Роман с продолжением

«Как обтекаемо»! – пронеслось в голове у Шахара. Уж он-то понимал причину, по которой их злосчастный выпуск стал «легендарным», и по которой всё, на что он обратил внимание до того, как их пригласили в спортзал, стало другим. И не только он один знал или заметил это: лицо Одеда выражало грустную задумчивость, а Хен и Шели потесней прижались одна к другому.

В зале погас свет и зажегся экран. Перед глазами выпускников пронесся видеоряд нарезок с их выпускного вечера и других мероприятий, запечатленных тогда на пленку. Это тоже напоминало театр теней. Только тени эти были на двенадцать лет моложе, и некоторые не могли поверить в свое собственное тогдашнее поведение. Это выражалось в реакциях публики и в продолжительности хлопков по окончании видеоряда.

После этого, свет зажегся вновь, и на эстраду вышел один из выпускников с фонограммой. Он исполнил несколько популярных песен тех лет. Наверно, по договоренности.

Эх, Янив, где там твоя гитара? – тихо спросил Ран Декель у своего соседа по скамье.

Не играю уже. Нет времени, – так же тихо ответил Янив.

Пока звучали песни, Шахар использовал момент, чтобы получше разгадать истинное настроение директора. Она явно пыталась выдать желаемое за действительное. Никакие ее заявления, улыбки и позы не могли скрыть от молодого и проницательного адвоката то, что она должна была, но не могла честно сказать собравшимся: что ситуация школы, и ее личная, как руководителя, были хуже некуда. Это было неудивительно. Ведь для их столь же легендарной директрисы, как всегда, была важней не суть, а видимость происходящего в ее школе. Полная противоположность тому, что пыталась донести до них Дана Лев на протяжении всего их последнего учебного года.

Он лично не видел контингента, который пришел сюда на смену им. Узнал о бюрократических сложностях школы и, собственно, директрисы, со слов своего офис-менеджера. Не успел вникнуть в настоящие причины, по которым многое здесь пошло на дно. Но почувствовал, что из обители знаний и свободы, школа превратилась в красивое место заключения для учащихся. Или же здесь старались соответствовать общепринятому в последнее время стандарту. Стандарту, угробившему все, что было в ней яркого и самобытного. Этой встречей, директриса как будто устроила довольно искусственные проводы самой себе, при участии тех, во времена учебы которых начался закат ее правления.

Шахар Села украдкой взглянул на свою компанию. Судя по всему, его товарищи испытывали те же самые чувства. Лишь Эйнав, новенькая среди них, и не относящаяся к их школе, смотрела на эстраду с деланным интересом, и все время держала Одеда за руку. «И для чего он ее привел?» – с удивлением подумал Шахар. – «Ведь она не имеет никакого отношения к происходящему».

Когда отзвучал последний аккорд последней песни, директор вновь надела маску приветливого оптимизма, взяла микрофон, поблагодарила певца и обратилась к залу:

Кто-нибудь хочет выйти сюда, сказать что-нибудь?

Двое или трое встали со своих мест и поднялись на эстраду, чтоб поблагодарить за возможность увидеться вновь и провести ностальгический вечер в прекрасной обстановке. Несколько учителей вышли следом за ними и выстроились на эстраде в ряд, чтоб поприветствовать всех своих бывших «балбесов», как раньше выразился Хен, и что-то добавить от себя. На этом церемония в спортзале завершилась.

Шахар, Хен, Шели, Янив, Шири, Керен, Ран Декель и Одед, который вел Эйнав, двинулись по привычному для них пути наверх. Раздевалки. Лестница. Коридор. Поток людей, когда-то близких им, и беседы, сливающиеся в общий шум. И «детское» время – время, когда их школьные вечеринки были еще в самом разгаре.

Заглянем в наш класс? – предложила Шели.

Ее идея была принята. К счастью бывших одноклассников, дверь их последнего класса, как и другие двери, не была заперта.

Белые, без намека на какие-либо украшения, стены. Интерактивная доска, намного короче той, на какой писали мелом они. Новые чистые парты с перевернутыми на них новыми стульями. Вместо вентиляторов под потолком – кондиционер. Лампы дневного света. Решетки на окнах. А так, то же самое помещение. Из которого словно вынули душу.

