Солянка, родная

Родион взбежал на межэтажную перегородку, потому что лифт, тряско зацепившись за барьер пятой площадки, остановился. Кто-то погремел ключами, хлопнула дверь, потом все стихло. Ладно, как выбраться? Через чердак? Проскочить несколько подъездов и спуститься в другой части двора? Последние годы чердак не запирали, замок болтался в заушинах памятником повешенному слесарю.

Чагин поднялся на девятый этаж по узкой, без архитектурных излишеств, лестнице, погладил фонарным светом космы паутины, мазком со стены в потолочную шахту прыгнул. Затем и сам подтянулся, вынул замок из заушин. Внизу, на седьмом этаже, послышался вкрадчивый звук, это враг уговаривал постовых в его двери открыться.

Подъезд вновь задрожал от звука работающего лифта. Родион толкнул чердачную форточку, та скрипнула и чуть сдвинулась.

«Спокойно, кто-то поднимается на девятый этаж – вряд ли убийца настолько глуп, что поедет на лифте. Или настолько умен?! Открывайся же!..». Люк наконец распахнулся, лейтенант выскочил наверх и плотно закрыл стальную заслонку.

Крышу местами обметало ледком, впрочем, не скользким: голубиный помет, как наждак. Чагин пробежал соседний подъезд, потом еще один, остановился перед люком, дернул за ручку – не заперт. Опер спустился на девятый этаж, на цыпочках сполз на восьмой, и, прислонившись к стене, перевел дыхание. В сумерках пустой лестничной клетки он обдумал дальнейшие действия, но так и не придя к ясному решению, продолжил путь. На площадке между вторым и третьим этажом он вновь остановился, пытаясь удержать ускользающее самообладание. Назад дороги не было, и это придало решимости. Лейтенант дал себе минуту, а потом спустился вниз и открыл дверь.

Конус двора проступал нечеткими деталями. В отдалении стоял фонарь с нитями электрических проводов, этот островок света казался ничем не связанным с остальным миром. Сейчас под фонарем никого не было, дом затих, как во время сеанса кино перед жестоким убийством. «Да уж, – подумал Чагин, – такой сюжет с удовольствием послушают друзья в баре, когда много выпито, а заказано еще больше. Дожить бы».

Поодаль запричитала дверь. Вскрыли и поняли, что хозяина нет? Или просто плюнули? За суматошными мыслями лейтенант не сразу увидел главное. Огромное квадратное существо на миг появилось и вновь пропало во тьме.

Предчувствие беды ткнулось в грудь Чагина. Нечто юркое, полускрытое облезлым кустарником, быстро продвигалось к нему. Это была кошка, она зашипела зло, прогоняя. Родион отступил под окна. И вовремя – к подъезду шагнуло то самое существо. За два метра ростом, в продранном как у средневекового нищего плаще. Оно остановилось у двери, почти касаясь макушкой козырька, и с шумом втянуло ноздрями воздух. У лейтенанта сердце из желудка провалилось в пятки, а то и вовсе упало на грязный бетон, как мокрый обмылок. Но все еще колотилось, и Родион боялся, что этот звук сдаст его с потрохами.

Существо не вмещалось в один взгляд, выхватывать его облик приходилось кусками. Когда гость повернулся, Родион вздрогнул: узкие губы, все в белесых шрамах, не закрывали слишком крупные зубы.

Существо шагнуло в сторону окон, расстояние до лейтенанта съежилось до каких-то пяти шагов. Вонь облепила Чагина мокрой простыней. Он немо бился в ней, не в силах вдохнуть. А потом в глубине двора взвизгнула кошка под нечаянным сапогом, и вдруг замявкала-заревела, будто голову ей не нечаянно раздавить пытались. Монстр дернулся в сторону звука, тряхнув потолочными балками плеч, почти сразу же исчез в ночи.

И тогда Родион попятился, прочь от проклятого места. Метнулся дичью от своры, засеменил сутуло к музеям и храмам – туда, куда упыри и не подумают лезть. Не то чтобы встреча с потусторонним произвела на лейтенанта огромное впечатление – огромна была мысль о том, что это потустороннее берет начало из души человека, раскрывает тайну его бытия. И тут же следующая, более приземленная мысль: а если упыри почтили визитом Семеныча и Марата, чтобы разом убрать всех? За долгие годы ни одно дело не раскрыто, твари просто зачищали поляну, обнуляя следствие.

Сыпал мелкий снежок, отражая перемену настроения на светофорах. Родион шел по тротуару, сдерживая шаг до праздного, вслушиваясь в город. Изредка фары автомобилей освещали его сзади, бросая рукастую тень на ближайшую стену. Сыщик и его двойник – самая старая пара на свете.

