скачать книгу бесплатно
У него, как и у многих здесь, не хватало зубов, и голос его звучал подобно сквозняку. Человек очень яркой внешности. Ему бы не составило никакого труда сыграть на детском празднике Бабу Ягу: крючковатый нос, изрезанный морщинами лоб, глубоко посаженные цепкие серые глаза. Он был невысок и тщедушен, но вместе с тем излучал глубинное спокойствие и уверенность.
– Киса, – протянул мне руку первый. Этот был, напротив, высок и обладал пивным живом. Улыбка была самым естественным состоянием его лица. Вкрадчивый, но, впрочем, приятный голос, аккуратно постриженные седеющие усы, длинный нос и золотой зуб. Отец русской демократии – мгновенно подумал я. Да, внешне он не слишком походил на своего тёзку из книжки, и, как выяснится позже, характер был у него тоже совершенно иной, но эта ассоциация прижилась в моём сознании сразу и навсегда.
Я пожал протянутую руку Кисы и, войдя в комнату, поздоровался с Монахом.
– Ну, вот так и живём, – Монах кивнул на два ручных пулемёта, стоящих у заставленного мешками с песком окна, – располагайся.
Я присел на стоящую у противоположной стены кровать. Вернее, это была не кровать, а дверь, лежащая на двух стульях и выполняющая функции кровати.
– Привет!
Я обернулся.
Из небольшой каморки, отделённой от комнаты гипсокартонной перегородкой, вышел парень.
– Джонни. Можно Дима, – он протянул мне ладонь, – как добрался?
– Нормально, думал, гораздо сложнее будет. Дима, говоришь?
– Ну да. Ты же всё привёз?
Стало ясно, что Дим на кубический метр ополчения здесь несколько больше, чем я рассчитывал. Извергая проклятья, мой новый товарищ бросился восстанавливать справедливость, а я принялся распаковывать рюкзак и расспрашивать мужиков об обстановке. Монах, несмотря на то, что казался молчаливым и задумчивым, говорил больше Кисы. Он рассказал о том, как здесь оказался:
– Я пришёл сюда воевать. У меня есть опыт и знания, потому я служил в интересном подразделении. Но сижу перед теликом. Понимаю, что здесь от меня толку никакого, но ни до кого из начальства не достучаться. Сказали – сижу. В случае чего мы – пулемётный расчёт. Ну, и ты теперь тоже. Вообще, наш батальон блокпостами занимается. Готовься к тому, что ничего интересного не случится. Мы тут уже два месяца. Как УВД взяли, так и сидим.
– А я не мог больше смотреть на это со стороны. Вот и приехал…
Мужики одобрительно закивали.
Я разложил на кровати всё, что привёз с собой. Искоса наблюдавший за мной Киса отличался невероятной аккуратностью и бережливостью, поэтому в нашей комнате было всё необходимое и даже сверх того. Киса жил по принципу «кашу маслом не испортишь» и тащил к нам всё, что не было прикручено к потолку. Нет, о воровстве речи, конечно же, никакой не шло, но дух прапорщика в этом человеке был решительно неистребим.
Обустроить своё спальное место я решил в маленькой комнатке за перегородкой, прямо под окном. Достать матрас оказалось сложнее, чем думал. Юркий и хитрющий Славик, который служил у нас кем-то вроде завхоза и жил в одной из комнат по соседству, оказался крепким орешком. Как и у любого нормального кладовщика, у него ровным счётом никогда и ничего не было. Но после недолгого разговора со мной и пары глотков хорошего коньяка, которым я его угостил, кое-что всё-таки нашлось. Я кинул матрас в угол каморки, прямо на пол, и накрыл плащ-палаткой.
Переоделся в отцовский китель. Надел новенькие чёрные армейские ботинки, камуфляжные штаны и футболку защитного хаки. Аккуратно развесив гражданскую одежду и наведя порядок на новом месте, я нацепил на пояс армейскую флягу в чехле и отправился на разведку.
– Ты, это, на довольствие сразу встань у Коменданта, – посоветовал Киса.
