Злая. Сказка о ведьме Запада

Затем они умылись и оделись. Ужин был уже почти готов, когда от озера донёсся ослиный рёв. Мелена покраснела. Черепашье Сердце уже вернулся к выдуванию стекла из своей трубки. Эльфаба повернулась на звук, плотно сжала губы, почти чёрные на фоне яблочно-зелёной кожи. Она немного пожевала губами, прикусила, словно в раздумье, нижнюю, но не до крови, – с большим трудом она всё-таки научилась соизмерять силу своих зубов. Девочка протянула руку к сияющему стеклянному диску, коснулась его. Он ещё улавливал последнюю синеву закатного неба, но вскоре обратился подобием волшебного зеркала, внутри которого плескалась серебристая прохлада.

Места виданные и невиданные

Всю дорогу от Стоунспар-Энда, где Фрекс встретил её карету, няня жаловалась на здоровье, поминая прострел поясницы, почечные колики, ослабевшие челюсти, ноющие десны, больные бёдра. Фрексу хотелось спросить: но больше всего, верно, досаждает невероятное самолюбие? Однако, даже избегая долгое время человеческого общества, он понимал, что подобное замечание прозвучит грубо. Няня ёрзала, потирая многочисленные больные места и отчаянно цепляясь за сиденье. И вот, наконец, они добрались до домика около Раш-Маргинс.

Мелена приветствовала Фрекса с поразительной робостью.

– Супруг мой, моя защита и опора, – тихо поздоровалась она.

После суровой зимы она постройнела, на лице заметнее выделились скулы. Кожа её была розовой от мытья, следы мочалки выделялись как мазки кисти художника, но она и так нередко походила на живую картину. Обычно при встрече жена с порога набрасывалась на Фрекса с пылкими поцелуями, и его слегка встревожила её сдержанность, но почти сразу он заметил в тени незнакомца. Затем, после общего представления, няня и Мелена засуетились, накрывая на стол. Фрекс насыпал немного овса для жалкой клячи, что тянула повозку, и отправился посидеть немного в весеннем вечернем свете и посмотреть на дочь.

Эльфаба немного дичилась его. Фрекс отыскал в сумке безделушку, которую вырезал для неё, – маленького воробья с изящным клювом и раскинутыми крыльями.

– Смотри, Фабала, – прошептал он (Мелена ненавидела это сокращение, поэтому он охотно им пользовался: в этом слове воплощалась его собственная связь с Эльфабой, сговор отца и дочери против всего мира). – Смотри, кого я нашёл в лесу. Маленькую кленовую птичку.

Девочка взяла фигурку в руки, осторожно потрогала и засунула голову птички в рот. Фрекс мысленно уже представил себе треск древесины и приготовился сдержать вздох разочарования. Но Эльфаба не стала кусать игрушку. Она пососала голову птички, вынула изо рта и снова посмотрела на неё. Мокрая от слюны, та стала ещё больше похожей на настоящую птицу.

– Тебе нравится? – предположил Фрекс.

Она кивнула и начала ощупывать крылья птицы. Пользуясь тем, что дочь отвлеклась, Фрекс притянул её к себе на колени, уткнулся курчавой бородой в её волосы – она пахла мылом, древесным дымом и чуть подгоревшим хлебом, всё вместе это составляло приятный здоровый запах, – и закрыл глаза. Было хорошо вновь оказаться дома.

Зиму он провёл в заброшенной пастушьей хижине на наветренном склоне Грифоньей горы. Он молился и постился, пытался глубже заглянуть в собственную душу и, напротив, расширить границы восприятия. А что ещё ему оставалось? Дома он чувствовал презрение всех жителей узкой долины у Гиблого озера. Они связали клеветническую историю Дракона Времени о продажном священнике с появлением в его семье уродливого ребёнка и сделали собственные выводы. Они перестали посещать его службы. Так что это своеобразное отшельничество, по крайней мере на короткий промежуток времени, представлялось ему и покаянием, и подготовкой к чему-то иному, к тому, что будет дальше, – вот только к чему?