Шахар на мгновение зажмурился и снова открыл глаза. Ему показалось, что он видит их, всех шестерых: себя, Галь, Лиат, Одеда, Шели и Хена на привычных своих местах. Не тех, которые им пришлось занять после устроенной Даной Лев пересадки. И что шпана, во главе с Наором, сидит, где всегда сидела, и грозит им оттуда. И что Дана Лев стоит у доски и, как тогда, призывает их к человечности. И что время замерло.

Он даже не предполагал, что мог так стосковаться по тем временам! Воспоминания и эмоции, которые он спрятал глубоко в себе, и ключи к которым выбросил, дали о себе знать с отрезвляющей силой. Да, его отрезвила минутная галлюцинация! «Бывают и бессрочные связи», – слова Одеда, тогда еще мечтательного, невинного юноши, в данную минуту стоящего возле него со своей женой. У Шахара и тогда, после того, как он впервые услышал от него эту фразу, были всю ночь напролет галлюцинации.

А ведь он за весь вечер даже не выпил толком! В последний раз он охмелел в городском баре на прошлой неделе, когда получил приглашение от «Рандеву», а сюда решил прийти как гранит. Увы, гранит, все-таки, дал трещину.

Ты в порядке? – участливо спросил Одед, от которого не ускользнуло волнение Шахара.

Да. Спасибо! – поблагодарил тот, приходя в себя, и пожал ему руку.

Двигаем? – произнес Хен, которому эта обстановка стала в тягость.

Покинув школу последними, и оказавшись на стоянке, они все еще не могли разойтись, так как еще не исчерпали свою встречу. Сильное ощущение недосказанного, невосполненного за все годы разлуки удерживало школьных приятелей вместе, несмотря на то, что официальное мероприятие, точно волшебная сказка, закончилось, и обыденность каждого из них напомнила о себе. Кому-то нужно было к детям. Кому-то завтра на работу.

Хен вновь достал пачку «ЛМ» и предложил ее Рану и Яниву, которые взяли у него по одной. Шели на этот раз от курения отказалась.

Нам нужно собраться снова, в более интимной обстановке, – озвучил их общую мысль Хен, с наслаждением делая затяжку. – Здесь, при всем уважении, было все пробегом. Надо бы пообщаться спокойно и обстоятельно.

Я за! – поддержал Ран Декель.

Мы не откажемся, – подхватили Янив и Шири.

И когда? – спросила у мужа Шели.

Чем скорее, тем лучше, – отозвался, обнимая ее, тот. – Пока я еще могу использовать свои отпускные. Как насчет следующей недели?

А на кого детей оставим? Опять на твоих? – в сердцах воскликнула Шели.

Дорогая, я не понимаю, почему ты так волнуешься? – успокоил ее Хен. – Да, можно снова на моих. Я сам с ними поговорю.

Шели, ты поражаешь меня! Ты никогда раньше не была такой, – с улыбкой заметил Шахар, которому пришлось быстро решать, готов ли он принять предложение Хена и окунуться в свое прошлое с бывшими друзьями еще раз.

Просто раньше я никогда не была матерью, – резонно, но немного резко, ответила Шели.

Как и все другие, Шахар не расспрашивал о причинах напряжения Шели по поводу детей. У нее есть ее муж, Хен. Они разберутся.

А Эйнав сможет быть с нами? – замолвил слово Одед, чья супруга не выпускала его руку из своей.

Компания переглянулась. Эйнав не произвела ни на кого из них благоприятного впечатления, но положение обязывало.

Конечно! Если она захочет, – сказала Керен. – Надеюсь, тогда мы и познакомимся поближе.

Эйнав ответила натянутой улыбкой.

Где же мы встретимся в следующий раз? – проговорила Шири.

Как насчет «Подвала»? – загорелся Хен, которому очень захотелось тряхнуть стариной.

«Подвала»? – поразился Ран Декель. – Разве ты не в курсе? «Подвала» больше не существует.

Как это?! – вскричали все хором.

А вот так. Его перекупили и переименовали. Сейчас это место называется «Бар-бильярд». Соответственно, бильярдные столы там остались, но об интерьере и кухне не спрашивайте.

Вот так ошеломляющая новость! К такому никто не был готов. Каждый из них был настолько занят собственной жизнью, что даже не потрудился с тех самых пор посетить их любимый паб! То, что школа претерпела изменения, знали все, но именно «Подвал» казался всем неприкосновенным и вечным.

