Иоанн III Великий. Первый российский государь. Летопись жизни. Часть II

Обратим внимание на убеждение митрополита Филиппа, которое наверняка отражало и точку зрения его паствы: «возлюбивший и восхваляющий веру чужую, оскорбляет свою». Это убеждение позволяло русским людям во время средневековья поддерживать единство нации, создавать единое государство, выживать во враждебном мире. А главное, быть независимыми от посторонних сил. Крест у «легата» отобрали, одержали над ним местную моральную победу, получив соответствующее всеобщее удовлетворение.

«Когда же приехал Фрязин с царевной, послал великий князь своего боярина Федора Давыдовича навстречу и приказал, у легата латинский крест отняв, в сани его положить, а Фрязина взять и ограбить. Федор это и сделал, за пятнадцать верст встретил их. Тогда легат испугался. До этого митрополит Филипп много книг изучил, выбирая тексты, и он призвал книжника Никиту поповича: одно, по его подсказке, сам говорил легату, а другое велел Никите самому сказать. А легат ни единого слова не ответил, а сказал: «Нет со мной книг». Той же зимой женился великий князь на той царевне и венчался с ней в деревянной церкви святой Богородицы, что у гроба святого Петра. А венчал его протопоп коломенский Иосия, а здешним протопопам и духовнику своему князь не велел, потому что они были вдовцами».29

Софья с Иоанном были обвенчаны во временной деревянной церкви, которая была поставлена над алтарем внутри строящегося кафедрального храма Успения Богородицы. Судя по описаниям, венчание прошло тихо и скромно. И это понятно: шёл траур по недавно усопшему великокняжескому брату Юрию.

Неизвестно, откуда взял свои сведения о бракосочетании «независимый» летописец, но совсем по-другому, более обстоятельно, описывает процесс обручения и венчания Иоанна и Софьи свидетель события, автор Московского летописного свода. Он утверждает, что венчал Иоанна с Софьей не протопоп коломенский, а сам митрополит:

«И по сем внидоша в град ноября 12 в день четверток. Митрополит же сам вшед в церковь и възложи ризы на ся и знамена царевну крестом и прочих с нею христиан и отпусти ея из церкви, и поидоша с нею к великой княгине Марье. И князь великы Иван тогда обручав ту царевну по обычаю, яко же достоит государьству их, и поидоша ко церкве на литургию. Митрополит же Филипп служил того дне обедню в церкви пречистыа Успениа в деревянои, иже бе поставлена в новоначалном храме пресвятыа Богородица, и отслужив обедню венчал благоверного великого князя Ивана Васильевича всеа Руси со православною царевною Софьею со дщерью Фоминою деспота Аморейского; а сын той Фома царя Мануила Цареградского, брат же царя Ивана Калоана и Дмитреа и Констянтина. Бе же на венчании их мати великого князя великаа княгини Марья и сын его и братиа его, благоверный князь Андреи и Борис и Андреи, со всеми прочими князи и бояры своими, и множество народа, и тот посол Римскы Антонеи лягатос со своими Римляны».30

Освобождение венецианского посла Тревизана. Почти все летописи упоминают о том, что после возвращения из Рима сват великокняжеский Джьан Баттиста делла Вольпе (Иван Фрязин) был схвачен и «ограблен». Они же частично объясняют причину его «поимания». Свата наказали, в первую очередь, за то, что скрыл от Иоанна цель приезда посла Тревизана и тайно отправил его в Большую Орду. А заодно и за все остальные «грехи»: что обманул москвичей, приняв на Руси православие, а в Рим явился католиком и активным сторонником унии, что «провёл» и самого папу римского, убедив того, что Москва готова принять унию.

Однако напомню, Вольпе недолго пробыл в «поимании»: вскоре мы видим его в числе крупных заимодавцев нескольких князей, в том числе и Андрея Меньшого Вологодского.

О дальнейшей судьбе венецианского посла Тревизана также известно из летописей.