Он знал, что не такой жизни ожидала когда-то Мелена, выходя за него замуж. Благодаря своей родословной Фрекс выглядел самым подходящим кандидатом, чтобы возглавить приход, а то и занять в конечном итоге место епископа. Он воображал себе, как пойдёт Мелене роль светской дамы, как счастлива она будет, устраивая праздничные обеды, благотворительные балы и чаепития в доме епископа. Вместо этого сейчас у очага она тёрла вялую зимнюю морковку на сковородку с рыбой – здесь, на холодном, унылом берегу озера спутница его непростой жизни неприкрыто чахла. Фрекс давно понял, что его периодические долгие отлучки не огорчают жену, поскольку приносят хоть какую-то недолгую радость возвращений.

Он так задумался, что нечаянно пощекотал бородой шею Эльфабы, и девочка, дёрнувшись, сломала своему деревянному воробью крылья. Она снова пососала игрушку, как свистульку. Затем слезла с коленей отца, подбежала к стеклянной линзе, подвешенной на верёвке на выступ карниза, и хлопнула по ней ладонью.

– Не трогай, сломаешь! – одёрнул её Фрекс.

– Она не мочь это сломать. – Путешественник подошёл к ним от раковины, где до этого мыл руки.

– Смотрите, как она изувечила игрушку, – сказал Фрекс, показывая гостю испорченную птичку.

– Ей себе самой нравятся вещи-половинки, – сказал Черепашье Сердце. – Я думаю так. Маленькая девочка больше любить играть с обломками.

Фрекс не совсем понял его мысль, но кивнул. Он знал, что спустя месяцы, проведённые вдали от человеческого голоса, первое время ему будет несколько неловко в обществе людей. Мальчик-слуга с постоялого двора, который поднялся на Грифонью гору, чтобы передать просьбу няни забрать её в Стоунспар-Энд, очевидно, посчитал Фрекса рычащим косматым дикарём. В доказательство, что и он принадлежит к роду человеческому, Фрексу пришлось процитировать несколько строк из «Озиады»: «Земля зелёной пустоты, земля густой листвы». Больше ему ничего не пришло в голову.

– Почему она не может разбить это стекло? – спросил Фрекс.

– Я сделать его не для того, чтобы оно быть разбитым, – ответил Черепашье Сердце.

Но улыбался он при этом очень миролюбиво. И Эльфаба бродила вокруг блестящего стекла, разглядывала игру теней и света, отражения, пробегающие по его неровной поверхности, точно и вправду играла.

– Куда вы держите путь? – спросил Фрекс, как раз когда Черепашье Сердце начал произносить вопрос:

– Кто вы есть родом?

– Я манникинец, – сказал Фрекс.

– Я раньше думать, что все манникинцы есть ниже меня или вас.

– Крестьяне, земледельцы – да, – подтвердил Фрекс, – но в любой известной семье с долгой историей порой случались браки с более высокими людьми. А вы? Вы же из Края Квадлингов?

– Да, – кивнул квадлинг.

Его влажные рыжеватые волосы постепенно высыхали, образуя вокруг головы пушистый нимб. Фрекс про себя порадовался щедрости Мелены, которая предложила простому прохожему воду для купания. Возможно, она всё-таки привыкла к жизни в глуши. Ведь, право слово, если какие-то люди и занимали в нынешнем обществе самую нижнюю ступень, это точно были квадлинги.

– Но я понимать, – продолжил гость. – Оввельс – маленький мир. Пока я не уходить, я никак не знать о холмах, один за другим, и о колючих хребтах, о таком широком мире вокруг. Размытое вдали делать больно моим глазам, потому что я не различать его. Пожалуйста, господин, вы описать мне мир, который вы знаете?