Да ты хоть «Сараем» его назови! – вспыхнул Хен, обращаясь к Рану. – Или «Погребом»! Для меня «Подвал» всегда будет «Подвалом»! И то, что там еще есть бильярд, лично меня очень окрыляет. Буду рад поиграть, как раньше. Помнишь, Шахар? – обернулся он к молодому адвокату, который молча ему кивнул. – Значит, договорились? – обвел он глазами всех, и прочел ответы по глазам своих товарищей.

Вот мои визитки, – сказал Шахар Села, давая в руки каждому по одной визитной карточке, которые он извлек из своего бумажника. – Пожалуйста, свяжитесь со мной накануне. Если у меня в конторе не будет ничего неотложного, я приду.

Ты в своем репертуаре, – критично заметил Хен. – Ладно, я позвоню тебе.

Обнадеженные тем, что у их встречи будет продолжение, бывшие соученики стали прощаться.

Раньше школа предоставляла им подвозки. В худшем случае, они, с этого же места, ловили такси. Сегодня каждый прибыл своим ходом.

Шели и Хен направились к своему «семейному возу» – громадному «Субару Форестер». У Одеда и Эйнав была скромная «Кая Рио». У Янива и Шири – рабочая «Рено Экспресс». Ран Декель взялся подбросить Керен, чья машина находилась на ремонте, на своей лизинговой "Хьюндай".

Шахар, ты как? – недоуменно спросила Шели, видя, что тот остался стоять на опустевшей школьной парковке.

Я пешком, – пошутил Шахар, и сразу прибавил: – До районного центра.

Почему?

Я всегда начинаю издалека. И далеко захожу, – сыронизировал оставшийся в одиночестве.

Возвращаясь в районный центр, где его ждал его «Лексус», он подытоживал сам себе этот вечер. Прошел ли он именно так, как он рассчитывал? И да, и нет. Да, потому, что после него осталось приятное послевкусие. Нет, потому, что чего-то в нем, все-таки, не хватало. Дело было не столько в отсутствии Галь или Даны, сколько в едва ощутимом пренебрежении к выпускникам, невзирая на все старания угодить. Во всяком случае, те же самые стены и решетки, оградившие оба школьных двора, и тот же самый бетон, похоронивший под собой их сквер, отделяли теперь его сердце от этого дорогого ему места. Оно уже не принадлежало ему. Давно. И встреча именно их выпуска была первой и последней. Хорошо, что хоть общение с теми, кто были рады его увидеть, продолжится!

Завтра он обязательно вознаградит Мазаль за добытую ею информацию, благодаря которой он пришел сюда подготовленным. Скорее всего, подарит ей оплаченный выходной.

* * * *

Как тебе было? – спросил Одед у Эйнав, когда они переступили порог своей трехкомнатной съемной квартирки.

Немного непривычно, а так ничего, – сказала она, приглаживая свою растрепавшуюся светлую копну волос. – Но я рассчитывала на большее.

Если честно, я тоже, – признался Одед.

Он сейчас удивлялся самому себе. Почему это ему так живо вспомнились их прежние школьные мероприятия? Настолько, что он сразу, не раздумывая, принял приглашение «Рандеву»? И почему он рассказал о них Эйнав, чем вызвал и ее желание поучаствовать в его встрече выпускников? Самое странное: это не он настоял на участии Эйнав, а она сама приняла такое решение.

Ты бы могла отдохнуть дома, – продолжил он свою мысль, направляясь на кухню. – Завтра тебе на работу.

Я достаточно отдохнула, – ответила она, подходя к нему, – и скоро лягу. Я, действительно, не могла побороть свое любопытство.

Но ведь тебя не привлекают вечеринки!

Твои – привлекают, – твердо произнесла Эйнав и добавила: – У тебя симпатичные друзья.

Одед возился со слипшимися ломтями сыра, из которых собирался приготовить себе тост. Реплика жены дошла до него лишь через несколько мгновений.

Тебе бы хотелось подружиться с ними? – поинтересовался он в ответ.

Подружиться – это очень сильное слово, – усмехнулась Эйнав. – Познакомиться поближе – наверно да. А тебе бы этого хотелось?

Мне будет очень приятно, если вы найдете общий язык. Сделать тост и тебе?

Эйнав кивнула и принялась нарезать салат из овощей. Все-таки, после кейтеринга «Рандеву», оба они остались голодными.