«Тогда не было известий у венецианского князя, дошел его посол до Орды или нет. Тогда великий князь послал к нему в Венецию Фрязинова брата31, упрекая его: «Почему ты так поступил, нанеся мне бесчестье, через мою землю тайно послал посла, меня не предупредив». Брат Фрязинов Антон поехал и сказал ему все, что посол его сидит, пойманный, в тюрьме. Тот князь с Антоном передал великому князю просьбу прекратить вражду, а посла отпустить в Орду. «А если будет нужно что на снаряжение, то дай ему, а я сам заплачу», – сказал он. Тогда великий князь после разговора с Антоном посла отпустил, а с ним переводчика и дьяка, и семьдесят рублей дал ему, а сказал семьсот, и послал все получить. И дошел этот посол до Орды, звал царя в поход, а тот ничего не обещал и приказал татарам проводить посла к морю».32

Некоторые российские историки охотно повторяют эту басню «независимого» летописца о, якобы, обмане Иоанна, делают выводы о его жадности. О том, что эта басня – враньё, говорят несколько фактов.

Во-первых, ни один из сохранившихся в венецианском архиве документов, касающихся Тревизана, а их немало, не говорит о том, чтобы Иоанн потребовал с города какие-то деньги за содержание их посла. А отчет о столь значительной сумме и источниках её получения непременно бы обсуждался на сенате и сохранился в протоколах. Историк и иезуит конца XIX века Павел Осипович Пирлинг, работавший в архивах Италии над книгами о России времени Иоанна III, уверенно пишет: «Тревизан не только был освобожден от оков и возстановлен в своих правах, но и получил подарок в сумме 70 рублей».33

То есть Иоанн не только не потребовал с Венеции каких-либо денег, но и, потратившись на содержание и снаряжение их посла, ещё и сделал ему подарок – 70 рублей – а это, по тем временам, значительные деньги!

Во-вторых, надо иметь в виду, что сумма в 700 московских рублей конца XV века – это около 60 кг (шестидесяти килограммов!) серебра. И государь не мог потребовать столько денег даже за трёхлетнее содержание посла – с 10 сентября 1471 года по 19 августа 1474, даже учитывая то, что он обеспечил его всем необходимым для достойной поездки в Орду, дав ему людей, коней, снабдив подарками для хана и его окружения, без которых в Большую Орду нельзя было являться: «а подмогши его всем, и людьмии коньми и поминкы».

Образ жадного государя никак не вяжется с отношением Иоанна к венецианскому же послу Контарини, который несколько позже также попал в Москву из Большой Орды, как говорится, босый и голый, ограбленный, да еще и в больших долгах: его выкупили из татарского плена русские и татарские купцы. Иоанн заплатил все долги посла, одел – обул, содержал почти полгода, одарил шубами и мехами и за свой счёт отправил домой, не ожидая никакой выгоды, не требуя возвращения затраченных средств. И не кто-то «независимый», а сам Контарини описал всё это в своей книге «Путешествие в Персию».

Да и все прочие послы, включая европейских и многочисленных татарских, брались в Москве на содержание великим князем, их вместе со слугами месяцами бесплатно кормили, возили по стране и до границы, обеспечивали всем необходимым. Послы получали также и ценные подарки: дорогие шубы, меха, серебряные кубки и прочее. Надо заметить, это не было принято в других государствах. Например, воевода Стефан Волошский, насильно задержав у себя русских послов с мастерами почти на два года, затребовал за их содержание с Иоанна более ста тысяч «денег оттоманских». Об этом сообщил ему крымский хан Менгли-Гирей: «<…> ино за ними сто тысячь, и семь тысяч и шесть сот и сорок и четыре денги отаманские учинилися; и от воеводины речи догадалися есмя, те денги сполна в руки не взяв, не отпустит ему, молвя, нам грамоту прислал».34

Конечно же, Стефан эти деньги получил от Иоанна. Так что запись «независимого» летописца об обмане Иоанна – ни что иное, как обычная сплетня, которую почему-то, не утруждая себя исследованием, охотно повторяют некоторые современные историки.

