Книга пиратов

Другим достойным джентльменом удачи был капитан Эдвард Лоу, который учился мастерству изготовления парусов в старом добром Бостоне, а пиратству – в Гондурасе. Никто в своей профессии не стоял выше, чем он, и никто не поднимался на более головокружительные высоты кровожадного и беспринципного зла. Странно, что об этом могущественном человеке написано и спето так мало, ибо он был достоин истории и песни не меньше, чем Черная Борода.

Именно под командованием капитана-янки он совершил свой первый круиз в Гондурас за грузом бревен, который в те времена был ничем иным, как украденным у испанского народа. Однажды, находясь недалеко от берега, в Гондурасском заливе, Мастер Лоу и команда вельбота гребут от пляжа, где они все утро рубили дрова.

– Ну и что тебе нужно? – сказал капитан, потому что они возвращались ни с чем, кроме самих себя в лодке.

– Мы закончили наш ужин, – заявил Лоу, как представитель партии работников.

– Вы останетесь без ужина, – говорит капитан, – пока не доставите еще один груз.

– Ужин или не ужин, мы заплатим за это, – ответил Лоу, после чего он поднял мушкет, прищурился вдоль ствола и нажал на курок.

К счастью, ружьё дало осечку, и капитан янки был избавлен от необходимости красть чужие бревна еще на некоторое время.

Тем не менее, Нед Лоу не мог там задержаться надолго, поэтому он и его товарищи отправились на вельботе, захватили в море бриг и стали пиратами.

Вскоре он познакомился с печально известным капитаном Лоутером, парнем, охотником за собственной почкой, который внес последние штрихи в его образование и научил Неда Лоу тому злу, которого тот сам еще не знал.

И так он стал главарём пиратов и знаменитым мастером своего дела, и с тех пор навсегда испытывал закоренелую ненависть ко всем янки из-за потерянного в тот вечер ужина, и никогда не упускал случая поразить любого из тех, кого удача подставляла в пределах его досягаемости. Однажды у берегов Южной Каролины он столкнулся с кораблем – «Амстердамским торговцем», под предводительством капитана Уильямсона, коммандером-янки и шкипером-янки. Он отрезал капитану нос и уши, а затем весело уплыл, чувствуя себя лучше из-за того, что испортил физиономию янки.

Отважный капитан Лоу неоднократно посещал Нью-Йорк и Новую Англию, и каждый из этих визитов у них были веские причины запомнить, потому что он сделал их весьма умными для этого.

В 1722 году тринадцать судов стояли на якоре перед добрым городом Марблхед. В гавань вошёл странный корабль.

– Кто бы это мог быть? – судачили горожане, потому что появление нового судна в те дни было немалым делом.

Вопрос кто были эти незнакомцы, долго вызывал сомнения, Пока на судне не поднялся черный флаг, а череп и скрещенные кости вышли на первый план.

– Это чертовски низко, – решили все до единого; и сразу же все затрепетали и переполошились, как в утином пруду, когда ястреб бросается и нападает посреди мирно плавающую живность.

Для нашего капитана это было славное событие, потому что здесь собралось тринадцать судов янки в одно и то же время. Итак, он взял то, что хотел, а затем уплыл, и прошло много дней, прежде чем Марблхед забыл об этом визите.

Через некоторое время после этого он и его супруга столкнулись с английским военным шлюпом «Грейхаунд», в результате чего с ними так грубо обошлись, что Лоу был рад ускользнуть, оставив свою супругу и ее команду позади, в качестве подачки силам закона и порядка. И им повезло, если их не ждала худшая участь, чем ходить по ужасной доске с повязкой на ослепленных глазах и веревкой на локтях. Итак, его «консорт» был взят, команду осудили и повесили закованных в цепи, а Лоу отчалил в такой ярости, в какую только может впасть пират.

Конец этого достойного человека теряется в тумане прошлого: некоторые говорят, что он умер от желтой лихорадки в Новом Орлеане; жаль, что это не произошло на конце пеньковой веревки.

Здесь же, как и подобает нашим строго американским пиратам, должен стоять и майор Стед Боннет вместе с остальными. Но на самом деле он был всего лишь бедняком наполовину в своем роде, и даже после того, как он честно взялся за дело, на которое решился, его время от времени охватывали угрызения совести, и он давал клятвенные обещания отказаться от своих дурных поступков.