Фрекс взял палку. На земле он нарисовал нечто вроде яйца, лежащего на боку.

– Так меня учили на уроках, – начал он. – Всё, что внутри круга, – страна Оз. Если нарисовать крестик, – он так и сделал, расчертив овал двумя линиями по диагонали, – то, грубо говоря, получится четыре дольки. Верхняя часть – Гилликин. Там города, университеты, театры, вся, как говорится, культурная жизнь. И промышленность. – Он двинулся по часовой стрелке. – На востоке лежит Манникин, где мы находимся сейчас. Фермерские земли, житница Оз. Неплодородные горы здесь есть только на юге. Вот эти штрихи в районе Венд-Хардингс – холмы, по которым вы карабкались. – Он стукнул по этому месту палкой и нарисовал несколько закорючек. – Прямо к югу от центра Оз находится Край Квадлингов. Бесплодные земли, как я слышал; болотистые, непригодные для хозяйства, сплошь москиты и лихорадка.

Черепашье Сердце сделался несколько озадаченным, но кивнул.

– Затем на западе – так называемая страна Диккус. Я мало что знаю об этом месте кроме того, что там очень сухо и не слишком много жителей.

– А кругом? – спросил Черепашье Сердце.

– Пустыни песчаника на севере и западе, пустыни пескварца на востоке и юге. Раньше всем старались внушить, что пески пустыни – смертельный яд, но это просто пропаганда. Они удерживают от посягательств на нашу землю захватчиков из Эва и Куокса. Манникин – богатые, завидные сельскохозяйственные угодья, да и Гилликин неплох. В Гликкусе, вот здесь, – он нацарапал несколько линий на северо-востоке, на границе между Гилликином и Манникином, – находятся изумрудные копи и знаменитые каналы. Я знаю, что существуют исторические разногласия, относится ли Гликкус к Гилликину или к Манникину, но у меня нет мнения по этому вопросу.

Черепашье Сердце сложил ладони над рисунком и поднял руки вверх, словно старался прочесть то, что над картой.

– Но здесь? – спросил он. – Что здесь?

Фрекс задумался, что он имеет в виду – не воздух же над Страной Оз.

– Чертоги Безымянного Бога? – предположил он вслух. – Мир Иной? Вы унионист?

– Черепашье Сердце – стеклодув, – ответил путешественник.

– Я имею в виду, к какой вере вы принадлежите?

Квадлинг наклонил голову, избегая взгляда Фрекса.

– Черепашье Сердце не знать, каким именем это назвать.

– Я не знаю, как с этим обстоит дело у квадлингов, – Фрекс воодушевился возможностью обратить кого-то в свою веру, – но гилликинцы и манникинцы в основном унионисты. Ну, с тех пор, как исчез языческий культ Лурлины. На протяжении столетий по всей стране Оз строились унионистские храмы и часовни. Разве в Краю Квадлингов их нет?

Однако стеклодув покачал головой.

– Черепашье Сердце не понимать, что это такое.

– А теперь почтенные унионисты толпами ударяются в культ наслаждения, – с осуждением фыркнул Фрекс, – а то и в культ машинерии, который едва ли можно назвать религией. Для невежд всё в наши дни превращается в зрелище. Древние унионисты – монахи и монахини понимали своё место во вселенной, воздавая должное источнику жизни, слишком возвышенному, чтобы определить его человеческим языком, – а теперь мы расстилаемся перед каждым занюханым магом, кто к нам заедет. Гедонисты, анархисты, солипсисты! Личная свобода и развлечения – превыше всего! Как будто в колдовстве есть хоть что-то нравственное! Чары, уличная магия, технические приблуды со светом и звуком, фальшивые преображения! Шарлатаны, что наживаются на чёрной магии, знатоки трав и порошочков, мошенники-гедонисты! Торгуют своими дрянными рецептами, бабкиными сказками и заклинаниями для сопляков! Просто тошнит от них!