Год 1473

Пожар в Москве. Смерть митрополита Филиппа

В средневековой Москве пожар был частым явлением. Случалось, чуть ли не целиком выгорали и сам город, и посад. Митрополит Филипп, у которого апрельский пожар 1473 года спалил весь двор и большую часть припасенного для строительства нового кафедрального храма материала, воспринял его, как наказание Божие за грехи. И не смог пережить этого потрясения.

Подробно и красочно описывает пожар и смерть митрополита свидетель, московский летописец. Обратим внимание, что Иоанн снова сам участвовал в тушении весьма опасного пожара, причём летописец считает лишь его заслугой то, что смогли отстоять, спасти великокняжеские хоромы:

«О пожаре. Тое же весны апреля 4 день в неделю 5-ю поста, еже глаголется похвалнаа, в 4 час нощи загореся внутри города на Москве у церкви Рожества святыа Богородица близ, иже имат предел Въскресение Лазарево, и погоре много дворов, и митрополичь двор згоре и княже Борисов двор Васильевича, по Богоявление Троицьское, да по житиици городскые, и дворець житничиои великого князя згорел, а Большей двор его едва силою отняша, поне же бо сам князь велицы был тогда в городе, да по каменои погреб горело, что на княже Михайловиче дворе Андреевича в стене городнои, и церкви Рожества пречистые кровля огоре, тако же и градънаа кровля и приправа вся городнаа, и что было колко дворов близ того по житничнои двор городнои выгоре. Исходящее же уже последнему часу нощи, а огню уимающуся митрополиту же Филиппу из загородиа пришедшу же ко церкви Пречистые, поне же бо от пожара того вышел бе из града в манастырь святого Николы Старого, и въшед в церковь Пречистые и нача молебен пети со многими слезами у гроба чюдотворца Петра. Тогда же в то время прииде ту и сам князь велики и виде его плачющася и начат глаголати ему: «отче господине, не скорби так богу изволившу, а что двор твои погорел, аз ти колико хочешь хором дам, или кои запас погорел, то все у меня емли».35 Мня бо его о том плачущася, а он по многом плачи начат изнемогати телом, почат бо слабети рука ему, тако же и нога, а князю великому ту же сущу. Митрополит же начат глаголати ему: «сыну, богу так изволившу о мне, отпусти мя в манастырь». Князь же велики не попусти воле его быти, отъити где за град в далнии манастырь, но отвезоша его в близ ту сущии манастырь к Богоявлению на Троицкои двор, и яко отвезоша его тамо, он же в той час посла по отца своего духовного и святых тайн причастися, и маслом повеле свящатися. Князю же великому глаголаше и приказываше толко о едином что бы церковь совършена была, тогда бо бяше еще возделано ея до болшего поаса до половины, иде же киоты святым начаты делати на всею трех стенах. По сем же начат о том же деле церковном приказывати Володимеру Григорьевичю и сыну его Ивану Голове36 и то им приказываше, иже уготовлено бе у него на съвръшение церкви, но токмо попецетеся, а то готово есть, тако же и прочим приставником церкве тоя все о том не умолкаа глаголаше, и о людех, их же искупил бе на то дело церковное, приказывал отпустити их по животе своем. Всем же приходящим к нему, князем и княгиням и бояром и священником и всему православному хритианьству, подал мир и благословение и прощение и конечное целование, а сам тако же у всех прощениа прося. И тако день той преиде, еже есть в 5 апреля, нощи же тоя первому часу исходящу отъиде к богу. Мнози же о сем глаголаху, яко видение виде в церкви. По преставлении же его обретошася под свиткою на теле его великы чепи железны, иже и ныне зримы суть на гробе его, а преже того ниже духовнику его, ни келеинику никако же ведомы были, ни иному кому».37

Невозможно без волнения представлять себе сцену молебна после пожара, когда плачущий митрополит едва стоит на ногах, а великий князь утешает его, обещая возместить за свой счёт все утраты владыки, всё, что сгорело. Первосвятитель стал «изнемогать», а вскоре и скончался. И тут, неожиданно, на теле его обнаружили железные вериги – тяжкие металлические цепи, которые он тайно носил на своем теле, о чём сохранился рассказ и у «независимого» летописца.