Тем не менее, он довольно спокойно продвигался по своему пиратскому пути, пока в Чарльстонской гавани не столкнулся с доблестным полковником Реттом, после чего его удача и храбрость внезапно исчезли вместе с облаком порохового дыма и хорошим грохочущим бортовым залпом. «Весёлый Роджер» упал с его мачты вместе с черепом и скрещенными костями, и полковник Ретт прославился тем, что привез домой столько негодяев и головорезов, сколько город никогда ещё не видел.

Хождение по доске. Говард Пайл. Иллюстрация из «Пиратов и марунеров Испанского Мэйна». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за август и сентябрь 1887 года.

После очередных судебных слушаний их вздернули всех подряд – злые яблоки, готовые к запеканию.

«Нед» Ингленд был человеком другой крови – только он щелкал кнутом по спине общества в Ост-Индии и на жарких берегах Индостана.

Имя другого капитана, Хауэла Дэвиса занимает высокое положение среди своих товарищей. Он был Одиссеем пиратов, возлюбленным не только Меркурия, но и Минервы.

Именно он обманул капитана французского корабля, вдвое большего по размеру и силе, чем его собственный, и честно обманул его, заставив сдать свое судно без единого выстрела, даже пистолетного и даже без единого удара сабли; он смело на всех парусах вошел в порт Гамбия, на побережье Гвинеи и под пушками форта объявил себя торговцем, промышляющим торговлей рабами.

Обман продолжался до тех пор, пока плоды озорства не созрели для сбора; затем, когда губернатор и охранники замка были усыплены полной безопасностью, и когда банда Дэвиса была разбросана повсюду, где каждый мог принести наибольшую пользу, это был пистолет, сабля и смерть если бы кто хоть пальцем пошевелил. Они привязали солдат спиной к спине, а губернатора к его собственному креслу, а затем стали рыться каждый там, где им заблагорассудится. После этого они уплыли, и хотя они не заработали того состояния, на которое надеялись, все пираты поделили между собой кругленькую сумму.

Их мужество росло с успехом, они решили предпринять попытку на острове Дель-Принсипи – процветающем португальском поселении на побережье. План захвата места был продуман и мог бы увенчаться успехом, если бы португальский негр из пиратской команды не стал предателем и не принес новость о будущем набеге на берег губернатору форта. Соответственно, на следующий день, когда капитан Дэвис сошел на берег, он обнаружил там хорошую сильную охрану, выстроенную как бы в честь его прибытия. Но после того, как он и те, кто были с ним, отошли довольно далеко от своей лодки и далеко от берега, внезапно раздался грохот выстрелов, облако дыма и один или два глухих стона. Только один человек выбежал из-под едкого порохового облака, прыгнул в лодку и уплыл; и когда оно совершенно рассеялось, на берегу лежали капитан Дэвис и его товарищи, все кучей, как ворох старой одежды.

Капитан. Бартоломью Робертс был особым и особенным учеником Дэвиса, и когда этот достойный джентльмен встретил свою смерть так внезапно и так неожиданно описанным выше печальным образом, он был единогласно избран капитаном пиратского флота, и доказал, что был достойным учеником великого учителя. Многие бедные трепещущие торговые утки, на которых налетел и поразил этот морской ястреб, были чисто и ловко ощипаны, прежде чем его свирепые когти ослабили свою хватку.

«Он представлял собой галантную фигуру, – говорит старый рассказчик, – одетый в богатый малиновый жилет и бриджи, в шляпе с красным пером, с золотой цепью на шее с висящим на ней бриллиантовым крестом, со шпагой в руке и двумя парами пистолетов, висящих на конце шелковой перевязи, перекинутой через его плечи в соответствии с тогдашней пиратской модой». В таком виде он появился в последнем сражении, в котором участвовал – против «Ласточки» – королевского военного шлюпа. Доблестный бой они устроили, эти пираты-бульдоги, ибо, оказавшись в ловушке между военным кораблем и берегом, они решили напасть на королевское судно, дать по нему сокрушительный бортовой залп, а затем попытаться уйти, полагаясь на удачу в действиях и в надежде, что враг может быть всерьёз искалечен их огнем.

