СИНИЕ ЛЕБЕДИ

Дана осталась одна в этой запущенной неухоженной избе. Пара дымящих картошин в мундире на темном от времени и многовековой грязи деревянном рассохшемся столе. В углу образа, покрытые толстым слоем многолетней пыли. Под потолком на жерди висит нечто напоминающее женскую одежду. Окна завешены паутиной и покрыты плотной пылью. На них резвятся огромные жирные мухи в несметном количестве. От их монотонного жужжания долго не поспишь. Заглянула в посудник, пару треснутых мисок, помятый ковш у ведра с водой, еще дымившая печка. Несколько глиняных горшков, в которых, наверно, по праздникам варится каша или юшка, а сейчас жили пауки. Паутина густая и частая была по всей избе. И повсюду жирные, здоровенные пауки. Они с любопытством поглядывали на новую жилицу.

Хорошо хозяйство. Начала с уборки. Закатав рукава, стала мыть стол, соскребая с него жирную липкую грязь, подбелила печку, глина нашлась здесь же у печки, просто хозяйке недосуг было заниматься таким неблагородным делом, убрала паутину по стенам и углам. Подбелила пол красной глиной, оглянулась по избе и осталась довольна своей работой.

Комната преобразилась, стало уютной и чистой. Время подошло к вечеру, а хозяйки не было, видно, и в самом деле, много дел в деревне. Пришел усталый, но довольный дед. Дана сидела на лавочке у ворот, с удовольствием вдыхая свежий вечерний аромат. Комар присел рядом, долго решался, теребя сверток на коленях, потом разом вдохнул.

– Я вот тебе полотна принес, может, сошьешь что-то или не умеешь, то этого, поговорю, другие пошьют. Хлеба я не принес, прости, не заработал. Обойдемся картошкой.

Неловко протянул пакет девушке, смущенно отведя глаза в сторону. Дана развернула подарок. Там лежал кусок, хоть и грубого, но белого полотна. В ее положение и это было, как находка, наскоро поцеловав старика в заросшую колючую щеку, побежала в избу кроить. Они с мамой Норой шили себе наряды сами, и часто такие чудеса выделывали из кусков материи.

Комар вошел в избу и не узнал ее. Он ахнул и робко присел на чистую тщательно выскобленную лаву у нарядной печки. На столе стоял букет синих васильков, миска с вареной картошкой и кувшин с водой. Изба блестела и светилась от чистоты. Вскоре прибежала довольная Комариха. За день она успела побывать у всех, кто мог бы угостить вкусным обедом, а потом и сытным ужином. Старая болтунья все говорила и говорила, каждый раз добавляя в свой рассказ все больше и больше страсти, за это каждый старался щедро угостить ее, чтобы подольше подержать в доме, послушать чудную историю.

Она с удивлением оглянулась по горнице, фыркнула недовольно, и усталая завалилась спать, громко храпя и причмокивая во сне. Дана зажгла маленькую лучину и, пытаясь никому не мешать, шила себе платье, пусть оно будет не таким красивым, как прежде, но все-таки лучше, чем есть.

Утром Комариха ни свет, ни заря умчалась, не проронив ни слова. Старик, пожевав все той же картошки, смущенно попрощался и поспешно ушел. Девушка одела обнову, оглянула себя, осталась довольна, взяла старенькие, изрядно помятые ведра, коромысло и, не спеша, пошла по деревне к уже знакомому колодцу.

Еще издали заметила старосту, что бросил пытливый взгляд на девушку, и молча прошел мимо. Дана невольно почувствовала его волнение, какой-то досадный холодок пронесся по спине. Встряхнула плечом, сгоняя с себя неприятное ощущение.

Возле колодца уже было несколько женщин. Они придирчиво осмотрели платье, и продолжали свою болтовню, не обращая больше ни малейшего внимания на нее. Дана стояла молча, терпеливо выжидая, когда они наберут воды и уйдут. Сплетницы явно не спешили, намеренно оттягивая время.

