Вразумление красным и комфорт проживания

Из-за сопки поднималось солнце, длинными полосами скользя по реке и полям. По гравийной дороге, толкая тачку, катились братья. Один, как на марше, был опоясан в скатку мотком грязной закопченной проволоки. Они шли на запад, как отступающие оккупанты. Утренний чай без водки вызывал тошноту и уныние, а чистое поле – страх от того, что прятаться будет некуда, если появятся желтые «Жигули».

***

Рядом с нашим офисом был еще ряд контор, но все двери объединяло одно, с общего согласия выделенное место для курения. Там, на маленькой скамейке, всегда было людно. Периодически собирались барышни с кофе под сигарету и утренними новостями. Любимой темой для разговора у них было – как бросить курить. Особливо одна была активна в своих страдальческих потугах. В то утро, застав меня у дверей, начала уже не в первый раз рассказывать о таблетках и заговорах, которые на нее совсем не действуют, а ей так стыдно перед своей дочкой-первоклассницей, что аж плачет по ночам. Огромное желание бросить курить, но нет никаких реальных возможностей. Но я знал, что возможности есть и они рядом. Пригласил ее зайти к себе в офис, включил верхний свет. В красном углу висела икона Спасителя. Я предложил ей встать на колени, осениться крестом, поклониться до земли и попросить Господа о помощи, его именем поклясться, что она больше не будет курить. Барышня мгновенно побледнела и впала в пот, руки затряслись, страх был так велик, что она вмиг потеряла дар слова. Но потом прокашляла, что она такое не сможет, и выскочила из дверей. Значит, ей не нужно было спасение. Кто не умеет каяться, тот не спасется. Она и дальше продолжала курить, но теперь уже тщательно от меня пряталась.

Вот так. А и сам только так вылечился от той заразы, в которую меня когда-то затащили, – казино. Новое модное место городской тусовки и сцена драматического театра. Это когда кооператор к утру проигрывал свою «рефку» с цыплятами, тут же у входа припаркованную, а главный в похоронной конторе – катафалк, с погруженным в него с вечера трупом одинокой бабушки. Опрятные, с бабочками дилеры и бесплатный алкоголь творили нечто. Разоряли семьи и ломали судьбы прилипших к рулетке и картам. Я играл в рулетку помногу и остервенело. С тех пор прошло двадцать лет. И вот я ставлю на двадцать, а шарик падает в единицу. Я ставлю восемь, а падает двадцать три. Всегда ставлю черное, а падает красное. Но это во сне, и просыпаюсь мокрым от страха, что обманул Христа.

Тогда, давно, в один день в стране закрыли все казино, и мы повадились летать в соседнюю. Там-то я и доигрался до инопланетян, явились ко мне недобрые. Прибывали мы туда компанией, играли и, конечно, находили места для активного отдыха. Большей частью проигрывали, но бывало, и богатыми неожиданно становились. Если были выигрыши, назад ничего от них не везли, все оставляли в местных чертогах, уж больно много было здоровья и глупой удали.

Таким любимым местом стал клуб как бы для иностранцев, в немалых количествах бывавших в этом портовом городе. В клубе было хорошее варьете с танцовщицами из Украины, России и Беларуси. Девчонки свои заработки искали в стране современных технологий, а мы – развлечений. Девчонки нас всегда приветливо встречали, кроме одной, которая уж очень мне понравилась. Все мои попытки с ней сблизиться разными способами обламывались.

В тот последний раз игра сложилась удачно: денег было вдоволь, хотелось хорошего куража. Владельцем этого клуба был человек, который зарабатывал всем, в том числе и цветным металлом с наших городских запасов, и часто у нас появлялся. Вот с ним я и составил разговор на тему, что если он сегодня не сосватает мне эту танцовщицу, то у нас в городе больше рожу свою не покажет и килограмма меди не вывезет. Тот достаточно испугался моего не совсем трезвого наезда и заюзил на заднице. Он старался доходчиво (но получалось панически) убедить меня, что всех можно, кроме именно этой. Но меня уже закусило. Тот стал угрожать, что для меня это плохо кончится, а он не хочет быть к этому причастен. Я его послал, посадил девочку в такси и повез в лучший в городе отель. Она вроде была не против, хотя и радости явно не высказывала. Владелец клуба до конца пытался меня остановить, даже за такси цеплялся, но увы. Позже стало понятно, что объяснить мне что-то толком он не мог без вреда для себя. А только то, что просто нельзя, для меня было мало. В чужой стране из-за своего безголового упрямства я приоткрыл еще тот ящик, и наказание последовало незамедлительно.

