кружке весьма яркий и услужливый человек. Аннушка объяснила, что это ее родственник, приехавший в столицу по торговым делам. Никто не обратил внимания на этого родственника. Он не только целые дни проводил у нас в кухне, но зачастую и ночевал там. Вдруг однажды, совершенно неожиданно, ночью, около 3 часов, явился целый отряд полиции производить обыску Кати. Понятно, и мы с Кией вскочили и поспешили одеться. Никто из нас не мог объяснить причину этого обыска, так как не только Катя, но решительно никто в нашей квартире не занимался политикой. Только впоследствии мы узнали, что был донос на нее, как на племянницу анархиста Кропоткина.
Сидим мы с Кией во время обыска и обсуждаем это необыкновенное приключение. Вдруг тихо постучали к нам в дверь, мы открыли. Два весьма приличных господина очень вежливо попросили позволения войти к нам в комнату и отдохнуть, так как в остальной квартире очень много народу и шумно. Конечно, мы разрешили.
Вошедшие незнакомцы подсели к столу, за которым мы всегда работали, и попросили посмотреть наш альбом, лежавший на столе. На первых же страницах они увидели фотографии и весело воскликнули:
– Э-э! Да это наши общие знакомые. Вот Валерий Осинский
, повешенный в Киеве, вот Михаил Попов, сосланный, а вот Федя Сарсер!
– Это все братья наших одноклассниц, – сказали мы.
– Хорош же был состав вашего класса, – сказали они, смеясь.
Должна сознаться, что некоего общего любимца Феди Сарсера и нельзя было не любить. Это была душа кристальной чистоты, безграничной доброты и с детской верой в людей. Для него зло было совершенно непонятно. Его ожидала участь Осинского, но мы все дружно выхлопотали ему разрешение свободно вернуться и умереть на родине. У него была скоротечная чахотка, и дни его были сочтены.
Затем мы поговорили с нашими гостями. Посмеялись над нашим простодумием и доверчивостью.
Как вы могли не обратить внимания на пребывание родственника кухарки рядом с вашей комнатой? Ведь мы знаем не только фамилии и лица всех тех, кто у вас бывал, но и темы ваших разговоров. Мы знаем, например, что вы живете научными интересами или веселой болтовней. И все это известно нам через родственничка вашей кухарки. Он умудрился не только все слышать, но даже и все видеть, что велось у вас. Позвольте вам пожелать всего хорошего и побольше осторожности в будущем.
Оказалось, что это были важные чины судебного ведомства. Обыск не имел для всех нас никаких печальных последствий.
На святках
Подошли рождественские праздники. Павловы пригласили меня, Кию и студентку-медичку Руденко пойти на вечер к их дядюшке Васильеву. Он был двоюродный брат их матери. Дмитрий Петрович звал его «синодской крысой».
Это был скромный человек, служащий управления в большом доме на Литейном, где имел хорошую квартиру. Жена его была образованная дама. Их дочери – [Зиночке] – давал уроки меньшой из братьев Павловых, которого прочили в женихи девочке. Мать и отец Павловых были очень довольны этой перспективой, так как отец невесты говорил:
– На ее имя лежит в банке сорок тысяч. Кроме того, приготовлено много драгоценностей, мехов и кружев. Да в этом же доме я дам им и обмеблирую хорошенькую квартирку. И будут они жить, как у Христа за пазухой!
После неожиданной кончины жениха
невеста со всеми благами была назначена Ивану Петровичу.
Вот в этой-то семье, по приглашению братьев Павловых, мы и провели рождественский вечер. Пришли компанией в десять человек. Наслаждались праздничными угощениями, приятной обстановкой и веселились вовсю, не обращая внимания на хозяев.
Собрались играть в «мнения», дочь хозяина, девочка пятнадцати лет, выразила желание принять участие в игре. Но Дмитрий Петрович сказал ей:
– Ты еще мала для этого, ничего не поймешь в наших шутках.
Каждый написал свое мнение обо мне. Дмитрий Петрович собрал все билеты и начал читать.
Прочел он: «Птичка-невеличка, а ноготок востер!» и закричал:
– Это написал Иорданка!
Второй билет: «О чем думает Сара Васильевна, когда ей не спится? и ответил – Сара Васильевна всегда спит прекрасно и никогда не думает о таком болване, как вы».
Авторы мнений запротестовали, но тут Дмитрий Петрович крикнул:
– Молчите! Я нашел преступление! Женской рукой написано мужское мнение! И виновен в этом мой братец Ванька, нарочито севший рядом с Авдотьей Михайловной. Женщина не могла написать о женщине: «Хочу Создателю молиться, а сердце молится тебе!»