– Не гляди, что в возрасте уже, а туда же, – бросая косые взгляды на девушку. – Молоденькая понравилась.

– Бедная Тула! Как она его любит! За холодную воду взяться не дает, все сама решает. Разве знает он, как огород вспахать, как избу перекрыть, как хлеб с поля убрать, как обмолотить его, как скотину обхаживать? Живет как у бога за пазухой. Что еще в старости надо, любящая жена, дочь красавица, замуж за такого парня завидного выходит, казалось, живи и радуйся. Ан, нет!

– Ага! Появились, приблудились гости непрошеные и в почтенной уважаемой семье все наперекосяк пошло.

– Тула рассказывает, что Ксен ночью спать перестал, все ворочается и вздыхает.

– Гнать таких надо взашей, кто жизнь чужую мутит, покоя не дает.

Дана сжалась, чувствуя, что говорят о ней.

– Дарья, тебя долго ждать? Скотина некормленная, непоенная, – чей-то зычный мужской крик прекратил поток обидных слов и женщины, спохватившись, разбежались с тяжелыми, ритмично покачивающимися в такт шагу, коромыслами. Девушка облегченно вздохнула и попробовала набрать воды, но усилия были тщетны; тяжелая деревянная привеска мешала Дане, длинная жердь не слушалась ее рук. Ведро то не долетало до дна, то зачерпнув воды, выливалось у самого края колодца. Сколько так мучилась, пока не услышала веселый голос парня.

– Что, красивая, воды не набрать? Давай помогу.

Еще мгновение и оба ведра наполнены чистой, как слеза, колодезной водой, а еще через некоторое время шли они по улице; веселый и говорливый парень нес ведра с водой, а Дане досталось коромысло.

– Откуда такая синеглазая? – допытывался спутник. – Неужели в поле во ржи выросла.

Дана внимала его словам, и было тепло и радостно на сердце. В последнее время столько горечи и страданий пришлось испытать, а эта встреча, как ложка сладкого меда на душу, как света лучик в темной беспросветной ночи. Так любы и милы были его речи, что слушала и слушала бы без конца, а он все говорил и говорил, как будто обо всем и ни о чем, и смеялся, смеялся заливисто, громко, рассказывая забавные мелочи.

– Зовут – то тебя как?

Дана якобы нахмурила брови, но легкое облако улыбки блуждало по ее личику, глаза светились от потешной беседы, от необычных ощущений.

– Дана!

– А я – Лука.

Остановились у избы, где сейчас жила девушка. Парень поставил ведра у ворот и заторопился назад. Дана внесла воду в дом, присела у стола, а мысли неугомонные все о веселом парне. Добрые глаза, ласковый голос, может его видела в том счастливом сне, может именно его любви ждала, надеясь на счастье девичье. Сердечко встрепенулось и притихло, ожидая чего-то чудесного, необыкновенного.

Вечером прилетела Клава и поведала, что обыскали весь остров, но ни Норы, ни собаки не нашли, как в воду канули, видно и в самом деле сгорели при пожаре.

Дана сидела в избе, опечаленная недобрым известием, немигающими глазами глядя на окна, даже Комариха притихла, не понимая, что случилось с девушкой.

Горе было тяжелым и безысходным, хотелось выть от безнадеги. Несколько дней подряд уходила далеко в лес, что бы здесь никто не видел ее горьких, отчаянных слез, не слыхал ее громкого безутешного рыдания, и только ворона обеспокоено сопровождала девушку.

***

Как-то решила вернуться на пожарище и подобрать все, что еще осталось от прежней жизни. Возле сгоревшей избы ничего не изменилось, все та же гарь и копоть. Осторожно, чтобы не запачкать свое единственное платье, разворошила головешки и заметила маленькую каменную шкатулку, почти не тронутую огнем. Кое-как открыла ее и увидела тщательно замотанный золотой крестик.

