скачать книгу бесплатно
Вот и ты вплотную подошел к той грани, которая меня мучает всю жизнь. Да-с! Что это за рубеж? А вот что. Теперь тебе неминуемо придется выбирать (или хотя бы разделять), где у тебя полное художество, а где документ. Разделить эти явления полностью, конечно, невозможно, но стремиться к этому все равно настоящий писатель обязан. А ты уже настоящий писатель… А как ты сможешь выпутаться из политики, я не знаю. А может и выпутываться из нее тебе не следует? Я вот как ни освобождался, ничего не вышло… Все дело в натуре, в менталитете, как теперь говорят.
Так что не жди ни от кого ни помощи, ни добрых советов, ни пощады, так как и битым будешь, и обиженным и, пардон, старым, и, может, даже бедным. Так или иначе, от литературной стези тебе не отвертеться уже, придется тянуть литературную лямку, как тому бурлаку… Но ведь ты волжанин! Так что изволь тянуть. Бурлаки были, кстати, не такие как у Репина. Они и лямки тянули, и пели – дай Боже! – и дрались, и плясали…
И тематику подразделять тебе придется: где экология, где животные, где архитектура, где рыбаки и охотники. А где и министры с губернаторами…
Вот что, кратко, хотелось мне тебе сказать. Поговорим, может быть, и еще, коли живы будем.
Обнимаю. Белов. 3 декабря 2001 года. Вологда.
Да, у тебя под боком объявилась икона Богоматерь Подкубенская (умиление) – шедевр живописи, которую (цветное фото) я хочу вставить в свою новую книгу и уже написал в Ростов, чтобы организовали мне хорошую съемку на слайд и прислали в Вологду. И тебя упомянул в письме к работникам Ростовского музея…
Посодействуй, сколько можешь!
До свидания еще раз.
Белов.
Хорошо помню, я не спал всю ночь, осмысливал ту высокую оценку, которую дал Белов, прочитав мою книгу «Дом под кронами дубов» – «А ты настоящий писатель!». Я настоящий писатель… Это внушил не я себе сам, это написал черным по белому великий наш писатель, на чьих книгах я учился в студенческие годы.
Эта похвала побуждала меня потом писать и писать, не оглядываясь на замечания критиков, порой и справедливые.
О книге мы говорили и спустя месяц, и спустя год. Белов хорошо помнил многих ее героев. То просил рассказать о леснике и самодеятельном художнике Михаиле Семидушине, то о несмолкающей гармони Павла Марзаева.
Иногда, перечитывая письма Белова, в том числе и это – о выборе заниматься или не заниматься документальной публицистикой, идти в политику или остановиться на писательском труде, я задаю себе вопрос: а Белов когда-нибудь сомневался в таком выборе? Известно, что он сознательно встал на путь политического обличения власти, противостояния, публичного высказывания той правды, о которой не писала либеральная пресса и которой боялась либеральная власть. Выходит, сомнений и переживаний на сей счет не должно быть. Тогда как быть с тем признанием, которое он сделал известному литературному критику и публицисту Владимиру Бондаренко, опубликовавшему в газете «Завтра» беседу с писателем под заголовком «Молюсь за Россию». Писатель размышляет: «Вот я до сих пор публицистикой занимаюсь. А надо ли это писателю, так и не знаю… Конечно, писатель должен заниматься политикой своего народа. Но место писателя все-таки определяется его художественной мощью, величиной и сложностью художественного замысла. Тут многое зависит от цельности писателя. От того, какую непосильную задачу он на себя взвалил. Какой Храм хочет построить».
И вновь ловлю себя на мысли: только гениальному писателю свойственно сомневаться и при этом выбирать и идти верной дорогой – дорогой служения Отечеству. Белов, безусловно, гениальный писатель, подвижник, публицист, философ.
Трудновыполнимой оказалась просьба писателя достать копию, вернее, фотоснимок с иконы Богоматерь Подкубенская (умиление), что хранилась в музее Ростова Великого. Сотрудники искали ее по моей просьбе в запасниках, но не нашли. Тогда я послал им телеграмму, как напоминание о том, что от своего предложения мне трудно отказаться, ибо фотоснимок нужен писателю Белову.