***

Узбеки начали грузить машину с вечера, металлический хаос нужно было уложить так, чтобы веса было много, а объема мало. И это плохо получалось. Арматура и трубы щетинились во все стороны. Шофер, пришедший в девять часов в надежде быстро уехать, материл узбекских стивидоров как только мог. Выехать надо было ни минутой позже десяти часов, тогда в тринадцать он уже будет в порту, у большой кучи металлолома. В воскресенье в это время можно было миновать многие дорожные запоры. Порт принимал в воскресенье до четырнадцати часов, и к этому времени уже должно выскочить назад из города. Опыт! А по возвращению у него важнейшее мероприятие: у его любимой день рождения, его ждет стол, поцелуи и обнимашки. Ух! Приемочный контейнер был почти пуст, узбеки пыхтели, в третий раз меняя местами ржавое железо. Вдруг вроде из ниоткуда возле контейнера возникли две хмурые фигуры с тачкой. Узбеки-приемщики заорали на них, чтобы завтра приходили, сегодня отгрузка, но братья по известной причине завтра прийти не могли и потому смиренно ждали своей участи. И вдруг даже начали помогать, упрессовывать и обвязывать, что и решило исход дела. Толстый узбек кинул на весы сначала проволоку, а потом туда же вывалил из тачки остальное. Все так же ушло в кузов. Распорядитель достал железную коробку из-под чая, вытащил оттуда три бумажки и сунул братьям. Похоже, их ожидания оправдались, и они бодро зашагали в расцветающий красками сентябрьский день.

Удалось выехать даже на десять минут раньше, что сулило поездку без проблем. Федеральная трасса была хороша: широкая и сухая. Шофер надел модные очки и, включив сборник песен о любви, стал исполнять свои профессиональные обязанности. Ему было чуть за тридцать, но он любил старые лирические песни. Под их замечательные переливы он и проехал два с половиной часа с положенной скоростью. И тут все хорошее закончилось, в город без объяснения причин не пустили, завернули на объездную. Все планы были повержены вмиг. По инструкции при невозможности добраться к разгрузке он должен был жить в машине и охранять груз до появления реалий заехать в порт и выгрузиться. Через километр на объездной стояли два таких же борта, стремящихся к большой куче, и он к ним припарковался. Тем причина была известна: в центре города десятки тысяч человек, сегодня День тигра, уж точно до шестнадцати часов туда не сунешься. Да и что толку, если порт принимает в воскресенье до четырнадцати.

Шофер вернулся в кабину и погрузился в глубочайшую скорбь, мысли бродили по лабиринтам, не находя выхода. Но мысль промыслила и, покопавшись в закромах, припомнила, что по объездной можно добраться до одной базы, где купят все за наличку. А потом за те же деньги можно купить железный хлам у себя и на неделе вывезти опять же в порт, в ту кучу. Но воскресенье – день выходной. Это пугало, но рискнуть стоило, и он поехал. Ворота базы были открыты, он въехал на территорию. Всего через минуту вышли опять же нерусские, вывезли на рогах кара весы и начали сортировать и взвешивать. Работали споро и энергично, что удивило. Минут за сорок все закончили. В маленькой конторке узбек грамотно составил акт с указанием веса и цены, дал расписаться, открыл мини-сейф, отсчитал деньги, опять заставил расписаться. Денег хватит еще на такой вес лома и на солярку с лихвой. Он рискнул и, оказалось, выиграл.

Константин Петрович так и эдак растягивал кумачовый стяг. Он был сшит вдвойне и выглядел очень добротно. Подруга аптекарши не обманула, но напомнила, что спасибо на хлеб не намажешь, и предложила культурно поужинать там же, в той же компании, но спиртное с него. Костя согласился из расчета, что серп и молот прошьют золотыми нитями. Ну, прямо мороз по коже!

***

В номере все то же: и ни да, и ни нет. Сидели мы с ней в креслах друг против друга по пояс голые, потом она начала плакать мелкими, как брызги, слезами и рассказывать, что уже два года с мужчинами не была. Но кто тогда в такое мог поверить? Так прошло около часа. Шампанское и разговор без смысла… Я пытался ей понравиться. Сначала вроде послышался скрип, потом настойчивый стук в дверь. Я никого не ждал, но дверь открыл буднично, просто повернув ручку. Дверь распахнулась.

