скачать книгу бесплатно
– Теперь я, господа, не могу ответить на любезное ко мне обращение. У моих двух учениц переэкзаменовки, и сама я, как депутатка, занята устройством литературного вечера у нас на курсе, кроме того, обещала я «ботикам-абсолютикам» продернуть его домашнюю философию, значит не скоро дойдет очередь до разбора сегодняшнего ко мне обращения…
Серафима Карчевская (в центре) с подругами-сокурсницами. На обороте фотографии подписи: «Марта (прекраснодушная, но задирательная), Мефистофель (желтое шарообразное тело) и Капитан (доблестная молчаливость) засвидетельствовали свой педагогический триумвират. Февраль 1880-го г.» и «Моему» хозяину «Ваньке»
Веселились мы до двух часов ночи, а на другой день у меня в одиннадцать часов был урок, который пропустить я никак не могла. Пришлось расставаться.
При прощании попробовала я разжалобить Юрия Дмитриевича и усиленно просила его выдать мне свидетельство для защиты от жестоких насмешек нападающих на меня приятелей.
– Они нисколько не жалеют одинокую беззащитную девочку, которую все здесь преследуют!
– Это вас-то преследуют, это вы-то беззащитная? – воскликнул Юрий Дмитриевич. – Да вы здесь первая заноза и всеобщий баловень!
Так и осталась я с прозвищем «заноза!»
Литературный вечер
Праздник! Литературный вечер! Да еще такой вечер, в котором принимали участие все выдающиеся люди: писатели, певцы, певицы, музыканты! Ведь это такой восторг, от которого можно с ума сойти молодым девушкам, проведшим свои годы за книгами и серьезными разговорами.
Надела я черное платье, подруга приколола мне свое белое кружевное пеню, на плече у меня развевался белый распорядительский бант. Вхожу в зал и от волнения никого не узнаю из своих друзей, протягивающих мне руку. Быстро мчусь к другому подъезду, к которому подъезжают прославленные гости.
В небольшом зале на белоснежной скатерти, покрывающей длинный стол, сервирован чай с бутербродами, холодными закусками, печеньем, фруктами, конфетами и разными винами. Я большая любительница сластей, но мне и в ум не приходит обратить внимание на угощение, когда в одной комнате со мной находятся Достоевский, Тургенев, Плещеев
, Мельников
, Бичурина
…
Достоевский молча прохаживается вдоль комнаты, прихлебывая крепкий чай с лимоном, Тургенев старается казаться спокойным, но как-то неудачно подшучивает над хорошенькими депутатками, окружающими его, Мельников усердно закусывает, а Бичурина, приблизив к себе графинчик с коньяком, выпивает рюмку за рюмкой. Тогда Мельников встает, подходит к ней, хлопает ее по плечу и говорит:
– Сократись, Аннушка! Помни, что ты на детском празднике.
– Да я только, чтобы согреться, – говорит она, встает из-за стола и идет в зал полюбоваться на этих «детей».
Один волшебный сон!
Первым читал Тургенев. Вышел величественный человек с красивой осанкой, с гривой седых волос над выразительным умным лицом. Раздался звучный голос. Читал Тургенев артистически, разными голосами и умел тоном голоса охарактеризовать каждое лицо. «Певцы» стояли перед публикой как живые. По окончании гром аплодисментов и веселые возгласы приветствовали Тургенева.
Когда все стихло, на эстраде появился маленький человек, бледного болезненного вида, с мутными глазами, и начал слабым, едва слышным голосом свое чтение.
– Пропал бедный Достоевский! – подумала я.
Но что случилось? Я услышала вдруг громкий звучный голос и, выглянув на эстраду, увидела «Пророка»! Лицо Достоевского совершенно преобразилось, глаза метали молнии, которые жгли сердца людей, а лицо блистало вдохновенной высшей силой!
По окончании чтения началось настоящее столпотворение. Публика кричала, стучала, ломала стулья и в бешеном сумасшествии вызывала: «Достоевский!»
Федор Михайлович Достоевский.
Фотография из экспозиции Мемориального музея-квартиры И. П. Павлова в Санкт-Петербурге. На фото дарственная надпись: «Г-же Карчевской на память от Ф. М. Достоевского»
Я не помню, кто подал мне пальто. Закрывшись им, я плакала от восторга! Как я дошла домой, и кто меня провожал, решительно не помню. Уже позже узнала я, что провожал меня Иван Петрович. Это сильно сблизило нас.
Вся музыка, все пение этого вечера были только прелюдией для пророческой речи Достоевского. Все время твердила я:
– Да, он зажег сердца людей на служение правде и истине!
Тут же решила я пойти к Достоевскому за советом относительно моих верований, что исполнила впоследствии.
Должна сознаться, что подобного очарования, подобного душевного подъема я никогда потом не испытывала.