Но сам же капитан Робертс первым и пал под ответным огнем «Ласточки»; картечь попала ему в шею, и он упал вперед поперек орудия, рядом с которым он стоял в то время. Некий парень по имени Стивенсон, который был у руля, увидел, как он рухнул, и подумал, что он ранен. При поднятии руки тело перекатилось по палубе, и человек увидел, что капитан мертв. «После чего, – говорится в „старой истории“, он [Стивенсон] залился слезами и пожелал, чтобы следующий выстрел был его порцией смерти». А после гибели их капитана пиратская команда не захотела больше сражаться; «Черный Роджер» был спущен, и все до единого сдались правосудию и виселице.

Таков краткий и лаконичный рассказ о самых известных из этих пиратов. Но это лишь немногие из длинного списка известных людей, таких как капитан Мартель, капитан Чарльз Вейн (который возглавлял судно доблестного полковника Ретта из Южной Каролины, что затеял такую безумную погоню за гусями среди вялых ручьев и заливов вдоль побережья), капитан Джон Рэкэм, и капитан Энстис, и капитан Уорли, и Эванс, и Филипс, и другие – дюжина или более диких парней, одно имя которых заставляло капитанов кораблей дрожать в их собственных шкурах в те старые добрые времена.

Вот, такова эта чёртова чёрная глава истории прошлого – злая глава, наполненная жестокостью и страданиями, запятнанная кровью и дымом. Тем не менее, эта глава уже написана, и её нужно прочитать. Тот, кто выбирает, может прочитать между линиями истории эту великую истину: зло само по себе является инструментом для формирования добра. Поэтому историю зла, а также историю добра следует прочитать, обдумать и переварить.

Глава II. Призрак капитана Брэнда

Не так-то просто сказать, почему доброе имя человека может быть дискредитировано из-за того, что его дед, возможно, что-то такое сделал неправильно, но мир, который никогда не бывает чрезмерным в отношении того, на кого возлагать чью-то вину, часто рад заставить невинных страдать вместо виноватых.

Барнаби Тру был хорошим, честным, послушным парнем, каким и должны быть мальчики, но все же ему никогда не позволяли полностью забыть, что его дедом был тот самый знаменитый пират, капитан Уильям Брэнд, который после стольких чудесных приключений (если можно верить рассказам и балладам-кэтчпенни14, написанным о нем) был убит на Ямайке капитаном Джоном Мэйлоу, командиром своего собственного судна-консорта, галеры «Приключение».

Никто никогда не отрицал, что до того, как капитан Брэнд был назначен воевать против пиратов Южного моря, его всегда уважали как честного, уважаемого морского капитана, насколько это возможно. Когда он отправился в это приключение, у него был корабль «Роял Соверен», оборудованный одними из самых приличных торговцев Нью-Йорка. Сам губернатор подписался на это приключение и сам подписал поручение капитану Брэнду. Итак, если этот несчастный человек сбился с пути праведного, у него, должно быть, было большое искушение сделать это, многие другие вели себя не лучше, когда им представлялась такая возможность в тех далеких морях, где очень легко можно было совершить так много богатых покупок, и никто бы про это не узнал.

«Капитан Мэйлоу выстрелил капитану Брэнду в голову». Говард Пайл. Иллюстрация из «Призрака капитана Брэнда». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за 19 декабря 1896 года.

Конечно, эти истории и баллады сделали нашего капитана самым злым и нечестивым негодяем в глазах публики; и если бы он и в самом деле был таковым, Бог знает почему, то он страдал и заплатил за это, потому что в конечном итоге он сложил свои кости на Ямайке и никогда больше не видел ни свой дом, ни свою жену и дочь после того, как уплыл на «Ройял Соверен» в том долгом злополучном путешествии, оставив их в Нью-Йорке на попечение незнакомцев.