Декабрь 2001 года заканчивался этим письмом.
Переписка с Беловым началась в новом 2002 году с моего письма. 16 января я проинформировал писателя о сданной в типографию его книге «Раздумья о дне сегодняшнем», а также напомнил о причинах затянувшегося поиска нужной иконы.
К счастью, письмо сохранилось в моем архиве:
«Глубокоуважаемый Василий Иванович!
Рукопись Ваших статей и очерков подготовлена и сдана в печать.
Судя по всему, выйдет очень боевая и содержательная книга. Раз Вы мне доверили ее подготовку и издание, то я скомпоновал и выстроил ее на свой лад, сделал две главы – о дне сегодняшнем и воспоминания о прошлом – под заголовком, как Вам уже и писал, «Раздумья о дне сегодняшнем». Менять теперь что-либо в содержании и оглавлении поздно, материал в типографии. Правку в текст Вы сможете внести по получении корректуры.
Предисловие я сделал небольшое. Сожалею. Следовало бы написать покрепче и подетальнее. Но вот кое-каких автобиографических и литературных деятелей мне как раз и не хватает. Из-за них я и хотел подъехать к Вам домой и поговорить-побеседовать. В январе не получается. Может, в феврале-марте соберемся и встретимся?! Я готов подъехать на машине. Мне это сделать проще, чем Вам. А пару страниц следовало бы сделать поживее, так как Ваша биография нигде не опубликована, за семью печатями информация о Вашей родословной, о Вашем творческом пути. Тем более, впереди у Вас значительное событие – юбилей – 70-летие. И книгу надо бы сделать построже, но и поживее.
Кстати, в связи с юбилейным подходом к изданию книги было бы замечательно напечатать в ней не две фотографии, которые Вы мне дали (с Шолоховым и Гагариным), а поболее. Десяток, например. Мне помнится по газетным и журнальным публикациям, есть снимки, где Вы сфотографированы с Шукшиным, Распутиным, Астафьевым и т. д. Посмотрите и срочно мне их вышлите. Сохранность, возвращение снимков – обеспечим. Но то, что они нужны, то, что они сделают книгу побогаче и поярче – это точно. Так что жду фотографии, разные и обязательно с официальным уклоном, так как книга публицистическая, а не автобиографическая. Есть ли у Вас, например, снимки с Верховного Совета СССР?!
И последнее. На той неделе А.С. Рыбников был в музее Ростова Великого. (Кстати, Рыбникову на днях присвоено Указом Президента РФ звание «Заслуженный работник культуры РФ». До этого Патриарх наградил его святым орденом. Так что зря ваши Лыкошин и Ганичев верят ярославским религиозным фанатикам, распускающим о нас дурные вести.) Фотографию с иконы пока там – в Ростовском музее – не сделали Вам, причина одна – не могут найти эту икону. То ли она в запаснике, то ли Вы ошиблись в чем-то… Но пока музейные работники преисполнены желания найти эту икону и сделать для Вас фотоснимок. Моя правительственная телеграмма о поиске иконы лежит у них на столе. Подождем еще.
Пожалуй, все. Как у Вас идет работа над книгой о Гаврилине? Когда лучше нам повидаться в Вологде, чтобы никого не обременить и не побеспокоить особо?!
Еще раз примите вместе с добрейшей Ольгой Сергеевной мои искренние пожелания Вам и Вашим близким удачи и здоровья в наступившем новом году!».
Так как в это время мы общались часто по телефону, то в письме есть фамилии и разные факты, которые нуждаются в пояснении. Предисловие я расширил за счет тех биографических и литературных деталей, с которыми Белов поделился по телефону. Фотографии я разместил специально в начале книги. Читатель, прежде чем вникнуть в правдивую и заряжающую энергией боевую публицистику писателя, должен зарядиться иной энергией, исходящей от фотодокумента, который подтверждает масштабность личности и огромный круг общения. В книгу вошли снимки, часть из которых Белов привез мне в Москву, а часть прислал отдельной почтой. На них были изображены встречи Белова с Шукшиным, Шолоховым, Гагариным, Симоновым, Абрамовым, Астафьевым, Распутиным, Залыгиным, Шафаревичем. То был цвет и совесть нации. Потому книга с первых страниц внушала уважение к тексту. А мне так хотелось, чтобы читатель на одном дыхании одолел суровую публицистику!