Я кивнул и вышел в коридор. Берцы казались невероятно неудобными. Спустился вниз. На первом этаже под лестницей располагался вход в подвал. Напротив с каменным лицом восседал на офисном стуле часовой с автоматом и в шлёпанцах. В подвале держали всевозможных алкоголиков, хулиганов, дебоширов и прочий мелкоуголовный люд. Я держался непринуждённо, и никто не обращал на меня внимания. Здесь же была дверь, ведущая во внутренний дворик. Вышел через неё наружу к ещё одной фортификации из мешков с песком. На лавке сидели шумной стайкой девчонки и о чём-то увлечённо курили. Страшно хотелось есть. Вернувшись в фойе, я пошёл в столовую. Там на раздаче уже стоял в очереди Джонни. Мы взяли себе замечательной домашней еды и сели за стол. Гречка с колбасой и тарелка настоящего украинского борща – о чём ещё можно мечтать?
– Нашёл свои шмотки? Ты уж прости, мне сказали: передай Диме. Я и передал.
– Да, всё нормально. Большой у нас такой, клювом щёлкать не будет. Ты как добрался? Где границу переходил?
– Неподалёку от Изварино, где ж ещё. Сердце луганской контрабанды. Потом – огородами, потом уже по трассе ехали. Столько людей помогло, и никто ни копейки не попросил…
– Здесь так, да. Жаль ты Беса не застал. Раньше он в УВД сидел. Сейчас в ОБОПе они.
– Беса?
– Наш главный, Игорь Безлер. Всю Горловку держит. При нём здесь такой порядок железный был, офигеть можно. А сейчас…
– А что сейчас?
– Ну, колхоз. Неужели, сам не видишь?
– Да я ещё двух часов тут не провёл, откуда ж мне знать?
– Твоя правда.
И мы продолжили трапезу в тишине.
Уже свечерело, когда мы с Джонни вышли во внутренний двор. Мы зашли в стоявшее особняком здание, где располагался спортивный зал. В тот вечер играли в баскетбол. Побродив ещё немного, я сослался на усталость и отправился спать.
Жёсткий неудобный матрас показался мне в ту ночь царской пуховой периной. Я засыпал и всё думал и думал о войне. Обратного пути нет. Тихо бубнил телевизор за стенкой, мерно присвистывая, храпел Монах. Что же привело меня сюда на самом деле? Нет, не патриотизм и не желание защитить что-то своё. Моего не было не то, что здесь: его не было вовсе. Люди умело договорились между собой прятать истинные мысли за ширмой общечеловеческих ценностей. Некоторые так всю жизнь и проживут, не осознавая своего участия в этом не записанном договоре. Бесконечное одиночество каждого толкает на участие в общих делах. И безначальный, первобытный страх смерти. О, насколько же он многолик и бескомпромиссен, этот древнейший и, пожалуй, единственный двигатель человеческого бытия! Порой он доходит до своей прямой противоположности – желания сложить голову за призрачные идеалы. Но я не верил в противоположности тогда, как не верю в них и сейчас. Всё в этом мире едино, и любая попытка что-то из него вычленить неизменно ведёт к ложным представлениям о нём. Не найдя своего места в жизни, я сбежал сюда. Просто сбежал к этой юной и прекрасной войне, так умело возбуждающей в своих героях самое возвышенное и ранее скрытое в тёмных глубинах. Я хотел умереть здесь потому, что боялся смерти. Я хотел бежать вперёд – в неопределённом направлении – с камерой наперевес и автоматом за спиной. По первым же признакам, только попав на Украину, я понял, что здесь всё совсем не так, как было в сорок первом. Но это казалось не важным. Война самим своим существованием даровала мне шанс уйти красиво. Навсегда остаться героем в памяти тех, кто даже и не знал меня вовсе. И ещё мне хотелось запечатлеть её такой, какая она есть. Без пропаганды и фальши, без лондоновских идеальных героев и толкиеновских абсолютных злодеев. Со всеми вывернутыми наизнанку телами, со всеми подвигами, со всей животной злобой и ненавистью, со всей искренностью всех возможных человеческих чувств.