Очищая морковь от кожуры, она вновь заговорила:

Помнишь, ты мне рассказывал о своих школьных друзьях? Я запомнила несколько имен, которые ты называл, а сегодня увидела их. Вы всегда были такими… сплоченными?

Одед едва не разразился горьким смехом. Сплоченными!

Дорогая, как и у всяких школьников, у нас была довольно бурная жизнь. По окончании школы одни отдалились, другие, наоборот, сблизились. Я, например, ни с кем не общался после выпускного, до сегодняшнего вечера. У нас с тобой – своя жизнь, у них – своя. Сегодня мы опять собрались и пообщались по душам. И, если тебе показалось, что мы – одно целое, то для нас это лишь комплимент, – объяснил он как можно более уклончиво.

Да, мне так показалось, – подтвердила Эйнав. – Просто мне не с чем сравнивать. У меня не было такой компании и таких воспоминаний. Никогда.

Одед Гоэль, до сих пор не посвятивший ее в подробности своих отношений со своей пресловутой шестеркой, и даже не собиравшийся это делать, промолчал. Он знал свою замкнутую и властную спутницу жизни достаточно хорошо, и чувствовал, что это им обоим ни к чему.

А в «Подвал»… то есть, в «Бар-бильярд» пойдешь со мною за компанию? – как бы невзначай проверил он ее.

Поживем-увидим, – последовала реакция. – Во всяком случае, теперь я знакома с твоими товарищами. Пусть еще очень поверхностно, зато лично.

Тосты и салат были уже готовы, электрочайник закипел, и муж и жена сели вместе поужинать. За столом не произносилось слов. Каждый думал о своем.

Я спать, – заявила Эйнав после короткой трапезы. – Ты тоже? – обратилась она к мужу.

Нет, я еще немного почитаю, – отозвался тот. – Завтра высплюсь. А тебе рано подниматься.

Не задерживайся, – попросила его жена и поцеловала в губы. Ее серьезные зеленые глаза встретились с мягким взглядом медовых глаз мужа за стеклами очков, которые тот носил со студенческих лет. – Спокойной ночи!

Спокойной ночи!

Пока она готовилась ко сну, Одед собрал, помыл и вытер их посуду. Когда же она легла, он зашел в комнату, служившую им кабинетом, плотно закрыл за собой дверь, сел в свое любимое кресло перед компьютерным столиком и погрузился в размышления…

…Чем была для него любовь? Уж не чем-то ли вроде темно-серой вуали, покрывавшей его лицо и всю его жизнь? Вначале он боготворил Галь Лахав, ставшей наиболее ярким, но и наиболее травматичным воспоминанием его юности. Потом, на протяжении десяти лет, он строил отношения с Офирой Ривлин, к которой был искренне привязан. И только в прошлом году женился на Эйнав Ганор, которая создала с ним пусть не самую романтичную, но достаточно эффективную пару. Параллельно со всем этим, он отслужил свои положенные три года писарем при военном штабе, получил высшее библиотекарское образование и работал в одной из центральных библиотек города.

Такой, в общих чертах, была его личная биография. Вполне успешная и достойная биография тридцатилетнего мужчины. На первый взгляд. А на самом деле…

…После окончания школы, он потерял из виду всех своих шестерых товарищей. Шели и Хен – даже эти его безусловные друзья – перестали выходить на связь ввиду их баснословной занятости. Шахар отдалился сам, а Галь, согласно своему выстраданному решению, Одед усиленно старался забыть. Единственной его школьной знакомой, которую он не хотел больше видеть ни под каким предлогом, была Лиат. Его желание осуществилось: Лиат исчезла, словно ее проглотила земля. Дана Лев, после увольнения, начала новую жизнь, и он названивать ей стеснялся. Таким образом, в его представлении, все забыли о нем, либо потеряли к нему интерес.

Офиру он не мог назвать героиней своего прошлого, даже невзирая на то, что они тоже учились в одном классе. Их роман начался совсем незадолго до выпускного, и укрепился уже после школы. Поэтому Одед всегда относил ее к своему настоящему.