Телефонная связь помогла мне рассказать Василию Ивановичу про конфликт в Борисоглебском монастыре, который раздули литераторы Лыкошин и Ганичев после того, как я воспрепятствовал скорому выселению реставрационной мастерской Рыбникова и выкидыванию в снег его станков. По моей договоренности с ярославским архиепископом Иосифом, а затем с Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, переселение реставраторов в строящуюся не без моей помощи новую мастерскую состоялось не зимой, а весной. Таким образом, мы сохранили мастерскую реставраторов от уничтожения и дали им возможность дальше восстанавливать православные храмы и монастыри. Лыкошин, Володин и Ганичев попытались убедить Белова, что я не прав. Однако после того, как он попросил меня разъяснить суть конфликта, его позиция стала схожей с моей. Белов занял в конфликте мою сторону.
Спустя время сотрудники Ростовского музея нашли икону Богоматерь Подкубенская, сделали с нее фотокопию и выслали мне два экземпляра. Один снимок я отослал Белову, другой оставил себе. Икона действительно являла собой шедевр живописи.
Письмо двадцать третье
Дорогой Анатолий Николаевич!
Вез фотографии тебе да не довез, уехал аж в Питер. Жди теперь следующего моего приезда, либо попроси снимки с Шолоховым и Гагариным у А.Д. Заболоцкого (299-78-28).
Обнимаю! Ко мне в Вологду не езди, так как могу уехать… Белов. 13 ноября 2002 г.
Зря говорят, что хороший фотоснимок раскрывает характер человека больше, чем плохой рассказ. Проверено временем – это не так.
Белов на обратном пути из Санкт-Петербурга завез мне для книги «Раздумья о дне сегодняшнем» недостающий иллюстративный материал. Знакомлюсь с фотографией запечатлевшей встречу Белова с Шолоховым в Вешенской. Стоят друг перед другом два замечательных писателя: один – молодой, снискавший широкую известность сразу после публикации повести «Привычное дело», другой – старый, признанный всей мировой образованной общественностью и получивший Нобелевскую премию за роман «Тихий Дон». Их лица сияют улыбками. Неожиданное знакомство, кажется, привело двух писателей к единомыслию, к пониманию друг друга.
Снимок обманывает. Говорит правду, но не всю. Да, гениальный писатель Михаил Шолохов высоко оценил деревенскую прозу Белова. В доброжелательной атмосфере обсудили не одну важную государственную новость. И вдруг речь зашла о бедах русской деревни… Белов напрягся. На его рабочем столе уже закипала работа над трилогией о трагедии раскулачивания русского крестьянства. В тот момент, когда делегация писателей и партийных работников наперебой стала расхваливать роман Шолохова «Поднятая целина», Василий Белов подал реплику и отважно вступил в спор… Никто не мог доказать Белову необходимость раскулачивания трудолюбивых крестьян, даже сам Шолохов. По разные стороны баррикад стояли и герои книг «Поднятая целина» и трилогии «Час шестый», куда входили и романы «Кануны», «Год великого перелома».
Спустя годы я узнал от православного писателя, крупного ученого Валентина Осипова, присутствовавшего при том политическом споре, что Шолохов и Белов расстались каждый при своем мнении. Вологодский писатель, не принявший правды Макара Нагульного, героя «Поднятой целины», уехал с мыслью развенчать миф об успешной коллективизации сельского хозяйства. А вешенский классик, как сказал ученый Осипов, посчитал Белова недостаточно информированным.
Вряд ли Белов мог признать себя несведущим в политике крестьянского сопротивления военно-коммунистической и космополитической власти после революции 1917 года. Для него не существовало закрытых тем. Он сидел в архивах, собирая отдельные факты, которые не просто будоражат сознание, а дают полное и объективное восприятие истории крестьянского отчуждения от земли.