Ужас, доселе таившийся в душе лейтенанта, теперь оскалился на него. Ужас, осененный печатью Зла – первопричины низвержения человека на Землю. Родион поежился и оглянулся через плечо, желая убедиться, что его не преследуют, но увидел кого-то. В темноте было трудно понять очертания фигуры, однако в полусотне шагов, в том же направлении, что и он, двигался тихий силуэт, иногда выныривая на свет фонарей, но быстро прячась в тени деревьев.

И тогда лейтенант побежал. Его несло в ветряном потоке улиц, Чагин мчался, спотыкаясь о щели в брусчатке, сворачивая наугад, пока не уткнулся в себя, отраженного в витрине какого-то гастронома. Вид искаженный: слишком большая голова, слишком узкие плечи, а глаза как плошки для кошачьего корма. Вспомнился тот вскрик, что же с черной гулякой сделали? Поймали? Она ведь спасла его дважды, а он убежал. Ноги несли бесцельно, но теперь Чагин понял, что они несут его мятущуюся душу… туда, к Дому. В эпицентр ада.

Губки облаков слюнявили небо, а по земле стекала неоном вывеска заведения для взрослых. Чагин посмотрел на рекламу борделя – название, выведенное красными буквами, наводило на мысли о бутафорских вампирах и стилизованной под Тарантино ебле от заката до рассвета. Отчего-то подумалось о голой Ане, лейтенант представил ее знаком вопроса на кровати.

Торговка половым органом, возле коего она жила и стряпала, гарцевала под вывеской «Красной леди». Заслышав пешехода, она обернулась, колыхнув грудь под мертвым бобром. Когда Чагин приблизился, декольте открыло кожаное сердечко, обе половинки молча боролись за место у выреза. У женщины было бледное лицо карусельной лошадки, заранее усталые глаза и вздорная такса в мыслях. Да, еще помада, уже кем-то сцелованная. Шмара улыбнулась томно, Родион уклонился от призывного взгляда, возвратил улыбку в сторону вывески. Он спешил дальше, и мысли тяжкие вместе с ним спешили – подрагивали вагонно, строем.

Лейтенант крался вдоль старых купеческих домов, когда сзади блеснул свет фар. Роллс-Ройс. Тяжелый катафалк с шофером в шляпе-двууголке проехал по улице, высветив стену Дома с атлантами. В бритвах ксенона буквой славянского алфавита проявилась фигура.

Родион крупно вздрогнул, заметив эту квадратную тварь. Он проследил за лучом туда, где обрывался дом и начинался ничем не заполненный промежуток. Сначала опер не разглядел движения, а потом лоскут света у самой стены выхватил силуэт, худой и невероятно высокий, почти ходульный.

– Музей Тюссо после пожара, – Чагин нянчил пистолет, как грудное дитя, не зная куда деть руки.

Существо пересекло площадку перед домом, выталкиваясь-подволакиваясь на первый взгляд неуверенно. Ночь опекала эту колченогую жуть, лишь иногда проявляя неожиданную деталь, и тогда в коленях становилось хилко. Высокий присоединился к квадратному побратиму.

Стараясь не замечать колющей боли в груди, Чагин пробежал вдоль выщербленного фасада с лепниной, увидел, как две гротескные тени переползли улицу и двинулись в сторону котлована.

– Беги, дурак несчастный, – молил себя Родион, – сдавай билет и вали прочь.

Он всем выдохом орал на свои ноги, а они знай себе строчили вдоль дырявого шлакоблока, выискивая щель, куда можно забросить хозяина целиком.

В заборе появилась внушительных размеров дыра. Тут они и влезли. Прислушавшись, Родион уловил шаги, уже тающие, и нырнул в проем.

Мозаичное здание, возведенное где на один, а где доползшее и до трех этажей, грузнело впереди. Под ногами вопило битое стекло, рыжели окурки сигарет, цвели грибком водочные «бескозырки». Их, сглатывая слюну в предвкушении, за годы перестройки посрывали с горлышка тонн пять, после чего «бескозырки» ложились в землю, занимая место среди черепков древних цивилизаций и костей динозавров.

Снова проступили силуэты тварей, они казались неподвижными. Почуяли?! Если так, пиши пропало. Лейтенант прислонился к высохшему дереву, капля пота начала паломничество по его виску, испаряясь в осень. Здесь, в одиночестве, было предельно ясно, что любой неосторожный шаг может стать последним. Родион долго стоял, не шевелясь, и ждал, когда беспорядочные удары сердца вновь обретут привычный ритм. «Решайся», – подумал, и выглянул. Фигуры исчезли.