«В том же году загорелся митрополичий двор и другие дворы возле него. Митрополит Филипп был тогда здоров, но внезапно его охватила болезнь. Тогда он оставил митрополию и, проболев недолго, преставился. На нем нашел сам великий князь вериги по всему его телу. И похоронили его в заложенной им церкви святой Богородицы, возле митрополита Ионы, и вериги над гробом повесили, они и теперь лежат, и все к ним прикладываются для исцеления.

После смерти митрополита великий князь начал узнавать, кто делал цепи. И объявился один кузнец, которого митрополит выкупил из татарского плена ковать для новой церкви, а потом велел отпустить его. Он сказал: «Я приковал одно звено к этим цепям: митрополит говорил, что они тесны ему, и велел никому не рассказывать об этом». Потом тот же мастер сказал на другой день: «Видел, – говорил он, – во сне, что митрополит Филипп идет во всем облачении на свой двор из церкви и вериги несет на руке. И я, встретив его, хотел поклониться ему, а митрополит Филипп сказал мне: «Зачем ты сказал великому князю, что приковал звено к этим веригам? Я не велел тебе говорить». Я же сказал: «Грешен». А он сказал: «Если спущу я тебе, ты начнешь и другим рассказывать». И, взяв вериги, начал меня бить. Я проснулся, и оказалось, что все тело у меня изранено, и теперь я болен». И лежал месяц из-за этих ран, и помолился святому, и исцелился».38

Новый митрополит Геронтий

«Того же лета, июня 29, поставлен бысть митрополит всея Руси Горонтей, епископ Коломеньскый, в граде Москве, в церкви святыя Богородица, архиепископом Васьяном всея Руси Ростовскым и Еоуфимием епископом Суждальскым и Феодосьем епископом Рязанским и Прохором Сарайскым и с повольными грамотами архиепископа Феофила Новогородскаго и Генадия епископа Тферскаго и Филофиа Пермьскаго и всем священным събором».39

Выбор митрополита в то время – шаг ответственный. Ибо с древних времён верховный владыка на Руси обладал властью почти равной, а где- то и превосходящей великокняжескую, ибо власть эта распространялась на все православные земли. Властный и строптивый митрополит мог много крови попортить государю, помешать его главной цели: объединению Руси, укреплению своей верховной власти. Но и безвольный владыка не годился, ибо порой его веское слово многое решало, примиряло самых отчаянных противников. Свой выбор великий князь остановил на епископе коломенском Геронтии.

Как и можно было ожидать, братья, не получив доли от имущества и земель покойного брата Юрия, взбунтовались. Древние традиции и законы были на стороне братьев, Иоанну пришлось частично уступить:

«Того же лета разгневашяся князь Андрей и Борис и Андрей на брата своего великого князя Ивана про отчину брата своего князя Юрья. Князь же великий умирися с ними и дасть Борису Вышегород, Андрею Торусоу, а Большему Андрею дасть ему мати его великая княгини Марья Романов городок на Волзе, и тако целования крест междии собою и разидошяся».40

Псковичи просят великого князя защитить их от немцев:

«Того же лета пришел посол Пъсковскыи бити челом великому князю, что бы государь пожаловал, оборонил их от Немец, поне же бо уже перемирье отошло их, а идут на них Немци.

В лето 6982. Послал князь великы Пскову на помочь князя Данила Дмитреевича Холмьского, а с ним многыя полкы своя. Пришедшим же им в Псков, слышавше же Немци, что пришли воеводы великого князя Пскову на помочь со многими людьми, и начаша посылати послы своя в Псков о миру, и мир докончаша на всей воли Пъсковскои на 20 лет».41

Слава о храбрости московского войска оказалась так велика, что хватило только одного его присутствия, чтобы заключить мир с Ливонским орденом на 20 лет.