Мама Нора говорила, что крестик был на шее у девочки, когда Кирей принес сверток в избу, но Дана не носила его, слишком тяжелым был по весу. Теперь же она с большим удовольствием надела крестик на шею, расправив красную шелковую нить.

Больше ничего не нашла, сгорело все, а жаль, приемный отец, хоть и работал от зари до зари, едва мог заработать на хлеб, тем более, деревенские жители привыкли с ним рассчитываться наливкой или брагой, что и споило бедного мужика, превратив в горького беспробудного пьяницу, а потом они же брезгливо отворачивались от него, когда проходил мимо пьяный в стельку.

Напоследок заглянула к медведице и обрадовалась, что та полностью выздоровела, и от недавней раны не осталось и следа. Угостила медвежонка медом, что они с Клавой только что позаимствовали у диких пчел. Малыш подрос, стал больше, внушительнее, но такой же сластена, как и раньше.

III

Дана вернулась в избу вечером, усталая и успокоенная. Никого еще не было. Присела на лаву, с наслаждением вытянув ноги. Внимание привлекло необычное поведение Клавы. Ворона все время встревожено за кем-то следила, сидя на подоконнике. Дана стала наблюдать за беспокойными прыжками птицы. В очередной раз, когда она, спрыгнув с окна, вернулась в избу, недовольная и сердитая, девушка закрыла окно.

– А ну, признавайся, что случилось? Что мечешься, как угорелая?

– Сама иди, посмотри, – недовольно проворчала птица.

Дана вышла во двор и присела от неожиданности, у калитки сидел медвежонок и смешно сопел, тыча носом в жерди. Он хотел зайти, но ворота были закрыты, и зверю ничего не оставалось, как ждать, чтобы кто-то его впустил.

– Как он здесь оказался? – девушка глянула на ворону.

– Увязался следом. Пришли домой, а он тут как тут. Пыталась в лес увести, уперся и ни в какую. Надеялась спрятать, а куда. Что будет, если кто-то заметит. Кошмар-р-р!

Это слово часто любила повторять Нора, когда случалось что-то неожиданное и чрезвычайное.

– Точно кошмар. – Дана растерялась от столь неожиданного появления нежданного гостя. –      Навязался на мою голову.

А тут, как назло, по улице разговор слышится. Комариха, громко смеясь, шла домой, с кем-то болтая без умолку. Вот недобрая несет не вовремя, то до утра не дождешься с гостей, а сегодня приперлась, не успело стемнеть. Во дворе медвежонка не спрячешь, еще уйдет шататься по деревне ночью, мало ли что взбредет ему в голову. Решила завести в избу, привязать под столом. Комариха, судя по голосу, уже навеселе, быстро уснет, а там видно будет.

До прихода хозяйки успела затащить упиравшегося зверя под стол, привязать за лапу к ножке стола, и вороне приказала глаз с него не спускать, если ей надо будет отлучиться. Пришлось Клаве сидеть в печи за заслонкой, наблюдать за надоедливым и непутевым гостем

Шумной толпой на порог зашли товарищи, Комар с хозяйкой и Кондрат со своей женой. В маленькой избе сразу потемнело, стало шумно и тесно. Дана с удивлением смотрела на нежданных гостей, комариха не очень гостеприимная хозяйка, у нее всегда пустые горшки, и, если есть что выпить, она сама выхлебает все и деду не оставит. Соседи расселись за столом, выкладывая из узелков принесенную с собой еду и выпивку.

Чего здесь только не было: и румяное кольцо жирной свиной колбасы, и мясо, запеченное в печи, пироги со всевозможной начинкой. Отдельно выложили зажаренную целиком рыбу, она, выпучив бельма, немигающе смотрела на шумных гостей. Целый большой кувшин вишневой наливки, бутыль с брагой. Отдельно поставили мисочку с холодным. Комариха быстро накрыла стол, разложив принесенное с собой по мискам, с удовлетворением глядя на это благолепие. Тула сегодня была щедрая, правда, что взамен захочет, пока неизвестно, хоть можно догадаться.