Получив на руки фотоснимок беседы Шолохова с Беловым, я не мог не спросить у последнего, о чем шел разговор. «Больше всего говорили о литературе и, конечно, о деревне», – скупо ответил Василий Иванович. Про разные мнения писателей о том, как коммунистическая власть относилась к зажиточным крестьянам, он умолчал. Однако в подготовленной к изданию книге «Год великого перелома. Хроника начала 30-х годов» он высказал свою позицию по коллективизации сельского хозяйства и начале сталинских репрессий с предельной правдивостью. В ней писатель продемонстрировал публично свою информированность… И эта информированность чуть ли не поставила крест на его романе.
Издательство потребовало убрать с первых страниц цитату из трудов Энгельса. Белов наотрез отказался. Разгорелся скандал. Уступать никто не желал. Время играло против писателя. Он держал долгую паузу, боролся, доказывал… И победа все же пришла к нему. Книга увидела свет.
На первом листе романа черным по-белому зловеще были начертаны слова Ф. Энгельса: «Всеобщая война, которая разразится, раздробит славянский союз и уничтожит эти мелкие тупоголовые национальности вплоть до их имени включительно.
Да, ближайшая всемирная война сотрет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы, и это также будет прогрессом».
«…Мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в славянских землях Австрии… Мы знаем, что нам делать: истребительная война и безудержный террор».
Разрушение крестьянского мира и лада Белов считал как раз террором. Мы много говорили с ним на эту тему. Тут ни спорить, ни соглашаться не приходилось. Он был прав.
Когда Василий Иванович дарил мне этот судьбоносный роман, то под цитатой Ф. Энгельса он написал твердым и четким почерком: «Вот какие традиции у безбожников…».
На титульном листе сделал другую надпись:
«Славной чете Грешневиковых от автора, который тоже не равнодушен к Отечеству. Дорогие Галя и Толя, если будет некогда читать, то передайте книгу Рыбниковым (у меня больше нет экземпляра именно этой). Спасибо за посещение! И счастливой дороги… Белов. 29 июля 2001 год. Вологда».
Помнится, в тот приезд к Белову он подарил мне и жене Гале еще одну книгу – «Лад», с надписью «Анатолию Николаевичу Грешневикову и его семье желаю миру и ладу! Белов. 1 июля 1994 г. в Вологде». Причем слово «ладу» было не написано полностью, а лишь к заглавию книги «Лад» приставлена рукой писателя буква «У». Вышло красиво – «Ладу». Точно такая же книга была подарена и семье Рыбниковых.
По возвращении домой мы с Сашей Рыбниковым говорили почему-то не о понравившихся нам очерках о народной эстетике «Лад», а о крестьянской трагедии в России и о том, как удачно автор использовал для раскрытия темы человеконенавистнические слова основоположника марксизма Ф. Энгельса.
Иная история у фотографии, на которой Василий Белов беседует с первым космонавтом Юрием Гагариным. В ходе той беседы не родилось ни одного спора. Наоборот было обоюдное понимание друг друга. Белов тогда узнал и подоплеку сноса Храма Христа Спасителя в Москве, и то, как Юрий Гагарин на одном из съездов комсомола внес предложение восстановить эту православную святыню. Я в свою очередь услышал о смелом гражданском поступке космонавта от Белова при подготовке книги публицистики «Размышления о дне сегодняшнем», куда вошел фотоснимок встречи писателя с космонавтом.
Частые поездки Белова в Санкт-Петербург были вызваны тем, что он усердно, но тяжело работал над повестью о композиторе Валерии Гаврилине, который жил там.
Письмо двадцать четвертое
Дорогой Анатолий Николаевич! (забыл, старый дурак, имя твоей супруги).
Вот несколько подвернувшихся снимков. Я с удовольствием бы избавился от всех своих архивов… В том числе и фотографий.
Поздравляю с Крещенским сочельником. Завтра Богоявление. Берегите детей и воспитывайте их в христианстве, чтобы потом не страдать, как я.
До свидания, жду в Вологде. Белов. 18 января 2002 года.