В то время, когда он встретил свою судьбу в гавани Порт-Ройял, он получил под свое командование два судна – «Ройял Соверен», который был лодкой, оборудованной для него в Нью-Йорке, и галеру «Приключение», которой, как говорили, он обзавёлся где-то в Южных морях. С этой-то флотилией он простоял в водах Ямайки более месяца после своего возвращения с берегов Африки, ожидая новостей из дома, которые, когда они пришли, были самыми черными; поскольку колониальные власти в то время были очень возбуждены против него, желая схватить его и повесить для примера другим пиратам, и чтобы женщинам было неповадно иметь дело с таким парнем. Так что, может быть, нашему капитану показалось, что лучше спрятать свое нечестно добытое сокровище там, в тех далеких краях, а потом, когда он доберется до Нью-Йорка, попытаться выторговать за него свою жизнь чем плыть прямо в Америку с тем, что он заработал своим пиратством, и рисковать потерять и жизнь, и деньги.

Как бы то ни было, история заключалась в том, что капитан Брэнд и его канонир, а также капитан Мэйлоу с галеры «Приключение» и парусный мастер с той же самой галеры сошли на берег вместе с сундуком с деньгами (никто из них не захотел доверить другим такое приятное дело) и закопали сокровище где-то на пляже Порт-Ройял-Харбор. Затем история гласит, что они поссорились из-за будущего раздела денег, и что в довершение всего капитан Мэйлоу выстрелил капитану Брэнду в голову, в то время как парусный мастер «Приключения» соответствующим образом обслужил его канонира. И что затем убийцы ушли, оставив двоих пиратов распростертыми в собственной крови на песке под палящим солнцем, и никто так и не узнал, где были спрятаны деньги, кроме них двоих, которые так удружили своим бывшим товарищам.

Очень жаль, если у кого-то есть дедушка, который закончил свои дни таким образом, но сам-то Барнаби Тру в этом не был виноват, и он ничего не мог поделать, чтобы предотвратить это, учитывая, что он даже не родился на свет в то время, когда его дедушка превратился в пирата, и что ему был всего один год, когда тот встретил свой трагический конец. Тем не менее мальчишки, с которыми он ходил в школу, никогда не уставали называть его «Пиратом» и иногда пели для него знаменитую песенку-кэтчпенни, начинавшуюся так:

О, меня звали кэптен Брэнд,Плавал я по всем морям.Я грешил и тут и там,Божью заповедь нарушал…

Это было мерзко и бесчестно – так издеваться над внуком такого несчастного человека, и часто маленький Барнаби Тру сжимал кулаки и лез драться со своими мучителями, несмотря ни на что, а иногда и возвращался домой с разбитым носом, так что его бедная мать плакала над ним и горевала о своей участи.

Не то чтобы все его дни были полны насмешек и мучений, потому что, если его товарищи действительно так с ним обращались, почему же тогда были другие времена, когда он и они были такими большими друзьями, какими только могли быть, и вместе ходили купаться туда, где был небольшой песчаный берег вдоль Ист-Ривер над Форт-Джорджем, и это самым дружеским образом. Или, может быть, на следующий же день после того, как он так подрался со своими товарищами, он отправился бы бродить с ними по Бауэри-роуд, возможно, чтобы помочь им украсть вишни у какого-нибудь старого голландского фермера, забыв в таком приключении, каким вором был его собственный дед.

Так вот, когда Барнаби Тру было от шестнадцати до семнадцати лет, его взяли на работу в контору мистера Роджера Хартрайта, известного вест-индского купца и собственного отчима Барнаби.

Именно доброта этого хорошего человека не только нашла Барнаби место в конторе, но и продвинула его так быстро, что когда нашему герою исполнился двадцать один год, он уже совершил четыре рейса в Вест-Индию в качестве суперкарго на корабле мистера Хартрайта «Красавица Хелен», и вскоре после этого взялся за пятый. Он действовал совсем не в таком подчиненном положении, как простой суперкарго, а скорее, как доверенный агент мистера Хартрайта, который, не имея собственных детей, очень ревновал к продвижению нашего героя на ответственную должность в конторе, как если бы тот действительно был его родным сыном, так что даже капитан корабля едва ли уделял кому-либо больше внимания на борту, чем он, каким бы молодым он ни был.

Что касается других агентов и корреспондентов мистера Хартрайта в этих краях, они также, зная, как близко к сердцу этот добрый человек принял интересы юноши, были очень вежливы и любезны с мастером Барнаби – особенно, следует упомянуть, мистера Амброуза Гринфилда из Кингстона, Ямайка, который во время его визитов делал все, что мог, чтобы сделать пребывание Барнаби в этом городе максимально приятным для него.

Вот и вся предыстория нашего героя до начала этой истории, без которой вы вряд ли сможете понять смысл тех самых необычных приключений, которые выпали на его долю вскоре после того, как он достиг совершеннолетия, и логику их последствий после того, как они произошли.

Ибо именно во время его пятого путешествия в Вест-Индию произошло первое из тех необычайных приключений, о которых я сейчас расскажу.

В то время он провел в Кингстоне большую часть четырех недель, остановившись в доме очень порядочной, респектабельной вдовы по имени миссис Энн Боллз, и она вместе с тремя приятными и красивыми дочерьми содержала очень чистый и хорошо обслуживаемый пансион на окраине города.

Однажды утром, когда наш герой сидел, потягивая кофе, одетый только в свободные хлопчатобумажные панталоны, рубашку и куртку, а на ногах у него были тапочки, как принято в этой стране, где каждый старается сохранять спокойствие, насколько это возможно, – пока он сидел, потягивая кофе, мисс Элиза, младшая из трех дочерей, пришла и передала ему записку, которую, по ее словам, некий незнакомец только что передал в дверь, и снова ушла, не дожидаясь ответа. Вы можете судить об удивлении Барнаби, когда он открыл записку и прочитал следующее:

«Мистер Барнаби!

Сэр, хотя вы меня не знаете, я знаю вас, и я говорю вам вот что: если вы будете в питейном заведении Пратта на Харбор-стрит в следующую пятницу в восемь часов вечера и встретите там человека, который скажет вам: «Роял соверен здесь», то вы узнаете кое-что весьма самое полезное для вас, возможно, самое полезное из того, что когда-либо случалось с вами. Сэр, сохраните эту записку и покажите ее тому, кто обратится к вам с этими словами, чтобы подтвердить, что вы тот, кого он ищет».

Такова была формулировка записки, которая была без адреса и без какой-либо подписи.

Первой эмоцией, которая взволновала Барнаби, было крайнее и глубокое изумление. Затем ему пришла в голову мысль, что какой-то остроумный парень, каких он знавал немало в этом городе – и это были дикие, разнуданные шутники, – пытается сыграть с ним какую-то остроумную шутку. Но всё, что мисс Элиза смогла сказать ему, когда он спросил ее о посыльном, это то, что подателем записки был высокий, полный мужчина с красным шейным платком на шее и медными пряжками на ботинках, и что он был похож на моряка, с огромной длинной косой, свисающей вниз по его спине. Но, Господи! какое описание можно было найти в оживленном портовом городе, полном десятков людей, соответствующих такому описаниюю? Соответственно, наш герой убрал записку в свой бумажник, решив в тот вечер показать ее своему хорошему другу мистеру Гринфилду и спросить его совета по этому поводу. Итак, он показал её, и мнение этого джентльмена совпало с его мнением – что какой-то остряк намеревался разыграть над ним мистификацию, и что весь вопрос с письмом был ни чем иным, как пустопорожним флёром.

Тем не менее, хотя Барнаби таким образом утвердился в своем мнении относительно характера полученного им письма, он все же решил для себя, что доведет дело до конца и будет в заведении у Пратта, как того требовала записка, в указанный день и в указанное в ней время.

Кабачек Праттса в то время был очень хорошим и даже известным в своем роде заведением, с хорошим табаком и лучшим ромом, который я когда-либо пробовал, а за ним был сад, который спускался к гавани и был густо засажен пальмами и папоротниками, сгруппированными в группы с цветами и растениями. Здесь имелось несколько маленьких столиков, некоторые в маленьких гротах, как наш Воксхолл в Нью-Йорке, с красными, синими и белыми бумажными фонариками, развешанными среди листвы, куда джентльмены и леди иногда ходили по вечерам, чтобы посидеть и выпить сок лайма с сахаром и водой (а иногда и попробовать чего-нибудь покрепче), и смотреть на корабли, стоящие в ночной прохладе бухты.