Квадлинг обеспокоенно спросил:

– Черепашье Сердце принести вам воды, Черепашье Сердце помочь вам лечь? – Мягкими, как телячья кожа, пальцами он осторожно придержал Фрекса за шею.

Тот вздрогнул и осознал, что до этого кричал во весь голос. Няня и Мелена молча застыли в дверях с полной сковородкой жареной рыбы.

– Это фигура речи, на деле меня вовсе не тошнит, – сказал он, но беспокойство чужестранца его тронуло. – Думаю, нам стоит поесть.

И они сели ужинать. Эльфаба проигнорировала свою еду, только выковыряла у запечённой рыбы глаза и пыталась приделать их к своей бескрылой птице. Няня добродушно ворчала: жаловалась на ветер с озера, на озноб, на больной позвоночник и проблемы с пищеварением. Её газы ощущались более чем за несколько футов, и Фрекс как можно более незаметно передвинулся, чтобы оказаться от неё с противоположной стороны стола. В итоге он обнаружил, что уселся на лавке рядом с квадлингом.

– Итак, вам всё ясно? – Фрекс указал вилкой на карту страны Оз.

– А где есть Изумрудный город? – спросил Квадлинг. Изо рта у него торчали рыбьи косточки.

– В самом центре, – ответил Фрекс.

– И Озма там, – утвердительно сказал Черепашье Сердце.

– Озма, истинная и законная Королева страны Оз, как это называют, – подтвердил Фрекс, – хотя истинным верховным правителем в сердцах наших должен быть Безымянный Бог.

– Как мочь безымянная сущность править… – начал Черепашье Сердце.

– Никакого богословия за ужином, – нежно пропела Мелена. – Таково нерушимое правило в этом доме с нашей с Фрексом свадьбы, Черепашье Сердце, и мы истово его соблюдаем.

– Кроме того, я вот до сих пор верю в Лурлину. – Няня скорчила Фрексу рожицу. – Старикам вроде меня это позволено. Ты знаешь, кто такая Лурлина, чужестранец?

Черепашье Сердце покачал головой.

– Если мы не ведём богословских бесед, то и откровенную языческую чепуху тем более… – начал было Фрекс, но няня, пользуясь своим положением гостьи, притворилась, как обычно, глуховатой и продолжила громче:

– Лурлина – это королева фей. Летя над песками пустыни, она увидала внизу зелёную и прекрасную страну Оз. Потом она оставила править страной вместо себя свою дочь Озму и пообещала вернуться в самый тёмный час.

– Ха! – фыркнул Фрекс.

– И не хакай тут мне! – обиделась няня. – Я имею не меньше прав на собственные убеждения, чем ты, Фрекспар Благочестивый. И от моих убеждений всяко поменьше бед.

– Няня, успокойся, – неискренне призвала Мелена, в то же время наслаждаясь перепалкой.

– Это глупости, – заявил Фрекс. – Озма правит в Изумрудном городе, и любой, кто видел её саму или хотя бы её портреты, знает, что она гилликинской крови. У неё характерный широкий лоб, большие щербатые передние зубы, вьющиеся светлые волосы, переменчивый вспыльчивый характер – всё это обычные черты гилликинцев. Ты видела её своими глазами, Мелена, скажи им.

– О, она довольно интересной внешности, – неопределённо откликнулась Мелена.

– Дочь королевы фей? – переспросил Черепашье Сердце.

– И снова чушь! – возмутился Фрекс.

– Не чушь! – отрезала няня.

– Говорят, будто Озма перерождается раз за разом, будто птица феникс, – заговорил дальше Фрекс. – Трижды ха! Какие только Озмы не правили за последние триста лет. Озма Лживая была истовой монахиней и спускала указы в корзинке с самого верха башни монастыря. Хотя злющая была, как жук-рогач. Озма Воительница на некоторое время захватила Гликкус и захваченными изумрудами украсила Изумрудный город. Озма Читательница всю жизнь только и делала, что листала родословные записи. А ещё была Озма Нежеланная – держала ручных горностаев. Она же обложила крестьян непомерной податью, чтобы начать строительство дорожной сети из жёлтого кирпича, которую всё никак не завершат. Ну что же, удачи им.