Никто меня не разбудил. Болела затёкшая шея, и глаза очень долго не хотели открываться, но тем не менее я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Пара секунд потребовалась, чтобы понять, где я нахожусь: так часто бывает на новом месте.
Я встал и вышел в комнату. Мужики смотрели телевизор, Джонни нигде не было.
– Доброе утро, товарищи!
– Привет. Кстати, ты позывной себе придумал? – Монах перевёл на меня пристальный взгляд.
– Не-а.
– Придумай, здесь так принято.
Долго думать не стал:
– Пусть будет Поэт.
– Монах, – он улыбнулся и протянул мне руку.
– Поэт.
Киса тоже присоединился к ритуалу. Обряд инициации, видимо, на этом закончился, и я был принят в команду.
– Умеешь? – Киса кивнул в сторону пулемётов.
– Ну, лет пятнадцать назад стрелял из автомата на сборах… И разбирал тоже.
– Так не пойдёт, давай освежим память.
Я взял один из РПК и сел на пол. Устроен он был точно также, как и знакомый со школьных сборов АК-74. Потрёпанный, с наклейкой в виде флага республики на прикладе и спаренными магазинами на сорок пять патронов, он показался мне не очень тяжёлым. Я попытался его разобрать. Ничего не вышло. Руки отказывались вспоминать давно утраченный навык.
– Нет, нет, нет. Сначала отделяешь магазин. Теперь затвор вытяни – там не должно быть патрона, – сказал Киса.
– Нету.
– Всё, теперь можно снимать предохранитель и разбирать. Вот здесь пипка на пружине. Её вдави и сними крышку. Так, хорошо, пружину вытягивай. Теперь затвор с бойком вынимай. На тряпочку всё нужно сложить, а то пыльно на полу. Да. Так, теперь нужно газовую камеру снять. Флажок вверх. Что такое?
– Тугой пипец.
– Да, блин, Поэт, дай плоскогубцы, – Киса подсел ко мне и безуспешно пытался сдвинуть фиксатор газовой камеры пальцами.
– Держи.
– Вот так. Смазать надо. Оп, снимаем. Ну, вот и всё, первичная разборка закончена. А, нет, надо ещё пламегаситель скрутить. И сперва шомпол вытащить. Ребром ладони по нему – тресь! – и он выскакивает. А теперь вот этот фиксатор вдавливаешь и насадку скручиваешь. Всё. Тренируйся!
– Да… Как же давно это было, – слегка сконфуженно протянул я и приступил к попыткам собрать лежащий передо мной РПК.
Пулемёт был прекрасен: прост, насколько это было возможно, и настолько же смертоносен. С затвором, как и у всякого новичка, у меня начались проблемы, но через несколько минут я научился с ним справляться. Под одобрительными взглядами мужиков я несколько раз разобрал и собрал пулемёт и поставил его на место.
Единственная маленькая бойница в окне, заставленном мешками, была заткнута подушкой. Я вытащил её, и мне в лицо ударил прохладный утренний ветер. Над внутренним двориком, куда выходили наши окна, уже вовсю карабкалось по небу июньское солнце. На плацу построились бойцы, и трое старших что-то им говорили. Среди командиров был и Дима Большой. Изучив с помощью бинокля окружающий ландшафт, я вернул подушку на место и направился к выходу. Спустившись на первый этаж, подошёл к дежурке. Постучал и дождался появления в дверном проёме внушительной фигуры Коменданта:
– Я новобранец, мужики сказали, что нужно у тебя на довольствие встать.
– Фамилия?
Я продиктовал свои данные и получил пачку каких-то невероятно контрабандных сигарет, которых прежде никогда не видел.
– В столовой просто примелькаешься, там формальностей нет.
– Понял, спасибо. Пачка в день на брата?
– Да.
– Тогда до завтра!
– Ну, пока, – брякнул он, сдвинув брови.
Позавтракав, я решил отправиться в спортзал. Выходя во внутренний двор, столкнулся с пожилым человеком. Он улыбнулся и извинился. Роскошные длинные усы, добрый взгляд и какая-то собранность в манере держаться сразу натолкнули меня на мысль, что человек это непростой, и мы обязательно встретимся с ним вновь.