Напротив меня стоял инопланетянин роста высокого, с огромной черной головой, с телом, закованным в черную броню. На фоне полной темноты коридора это выглядело существом из кошмарного сна. Видение длилось секунду, раздался змеиный свист, и я в обмороке рухнул навзничь. Потом я куда-то полз или меня тащили, сильный шум, и красное, красное, красное… Потом провал. Потом где-то далеко тусклый свет, кто-то с кем-то говорит, затем опять провал.

Начинаю вроде приходить в себя. Тусклый свет, зарешеченная лампочка… Вроде как понимаю, что я в камере. Левая рука обездвижена, в ней игла капельницы. Лежу на спине, голова высоко задрана, в висках ломота. Дверь открывается. Заходят несколько азиатов и две девушки, одна – в белом халате, одна – нашего облика. Одна из них склоняется ко мне и спрашивает, слышу ли я ее. Я слышу. Она представляется помощником российского консула, остальных называет офицерами спецслужб. Говорит, что я здесь, в камере внутренней тюрьмы уже двое суток. Меня задержали по подозрению в подготовке террористического акта против руководства страны. Могу ли я прямо сейчас назвать своих сообщников и тем самым облегчить свою участь? Но я все же плохо ее понимал, лица вдруг стали расплываться. Та, что в халате, кинулась что-то подкалывать из большого шприца, и я опять провалился в небытие.

Еще через сутки ситуация понемногу стала разруливаться, меня чуть покормили. Опять приходила из консульства та девушка, но уже без сопровождения и предложений назвать кого-либо из сообщников. Она успокаивала меня, говоря, что уже скоро все разрешится, но страну эту мне придется сразу покинуть. Я был совсем не против.

Чтобы как-то разобраться в происходящем, надо начать очень издалека. Из тех самых девяностых годов, что наступили в большом районном городе, в котором родилась и взрослела красивая девочка Томочка. Ее папа вдруг в начале этих годов авторитетно разбогател. Мама бросила работу, а Томочка –сельхозинститут. Не по Хуану сомбреро. Все закружилось: мальчики, клубы, а потом и наркотики. Папа, правда, ушел к модели, бывшей Томиной подружке, но мама быстро утешилась. А в нулевой год папу нашли в машине с простреленной головой. И Тома поняла, что надо отсюда валить, и уехала в сопредельную страну искать счастья. Год путанила, без удовольствия, но продуктивно, а тут попалась на перепродаже большой партии наркотиков. Появился шанс сгнить в яме азиатской тюрьмы, но предложили отсрочку приговора взамен на согласие работать на спецслужбы.

И она стала агентом с оперативным псевдонимом, который на русском языке значит «Мышь». Ее подкладывали под своих азиатов и под соседних, а на все национальные праздники возили от одного генерала к другому вместе с поварами и официантами. Но ее главной задачей было следить за прибывающими русскоязычными и докладывать. Для осуществления этих задач ей дали возможность набрать танцовщиц и обосноваться в клубе, куда так или иначе стекалась русская тусовка. К тридцати годам Мышь вообще разочаровалась в любви и вдруг стала особенной, увлекшись женщинами. Они и наркотики делали ее жизнь нежной и отчетливой. Сначала были азиатки, а уже два года у нее – танцовщица, красавица, бывшая спортсменка, настоящая любовь, серьезные отношения. Мышь ее уже два раза возила по юго-восточным странам с целью сочетаться браком, но пока не получалось.

Хозяин того клуба, конечно, знал, что за особу ему подсадили и очень ее страшился, а ему было поручено следить за ней и докладывать. Он и без того всегда подстукивал. Но эта аферистка со своими склонностями его пугала. И когда она, вернувшись в клуб, не нашла там свою любимую, она за минуту вытряхнула из него всю информацию и начала действовать. Она была в слепо-шизофренической ярости, что ее девушку увез мужик. Позвонила своим хозяевам, сообщив им о готовящемся террористическом акте, зная, чем их можно быстро поднять.