Моя жена Галина приехала в Москву проведать, как идет учеба у младшего сына. Зашла ко мне на работу, а там, в кабинете сидят Белов и Заболоцкий. Разговоры вначале шли о том, о сём, о районной газете, где жена работала главным редактором, о деревне, из которой бежит молодежь. Про детей беседа вышла более горячей.
– Сыновья с неохотой едут копать грядки, – сетует Галя. – Приедут на дачу помочь нам, а я вижу, им не особо нравится с землей возиться.
– У вас хоть едут в деревню, а у меня дочь никакими коврижками в родную Тимониху не заманишь. Никакой речи быть не может о том, чтобы помочь по хозяйству.
– Нет, у нас отца и старший, и младший слушаются. Побаиваются. Скажет, что надо помочь, – они помогают. Сами порой и не догадаются. Но, как я, на грядках работать не хотят.
– Я бы рад был, если бы меня дочь слушалась…
Мне этот разговор, похожий на ворчание стариков, не нравился, и я попытался перевести его на другую тему.
– Сами виноваты, – заявил я. – Надо воспитанием заниматься, воспитывать по принципу «Делай, как я», у нас все времени нет, всё работа, работа, работа.
– Всё так, – кивнул головой Белов. – Мы вечно заняты…
– При чем тут «вечно заняты», – неожиданно наш разговор прервал Заболоцкий. – Они сами должны понимать, почему отец занят, какая на нем ответственность… Сидим вот мы у тебя, Вася, в комнате, пьем чай, смотрим телевизор, а Аня приходит с улицы, заходит к нам и сразу переключает «ящик». Даже не спросит разрешения, ничего не скажет, просто берет и врубает свою телепрограмму. Ей так нужно.
Извечная спорная тема «Отцы и дети» вылилась в более серьезную дискуссию. Примеры следовали один за другим.
Потому письмо Белова с советом заниматься христианским воспитанием детей было к месту, как продолжение прошлого горячего разговора. Правда, из всего сказанного Беловым следовал один лишь серьезный укор дочке – та медлила с замужеством, жила одна, а ему хотелось, чтобы она обзавелась семьей и нарожала внуков. Наверное, это простительная критика в адрес любимых детей, заставляющих страдать родителей.
Последние «подвернувшиеся снимки», которые Белов прислал мне, успели войти в новую книгу. То были фотографии семейного характера: отец на заготовке леса, портрет с женой и дочкой, автор во время службы на флоте.
С большой обеспокоенностью я отнесся к желанию Василия Ивановича избавиться от личного архива. Одно дело – освободиться от фотографий, передать их в музей или в библиотеку. Впоследствии их легко восстановить, заново отпечатать. Хотя старые семейные снимки труднее всего найти. Их вредно считать лишними. Они должны передаваться из поколения в поколение. Да и снимки с известными людьми в семейном архиве не могут не пригодиться.
Освобождать письменный стол и домашнюю библиотеку от писем друзей и читателей вообще опасно. Эпистолярное наследие не подлежит восстановлению. Разорвешь письмо Шукшина или Рубцова, и потомки никогда не узнают, о чем беседовали и переживали их кумиры. Даже если отдашь архив на хранение в случайный музей, и то спокойным можешь быть, если в этом учреждении работают подвижники, совестливые сотрудники, для которых письма великих творцов не являются товаром.
Мне довелось видеть, как Белов избавлялся от писем читателей, которые приходили к нему массово, заваливая рабочий стол. Он их то сжигал, то рвал. Пришлось предложить ему отдавать их либо в музей, либо мне для составления соответствующей книги. Василий Иванович иногда перенаправлял мне читательскую почту. А письма его друзей-писателей стал частями передавать в Ленинскую библиотеку в Москве.
Письмо двадцать пятое
Дорогой Анатолий Николаевич!
Не знаю, читал ли ты эту мою статью, потому и посылаю… Жду верстку и прошу тебя – купи две моих книги «Избранного», если привезут. Для Лукьянова одну и себе, а я рассчитаюсь с тобой, когда приеду.
Обнимаю.
Белов. 8 июня 2002 г. Вологда.