Соответственно, туда и отправился наш герой, немного раньше времени, назначенного в записке, и, пройдя прямо через зал и сад за его пределами, выбрал столик в нижнем конце сада, недалеко от кромки воды, где его не было бы так легко увидеть любому, кто придет в это место. Затем, заказав немного рома с водой и трубку табака, он приготовился наблюдать за появлением тех остроумных парней, которые, как он подозревал, вскоре заявятся туда, чтобы увидеть конец их шутки и насладиться его замешательством.

Место было довольно приятным, потому что сильный и свежий ветер с суши заставлял листья пальмы над его головой непрерывно трепетать и стучать на фоне неба, где, поскольку луна была почти полной, они время от времени сверкали, как стальные лезвия. Волны также плескались о маленькую пристань у подножия сада, звучали очень прохладно ночью и искрились по всей гавани, где луна отражалась от кромки воды. Великое множество судов стояло на якоре на своих рейдах, а над ними в лунном свете вырисовывалась огромная, темная фигура военного корабля.

Там наш герой просидел добрые полчаса, покуривая трубку с табаком и потягивая грог, и не увидел ни единой вещи, которая могла бы иметь отношение к полученной им записке.

Однако прошло не более получаса после времени, указанного в записке, когда из ночи внезапно появилась гребная лодка и причалила к месту высадки у подножия вышеупомянутого сада, и трое или четверо мужчин сошли на берег в темноте. Не говоря ни слова между собой, они выбрали ближайший столик и, сев, заказали ром с водой и начали молча пить свой грог. Возможно, они просидели так около пяти минут, когда мало-помалу Барнаби Тру осознал, что они наблюдают за ним с большим любопытством; и затем почти сразу же один из них, который явно был лидером группы, окликнул его:

– Как вам тут, приятель?! Не хотите ли подойти и выпить с нами глоток рома?

– Ну, нет, – отвечал Барнаби вполне вежливо. – Я уже достаточно выпил, и еще больше только разогрело бы мою кровь.

– И все же, – сказал незнакомец, – я думаю, вам не худо было бы подойти и выпить с нами; ибо, если я не ошибаюсь, вы – мистер Барнаби Тру, и я пришел сюда, чтобы сказать вам, что Роял Соверен уже здесь.

Теперь я могу честно сказать, что Барнаби Тру никогда в жизни не был так ошеломлен, как услышав эти слова, произнесенные столь неожиданным образом. Он надеялся услышать их при таких разных обстоятельствах, но теперь, когда его уши услышали их, обращенные к нему, и так серьезно, от совершенно незнакомого человека, который вместе с другими таким таинственным образом вышел на берег из темноты, он едва мог поверить, что его уши правильно расслышали. Его сердце внезапно забилось с огромной скоростью, и если бы он был старше и мудрее, я уверен, он отказался бы от этого приключения, вместо того, чтобы бросаться вслепую, как он это сделал, в то, чего он не мог видеть ни начала, ни конца. Но ему едва исполнилось двадцать один год, и он обладал склонностью к приключениям, которая привела бы его практически во все, что имело привкус неуверенности или опасности, он ухитрился сказать довольно непринужденным тоном (хотя Бог знает, как это было сделано по случаю):

– Что ж, тогда, если это так, и если «Ройял Соверен» действительно пришел, что ж, я присоединюсь к вам, если вы так любезны, что пригласили меня. – С этими словами он перешел к другому столу, неся с собой трубку, сел и начал курить, со всей непринужденностью, которую он мог предположить по этому случаю.

– Ну, мистер Барнаби Тру, – сказал человек, который до этого обращался к нему, и как только Барнаби устроился, заговорил тихим голосом, чтобы не было опасности, что кто-то другой услышит его слова: «Ну, мистер Барнаби Тру, потому что я буду называть вас по имени, чтобы показать вам, что, хотя я знаю вас, вы не знаете меня – я рад видеть, что у вас достаточно мужества, чтобы ввязаться в это дело, хотя вы и не можете знать его сути. Ибо это показывает мне, что вы человек отважный и заслуживаете удачи, которая выпадет на вашу долю сегодня вечером. Тем не менее, прежде всего, мне предлагается сказать, что вы должны показать мне листок бумаги, который у вас есть, прежде чем мы пойдем дальше.