Через час отель был окружен плотным кольцом спецназа, уличное освещение было отключено, и движение на ближайших улицах было приостановлено. В коридорах отеля свет был тоже выключен, а потом командир взвода в полной антитеррористической экипировке постучал в номер, потом брызнул мне в лицо из баллона с новым экспериментальным нервнопаралитическим газом. Мышь затащили в номер для опознания тела. Она была в модных тогда красных ботфортах. Ими она, страшно истеря, и принялась бить лежачего. Специальные агенты ее с трудом оттаскивали, но она вырывалась и принималась заново пинать бездыханное тело. Позже, на очной ставке она снова была в тех же сапогах и пыталась повторить свое упражнение. При этом Мышь орала про утраченную любовь и разбитую семейную жизнь. Видно было, что эта истерика у нее не на один день.

А день пришел, азиаты разобрались в посылке и причинах всего происходящего, и меня выпустили. На следующий день у меня самолет, а меня тут и выручать уже понаехали. Все собрались, пошли пообедать в кафе с адаптированной для русских едой. В прихожей-коридорчике на стуле сидел парняга, мне незнакомый, но я почему-то на него внимание обратил. Всегда сажусь лицом к входу. Заказали еще и водки, но выпить не успели. Наш опоздавший товарищ зашел в кафе, поздоровался, даже приобнялся с тем сидящим пацаном. Они вышли на воздух и начали о чем-то говорить, поглядывая через окна в нашу сторону. Минут через пятнадцать тот ушел, а наш товарищ позвал меня выйти и вот что поведал.

Человек, которого он только что встретил, – бывший его хороший товарищ с далекого Урала, а ныне он стал киллером и свободно промышляет по миру. Так вот, сидел он уже заряженный по мою душу. Вчера его наняла моя визави и уже аванс проплатила. А прокомментировала она мою личность так, что Чикатило рядом не стоял, и любой прохожий просто обязан был меня убить. Опять смерть рядом со мной прошла, шаркая ногами. А девушку ту красивую тоже сразу выслали. Она где-то добыла мой телефон и звонила уже живым голосом, говорила со мной, как с избавителем от рабства, благодарила и была не против встретиться, если вдруг буду в Минске. Но мне это неинтересно, на Галочку она была совсем не похожа. Мне же дали понять, что мое посещение этой страны больше нежелательно. Так вот и закончились мои пристрастия к рулетке. А Господу я поклялся больше не прислуживать этому зверю.

А подобные инопланетные головы скоро и при дневном свете объявятся на Болотной площади и станут повседневной частью сегодняшней жизни среди мятущихся в суете городов в поисках счастья индивидуумов.

***

Прекрасный день 1 сентября – День знаний, а если он еще и солнечный и теплый, то вдвойне хорошо. Вовочка-второклассник стоял у подъезда своего дома – типичной для города двенадцатиэтажки, и пытался отковырять из домофона горящую красную лампочку. Уроки закончились, за спиной –рюкзак с учебниками и дневником, в руке – мешок со сменкой, Школа была совсем рядом, а домой он не спешил. Два часа дня, рядом на площадке нарядные взрослые встречают из ЗАГСа новобрачных, из машины – музыка, на сиденьях – приговоренные к вскрытию бутылки шампанского.

По асфальту к подъезду идет мужчина лет 35- 40 бодрым шагом, похоже, с хорошим настроением. Товарищ и коллега ушел в рейс, оставил ключи от квартиры для поливки мандарина, дорог ему был тот мандарин, вроде и одна память осталась от сбежавшей с кем-то жены. Пройдут минуты, и все эти персоналии, совсем, казалось бы, далекие друг от друга, сольются в одну точку напряжения и крови.

Мужчина подошел к двери подъезда, сходу открыл дверь. Вовочка был недоволен, он почти уж было отковырял тот глазок. Мужчина сказал: «Ну, заходи, отличник». Вовочка зашел, совсем нехотя. «Пятерок, небось, наполучал? – продолжил мужчина. – Ну, продолжай, маму радуй». У Вовочки пятерок еще ни разу не было, и он о чем-то своем думал по пути к лифту. Жил он на третьем этаже, но был ленив и ездил всегда на лифте.

Мужчина вызвал лифт. Вовка смотрел на красную лампочку лифта, очень она его искушала. А сейчас он мучительно вспоминал слово, которое говорили ему мама и бабушка. Оно было длинное и непривычное, но связанное с теми, с кем нельзя ездить в лифте и брать у них конфеты. Двери лифта открылись, мужчина зашел и сказал, обращаясь к Вовчику: «Заходи, герой, поехали». Вовка смотрел на него снизу вверх лукавым взглядом. Входные двери захлопали, новобрачные и гости протискивались в подъезд. И тут Вовка вспомнил то слово и, тыча пальцем в лифт, истошно заорал: «Педофил, педофил!» И, сгорбившись под ранцем, размахивая мешком со сменкой, кинулся бежать к лестнице.