Ни у меня, ни у провожавшего меня Ивана Петровича не было денег на извозчика, и мы прошли пешком от угла Невского и Мойки до Манежного переулка около Спаса Преображенья.
А провожавший меня Иван Петрович должен был вернуться на Васильевский остров в университет, где он жил тогда в квартире своего брата
.
После нашего праздника мы, депутатки, поехали благодарить Федора Михайловича за его любезное участие в нашем вечере. Одна из нас попросила его подарить нам на память свои фотографии. Он добродушно согласился и на каждой карточке надписывал имя и фамилию той, кому давал, например, «Марии Степановой».
Когда дошла моя очередь, я сказала: «Сара Карчевская». Он недоброжелательно посмотрел на меня и написал: «Госпоже Карчевской»
.
Гончаров
При устройстве нашего курсового литературного вечера мы желали собрать всех наших литераторов. Хотелось, чтобы было чем вспомнить веселые годы учения, когда мы разъедемся в отдаленные углы нашего обширного отечества.
Были мы у Щедрина, он принял нас больной, в халате, почти лежа в кресле, сказал, что читать не может, а хочет просто на нас посмотреть:
– Вы производите впечатление умных девочек, но для меня вы загадка. Дай бог, чтобы отгадка получилась хорошая и полезная для нашей Родины.
И уходя, мы слышали, как он продолжал свой разговор с находящимися в комнате людьми:
– Боюсь, что потребность высшего женского образования преждевременна!
От него мы поехали прямо к Гончарову, который жил на Моховой, в первом этаже. Нас ввели в большой уютный кабинет. Вышел старичок, очень чистенько одетый, с ласковой улыбкой и со словами:
– Здравствуйте, деточки! Прежде всего позвольте угостить вас конфетками! Когда мы отрекомендовались как депутатки от Курсов, он схватил себя за голову обеими руками:
– Пожалуйста, не пугайте меня, мы лучше поговорим с вами попросту, по-семейному. Сядем, закусим конфетками, – сказал он, кладя себе одну конфетку в рот – и поговорим.
– Вы хотите, чтобы я публично читал на вашем литературном вечере? Я совсем не умею говорить и никогда не читал публично. Я могу испугаться так, что убегу с эстрады, и выйдет скандал. А я не скандальник. Лучше мы сделаем так: я на вечер возьму билет (он выложил при этом 25 рублей), а приеду к вам позже, когда вы успокоитесь после своего вечера, приеду в гости к вашему курсу, который так ласково меня вспомнил. Вы угостите меня чаем, а я вам почитаю.
Действительно, вскоре после литературного вечера Иван Александрович написал нашей начальнице письмо, в котором просил собрать наш курс в аудитории в известный день и час и напоминал, что мы обещали его угостить чаем. Он был точен и приехал со своим личным секретарем. Прошелся по нашим курсам, осмотрел аудиторию, вошел в зал, где был сервирован чай и сказал:
– Вот отлично, лучше всего беседовать за чаем.
Он стал спрашивать, кто и откуда приехал, какие мысли и желания привлекли нас сюда, и нашли ли мы здесь удовлетворение, прочел нам отрывок из своего «Литературного вечера». Читал он действительно неважно. Одна из наших молоденьких слушательниц, очень наивная девочка, спросила его:
– Почему вы в «Обломове» так часто упоминаете о кардамоне?
– Да потому, дорогая, что я сам очень люблю кардамон!
Надо сказать, что разговоры вообще были самые неинтересные. Кто-то задумал поговорить о Вере из «Обрыва». Он махнул рукой и сказал:
– Рано вам думать об этих вопросах! Я бы вам рекомендовал мое любимое произведение, которое мне никогда не надоедает.
Мы все навострили уши.
– Читайте все «Фрегат Палладу»!
С этими словами он встал и попрощался.
– Я всегда рано встаю и рано ложусь.
После его отъезда у нас пошли оживленные разговоры. Большинство было недовольно этим свиданием, так как посещение состоялось по моей усиленной просьбе, то я горячо отстаивала любимого автора. Я говорила, что он уже действительно старый, отошел от жизни, зато относится к нам, как к родным детям.
В это время подошел наш инспектор, высокоталантливый педагог И. М. Рашевский. Он так читал методику русского языка, что его аудитория всегда была переполнена слушательницами из других отделений. Хотя я была математичка, но не пропускала ни одной его лекции, он потому обратил на меня внимание.
– Вот случай поговорить с вами, – сказал он, – помните наш разговор в первый день вашего приезда в столицу? Какая вы тогда были горячая космополитка! Ну, а теперь горячо защищаете автора «Обломова?»
– И дым отечества мне сладок и приятен, – ответила я.