Тут поднялся шум и гвалт. Иван Петрович для всеобщего успокоения предложил играть в «веревочку». В этой игре принимали участие и хозяева. Иван Петрович с таким усердием прилагал свою силу, что хозяин с охами и вздохами вышел из игры. А у нас руки раскраснелись и припухли.
* * *
На другое утро после вечера, проведенного у дядюшки Павловых, мы получили торжественное письмо от нашей дорогой Елены Алексеевны. Она приглашала нас на праздничный обед и просила оказать ей честь нашим посещением. С самого раннего утра в квартире стоял смех. Открылись двери из нашей комнаты в общую, нашим кроватям с помощью ковров и диванных подушек был придан вид диванов. Хвост рояля был выдвинут из общей комнаты в комнату Кати. Посредине почти пустой общей комнаты красовался обеденный стол с праздничной сервировкой.
Угощением мы были поражены: суп с пирогом, жареный гусь с яблоками и гречневой кашей и – о, верх блаженства! – большая форма чудесного крема… Разговоры шли самые оживленные и веселые.
Во время чаепития раздался звонок и пришел Юрий Дмитриевич – племянник Елены Алексеевны, московский студент, уже два месяца живший в Петербурге по делам. Он был мрачного вида, носил ботики, которых петербургские студенты никогда не имели, и говорил мрачным голосом об абсолютах. За это я и прозвала его «ботики-абсолютики».
Своим появлением Юрий Дмитриевич не внес веселья в нашу компанию. Впрочем, он усердно пил чай с вареньем; чтобы оживить его, Елена Алексеевна спросила:
– Юрий, как ты находишь мою молодую компанию?
На это он ответил, понуря голову:
– Лина у вас красавица, Авдотья Михайловна красива, Катя – хорошенькая, – а потом замолчал.
Все трое посмотрели на меня, посмеиваясь. Катя хлопнула его по плечу и сказала:
– Что же вы ничего не сказали о Саре Васильевне?
Не менее мрачно он ответил:
– Сара Васильевна лучше всякой красавицы.
Я показала длинный нос своим приятельницам и бросилась к нему с громким возгласом:
– «Ботики-абсолютики», напишите и выдайте мне аттестат на красоту!
– Ах, так это вы прозвали меня «ботики-абсолютики»? Ничего я вам не напишу.
Давил Абрамович Каменский
С этими словами он поднялся и заявил, что ему необходимо пойти закончить какой-то философский разговор.
Мне казалось, что «ботики-абсолютики» говорили слишком небрежно, и это меня обидело. Я гордо сказала:
– А-а-а! Вот вы как ко мне относитесь, знайте, что при первом же удобном случае я продерну для общей потехи вашу домашнюю философию, как продернула адвоката за его фразу.
Домашний философ поспешил уйти. Во дворе его встретила компания братьев Павловых и затащила обратно.
Мы хотели закрыть было дверь в свою комнату и там принимать своих гостей, но Елена Алексеевна пригласила и их войти к себе на чай и танцы. Тут-то пошла всеобщая потеха над суждением «ботиков-абсолютиков». Заиграла Елена Алексеевна кадриль. Катя танцевала со своим женихом, ветеринар с Линой, Дмитрий Петрович с Авдотьей Михайловной, а неистовый Егорка – со мной.
Иван Петрович не танцевал, а сидя за занавеской в нашей комнате, предавался печальным размышлениям, о которых рассказал мне много позже.
– Вот человек Егорка – знает ее только два месяца, а сумел уже высказать ей, как она ему нравится. А я никак не могу решиться сказать ей, что она для меня значит. Не будь ее здесь, я бы никогда не ходил сюда.
Тут он был потащен одной ангажированной дамой и принял участие в новой кадрили, устроенной братом Авдотьи Михайловны.
Среди нас был молодой студент из медицинской академии
. О его развитии мы понятия не имели, так как он не решался открывать рот в нашей компании. Зато он прекрасно пел баритоном, брал уроки у лучшего учителя по итальянской опере и влюблен был без памяти в Киечку, он не мог оторвать глаз от ее лица.
Вдруг встает он и, сверх обыкновения, останавливается передо мной, хотя его глаза влюбленно смотрят в сторону Кии:
– Мне приказано спеть вам арию. «Онегин, я скрывать не стану», – и замечательно спел ее.
Когда мы все поблагодарили его, и я пожелала узнать, кто доставил мне такое удовольствие, он ответил, что этого ему сообщать не приказано. И поспешил на свое место возле Киечки. А Дмитрий Петрович указал пальцем на Ивана Петровича, уже сидевшего, как и всегда, на окне за портьерой. Я подумала: у Кии брат-студент последнего курса, а дома богатый отец. У меня же дома – брат-гимназист и больная мать, оставившая на время по болезни свою службу. На все про все у меня только мой острый язык. Да потому я серьезно заявила:
