Злая. Сказка о ведьме Запада

Публика взревела. У настоящего Грайна, копателя колодцев, выступили капли пота размером с виноградину. Вдова Летта притворилась, будто хохочет со всеми, но её дочь от стыда мигом сбежала. Тем же вечером взбудораженные соседи напали на Грайна, чтобы осмотреть его на предмет гротескного изъяна. Летту стали сторониться. Её дочь, похоже, пропала бесследно. Мы подозреваем худшее.

Хорошо хоть Грайна не убили. Но кто знает, как отразилась эта жестокая драма на наших душах? Душа заключена в тюрьму человеческой плоти, но ведь такие мерзость и унижение могут оказать на неё разлагающее влияние, как ты считаешь?

Порой у Фрекса создавалось впечатление, будто всякая бродячая ведьма, всякий беззубый шарлатан-провидец – словом, все колдуны в стране Оз, способные творить хотя бы простенькие заклинания, – вдруг решили отправиться в глушь Венд-Хардингс ради нескольких жалких грошей. Он осознавал, что жители Раш-Маргинс – простые люди. Жизнь у них тяжёлая, их надежды скудны. Из-за затяжной засухи их вера в бога слабеет. Фрекс понимал, что Часы Дракона Времени манили их и мастерством механики, и магией – и ему придётся призвать всю свою стойкость и незыблемую веру, чтобы одолеть их. Если его прихожане окажутся уязвимыми перед так называемым культом наслаждения, поддавшись зрелищности и виду насилия, – что тогда?

Он победит. Он их пастырь. Столько лет он вырывал им гнилые зубы, отпевал их младенцев и благословлял их дома. Он жил в бедности ради них. Он скитался, как бродяга, с растрёпанной бородой и миской для подаяния от деревни к деревне, на целые недели оставляя бедную Мелену одну в их домике. Он стольким пожертвовал ради них. Прихожане не поддадутся влиянию этого существа, именуемого Драконом Времени. Ведь они перед ним в неоплатном долгу.

Расправив плечи и стиснув челюсти, священник двинулся дальше, хотя в животе у него горько урчало. В тёмном небе клубились вихри пыли и песка. Ветер над холмами жалобно, пронзительно стенал, словно пробивался сквозь узкую трещину в скале где-то за пределами видимости.

Рождение ведьмы

К тому времени, как Фрекс набрался смелости войти в убогую деревушку Раш-Маргинс, уже почти наступил вечер. Он был весь в поту. Мужчина топнул ногой, крепко сжал кулаки и громко, хрипло закричал:

– Чу, маловерные! Собирайтесь, покуда можете, ибо искушение грядёт, чтобы испытать вас сурово!

Слова он выбрал до нелепого архаичные, но это сработало. Ему навстречу двинулись угрюмые рыбаки, волоча с причала пустые сети. Пришли земледельцы, чьи неплодородные наделы мало что дали в этот засушливый год. Ещё до того, как он начал проповедь, все они уже выглядели виноватыми, точно сам грех.

Они последовали за ним к покосившимся ступенькам мастерской для починки лодок. Фрекс знал, что все ожидают прибытия этих мерзостных часов с минуты на минуту: сплетни распространялись подобно чуме. Он стал обличать их за алчное нетерпение:

– Вы глупы, как младенцы, что тянут руки к пылающим угольям! Вы словно отродье драконьего чрева, готовое испить огонь из его сосцов!

Это были избитые устаревшие проклятия из священного писания, и сейчас они звучали довольно плоско; за время пути Фрекс устал и был не в лучшей форме.

– Брат Фрекспар, – вмешался Бифи, деревенский голова Раш-Маргинс, – может, поумеришь пыл, пока мы сами не увидим, какую новую форму примет искушение?

– У вас не хватит духу противостоять этим формам, – выплюнул Фрекс.

– Разве ты не наставлял нас все эти годы? – возразил Бифи. – Едва ли нам выпадал шанс достойно воспротивиться греху! Вот мы и ждём этого… ну, как духовного испытания.

Рыбаки издевательски засмеялись и засвистели, и Фрекс взглянул на них ещё более грозно, но тут послышался необычный звук – грохот колёс по каменистым колеям дороги. Все местные мигом повернули головы. Наступила тишина. Священник утратил внимание слушателей, не успев даже толком начать.

Часы везла четвёрка лошадей, сопровождал их гном и шайка его молодчиков. Плоскую крышу действительно венчал дракон. Что это было за чудовище! Оно казалось почти живым, готовым к прыжку. Сам фургон был расписан разноцветными карнавальными узорами и украшен блестящим сусальным золотом. Рыбаки наблюдали за его приближением, разинув рты.

Прежде, чем гном успел объявить о начале представления, а его подручные – вытащить дубинки, Фрекс вскочил на нижнюю ступеньку фургона – откидную сцену на петлях.

– Почему это называется часами? – патетически вопросил он. – Ведь единственный их циферблат плоский, тусклый и теряется в этом безумном нагромождении деталей. Более того, стрелки не двигаются! Посмотрите сами! Они нарисованы так, чтобы всегда оставаться на отметке «без одной минуты полночь»! Всё, что вы здесь увидите, – это механика, друзья мои, и это факт. Вы увидите, как растут механические кукурузные поля, как ходят по небу механические луны, как извергается механический вулкан, выбрасывая вместо лавы красную ткань с чёрными и алыми блёстками. Со всей этой машинерией почему бы не сделать движущиеся стрелки на циферблате? Почему? Я спрашиваю вас! Я спрашиваю тебя, Гонетт, и тебя, Стой, и тебя, Периппа! Почему же здесь нет настоящих часов?

Но они не слушали: ни Гонетт, ни Стой, ни Периппа – никто. Они были полностью поглощены ожиданием.

– Ответ, конечно же, в том, что часы эти измеряют не земное время, а время души. Время искупления и осуждения. Для души каждый миг – это всегда минута до суда. Минута до суда, друзья мои! Если бы вы умерли через шестьдесят секунд, захотели бы вы провести вечность в удушающих глубинах, куда отправляются идолопоклонники?

– Шумно тут нынче, – произнёс кто-то из тени, и зрители рассмеялись.

На сцену над Фрексом – он обернулся посмотреть – из маленькой дверцы выскочила кукольная собачка с курчавой тёмной шёрсткой, точно такой же, как волосы самого священника. Собачка подпрыгивала на пружине и тявкала раздражающе высоким голоском. Смех усилился. Сгустились сумерки, и Фрекс уже почти не различал, кто смеялся, а кто кричал ему отойти и не загораживать вид.

Он не двинулся с места, и потому его бесцеремонно столкнули со ступеньки.

Гном разразился напыщенной вступительной речью:

– Вся наша жизнь – бессмысленная суета; мы закапываемся в неё, как в крысиную нору, и бьёмся там, как крысы, и в конце, в точности как крыс, нас швыряют в могилу. А посему отчего не внять голосу пророчества, не посмотреть на чудодейственное зрелище? Ведь даже под видимой суетой и унижениями нашей крысиной жизни скрывается некий скромный, но незыблемый смысл! Подойдите ближе, добрые люди, и узрите, какое знание о вашей жизни постигнет вас! Дракону Времени ведомо прошлое, настоящее и будущее, он видит истину большую, чем жалкие годы, отведённые вам! Узрите, что он покажет!

Толпа качнулась вперёд. Взошла луна, и её холодный диск был подобен глазу разгневанного, мстительного божества.

– Прекратите, отпустите меня! – закричал Фрекс. Всё было ещё хуже, чем он опасался. Его паства никогда прежде не обращалась с ним так грубо.

Часы разыграли сценку о мнимо набожном человеке с кудлатой, как овечья шерсть, бородкой и тёмными кудрями. Он проповедовал аскезу, бедность и щедрость к ближним, но на деле прятал тайный ларец с золотом и изумрудами – на двойном запоре в корсаже своей слабосильной жены благородных кровей. Негодяя пронзили длинным железным колом в весьма неприличном месте, изжарили и подали голодной пастве на ужин.

– Он потакает вашим низменным инстинктам! – закричал багровый от ярости Фрекс, скрестив на груди руки.

Однако теперь, когда тьма окутала всё вокруг, кто-то сзади схватил его, чтобы заткнуть ему рот. Чья-то рука сомкнулась у него на горле. Фрекс дёрнулся посмотреть, кто из его прихожан позволил себе такую дерзость, но все лица были скрыты капюшонами. Его ударили коленом в пах, и он согнулся, уткнувшись лицом в грязь. Кто-то пнул его прямо между ягодиц, и кишечник его опорожнился.

Толпа, однако, не смотрела на него. Зрители уже покатывались со смеху над следующим представлением Дракона из Часов.

Только какая-то добрая женщина во вдовьем платке схватила его под локоть и повела прочь – он был слишком измучен и унижен, чтобы выпрямиться и посмотреть, кто это.

– Я укрою вас в погребе, уложу под мешковину, – тихо ворковала женщина, – вас же ночью искать будут, ещё, небось, с вилами, судя по тому, что эту штука вытворяет! У вас в домике вас найдут мигом, а вот в моей кладовой – вряд ли.

– Мелена… – прохрипел он, – они найдут её…

– За ней присмотрят, – отмахнулась соседка. – Уж с этим мы, женщины, как-нибудь разберёмся.

В домике священника Мелена лежала в полубеспамятстве. Перед глазами у неё то расплывались, то возникали вновь силуэты двух повитух: рыбачки и паралитичной старухи. Они по очереди щупали роженице лоб, заглядывали ей между ног и украдкой косились на несколько хорошеньких безделушек и дорогих вещиц, которые Мелена привезла с собой из Кольвен-Граундс.

– Ты пожуй пасту из пьянолиста, голубка моя, пожуй. Сама не заметишь, как уснёшь, – успокаивающе бормотала рыбачка. – Ты расслабишься, маленькая прелесть выскочит сама собой, а утром всё уже будет хорошо. Думала, ты будешь пахнуть розовой водой и волшебной росой, а от тебя несёт так же, как и от всех простых смертных. Ты жуй, милочка, жуй.

Заслышав стук в дверь, старуха виновато отпрянула от сундука, в котором рылась, стоя перед ним на коленях. Она с грохотом захлопнула крышку, зажмурилась и приняла молитвенную позу.

– Войдите, – разрешила она.

Появилась молодая румяная девица.

– О, хорошо, что тут хоть кто-то есть, – сказала она. – Как она?

– Ещё чуть-чуть осталось, вот-вот младенец выйдет, – ответила рыбачка. – Час примерно.

– Ну, мне сказали предупредить вас. Мужчины напились и пошли вразнос. Этот дракон из волшебных часов их раззадорил, и они ищут Фрекса, чтобы убить его. Им часы так велели. Они, верно, и сюда доберутся. Лучше бы забрать женщину в безопасное место – её получится перетащить?

«Нет, меня нельзя трогать, – подумала Мелена, – а если крестьяне найдут Фрекса, то пусть убьют его за меня как можно более жестоко. Ещё никогда в жизни мне не было так больно, чтобы в глазах темнело. Пусть убьют его за то, что он сделал со мной».

При этой мысли она улыбнулась и в краткий миг облегчения потеряла сознание.

– Может, оставим её здесь и сбежим? – предложила девица. – Часы велели убить и её, и новорождённого драконьего выродка. Я не хочу попасть под горячую руку с ней заодно.

– А как же наше доброе имя? – возмутилась рыбачка. – Что мы эту неженку, посреди родов бросим? Плевала я на эти часы и что они там говорят.

Старуха, успевшая вновь зарыться в сундук, спросила:

– Настоящих гилликинских кружев кто хочет?

– Там в поле стоит телега для сена, – припомнила рыбачка. – Но давайте поживее. Идём со мной, поможешь мне её прикатить. А ты, старая карга, вылезай из кружев и топай сюда, хоть лоб этой красотке оботри. Ну, тронулись.

Через несколько минут старуха, рыбачка и девица уже катили телегу по заросшей тропе сквозь осенний лес, мимо зарослей вереска и папоротников. Ветер крепчал. Он так и свистел над безлесыми вершинами Тряпичных холмов. Мелена, распростёртая на одеялах, тяжело дышала и стонала, не приходя в сознание.

Заслышав шум пьяной толпы с вилами и факелами, женщины замерли и некоторое время стояли молча, в страхе прислушиваясь к невнятной ругани. Затем, ускорившись, двинулись дальше, пока не вышли к туманной роще – на окраину кладбища для некрещёных покойников. В глубине рощи неясно вырисовывался силуэт часов. Гном оставил их здесь для сохранности – он был не дурак и прекрасно понимал, что в этот уголок боязливые жители деревни явно не забредут сегодня ночью.

– Гном с подручными тоже пьют в таверне, – выговорила девица, тяжело дыша. – Тут нас никто не найдёт!

– Так ты, значит, заглядывала в окна таверны на мужиков поглазеть, потаскуха? – буркнула сварливая старуха.

Она распахнула заднюю дверь часов и обнаружила внутри пространство, в которое можно было протиснуться. В темноте зловеще застыли маятники. Огромные зубчатые колёса выглядели так, будто только и ждали возможности пошинковать в капусту любого незваного гостя.

– А ну-ка, затащим её сюда, – велела старуха.

Ночной туман и факелы к рассвету сменились тяжёлыми грозовыми тучами и пляшущими скелетами молний. Изредка небо прояснялось, но сразу после этого заряжал ливень, и крупные тяжёлые капли сыпались из туч, словно комья грязи.

Повитухи выползли на четвереньках из задней двери часового фургона с итогом своих трудов на руках. Они прикрыли младенца от воды, текущей с крыши.

– Глядите, радуга, – сказала старшая, кивнув на небо. И действительно, там повисла блёклая разноцветная полоса.

То, что они увидели, обтерев ребёнка от крови и околоплодных оболочек… Может быть, это была игра света? Ведь после грозы и сама трава будто переливалась всеми оттенками зелени, и розы пылали на стеблях безумным великолепием. Но даже с учётом всех природных эффектов повитухи не могли отрицать того, что видели. Под блестящей плёнкой естественных жидкостей кожа младенца отливала странным бледно-изумрудным оттенком.

Не прозвучало ни вопля, ни плача новорождённого. Ребёнок открыл рот, вдохнул – и умолк.

– А ну-ка плачь давай, ты, исчадие, – цыкнула старуха, – ты же первым делом заорать должен.

Ребёнок её требование не выполнил.

– Очередной упёртый мальчишка, – вздохнула рыбачка. – Ну что, убьём его?

– Да что ты сразу грозишь, – фыркнула старуха. – Это девочка.

– Ха, – вмешалась близорукая девица, – да вы гляньте, вон же краник-то.

С минуту они препирались – притом что держали в руках совершенно голого младенца. Только после второго и третьего обтирания стало ясно, что это действительно девочка. Возможно, при родах какой-то сгусток естественных выделений попал новорождённой между ног и быстро засох. Когда её вытерли как следует, оказалось, что малышка хорошо сложена: вытянутая изящная головка, красивый разворот ручек, симпатично круглые крошечные ягодицы, ловкие пальцы с маленькими острыми ноготками.

И зелёная кожа. На щеках и на животе цвет становился темнее, будто румянец, сомкнутые веки были скорее бежеватыми, а на голове тёмной полоской проступали будущие волосы. Но всё остальное тело было неоспоримо травянистого оттенка.

– И это после всех наших хлопот, – посетовала девица. – Такой вот зелёный обмылок. Может, правда её убьём? Вы же знаете, что люди скажут.

– Да она как будто гниёт, – сказала рыбачка, проверяя, не растёт ли у малышки хвост, и пересчитывая пальцы на ручках и ножках. – Воняет навозом.

– Это у тебя под носом навоз, дура. Ты сидишь в коровьей лепёшке.

– Это же больной слабый уродец, вот и цвет такой. Давайте его в луже утопим. Мамаша и не узнает – когда ещё от обморока оклемается.

Они захихикали. Они по очереди укачивали младенца на локте, передавали по кругу, прикидывая вес. Убить это существо было бы самым милосердным поступком. Вопрос состоял лишь в том, как именно.

Но тут ребёнок зевнул, и рыбачка машинально сунула ему палец пососать. И новорождённая откусила палец у второй костяшки. Она чуть не захлебнулась от брызнувшей струи крови, палец выскочил у неё изо рта и упал в грязь.

Между женщинами завязалась драка. Рыбачка кинулась душить девочку, старуха и девица пытались удержать товарку. Палец подобрали с земли и сунули в карман передника – может, ещё получится пришить обратно к руке.

– Это она петушок хочет, поняла сейчас, что у неё своего нет! – визгливо захохотала девица. – Бедолага тот парень, кто решит затащить её в постель! Она и его стручок оторвёт на память!

Повитухи вновь забрались в часы и швырнули уродца на грудь матери. Об убийстве из милосердия они уже и не думали – вдруг ребёнок откусит им ещё что-нибудь.

– Может, хоть матери титьку цапнет, и наша Спящая красавица мигом очнётся, – хмыкнула старуха. – Хотя что это за ребёнок, который пьёт кровь вперёд молока матери!

Они оставили Мелене ковшик с водой и под новыми порывами ветра с дождём отправились, хлюпая по лужам, разыскивать своих сыновей, мужей и братьев – чтобы отругать и побить их, если те живы, или похоронить, если нет.

А во тьме внутри Часов Времени новорождённая малышка глядела вверх на ровные, смазанные зубчатые колёса.

Расстройства и лекарства

Несколько дней Мелена не могла смотреть на порождённое ею существо. Она брала его на руки, как и положено матери. Она ждала, когда в её душе подспудно, сама собой, поднимется волна материнской любви. Она даже не плакала, лишь жевала пьянолист, чтобы ненадолго забыться от случившейся беды.

Это ведь девочка. Это существо на самом деле она. В одиночестве Мелена изо всех сил пыталась перестроить мысли на новый лад. Дёргающийся, несчастный кулёк не был ни мальчиком, ни кастратом; это было создание женского пола. Оно спало и выглядело как куча вымытых капустных листьев, которые оставили сохнуть на столе.

В панике Мелена написала письмо в Кольвен-Граундс, упрашивая свою старую няню вернуться с заслуженного отдыха. Фрекс поехал вперёд на повозке, чтобы забрать няню с почтовой станции в местечке Стоунспар-Энд. На обратном пути няня спросила Фрекса, что не так.

– Что не так? – Он вздохнул и глубоко задумался.

Няня поняла, что неудачно подобрала слова – Фрекс слишком отвлёкся. Он начал бормотать некие общие фразы о природе зла. О пустоте, созданной необъяснимым отсутствием Безымянного Бога, в которую неминуемо должна устремиться духовная отрава. О неком вихре.

– Я имею в виду, что не так с ребёнком! – резко перебила его няня. – Меня интересует не вся вселенная, а один ребёнок, раз уж меня попросили помочь! Почему Мелена зовёт меня, а не свою мать? Почему не пишет деду? Он же Владыка Тропп, ради всего святого! Мелена не могла забыть всё, чему её учили. Или жизнь там, в деревне, хуже, чем мы думали?

– Всё хуже, чем мы думали, – мрачно подтвердил Фрекс. – Ребёнок… вам лучше заранее подготовиться, няня, чтобы не закричать, когда его увидите… ребёнок ущербный.

– Ущербный?.. – Няня крепче стиснула ручку чемодана и перевела взгляд на краснолистные кусты жемчужницы на обочине дороги. – Фрекс, расскажи мне всё.

– Это девочка, – убито сказал Фрекс.

– Да уж, великий ущерб, – насмешливо фыркнула няня, но Фрекс, как обычно, не различил иронию. – Ну, семейный титул перейдёт следующему поколению, ладно. Руки, ноги на месте?

– Да.

– У неё что, конечность лишняя?

– Нет.

– Грудь она берёт?

– Это невозможно. У ребёнка чудовищные зубы, няня. Острые, как у дикого зверя.

– Ну, многим детям вместо груди дают бутылку с тряпкой. Ничего страшного.

– И цвет… цвет тоже неправильный, – упрямо продолжал Фрекс.

– Неправильный – это какой?

Несколько мгновений Фрекс лишь молча качал головой. Няне он никогда не нравился, и она сомневалась, что когда-либо изменит мнение о нём, но всё же она немного смягчилась.

– Фрекс, навряд ли всё настолько плохо. Выход есть всегда. Расскажи няне правду.

– Оно зелёное, – наконец выдавил он. – Няня, оно зелёное, точно мох!

– Она зелёная! Это же твоя дочь, ради бога.

– Бог тут ни при чём. – Фрекс начал плакать. – Не небо послало нам этого ребёнка, няня; небеса подобного не допускают. Что же нам делать?..

– Тише. – Няня не выносила мужских слёз. – Наверняка всё не так плохо. Кровь в жилах Мелены самая благородная. Чем бы ребёнок ни болел, няня поправит дело. Доверься мне.

– Я верил в Безымянного Бога, – всхлипнул Фрекс.

– Цели-то у нас с богом могут быть и общие, – сказала няня. Она знала, что это кощунственно, но не могла удержаться от колкостей, пока подавленный Фрекс был не в силах ей сопротивляться. – Не горюй, я ни словечком ни обмолвлюсь семье Мелены. Сами разберёмся, и глазом не моргнёшь, а другим знать и нечего. Имя девочке дали?

– Эльфаба, – сказал он.

– В честь Святой Эллефабы с водопада?

– Да.

– Хорошее имя, старинное. Дома будете Фабалой звать, да?

– Как знать, доживёт ли она до подобного имени, – проговорил Фрекс, словно надеялся на обратное.

– Интересные вокруг земли! Мы уже в Венд-Хардингс? – спросила няня, чтобы сменить тему.

Но Фрекс съёжился и умолк, лишь изредка неохотно шевелясь, чтобы направить лошадей нужным путём. Вокруг тянулись грязные, унылые крестьянские земли, и няня уже начала жалеть, что пустилась в путь в своём лучшем дорожном платье. Грабители с большой дороги, чего доброго, решат, что у хорошо одетой пожилой дамы есть при себе золото. И те оказались бы правы, поскольку няня щеголяла в золотой подвязке, украденной много лет назад из будуара Её Светлости. Какое унижение, если подвязка обнаружится много лет спустя на бедре стареющей няни! К счастью, её опасения не оправдались, и повозка без происшествий въехала во двор священника.

– Дай мне сначала глянуть на ребёнка, – сказала няня. – Будет проще и справедливее по отношению к Мелене, если я с ходу увижу, с чем мы имеем дело.

И это было несложно устроить, так как Мелена лежала без чувств, нажевавшись пьянолиста, а ребёнок тихонько хныкал в корзине на столе.

Няня придвинула стул, чтобы не ушибиться, если упадёт в обморок.

– Фрекс, спусти корзину на пол, я посмотрю.

Фрекс повиновался и пошёл возвращать лошадей и повозку Бифи. Тому редко требовалось куда-то выезжать по делам старосты, и он одалживал свой транспорт другим, поддерживая репутацию среди местных.