– Ну и хорошо. Так часто бывает с горячими и прямыми людьми, не скрывающими своих убеждений. Спасибо, что вы затащили Гончарова, – сказал он. – Мое мнение в глазах молодой аудитории не имеет такого значения, как ваше, студенческое.
Тургенев
Иван Сергеевич! Иван Сергеевич Тургенев! Как много с этим именем связано самых дорогих, самых радостных воспоминаний молодежи 70-х годов.
С детства я была поклонницей Пушкина, а дальше – красота языка Тургенева и чистая поэзия его произведений меня буквально покорили.
Будучи на курсах, я видела Тургенева один раз на нашем блестящем празднике – литературном вечере. Как и все, я была очарована мастерством его чтения, тогда я имела возможность обменяться с ним двумя-тремя фразами, очень была огорчена, что не могла поговорить побольше. Но судьба мне благоприятствовала.
Я уже два года училась на Педагогических курсах. Бестужевские тогда только что открылись. Я заходила туда часто повидаться со своими приятельницами и от души полюбила одну из дам-патронесс Ольгу Александровну Мордвинову.
Это была маленькая старушка, косенькая, всегда очень скромная, правильно причесанная, в сером платье с длинной прямой кофтой. У нее была такая ангельская улыбка, что так и хотелось ее расцеловать, поиграть с ней. Это я себе позволяла, пользуясь ее добротой. Я вертела ее, целовала, тормошила, пока она не выбивалась из сил.
Она хорошо запомнила мое лицо. И всегда весело раскланивалась со мной при встрече. Встречались же мы часто: я жила в Манежном переулке во втором или третьем доме от Спаса Преображенья, а она – через дом от меня, на углу, в стареньком трехэтажном домишке.
Вот однажды иду я с урока и вижу: в окне стоит Мордвинова, она с улыбкой мне поклонилась, и я решилась зайти к ней. Вхожу. Сидит Н. В Стасова
(тоже дама патронесса) и – о радость! – Иван Сергеевич Тургенев.
Мордвинова рекомендовала меня:
– Это моя хохотунья, баловница.
Суровое лицо Стасовой, величественная фигура и изящный поклон Тургенева меня поразили. Я никогда не видала такого изящного поклона, грациозного движения, а вежливые слова – «очень рад познакомиться с молодым русским поколением» – меня смутили. Вопрос же:
– Скажите, вы знакомы с моими произведениями? – прозвучал обидой, которая мне вернула самообладание.
– Мы все знаем ваши произведения. И многие места из них помним наизусть. Красота вашего слова для нас дороже музыки. Еще в старшем классе гимназии весь класс писал сочинение на тему: «Типы смирившейся и непокорной женщины» из Ваших произведений.
– Очевидно, у вас был хороший учитель. Кого же вы выбрали?
– Я взяла Лизу из «Дворянского гнезда» и Вареньку из «Нови».
– Которая же более всего дорога вашему сердцу?
– Конечно, Лиза! – ответила я, не задумываясь. Обе старушки всплеснули руками, а Иван Сергеевич даже приподнялся. Обращаясь к старушкам, он сказал:
– Вот видите, я всегда говорю, что только русская женщина правильно распорядится своим образованием. Она пронесет его через всю жизнь и свои идеалы вложит в свою семью.
Старушки заметили:
– Такой взгляд большая редкость.
– С детства моей любимой героиней была Татьяна Ларина.
Иван Сергеевич, улыбаясь, спросил:
– Неужели за ее слова:
Но я другому отдана,
И буду век ему верна…
– Да, сказала я, – из этих слов видно, что она помнила обет, данный перед лицом бога: всю жизнь посвятить заботам о счастье близкого человека.
В это время появились новые гости. Я поняла, что мне здесь не место и стала прощаться. Иван Сергеевич сказал:
– Последний вопрос, какие науки вы изучаете?
– Математические, – ответила я.
Обращаясь к гостям, Иван Сергеевич заметил:
– Вот удивительно, – я часто встречал верующих математиков.
Попрощалась я, ушла и больше никогда его не видела.
Мусоргский
Во время моего студенчества, в Ротах (кажется, в Тарасовом переулке) помещалось общество дешевых квартир. Это общество имело довольно обширный зал со сценой, который отдавался в наем. За вечер, с освещением и прислугой, брали 100 рублей. Этот зал обыкновенно нанимали студенты, всегда с одним условием, чтобы концерт или спектакль были, возможно, короче и больше времени оставалось бы на танцы. Так как я и мои друзья любили и выступать на сцене, и потанцевать, то мы не раз абонировали этот зал.
Среди студенчества особенным успехом пользовался певец доктор Ильинский
, которому всегда аккомпанировал его приятель Мусоргский. Мы относились к нему как к обыкновенному аккомпаниатору.
Однажды отправилась я приглашать Ильинского.