Я неторопливо развязывал шнурки. Пустой спортивный зал был залит солнечным светом. Пылинки медленно парили в воздухе, улавливая пробивающиеся сквозь мутные стёкла лучи. Характерный запах деревянных полов и гулкое эхо шагов моих босых ног словно вернули меня в детство: вспомнился школьный спортзал. Я пробежал с десяток кругов, выполнил хитрый китайский комплекс упражнений и сел в лотос, восстанавливая дыхание. Просидел так около получаса, стараясь ни о чём не думать. Слово «медитация», наверное, не совсем точно определило бы моё состояние. Скорее единение с новым для меня местом. Я кожей впитывал другой воздух, закрытыми глазами поглощал другой солнечный свет.
– А, вот ты где! – голос Джонни беспардонно рассеял мой так и не наступивший дзен.
– Да, решил вот немного позаниматься.
– Пойдём в город сходим, мне надо кое-что купить. Ну и ты заодно осмотришься.
На выход пришлось переодеться в гражданскую одежду: такая была мера предосторожности. За окном было около двадцати пяти градусов тепла. Мы вышли за стену. Джонни уверенно повёл нас куда-то в лабиринт-город.
Мы шли, судя по всему, по одной из центральных улиц. Две двухполосные проезжие части, разделённые трамвайными путями. По обочинам росли чахлые липы, которые, казалось, надышались не просто выхлопами и дорожной пылью, но и самым духом этого депрессивного городка. На улицах было оживлённо, ведь войной Горловку тогда ещё не зацепило. То и дело проносились машины с вооружёнными людьми. Многим Джонни махал рукой. Мы бродили по городскому рынку, где он искал себе новые кроссовки. Мой же взгляд зацепился за лоток с разными мелочами, где на вздутой клеёнке возлежал великолепный чёрный блокнот с барельефом в виде гранаты Ф-1 на обложке. Местной валюты у меня не было совсем, и Джонни одолжил мне двадцатку на покупку этой прелести. Мы вышли с рынка и зашагали в сторону УВД.
– Знаешь, надо девок найти.
– А как тут с этим дела обстоят? – мне было откровенно не до «девок», но нужно же поддержать разговор.
– Ну, я с одной познакомился. С местной. Пару раз у неё зависал до утра. Страшнющая, правда, но на безрыбье, как говорится…
– Тогда может, не стоит?
– Ещё как стоит. Да и стои?т. Я уже неделю без бабы. Давай, слышь, замутим чего-нибудь.
– Так сними блядей.
– Не, дорого, да и вообще беспонтово.
– Братка, я чёт как-то не настроен пока что, – погасил я эту волну любви.
Джонни надулся, и дальше мы шли молча. А я стал вглядываться в проходящих мимо девушек. Попадались и вполне симпатичные, но что-то в них мне решительно не нравилось. Я ждал встречи с войной, ведь только она могла быть сопоставима по масштабам с Ней. В глубине черепной коробки застонало и забулькало отравой чёрное болото понимания: мне нужна была Война. Нужна, чтобы занять Её место. Но я должен был умудряться помещать себя и свои мысли в общеизвестные буквы, слова, предложения. Я участвовал в общественном договоре наравне со всеми. И какими бы мелкими на мой взгляд не были сиюминутные половые поползновения Джонни, я твёрдо знал: случись что, буду стоять рядом с ним до последнего.
Вернувшись, мы попали как раз на построение смен дежурных по блокпостам. На плацу под уже вошедшим во вкус солнцем стояли группами все задействованные в дежурствах бойцы. Перед ними командир нашего батальона «Витязи Донбасса» зачитывал по списку фамилии. Майор, а именно так звали в народе комбата, был среднего роста. Обильно проступающая седина серебрила чёрные волосы. На лице проступала тяжёлая печать ответственности, иногда уступавшая место специфической улыбке, которую ярко подчёркивали морщины у глаз. Кожа, казалось, была с силой натянута на череп, и высохшее лицо его скорее подошло бы старику, но глаза выдавали в нём властного и даже властолюбивого человека, недавно преодолевшего рубеж среднего возраста. Рядом с ним, скрестив руки на груди, иногда отвечая на телефонные звонки, прохаживался тот самый обладатель шикарных усов, с которым я столкнулся в дверях этим утром.