Можно было с точностью сказать, что Офира заменила ему многих. Она была простой в общении, деликатной, легкой на подъем, но в то же время рассудительной и цепкой. Одед ощущал, что его подруга и первая сексуальная партнерша крепко держала его в своих ласковых руках, хотя и не навязывалась ему. Он прикипел к ней. С нею он наверстал все, что раньше отвергал по причине застенчивости и одиночества. Вместе они ходили в походы, ездили на экскурсии, посещали места развлечений, брали от жизни все удовольствия, какие только могли взять. Инициатором почти всех их времяпрепровождений была Офира, но он охотно откликался на каждое ее предложение. Более того: часто Офира давала ему вовлекаться в их совместные планы настолько, что он чувствовал себя руководителем этих планов.

Родители юноши были безмерно довольны. Да, он начал немного позже, чем другие, зато с кем! После кошмарной истории с Галь, появление Офиры в жизни их сына было наивысшим благом, какое они только могли ему пожелать. Эта девушка очаровала не только самого Одеда, но и всех его близких. Все, кто видели эту пару, желали ей счастья на долгие годы.

Пройдя армию, – Одед – клерком в штабе, а Офира – в армейской пресс-службе, – и подсобрав денег, оба отправились в долгое путешествие, после которого собирались определиться с будущими профессиями, найти совместное жилье и начать учебу в ВУЗах.

На этом романтика и закончилась.

Было бы логичным предположить, что Одед, наконец-то, найдет себя в области, которую всегда любил, и к которой был способен – в литературе. Но судьба сыграла с ним дурную шутку: вместе с приходом Офиры в его жизнь, он перестал писать. Как будто бы благополучное партнерство и неожиданная легкость бытия уничтожили в нем поэта. Ему, без сомнения, нужна была Галь и все, что было с нею связано, чтоб создать хотя бы одно четверостишье. После выпускного, юноша, по привычке, еще писал, но его стихи были уже лишены той страстности, какая преобладала в них раньше. То были скорее инерционные произведения, через которые красной строкой проходила тема ностальгии. Они выходили из под его пера все реже и реже, пока не сошли на нет.

Надо было отдать должное Офире: она не особо углублялась в его творчество. Он себе пишет – ну и на здоровье! Правда, однажды она спросила Одеда, посвящает ли он и ей какие-нибудь стихи. На это он честно ответил, что нет, потому, что хочет, чтобы Офира была с ним здесь и сейчас, а не жила единственно в его стихах. В них, подчеркнул он, слишком мало позитива, тогда как Офира – это лучшее, что есть в его жизни. Девушка не обиделась. Она тоже хотела, чтобы Одед был с ней в реальности, а не в своем воображении.

Тем не менее, когда вопрос о будущей профессии стал ребром, Одед оказался перед нелегким выбором. Стихов он больше не писал, и даже не ощущал в себе прежнего призвания ни к поэзии, ни к прозе. Заниматься исследованиями он не любил. Работать учителем литературы в старших классах казалось неплохим вариантом, но перед глазами у молодого человека стоял печальный пример Даны Лев. Он не питал никаких иллюзий относительно системы, в которую мог попасть. И, даже зная, что у него, в отличие от Даны, никогда не хватит душевных сил на открытую борьбу с этой системой в случае чего, он не рисковал. В то же время, ни одна из более точных профессий его не привлекала. Поэтому, для того, чтоб состояться как специалист, при этом не ломая себя, Одед остановился на чем-то среднем между литературой и остальными гуманитарными профессиями: библиотекарстве. Там же, на факультете, он узнал о назначении Даны Лев на профессорскую должность, но так с нею и не пересекся.

Что касалось Офиры, то она определилась еще в армии, и пошла в журналистику. Именно она писала легко, так же, как делала легко и все остальное, и придерживалась не эмоционального, а аналитического подхода к текстам. Еще у нее была рекомендация командира, возглавлявшего пресс-центр, в котором она служила. Способная девушка быстро пошла в гору. Уже на первом курсе она работала в студенческой газете. Пока Одед штудировал информатику и историю книгоиздательства, ею интересовались крупные редакции, и даже телевидение. По иронии судьбы, Офира начала обеспечивать их «семейный» очаг первой. Конечно, Одед подрабатывал паралелльно учебе, и их родители им помогали, зато она была уже устроена.