Подвыпившие радостные парубки в подъезде среагировали мгновенно. Свидетель жениха, он же курсант и мастер по боксу, заскочил в лифт и ударом слева сломал нос, а ударом снизу выбил зубы педофилу. Его выволокли из лифта на площадку у подъезда, и тогда уже били все, даже бабушки и дедушки, случайные прохожие и мамы с папами, что вели своих чад из школы. Чада были нарядные, с бантами и чупа-чупсами. Потом приехала милиция, пока грузила, тоже била. Солнышко светило, день был теплый, праздничный.

Вовка за всем этим с демонической ухмылкой наблюдал из окна третьего этажа, ему все нравилось. А свадьба еще долго в этот день пела и плясала, рождалась новая семья.

В отделе в кабинете, где стоял гипсовый бюст Дзержинского с подкрашенными тенями глазами и в ярко-красной плюшевой узбекской тюбетейке на голове, негодяя привязали веревками к стулу и тоже били. Садизм здесь был в чести, били со знанием дела, пытались оскопить. Устали, достали коньячок, день сегодня уж очень примечательный, начальнику под юбилей дали полковника. И сегодня все полковники бухали в ресторане, а младшие чины на работе. Шефу позвонили, пусть там блеснет чешуей перед генералом, как успешно работают его люди. Взяли педофила прямо по-горячему. А главное, хотели, чтобы он распорядился, куда его дальше, вид-то у него не очень-то живучий. В отделе оставлять было нельзя, и начальник заехал уже в новых погонах, хотел скоренько показаться подчиненным. Зашел в кабинет с водителем, глянул на привязанного и попросил водителя пнуть того разок. Водитель пнул изо всей силы. Мент-начальник, даже если он пьян, все равно соображает. Он сообразил позвонить начальнику СИЗО, известному биндюжнику, который тоже был приглашен, и договорился определить недочеловека на ночь в камеру-отстойник, где готовился этап. Так и сделали, а потом продолжили банкет, кто где. А выбранный в педофилы всю ночь хрипел и булькал, а к утру умер, оставив после себя красные липкие разводы. Полковники останутся полковниками, мастера спорта мастерами, Вовочка все же получит свою пятерку в дневнике, большую и красную, и только мандарин будет медленно погибать под рассветами и закатами. Ибо у кого-то в Москве в Политбюро – свои, а у кого-то сосед по гаражу – прокурор.

***

Спал плохо, ночь прошла в непонятных тревогах, уже под утро приснился наш старый дом в каких-то серых, дождливых тонах. Кто-то большой ладонью сильно и больно сжимал кулачок двенадцатилетнего мальчишки. Проснулся с ноющей левой рукой. Во сне так ее, видно, сжимал, что на ладони оттиснулась неведомая, звездоподобная фигура. Проснулся поздно, уже по звонку моего товарища, что заведовал базой. Он был два дня на охоте. Большой любитель этого мной так и не познанного ремесла. Звонил с предложением заехать на базу, угоститься свежим мясом, а мяско лесное я любил, особенно – в хорошем супчике. Я пообещал заехать до обеда попутно.

Через два часа, когда я уже сидел у сторожей на стоянке и слушал свежие анекдоты про неверных жен и политиков, он снова позвонил. Его работяги в куче железа нашли ржавый Крест, но какой-то странный, с полумесяцем. Сам не зная зачем, я попросил измерить его рулеткой. Через 10 минут он сообщил, что размер – метр двадцать шесть сантиметров. Я сказал, что заеду за мясом и гляну. Анекдоты меня больше занимали, но цифра 126 как-то не тухла в голове. Потом она стала раскаляться, сначала красным, потом желтым и голубым и взорвалась. 126 сантиметров, деленная на длину локтя 0,42, это и есть три локтя. Неужто Господь простил мою неправедную жизнь и ведет меня к исполнению моего предназначения? Я вылетел на улицу и одним скачком запрыгнул в машину. Водитель не сразу понял, куда надо. Он был испуган, видя, как я взволнован. Встреча состоялась. Со своих глаз не могу рассказать, только со сторонних.