Год 1474

Иоанн заключает дружественный союз с крымским ханом Менгли-Гиреем (в источниках Менли Гирей, Мин Гирей и др.). В Крым отправляется первый посол Москвы Никита Беклемишев:

«Тое же зимы прииде посол к великому князю от царя Крымъского Менли Гирея Ачигереева сына именем Азибаба, а прислал к великому князю с любовью и з братством. Князь великы почтив того посла и отпусти его тако же с любовью к его ему государю, а с ним же вместе отпустил своего посла ко царю Менли Герею Микиту Беклемишева, тако же с любовью и з братьством, марта 31».42

Так скромно летописцы отметили важнейшее для Москвы событие—заключение союза с Крымом. Ибо Москве в это время был необходим военный союзник против вековых противников – Литвы и Польши, часто действующих заодно с Ливонским орденом и Большой Ордой. Союз с Крымом позволял Москве преодолеть блокаду западных соседей, не пропускавших порой в Европу ни русских послов, ни купцов с их товарами, ни мастеров разных специальностей, пожелавших приехать из Европы в Москву на заработки. Теперь появился хоть и более длинный, но надёжный путь на запад.

Понятно, у Менгли-Гирея – свои расчёты. Старшие братья не смирились с его воцарением на крымском престоле и собирают против него силы, прибегают к помощи врага – хана Большой Орды Ахмата, который тоже претендует на Крым. С юга угрожает мощная Османская империя. На западе – воинственные валахи во главе с удачливым воеводой Стефаном. Да и жить своим трудом татары не привыкли. Значит надо воевать. А чтобы воевать в окружении врагов, нужен союзник. Менгли-Гирей выбрал, на его взгляд, самого сильного – великого князя Московского.

Трудно сказать, кто из двух правителей был инициатором заключения военного и политического союза. Из Разрядных книг известно, что крымский посол Ази-Баба приехал в Москву не в первый раз, о его предыдущем визите Разрядные книги упоминают ещё в 1467 году: «Лета 6975-го году <…>. Пришол к великому князю ис Крыму от Мин Гирея царя посол Озибаба о Братстве и о любви».43

Возможно, именно то посольство и положило начало дипломатическим связям Крыма и Москвы. Точно сказать нельзя, ибо сохранившиеся Русские посольские книги по связям с Крымом начинаются лишь шесть лет спустя после упомянутого в Разрядных книгах визита – с марта 1474 года, с описания первого русского посольства в Крым.

Как встретили крымского посла в Москве тогда, в 1467 году – неизвестно, но на этот раз Иоанн ему явно рад. Ведь заключив этот союз на выгодных условиях, великий князь получает возможность разорвать тугую враждебную цепь, опоясавшую его государство, словно удавка шею. В Крым один за другим мчатся послы. И хотя этот союз необходим, московские послы, в том числе и самый первый из них – боярин Никита Васильевич Беклемишев, получают твёрдый наказ: нигде в договоре с царём не упоминать о необходимости выплачивать дань. Ни в коем случае не брать на себя обязательства присылать какие-то определенные «поминки».

«Поминки» – это подарки. Обещание привозить регулярно «определенные поминки» также может напоминать даннические взаимоотношения. Иоанн не собирается брать на себя обязательства выплачивать что-то хану, как это делают Польша и Литва. Союз должен быть равноправным. Поэтому великий князь требует, чтобы посол, по возможности, избегал таких формулировок в документе-договоре, который у татар назывался «ярлык»: «А захочет царь писати в ярлыках44 о поминках так: а поминки великому князю Ивану слать ко мне к Менли-Гирею царю потомуж, как король45 шлет ко мне поминки. И Миките то отговаривати, а такова ярлыка не взяти».46

Беклемишев сумел исполнить волю своего великого князя: никакие поминки, ни дань в союзном договоре не упоминаются.

Во всех наказах послам Иоанн твёрдо и настойчиво проводит мысль о необходимости равенства между сторонами. Сохранившиеся посольские документы донесли до нас все тонкости ведущихся переговоров. Великий князь расписывает там подробный сценарий поведения посла в чужом государстве, предусматривает все мелочи. Судя по этим документам, Иоанн хорошо знает двор Менгли-Гирея, многих его братьев и бояр – лично. Самым влиятельным из них он передает приветы, приказывает послам переговорить с ними, посылает подарки, просит соблюдать его интересы при царе. Те, кто замечен в агрессии против его подданных, подарков не получают.