Зная потенциал своего друга и партнера, и будучи на его счет оптимисткой, Офира несколько раз предлагала ему опубликовать свои стихи в газете, где она работала. Ей хотелось верить, что и его заметят. Но Одед каждый раз отказывался. Офира, считая, что причина его упорства крылась в щепетильности по отношению к ней, так как все его стихи посвящались Галь, убеждала его, что нисколечко не ревнует, что эта публикация – просто дань его талантливым произведениям. Ответы Одеда, не вдававшегося в объяснения, оставались неизменными: «нет».

Офира была разочарована. В ее глазах, не имело никакого значения, кто из двоих партнеров преуспевает в жизни больше. Публикация стихов Одеда, действительно, являлась с ее стороны не попыткой потянуть его за собой, а просто возданием хвалы его таланту, который он «зарыл в землю». Но что ж она могла поделать?

По окончании своего третьего – последнего – курса, и уже работая в библиотеке, Одед начал подумывать о свадьбе. Глубоко убежденный в том, что эта женщина была предназначена ему самим Всевышним, он собирался сделать ей изысканное предложение руки и сердца. На свою первую зарплату он купил ей обручальное кольцо с бриллиантом и заказал им прогулку на яхте с кейтерингом, где собирался преподнести ей свой подарок. Это был сюрприз, о котором Офира не должна была знать до поры-до времени.

Однако и у Офиры оказались свои сюрпризы. Ее повысили на работе и отправляли в первую заграничную командировку, пообещав, что это – только начало. Случилось это накануне прогулки на яхте, заказанной Одедом.

Сама прогулка и сопутствующее ей предложение руки и сердца состоялись, но, вместо чисто романтического круиза, новоиспеченные жених и невеста бурно обсуждали их будущее в виду изменившегося рабочего графика Офиры. Разлука сроком в несколько дней не так напрягала их, как то, что теперь это будет повторяться раз за разом. Оба понимали, что эти командировки являлись прекрасным шансом для деловой женщины, строящей карьеру, но никак не для будущей жены и матери.

Офира настаивала на том, что, когда ее повышали, она не знала ничего о планах Одеда.

Неужели после стольких лет вдвоем у тебя не закрадывалось даже мысли, что, рано или поздно, я сделаю тебе предложение? – в сердцах спросил ее Одед.

Ты сам сказал: «столько лет вдвоем», – возразила Офира. – Мы живем в гражданском браке. Живем счастливо. Для чего мне нужно было напрягаться и гадать, когда ты сделаешь мне официальное предложение? Откуда я знала, когда ты созреешь для этого?

Ну вот, я созрел. Видимо, в неподходящее время, – пробурчал расстроенный Одед.

Офира ничего не ответила. Ее грызла вина за то, что она должна была уехать по работе в это критическое для них обоих время, и еще за то, что, в глубине души, она отлично сознавала, что, при всей любви к Одеду, не откажется от дальнейшего своего роста ради брака.

Они решили подождать несколько месяцев чтоб посмотреть, как и что будет. Командировки Офиры проходили успешно, и она каждый раз возвращалась в его объятия стосковавшейся по нему и с подарками. Но для Одеда ее частые отлучки стали пыткой. Особенно по выходным. Он давно отвык от одиночества, и не находил себя один в четырех стенах. Когда мужчины долго дома нет, женщине плохо. Когда же дома долго нет женщины, мужчине тяжело вдвойне. А такому мужчине, как он, несмотря на рабочую занятость, просто невыносимо.

Однако, миссия Офиры не отпускала ее даже когда они были вдвоем. Ей звонили, посылали сообщения, на которые она была вынуждена реагировать. В их отношения как будто закрался кто-то третий, который был сильнее их.

К Одеду возвратилось его давно забытое, но, увы, никуда не пропавшее ощущение, что поток жизни выбросил его на берег. Офира была для него всем миром, и вот теперь его мир от него отнимали, и отнимали бесцеремонно. Его возраст и положение не позволяли ему каждый раз искать отдушины у своих очень занятых приятелей и в родительском доме, в обществе сестер-близнецов, превратившихся в красивых девушек-подростков. Поэтому, он замыкался в себе.

Иногда он с досадой думал про себя, что, если Офира сообщит на работе, что выходит замуж, то ее оставят в покое. Хотя бы на некоторое время. Но сразу же корил себя за эти мысли. Он не желал своей любимой зла, зная и видя, как она увлечена своей профессией. Но, к сожалению, вместе с тем, как у него все больше опускались руки ввиду их новых обстоятельств, менялось и его отношение к Офире, и он готовился серьезно объясниться с ней.