2002 год, в отличие от предыдущих, стал для Белова самым удачным. В столичном издательстве «ИТРК» вышел его большой однотомник «Избранное». Редактор Виктор Калугин не поскромничал, честно назвал включенные в сборник повести и рассказы писателя «классикой русской литературы второй половины XX века». Едва книга поступила к читателю, как 22 апреля на сцене Центрального Дома работников искусств (ЦДРИ) артисты московских театров устроили ей шикарную презентацию.
Я сходил в магазин «Библио-глобус» и купил, как просил Василий Иванович», правда, не две, а три книги. Один экземпляр для себя, два других – для коллег-депутатов Сергея Бабурина и Анатолия Лукьянова. Не дожидаясь приезда писателя в столицу, я выслал их сразу ему домой. Но не успела почта уйти, как мне из Вологды пришла бандероль с книгой Белова «Избранное». Видимо, у него уже была заначка. Открываю первые страницы, а там аж два автографа. На титульном листе надпись: «Грешневикову – автор. Кланяюсь твоим родным людям. Надеюсь на изменения в государстве и тэдэ, как говорят, и тэпэ. Белов. 7 июня 2002 г.». Под фотографией автора другая надпись: «Дорогой Толя! (Извини за фамильярность). Будем еще жить и верить в Создателя, а еще в русский народ и Россию».
Выход литературного «кирпича» под названием «Избранное», конечно, подбодрил Белова, придал сил, энергии, здоровья. Следом в «Рыбинском подворье» вышла и вторая книга, подготовленная мною. Для Василия Ивановича это был окончательный выход из безвременья. Еще он избавился от безденежья. Я ему перечислил часть гонорара, дополнительный остаток пообещал привезти лично. Тут Василий Иванович так расчувствовался, что выслал мне из присланных ему трех книг еще один экземпляр. И опять надписал: «Анатолий Николаевич, спасибо за помощь…». Далее приводить текст не буду, так как в нем он выразил недовольство женой, не верящей, что ему заплатят за книгу. Белов вгорячах написал, а потом позвонил и попросил уничтожить страницу с этой надписью. Я вырвал ее из книги и послал ему – пусть сам разрывает.
При встрече с Лукьяновым я узнал, что бандероль им получена. Удивительно, но ему удалось найти время и прочесть не только «Плотницкие рассказы», но и роман «Все впереди».
– Пожалуй, Белов прав, как никто, – сказал Лукьянов. – Чтобы развивать современное сельское хозяйство, сберегать деревню, нельзя плохо относиться к собственной истории, ведь в ней скрываются корни нынешних проблем. Без знания прошлого трудно разобраться в настоящем, невозможно представить, какой будет деревня в будущем.
– А как Вы расцениваете критику романа «Все впереди», будто он слаб в художественном смысле, и проблемы в нем не актуальные? – спросил я.
– Роман посвящен, на мой взгляд, главной теме нынешнего времени – сохранению института семьи, разоблачению общества потребления, поиску человеком своего места в жизни. Писатель идет к читателю с открытым забралом, избрав публицистическую обнаженность основным изобразительным средством, но острота дискуссий настолько подлинна, что мы не замечаем авторских средств, а определяем в человеческих отношениях поступки, какие из них подлинные, а какие лживые. Ругать роман может только прогнившая насквозь интеллигенция. Так ее автор и сам не любит.
Разделяя мнение бывшего председателя Верховного Совета СССР, а ныне рядового депутата Госдумы Анатолия Лукьянова, я зашел к нему повторно через месяц в кабинет с подарком. Вручил свою книгу «Президент не слышит экологов». А он подарил мне коллекцию стихотворений 100 известных поэтов XX века, записанных на диски в авторском исполнении, чему я был несказанно рад. Записи оказались уникальными, ведь на них звучали голоса любимых поэтов Николая Рубцова, Василия Федорова, Алексея Фатьянова, Владимира Соколова, Станислава Куняева и других.