– Ух ты, и куда это мы попали. – Кондрат с удивлением оглядывал избу.

– И правда, чисто-то как, аж не верится, – подхватила Кондратиха.

– Это все наша приблуда убралась, – расхвасталась Комариха. – Она у нас такая хозяйка

– Очень хорошая, спокойная, уважительная, – дед с удовольствием внес и свою лепту.

– А что Ксен? Все так же за ней глазом пасется?

– Да пускай себе слюни пускает. Мы свою приемнуюотдадим за молодого и богатого, хоть на старости поживем, как люди.

– Не говори, подруга, надо же напасть такая, весь седой, а туда же, молоденькую ему подавай.

– Съест старостиха вашу приблуду, без хлеба и соли съест. – Кондрат жадно глядел на кусок колбасы, что лежал возле него, аппетитно просвечиваясь жирными лоснящимися боками.

– И не подавится. – Комар торопливо перекрестился.

– А где сейчас ваша жиличка? – Кондратиха с нетерпением усаживалась за столом.

– Дана!

Девушка нехотя вышла из-за занавески, что отделяла от шумных гостей. Стояла при свете свечи, неловко уткнувшись взглядом в пол.

– Иди, погуляй, пока мы тут беседуем, – миролюбиво пропела Комариха – Сроду не ходит на эти бесстыжие вечеринки, одна срамота и стыдоба там, а наша девочка стеснительная, застенчивая, все по хозяйству хлопочет, все в доме да по дому, – умильно нараспев расхваливала Комариха приемную дочь.

Девушка вышла во двор, но куда-то дальше идти не решалась, на кого медвежонка оставить, да и не была она последнее время нигде. Вечерами слышала звонкие песни. Веселой бесшабашной гурьбой проходили по улице то девчата, то парни, но никто не приглашал Дану с собой, а самой ей не до того было.

Недалеко послышался тихий разговор, двое молодых парней шли навстречу, негромко переговариваясь.

– Она сказала, что такого дурака свет не видывал, что тебе только бы целоваться да обниматься, а больше никакого толку от тебя нет.

– Поклянись, что правда

– Вот-те крест!

– Если так, не пойду сегодня к березе, пусть поскучает, крепче любить будет.

Проходя мимо, заметили девушку, томящуюся у закрытой калитки.

– Здравствуй, красивая, отчего не видать нигде, али прячешься от кого?

Это был сам Лука, усмехающийся своей очаровательной доброй улыбкой.

– Работы много, занята – Дана смущенно опустила взгляд.

– А это, что приблудилась в деревню намедни, – разочарованно протянул дружок.

– Ага, пойди-ка пока сам, погуляй, а я побеседую здесь кой с кем. -Лука ловко прыгнул через невысокий плетень, подошел к смутившейся Дане.

– Может, пойдем, погуляем? – предложил девушке, услышав громкие голоса подвыпивших друзей.

Она, молча кивнув головой, первая прошла в калитку, совершенно забыв и о Клаве, и о медвежонке, привязанном за ножку стола.

Через пару минут были в лесу. Прохлада и покой царили здесь. Ни одной птицы не слышно; только вдруг барабанная трель дятла вскроет тишину, да одинокий вскрик синички спугнет мягкое шушукание листьев в завитой хмелем ольхе. Вечерняя зорька сгорает медленно, неспеша; косые лучи еще горячего солнца падают сквозь густые ветви деревьев во тьму лесных зарослей, откуда украдкой и лукаво начинает выбираться влажное серебро чуткого тумана, поглощая радужные отблески последнего дневного зноя. Ясная и ласковая бирюза небесного свода прорывается сквозь раздвинутые деревья, и нежное дыхание заката наполняет душу отдохновением от тяжких мыслей, погружая ее в клубы умильного счастья. Сердце билось так сладко и тревожно. Оглянулась на спутника. Дивно, но Лука безмолвствовал и с изумлением наблюдал за девушкой.

– Чудная ты какая-то, не похожа на остальных.

Дана мягко улыбнулась, прислонилась к могучему дубу, слушая шепот его беспокойных листьев, а парень, с другой стороны, наклонился к девушке. Глаза их встретились. Дана даже зажмурилась от такой близости. Лука не удержался, поцеловал девушку в мягкие податливые уста.

Легкое прикосновение чьих-то губ, и ничего, больше ничего. Она думала, первый поцелуй – это удивительное и грандиозное событие, но чуда не произошло, не грянул гром, не блеснула молния, не забилось сердце в бешеном ритме, просто ее губ коснулись теплые требовательные губы парня. Она, сконфуженная, побрела по лесу, не зная радоваться ей или огорчаться. Лука догнал, прижал к себе и снова поцеловал, крепко-крепко и с каждым следующим поцелуем все дольше и дольше, при этом как-то странно хмелея, делаясь горячим и потным.

IV

А бедный медвежонок, услышав ароматный запах снеди, стал грызть свою веревку, пытаясь выбраться из-под стола. Ворона, сидевшая в печи, под шумок вздремнула. Между тем веселье разгоралось, все более и более распаляясь. Тосты шли за тостами. Кондрат поднял чарку и предложил от души: – Ой, выпьем, друзья, выпьем рюмочку до дна.

Обойди весь белый свет,

Наливочки лучше нет.

Не успев, как следует закусить, неугомонная Комариха предлагает новый тост:

Пока живы, выпьем тут,

На том свете не дадут.

Кондратиха смачно закусив очередную порцию горячительного добрым куском колбасы и, уже изрядно захмелевшая, тоненьким голосочком затянула:

Хоть дадут, не дадут,

Надо выпить все же тут.

Уже основательно поддавшие соседи со смехом вспоминали недавнее, лесное приключение.

– Я стою, а оно прет на меня такое здоровенное. – Кондрат прыскал от смеха, вспоминая недавнее происшествие.

– Да ну тебя, – отмахнулась Комариха, – самый обыкновенный оборотень, а, может, и не было его вовсе, просто мгла в болоте поднялась и показала всякую ерунду, на глаза напустила туману. Зато я пожила в свое удовольствие; сколько угощений было, столько сладкой наливки выпито!

– Кто как ведает, тот так и обедает. – Кондрат умильно рассматривал колбасу в сальных руках супружницы. Знатный кусок. Та явно собиралась его припрятать на будущее. – Ты, соседка, всегда была мастерица соврать, на этом деле не одну собаку съела.

– Что сама видала, то и другим рассказала, ну разве малость прибавила для пущего страха. Лучше чарочку давай наливай, а то сейчас заплачу от смеха, какой ужас я наводила на чувствительных слушателей. Всяко себя не обидела историей, а страсти по деревне нагнала столько, что верно каждого шороха пугаются теперь деревенские. А мы то, что? Мы в самом пекле побывали, теперь нам сам черт не страшен.

Ой, хороша наша наливка.

Выпьем, друзья, для понедилка.

Не пропустите, будет застолье,

Выпьем, друзья, за добрый вторник.

Прогоним с вами злыдни и беды,

Выпьем, друзья, за долю в среду.

После помоем миски и ложки,

Выпьем, друзья, в четверг немножко.

Продадим вместе телочку следом,

В пятницу выпьем, после обеда.

Сложим мы в кучу всю нашу работу,

И все допьем утром в субботу.

Согласно и нетрезво пели сотоварищи, раскачиваясь из стороны в сторону, держа в руках полные стопки. Выпили залпом, крякнув довольно и дружно бросились закусывать, чем Бог послал и чем доверчивые люди одарили.

Кондратиха вспомнила кусок колбасы, припрятанный в широких складках нижней одежды, воровато оглянувшись, якобы стала вытирать потную ладонь под столом, но кто-то лизнул шершавым теплым языком жирные пальцы руки. Женщина вначале не разобралась, в чем дело, а потом тело ее покрылось пупырышками, и она сидела с открытым ртом, от удовольствия выпучив глаза, как та рыба бельма, что стояла перед ней на столе. С пьяных глаз она не могла понять, что за кавалер, потом решила, что Комар, всегда глядевший на нее, как кот на сметану, решил пошутить таким способом.