– А кто есть Озма сейчас? – спросил Черепашье Сердце.

– На самом деле, – вступила Мелена, – я имела удовольствие познакомиться с последней Озмой на приёме в Изумрудном городе – у моего деда, Владыки Троппа, был городской дом. Зимой, когда мне исполнилось пятнадцать, меня вывезли в свет. Её прозвали Озмой Желчной из-за проблем с желудком. Она была здоровенная, как нарвал, зато одевалась прекрасно. Я видела их обоих, её и её мужа Пасториуса, на празднике Песен и Прелестей в стране Оз.

– Она больше не королева? – недоумённо спросил стеклодув.

– Она умерла после несчастного случая, в котором фигурировал крысиный яд, – сказал Фрекс.

– Умерла, – тут же добавила няня, – или же дух её перешёл к её дочке, Озме Типпетариус.

– Нынешняя Озма практически ровесница Эльфабы, – пояснила Мелена, – поэтому её отец, Пасториус, стал регентом. Этот достойный человек будет править, пока Озма Типпетариус не подрастёт достаточно, чтобы занять трон.

Черепашье Сердце покачал головой. Фрекса несколько раздражало, что они столько времени потратили на разговоры о мирских правителях, а не о царствии небесном. Да ещё в конце пострадали, говоря обонятельно, от нового приступа кишечного расстройства у старой няни.

Но несмотря на все досадные мелочи, Фрекс был рад снова оказаться дома. Из-за красоты Мелены – весь вечер, даже когда солнце зашло за горизонт, она просто сияла – и из-за соседства улыбчивого и спокойного даже в своём изумлении чужестранца. Отсутствие у Черепашьего Сердца религиозных воззрений представлялось Фрексу вызывающим и в то же время приятным – как сложная, но важная задача.

– А ещё в тайной пещере под страной Оз живёт Дракон, – потихоньку втолковывала няня Черепашьему Сердцу. – Весь мир – это его сон, и как только Дракон проснётся, то спалит его дотла.

– Хватит уже молоть суеверную чушь! – взревел Фрекс.

Эльфаба на четвереньках подползла к столу по неровным доскам пола. Она оскалила зубы, словно знала, как должен выглядеть дракон, и пыталась его изобразить, – и зарычала. Из-за зелёной кожи она и вправду походила на маленького дракончика. Девочка снова зарычала, а затем («О, дорогая, не надо», – попытался уговорить её отец) – справила нужду на пол, после чего со смесью удовлетворения и отвращения понюхала собственную мочу.

Детские игры

Однажды днём, ближе к концу лета, няня опасливо заявила:

– Где-то поблизости бродит зверь. В сумерках я несколько раз замечала, как кто-то рыскает в папоротниках. Какие тут, в холмах, водятся животные?

– Никого крупнее суслика, – ответила Мелена.

Они занимались стиркой на берегу ручья. От весенней сырости не осталось и следа, и землю вновь охватила беспредельная засуха. Ручей бежал тонкой струйкой. Эльфаба, которая, как всегда, не желала приближаться к воде, обтрясала скудный урожай с дикой груши. Вцепившись в ствол руками и ногами и запрокинув голову, она ловила зубами кислые плоды, а затем выплёвывала на землю семечки и черенки.

– Оно было больше суслика, – возразила няня. – Уж поверь мне. Медведи тут есть? Может, это был медвежонок, хотя какой-то больно шустрый.