В первую же поездку посол Никита Беклемишев везёт из Москвы в Крым три готовых варианта (списка) предстоящего договора, и ещё больше расписанных вариантов поведения посла в разных ситуациях. Много внимания уделяется защите русских гостей (купцов), которые с давних времён ездили в Крым, в Кафу (Феодосию) и другие города Востока торговать. В посольских документах мы видим дипломатический даже не талант, а гений первого русского государя, понимаем, почему именно ему было суждено стать создателем великого государства.

Документы свидетельствуют, что союз этот был заключён «на равных», он не предусматривал ни присылки какой-либо дани, ни определённых подарков, и даже освобождал русских послов от уплаты налогов за провозимый с ними товар. Договорная грамота была написана в близком соответствии с одним из образцов (проектов), предложенных и присланных в Крым самим Иоанном. Царь Менгли-Гирей называет тут великого князя Иоанна братом, обещает соблюдать условия союза и быть на всех врагов заодно, не грабить принадлежащих союзнику русских земель. Грамоту в СГГД предваряет комментарий составителей:

«Перевод шертной грамоты47 Крымского царя Менли Гирея, утвержденной крестным целованием Великаго князя Иоанна III Васильевича, о сохранении взаимной дружбы и братства. Писана в 1474 году»:

«Вышняго Бога волею, яз Менли Гирей Царь пожаловал есмь, взял есми с своим братом, с Великим Князем Иваном, любовь, и братство, и вечный мир от детей и на внучата; быти нам везде за один, другу другом быти, а недругу недругом быти. Кто будет друг мне, Менли Гирею Царю, тот и тобе друг, Великому Князю Ивану; а кто будет мне, Менли Гирею Царю недруг, тот и тобе, Великому Князю Ивану, недруг; <…>. А мне Менли Гирею Царю твоея земли, и тех Князей, которые на тебя смотрят, не воевати, ни моим Уланам, ни Князем, ни Козаком48; а без нашего ведания люди наши твоих людей повоюют, а придут к нам, и нам их казнити, а взятое отдати и головы людские без окупа нам тобе отдати49. А коли мой посол от меня пойдет к тобе к Великому Князю Ивану, и мне его к тобе послати без пошлин и без пошлинных людей; а твой посол ко мне приидет, и он идет прямо ко мне. А пошлинам Даражским и иным50 всем пошлинам никоторым не быти. А на сем на всем, как писано в сем ярлыце, яз Менли Гирей Царь с своими Уланы и со Князьми, тобе брату своему Великому Князю Ивану, молвя крепкое слово, шерть есми дал; жити нам с тобою по сему ярлыку».51

Великий князь и в последующих посланиях не устает напоминать хану Менгли-Гирею о заключённом договоре, о союзе против врагов, о равенстве и братстве:

«А в ярлыках своих писал еси и словом мне говорили твои послы, что еси как пожаловал, меня братом и другом собе учинил, и ярлык шертный дал и правду мне дал с своими уланы52 и с князьми, так ныне по первому своему ярлыку и по своей правде жалуешь, на том и стоишь, и вперед хочешь жаловати, братство свое и любовь мне хочешь полнити, другу моему хочешь другом быти, а недругу недругом быти».53

Этот союз оказался на удивление прочным и эффективным. Крымский хан и великий князь неоднократно выручали друг друга в самых сложных ситуациях, посылая войска в поддержку союзника по первому требованию. По просьбе Менгли-Гирея Иоанн много лет содержал у себя на службе старших его братьев Нурдовлата и Айдара, изгнанных из Крыма царях, периодически напоминая союзнику, что ради него несёт большие убытки: «писал еси ко мне в своих ярлыках и словом еси ко мне приказал с своими послы о своей братье о царях Нурдовлате да о Айдаре. Ино есми твоего для дела и взял их к собе и истому есми своей земле учинил, а нынеча их держу у собя и истому своей земле и своим людем чиню тобя для».54