Комариха с удивлением смотрела на глупый вид своей товарки.

– Ты что глазища выпучила, слюни подбери-то. Ей Богу, впервые, вижу, чтоб от пары рюмок наливки сидели с такой сладкой и блаженной рожей.

Тот, кто причудился в пьяном угаре, оставил свои любовные попытки, и Кондратиха метала пылкие томные взоры на щупленького Комара, чем приводила его в необъяснимое замешательство. От каждого ее касания он еще больше скукоживался и старался отодвинуться подальше. Она, не замечая его недоверия, все больше пыталась приблизиться.

– Ммаленький ммой, – шептала все время, напрочь забыв все любовные слова за столь долгий жизненный путь.

Испытав сильное потрясение, дрожащими руками потянулась неловко к другу и опрокинула подсвечник. Изба утонула в темноте. Пробовали искать спички, чтобы зажечь свечи, не нашли и решили, что мимо рта все равно не пронесешь.

Медвежонок меж тем перегрыз веревку и неуклюже вылез из – под стола. Уселся между женщин, принимая активное участие в застолье. Он с удовольствием лакал наливку из кувшина, разом опрокинув его себе в пасть. Когда Комариха хотела налить по очередной стопке, кувшин оказался пуст. Перевернула его над столом, потрясла, ни одной капли не вылилось. Понюхала, засунув в середину руку, облизала пальцы, с обидой взглянув на соседку. И когда только успела, такую сроду не перепьешь. Пришлось дальше продолжать трапезу, наполняя стаканы бражкой.

– Ишь, как уминает, словно отродясь не ела, знамо дело, столько выпить, заесть надо. – К тарелке полезла не стыдясь, окосевшая в стельку, и приметила с изумлением, что шея у Кондратихи явно особая, какая-то лохматая.

– Надо же так чавкать и облизываться, бродячая собака и то лучше хлебает свою похлебку.

Медвежонок в это время с удовольствием грыз кусок пирога, чмокая и посапывая, полез на стол, подбирая следующее блюдо.

Кондратиха обиженно отвлеклась от закуски, глянула на подругу и икнула, лицо у подруги было вытянутым, темным, как у печника, мохнатым и больше напоминало звериную морду.

– Тьфу на тебя, cоседка, ну и рожа! Морда лица у тебя черноволосая, как чугунок, не мешало бы и побриться. Я знала, что волосы растут по телу, но не так же.

– У кого это рожа? Кому бриться надо, – грозно на-двинулась Комариха, обиженная до нельзя больше. Такой наглости не ожидала, глянула прямо в бесстыжие глаза своей древней подруги.

– Черт знает что показалось. – Кондратиха рьяно перекрестилась. – Помилуй, пьяным мигалкам такая чушь привиделась в темноте, надо свечу зажечь.

Стала шарить в своих огромных карманах в поисках спичек; не раньше, как только что, она тайком умыкнула вожделенный коробок, решив, что дома он ей сгодится.

Медвежонок на столе меж тем захмелел, расхрабрился. Он ощутил, что Кондрат пьет что-то вкусное и сладкое. Придвинулся ближе, положив лапы на плечи мужчины. Тот недоуменно глянул на приблизившееся лицо, и его осенило, почему Комариха не зажгла свечку, хочет побаловаться с ним малость, с пьяных глаз совсем забыв, что подруга-то сидит совершенно с другой стороны. Стал шарить по мягкому податливому телу, удивляясь, и когда только успела шубу одеть, да еще летом. Лицо женское мотнулось совсем близко, обдав резким незнакомым запахом. Что страсть делает с женщиной!