Мы с Джонни не стояли в строю, ведь к блокпостам отношения не имели, но мне было интересно понаблюдать за тем, как устроена местная иерархия и как она работает. Всё было весьма условно: никто не обязан был здесь находиться, никто никого не мог заставлять. И поэтому приказов в уставном понимании тоже быть не могло. Только добрая воля, основанная на уважении и личном авторитете командира.
В мятежных регионах страны очаги сопротивления так и держались: где нашёлся сильный, имеющий вес командир, там всё ладилось, а где нет – там подконтрольные путчистам войска рассеивали повстанцев по полям, и те либо уходили в глухую партизанщину, либо шли за другими, более удачливыми и сильными командирами. Пассивно-недовольных в таких городах мелкой гребёнкой вычищали спецслужбы, и сопротивление сходило на нет. Надо сказать, что регулярные украинские части, с которыми нам и предстояло сражаться, в начале войны не представляли никакой опасности. Армия страны, за два десятка лет погрязшей в бесконечных переделах собственности, по определению должна была быть жалкой и совершенно небоеспособной. Помимо регуляров на стороне Киева также выступали всевозможные националистические, патриотические, наёмные и добровольческие батальоны, носившие разные названия. Осатаневшая, оголтелая пропаганда, разгулявшаяся на Украине за последнее двадцатилетие, принимала самые причудливые формы, и поэтому точно определить, какое именно её щупальце толкнуло в пожар войны того или иного человека, было просто невозможно. Наши же твердо верили, что насмерть стоят против настоящих фашистов за свою землю, и сдаваться не собирались. Донецкая Народная Республика, в тот момент представлявшая из себя небольшой островок на карте бывшей Донецкой области Украины, почти со всех сторон окружённый жовто-блакытными прапорами, своей государственности, равно как и централизованной военной структуры, ещё не имела. Всё это делало боевые действия неуклюжими и неуверенными. Война подобно ребёнку пробовала этот мир на вкус и на ощупь. Обжигалась о горящие дома, плакала вместе с первыми жертвами. Ей предстояло вырасти и научиться стрелять, ненавидеть, прощать, терпеть, ждать, умирать, жить… Потом, достигнув расцвета, влюбить в себя мёртвой хваткой лучших мужчин этой земли. А уже в зрелости – выносить и подарить жизнь целому поколению детей, не умеющих бояться выстрелов…
– Воль-но! – громкий голос комбата прервал мои размышления, а он сам повернулся в мою сторону. – Ты вечером зайди ко мне, познакомимся.
– Есть! – уверенно ответил я. – Разрешите обратиться?
– Слушаю.
– Мне бы денег обменять надо. Подскажите, как лучше поступить.
– Иваныч, в город не собираешься? – обратился Майор к своему, как я понял, заму.
– Давай сходим, братик, – похлопал меня по плечу обладатель шикарных седых усов.
– Ну, добро, тогда, – и комбат, доставая из кармана сотовый телефон, затерялся в толпе разбредающихся по своим делам ополченцев.
Джонни тоже куда-то пропал, и мы остались вдвоём.
– Старый.
– Поэт, – я пожал протянутую мне руку.
– У тебя всё с собой?
– Да, деньги, документы – всё при мне.
– Ну, документы не понадобятся, а вот без денег, боюсь, никак, – он по-отечески улыбнулся. – Водить умеешь?
– Да.
Старый почему-то водить не умел. Или просто не любил. В любом случае я оказался за рулём древних Жигулей седьмой модели. Машина надрывалась и чихала, но всё-таки завелась. Последние лет семь я водил только автоматы, и с механикой мог получиться конфуз. Со второго раза попав в первую передачу, я давно забытыми движениями разводил ногами в пространстве сцепление и газ. Тронулись. Подъехав к воротам, остановились. Старый, высунувшись в окно, дал команду открыть.