– Нет, здесь нет медведей. Ходят слухи, что ближе к горам водятся скалистые тигры, но вроде бы ни одного тут не видели уже много лет. К тому же скалистые тигры, как известно, очень осторожные и пугливые звери. Они не подходят близко к человеческому жилью.

– Или волк? Волки в этих краях встречаются? – Няня оставила простыню свободно полоскаться в воде. – Это мог быть и волк.

– Няня, ты как будто считаешь, что мы в пустыне. Венд-Хардингс – довольно глухое место, соглашусь, но вполне себе мирное. Хватит меня пугать своими волками и тиграми.

Эльфаба, которая до сих пор так и не заговорила, издала тихий гортанный рык.

– Мне всё это не нравится, – сказала няня. – Давай заканчивать, а высушим бельё дома. Хватит. К тому же мне надо сказать тебе ещё кое-что. Давай оставим ребёнка с Черепашьим Сердцем и уйдём куда-нибудь. – Она вздрогнула. – В безопасное место.

– Можешь спокойно говорить и при Эльфабе, – сказала Мелена. – Ты же знаешь, что она не понимает ни слова.

– Если она сама не говорит, не значит, что она не слушает, – не согласилась няня. – Я думаю, она многое понимает.

– Смотри, она размазывает грушу по шее, как будто красится.

– Скорее, как будто боевую раскраску наносит.

– О суровая нянюшка, не мели чепуху, потри-ка простыни получше. Они по-прежнему все заляпаны.

– Да понятно, чей тут остался пот и семя…

– Понятно или не понятно, но попрошу тебя не читать мне нотаций!

– Но ты же знаешь, что Фрекс непременно заметит, рано или поздно. Все эти твои бурные перерывы якобы на дневной сон… ну, у тебя всегда был глаз-алмаз на парней с изрядной колбасой и парой яиц вкрутую.

– Няня, ну хватит, это не твоё дело.

– А жаль, – вздохнула та. – Старость – сплошная ложь, нет в ней никаких преимуществ. Я бы охотно обменяла свои с трудом добытые жемчужины мудрости на старую добрую возню с таким вот агрегатом.

Мелена плеснула горстью воды в лицо няни, чтобы та умолкла. Старушка сморгнула воду и подытожила:

– Ну, так-то сад твой. Сажай там, что хочешь, и пожинай, что получится. В любом случае я хотела поговорить о ребёнке.

Малышка теперь сидела на корточках за грушей, с прищуром всматриваясь вдаль. Она как сфинкс, подумала Мелена, как каменное чудище. На лицо Эльфабе села муха, пробежала по переносице, но девочка не дрогнула и не шевельнулась. Однако в следующее мгновение девочка внезапно подскочила и сделала большой прыжок вперёд: голый зелёный котёнок, преследующий невидимую бабочку.

– А что с ребёнком?

– Мелена, ей нужно встретиться с другими детьми. Она начнёт понемногу говорить, если увидит, как болтают другие крошки.

– На деле от разговоров между детьми толку мало.

– Не мели языком попусту. Ты же сама понимаешь, что ей нужно привыкнуть к другим людям, кроме нас. Ей в любом случае придётся нелегко, если только она не перелиняет с возрастом из своей зелёной кожи. Ей надо учиться разговаривать. Ты же видишь, я пытаюсь приучить её к работе по дому, пою ей детские песенки. Почему она не отзывается, как другие дети, Мелена?

– Она плохо соображает. С детьми такое бывает.

– Ей бы начать играть с другими щеночками. Они научат её веселиться.

– Честно говоря, вряд ли Фрекс хочет, чтобы его дочь была очень весёлой, – сказала Мелена. – Он считает, что в нашем мире чересчур большое значение придают веселью и развлечениям. И в этом я с ним согласна.

– О, так ваши кувыркания с Черепашьим Сердцем – это не развлечения, это вы в молитвах упражняетесь?

– Я же просила не ёрничать!