В ворота заезжает большая намытая черная машина. С пассажирского сиденья выходит уже очень взрослый мужчина с седой головой, в длинном английском плаще и шелковом шарфе. Он заходит в ангар, полный запахов автогена и металла. Его встречают несколько парней в спецовках, перемазанных металлической окалиной. Взгляд вошедшего направлен в одну сторону, где, приваленный к стенке, стоял черный Крест. Это было в точности то, что описал Зотов 130 лет назад. Мужчина подходит, падает на колени, начинает целовать Крест и истово молиться. Присутствующие ошеломлены, для них этот Крест еще минуту назад был куском металла под разделку. Мужчина встает, берет Крест в объятия, пытаясь его нести. Ему помогают, мужчина плачет. Крест укладывают в багажник.

Сейчас я знал, куда мне надо ехать. Крест надо упокоить в ковчеге и скрыть от глаз. Ехали к моему, как мне тогда казалось, другу, который уже скоро предаст и струсит. Тот был на месте, в мастерской. Часа два ушло на изготовление коробки из кедровых досок, и на кедровую же стружку уложили Крест Елеонский. Здесь он и будет до своего воздвижения.

Теперь я знал, как мне надо жить и что делать. Я одного хотел: жить рядом с ним, покаяться и умереть подле него. Надо готовиться к походу в Святую Землю за благословением. Надо думать, как строиться. Моя жизнь обретала ясные очертания, а главное – смысл. Буду жить в доме у пруда, в саду будут яблони, а вдоль заборов весной расцвет иван-чай, под сенью Креста и по милости Божьей. Прямо в зиму и начну, помолившись, строиться. И еще правда была, что с того дня в моей жизни стало появляться очень много хороших людей, а плохие стали пропадать. Возможно, наши собственные помыслы и намерения определяют, кто с нами рядом.

***

В течение недели нашел старый домик в деревне с участком недалеко от реки, а еще через неделю загнал туда технику и начал копать пруд. Это надо было сделать в первую очередь: вырыть и залить водой, оставив отстаиваться до весны. Вдоль склона отсыпали камнем площади будущего лицевого берега пруда и территорию под основание будущей часовни. Первыми числами ноября всю эту работу закончили. Пруд получился большой и под край заполненный речной водой. Не удержался-таки, запустил рыбу, что попадалась в браконьерские сети местного люда. Они с большим желанием продавали ее мне, красивую и рвавшуюся жить. Пришлось еще и аэрацию на дне пруда смонтировать. На глазах вода замерзла и только в центре булькала, и уже очень холодными утрами парила.

Так было в деревне, а город занырнул в празднование столетия ВОСР. Мероприятия носили локальный характер с глубоким проникновением на местные экраны и радиоэфиры. Активизировались бывшие и нынешние комиссары, замполиты и политруки, которые тогда рассказывали, что надо быть патриотом и послужить, чтобы жить хорошо, а теперь рассказывают, как мы раньше хорошо жили. С этими рассказами они и вышли под красными флагами, со знаками отличия и гордо-трезвыми лицами. Не хотели расставаться с комсомолом, хотели быть вечно молодыми. Ведь Ленин всегда молодой, а юный Октябрь впереди.

«Красный марш» с портретами Ленина и Сталина, с красными конниками в буденовках растянулся на сотни метров. На площади сегодня в 17:00 митинг. Среди этих людей где-то с большим флагом обязательно есть гражданин из желтых «Жигулей», которые где-то далеко и как-то припаркованы. А на Колыме столетию революции посвятили театральный вечер с прочтением стихов со сцены, а в антракте состоялся мастер-класс по снаряжению патронами пулеметной ленты и раздаче кипятка с сахаром. И вновь продолжается бой. Но нигде никто не покаялся даже через сто лет после отказа от духовных основ человеческой жизни. Не покаялись, что жили по правилу «спасибо на хлеб не намажешь».

Крест божьей милостью – в ковчеге. Пруд основательно замерз. Началось время проектирования и сбора материалов. Этим сейчас и занималась нанятая мной команда. Пришел Новый год. Встречал я его в том же селе, при маленькой елочке, в старом домике, небольшой компанией самых близких людей. Из окна панорама из белого-белого снега с живой полыньей, лес. А по ночи сказочно-звездное небо. Здесь совсем другой климат, это уже предгорье.