Малышка была запелёната, причём рот ей замотали отдельной повязкой. Над ним шляпкой ядовитого гриба торчал нос и блестели открытые глаза.

Няня наклонилась ближе. Ребёнку было недели три от роду. Но пока няня качала головой, разглядывая так и сяк лицо и лоб маленькой Эльфабы, словно пытаясь прочесть её мысли, глаза девочки пристально следили за ней. Глаза у неё были карими, насыщенного цвета рыхлой земли с вкраплениями слюды. Уголки глаз покраснели, белки были исчерчены сетью алых сосудов, словно те полопались от напряжённой работы зрения и мысли.

И кожа, о да, совершенно зеленющая. Не такой уж уродливый цвет, подумала няня. Просто какой-то нечеловеческий.

Она провела пальцем по щеке ребёнка. Девочка вздрогнула, запрокинулась назад, и опутавшие её с ног до головы пелёнки разошлись, как шелуха. Няня стиснула зубы и запретила себе бояться. Кожа ребёнка от грудины до паха была такого же странного цвета.

– Эти двое хоть раз своего ребёнка трогали? – пробормотала няня. Она положила ладонь на вздымающуюся грудку, накрыла пальцами почти незаметные детские соски и скользнула рукой вниз, чтобы проверить, как там всё устроено. Ребёнок был мокрым и грязным, но в целом совершенно обычным. Кожа у неё оказалась такой же мягкой и бархатистой, как в младенчестве у Мелены.

– Ну давай, иди к няне, ты, чудище. – Старушка наклонилась, чтобы поднять на руки перепачканного ребёнка. Девочка завозилась, уходя от прикосновения, и с силой стукнулась макушкой о тростниковое дно корзины.

– И в утробе так плясала, видать? – пробормотала няня. – Интересно, под чью музыку? Мускулы у тебя, конечно, знатные! Не-е-ет, от меня не убежишь. Иди сюда, дьяволёнок. Няне не важно, какого ты цвета. Няня тебя любит.

Она лгала напропалую, но, в отличие от Фрекса, искренне верила, что небеса допускают ложь во спасение.

Няня взяла маленькую Эльфабу на руки, устроила у себя на коленях и стала укачивать её и напевать колыбельную, время от времени взглядывая в окно, чтобы побороть тошноту. Она поглаживала девочку по животу, чтобы успокоить, но та не спешила затихать.

Ближе к вечеру, когда няня принесла поднос с чаем и хлебом, Мелена приподнялась в постели.

– Я тут уже обосновалась как дома, – объявила няня, – и подружилась с твоей милой малюткой. Просыпайся, дорогая, дай я тебя поцелую.

– О, няня! – Мелена позволила себя обнять. – Спасибо, что приехала. Уже видела это маленькое чудовище?

– Славная крошка, – сказала няня.

– Не лги и не смягчай краски, – отмахнулась Мелена. – Если хочешь помочь, будь со мной честна.

– Это тебе стоит быть честной, раз я тебе помогаю, – возразила няня. – Может быть, не сразу, но мне придётся всё узнать, моя милая. Тогда и решим, что нам делать.

Они принялись пить чай, и, поскольку Эльфаба наконец-то уснула, это во многом напоминало прежние дни в Кольвен-Граундс. Тогда Мелена возвращалась домой с дневных прогулок со смазливыми молодыми дворянами и хвасталась перед няней, насколько они хороши как мужчины, а та притворялась, будто не видит в этом ничего особенного.

Однако в ближайшие дни няня заметила в ребёнке много тревожного. Для начала, когда она попыталась снять с малышки повязку, та чуть не откусила себе руки. Ротик у неё был красивый, с тонкими губками, но зубы внутри скрывались чудовищные. Один раз она разодрала себе плечо до крови. Часто у неё был такой вид, точно она задыхается. Не будь она спелёната, наверняка прогрызла бы дыру в корзине.