Мелена вернулась к стирке, раздражённо выжимая мокрое полотенце. Няня вновь и вновь, как будто с умыслом, возвращалась к этой теме. Но на деле старуха угадала. Черепашье Сердце заходил в тёмную прохладу домика, когда Мелена успевала устать от утренней работы в огороде, и от его присутствия её окутывало ощущение чистоты и святости. С ним в постели она избавлялась не только от исподнего, но и от извечного чувства стыда, которое полностью покидало её, когда они лежали вдвоём на простынях, силясь отдышаться.

Мелена сознавала, что это никак не сообразуется с общественной моралью. Тем не менее, даже представ перед трибуналом унионистских священников, обвиняющих её в прелюбодеянии, она сказала бы правду. Каким-то чудом Черепашье Сердце спас её, вернул ей надежду на лучшее будущее, веру в благодать этого мира. Её вера в добрый и милостивый мир разбилась вдребезги после рождения зелёного младенца. Такой ребёнок был несоразмерным наказанием за грех столь незначительный, что она даже не помнила, совершила ли его.

Её спас даже не секс, хотя и близость у них двоих была пугающе страстной. Куда более важным было то, что Черепашье Сердце не смущался Фрекса и не сторонился маленькой страшной Эльфабы. В дальнем углу двора он устроил мастерскую, где выдувал и шлифовал стекло, будто сама судьба привела его сюда лишь ради спасения Мелены. Куда бы он ни направлялся изначально, его цель давно была забыта.

– Хорошо, старая надоеда, – сдалась Мелена. – Что же ты предлагаешь?

– Мы должны отвести Эльфи в Раш-Маргинс, чтобы она могла играть там со сверстниками.

Мелена в изумлении осела на землю.

– Ты что, шутишь? – воскликнула она. – Пусть Эльфаба медленно развивается, по крайней мере она жива и здорова! Может, я и отношусь к ней без особой нежности, но зато кормлю её и слежу, чтобы она себе не навредила! Разве это не жестоко – выпихивать её во внешний мир? С такой кожей её с ходу задразнят и замучают. Дети злее взрослых, они не понимают, когда стоит остановиться. Уж проще было бы сразу бросить её в озеро, которого она так боится.

– Нет, нет, нет, – замотала головой няня и упёрла в колени пухлые кулаки. Она даже голос понизила. – Вот на этом, Мелена, я буду настаивать до упора. Со временем ты сама поймёшь, что я была права. Послушай меня. Послушай. Ты всего лишь избалованная дочка богатых родителей. Ты порхала с уроков музыки на уроки танцев, и соседские дети были такие же богатенькие дурачки. Конечно, мир жесток. Но Эльфаба должна понять, кто она, и ей лучше столкнуться с тяготами мира пораньше. Да и то, скорее всего, их будет меньше, чем ты ожидаешь.

– Не смей говорить со мной свысока. Я этого не потерплю.

– А я не отступлюсь, – возразила няня не менее яростно. – У меня вы обе как на ладони, я видела, как складывалась твоя жизнь. И поверь мне – если ты не вооружишь её против чужого презрения, то и сама будешь мучиться, и её сделаешь навеки несчастной.

– И как общение с грязными оборванцами из Раш-Маргинс поможет ей вооружиться против презрения?

– Она научится веселиться. Смеяться. Относиться к жизни с юмором.

– Да неужели!

– Мне ведь есть чем тебя припугнуть, Мелена, – продолжила гнуть своё няня. – Вот пойду сегодня в Раш-Маргинс, узнаю, где у Фрекса теперь идут проповеди, да и шепну ему пару слов. Как-то ему понравится узнать, чем заняты дома его жена с Черепашьим Сердцем, пока он внушает деревенским грешникам праведные мысли о боге?

– Ах ты дрянная старуха! Это просто подло! – вскричала Мелена.

Няня гордо улыбнулась.

– Завтра же, – объявила она, – завтра мы пойдём показывать Эльфабу миру.