Закрыл от удовольствия глаза, подставив рот для поцелуя. Почему-то она стала облизывать его губы, лицо, шею довольно длинным и проворным шершавым языком. Ухватился за голову, уткнулся руками в уши, остренькие, растущие на макушке. От удивления открыл глаза и уперся ими в небольшие глубокие, явно не женские глазки.

– И-к-к, и-и-к-к, – заикал незадачливый геройлюбовник. Его мощное крупное тело затрепыхалось, напирая на сидевшую сзади Комариху. Руки откинулись назад, стали шарить по лаве, задев тощие коленки соседки. Она, решив, что мужчина жаждет любви, дохнула тяжелой пьяной волной прямо в ухо, больно уткнувшись в бедро своей костлявой коленкой.

Ворона, открыв глаза, заметив, что медвежонок сидит за столом, не церемонясь, как заорет во все птичье горло,

– Кошмар-р-р! Идиот, куда лезешь! Какой кошмар-р-р! Залезай под стол немедля!

Кондрат, не понимая толком кто и где кричит, взглянул назад и увидел, что Комариха – то сзади.

– И-и-к, и-к-к, – только и мог произнести ошеломленный кавалер. – Не полезу! я не идиот! я выпимши! Сильно, наверно. Не буду больше, никогда!

Ну и рожа, свет таких не видел, да еще и не одна. Руки его застряли в подоле Комарихи, запутались в длинной юбке.

– Не делайте мне счастья, куманек, – шептала разгоряченная его беспорядочными торопливыми движениями, – а то я сщас помру. Видите, как трясутся мои любовные жилы, – дрожащими руками шарила по животу Кондрата, прижимаясь всем своим жестким, костлявым телом к пышному торсу друга.

– Целуйте, целуйте меня скорее, сделайте мне жарко, чтобы душа вконец упрела, – тянула губы навстречу, закрыв от предстоящего блаженства глаза. Давно забытая услада, подогретая наливкой, сковала тело женское, бросила в омут пылкой страсти. Ее губы наткнулись на влажный чавкающий длинный нос. Лизнув в удивлении, сей странный предмет, открыла глаза. Кондратиха, обеспокоенная непонятным оживлением, подсуетилась и зажгла в этот момент спичку.

С криками домовой! Домовой! – В мгновение ока все собутыльники были на улице.

На крики прибежала Дана, опрометью бросилась в избу. Медвежонок безмятежно спал на лаве, вытянув лапы. С чувством выполненного долга невозмутимая Клава сидела на столе, пытаясь проглотить кусок мяса.

Девушка торопливо спрятала зверя у себя за печкой, прикрыв лохмотьями вместо подушки.

– Никого там нет, вам причудилось, – вышла на улицу. Комариха, враз протрезвевшая, ни за что на свете не пошла в избу, ночевала у друзей.

Дед осторожно зашел, тщательно все осмотрел и не найдя ничего необыкновенного, понемногу успокоился; хотя спал при горящей свечке, все время вскакивая с постели, испугано шаря глазами по избе. Надо же так напиться, и что эта ведьма Тула намешала в наливку.

V

Рано утром Дана увела медвежонка в лес, прихватив с собой лукошко с ягодами. Он жалобно скулил с похмелья, очевидно, болела голова. Медведица уже искала пропажу. Мамаша надавала тумаков и повела к озеру на водопой. Поведение медвежонка было уморительным. Он все время смешно спотыкался, с головой окунаясь в воду, и, к своему глубочайшему удивлению, вынырнул с огромным сомом в дрожащих лапах. Медведица быстро перехватила улов, вытащила на берег и проворно положила рыбину в лукошко вместо ягод, прикрыв листьями папоротника; но Дана категорически отказалась от подарка, как она покажется своим приемным родителям с таким сюрпризом. Назад возвращались с Клавой, которая трещала без умолку, жалуясь на плохое воспитание ее девочки, которая обидела своим отказом добросердечную медведицу. Ужин мог быть шикарным, и не заметила, что медвежонок бежал впереди сбоку, держа в пасти лукошко.