Еще я передал Лукьянову копию статьи Белова «Забвение слова», которую он мне прислал. Раз ему близка проза писателя, то поймет и публицистику. Тем более в статье речь вновь идет о ненужной и опасной реформе русской орфографии. Белов не раз выступал на страницах газет с призывом беречь народный язык, придавая этой теме государственную значимость. Сейчас он говорил читателю о том, кто в правительстве болеет реформаторством, и какой трагедией может обернуться эксперимент с языком. Гневная реплика звучала уже в начале статьи: «Премьер Касьянов, к примеру, не склоняет существительные, оканчивающиеся на «мя». Да и сами «доктора-филологи» боятся просклонять хотя бы для опыта какое-нибудь трехзначное числительное».
Далее писатель предупреждает: «Пока разговоры только об орфографии, но и с ее помощью можно сокрушить язык… Имеются в виду скрытый цинизм, тайная похабщина, внедряемые в головы и сердца журнальной и газетной публикой. Не только порядочные газетчики, но и приличные писатели уже не стыдятся пользоваться проституцкой лексикой».
Статья «Забвение слова» вышла 29 мая 2002 года в вологодской газете «Красный север». Еще раньше я читал ее под тем же названием в центральной газете «Завтра». Была и третья статья: зачем чиновники жаждут приспособить русский язык для ленивых иностранцев и доморощенных лентяев. Называлась она «Реформаторский зуд». Опубликовал ее Белов 6 февраля в полуправительственной газете «Россия», где призвал чиновников следовать нормам литературного языка и дал разъяснение, почему язык является не только средством общения людей, но и средством их воспитания.
Вместе с Лукьяновым и Бабуриным мы направили статьи Белова в министерство образования. Полезные мысли и чиновников побуждают думать.
Верстку книги «Раздумья о дне сегодняшнем» я выслал сразу, как только ее сделала типография. У Белова после ее прочтения не появилось ни одного замечания.
Письмо двадцать шестое
Толя!
Передай мои поздравления Рыбникову к 50-летию – и книгу с брошюрой.
29 июня 2002 г.
Две бандероли от Белова пришли в самый нужный момент: одна с книгой и открыткой, другая – с брошюрой. Затравленный околоцерковными литераторами реставратор Александр Рыбников с осторожным оптимизмом готовился встретить юбилей. Ждал подвоха, оскорблений… Причин для переживаний – предостаточно. В центральных газетах и журналах то и дело выходили пасквили, будто Рыбников бракодел, разрушающий древний монастырь. Армия таких кусачих обличителей не так уж и мала – Щербаков, Котькало, Володин, Ганичев. Вина их не в том, что зло писали, а в том, что неправду распространяли. А еще вина их в абсолютном бессердечии, в откровенном фарисействе. На словах ратуют за любовь к ближнему, а на деле травят мастера, денно и нощно восстанавливающего из руин поверженные коммунистами памятники монастыря.
Рыбников оставил комфортную городскую квартиру в Ярославле, переселился задолго до прихода к власти горе-демократа Ельцина в поселок, в музейную комнату, расположенную в монастыре, без воды, санузла и связи, да еще и с печным отоплением. Десять лет профессионального труда посвящено возрождению православных святынь. Патриарх Московский и всея Руси Алексий награждает его орденом Преподобного Сергия Радонежского, министр культуры России присваивает звание «Заслуженный работник культуры РФ». Я пишу книгу о его бескорыстном подвижничестве. Но у околоцерковных литераторов, живущих далеко в Москве, на все эти имена – аллергия, им хочется верить лишь одному молодому игумену, а тот упрямо называет реставратора бракоделом.
В разгар такого конфликта из Вологды в Борисоглеб приходят две бандероли. Раздается голос великого русского писателя, также всю жизнь заступающегося за разоренные православные памятники. И московские литераторы на время стихают.
На юбилейном вечере реставратора я, представляя перед собой стоящих именитых фарисеев, громко-громко зачитываю поздравительную открытку Василия Ивановича Белова в адрес Рыбникова:
«Дорогой юбиляр!
Поздравляю, желаю здоровья и многих лет, и многих добрых дел во имя Родины! Белов. 20 июня 2002 г.».
С таким же энтузиазмом дарю от имени писателя его книгу «Избранное» и брошюру «Троицкое чудо». На брошюре начертаны такие высокие и пронзительные слова, что не зачитать их вслух было невозможно. И я их торжественно зачитал юбиляру:
