banner banner banner
Жизнь и приключения Вени, рождённого в СССР
Жизнь и приключения Вени, рождённого в СССР
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Жизнь и приключения Вени, рождённого в СССР

скачать книгу бесплатно


А через пару месяцев после похорон Олега беседка вновь как бы встрепенулась, забурлив разговорами и новыми подробностями.

Отец Олега работал в техническом отделе республиканского МВД и попросил коллегу-кинооператора заснять на киноплёнку похороны сына, да и вообще смонтировать потом фильм на память.

Когда близкие и родственники собрались на сорок дней, эту плёнку прокрутили присутствующим, и Света громко вскрикнула, увидев неожиданно на самодельном экране из простыни тех двух бандитов.

Народа на кладбище во время похорон было много, и убийцы ходили с краю, прячась среди людей и могил, внимательно прислушиваясь к разговорам. Как рассказывали потом во дворе, эти двое давно занимались грабежами и успели отправить на тот свет до Олега ещё четырёх человек.

Действовали по одной и той же схеме. Оружием у них был утяжелённый свинцом кусок трубы, с надетым на неё резиновым шлангом. А чтобы не привлекать внимание, труба заворачивалась ещё и в журнал или газету. За счёт этого внешней раны на голове жертвы обычно не было, и шапка гарантированно не пачкалась кровью, поэтому её можно было, потом без проблем сбыть барыге-перекупщику.

Обоих бандитов суд приговорил тогда к расстрелу.

Уже позже, в самом начале 70-х годов, возвращаясь поздними вечерами, домой по своей улице Киевская, Веня поневоле задерживал шаги, услышав что-нибудь знакомое, из детства, вроде: «Пой, скрипка моя, плачь. Расскажи на сердце как тоскливо…»

Но это доносилось уже не с его двора, да и беседка сама не дожила до тех времён, когда он навсегда покинул тот свой двор.

Беседка возрождалась каждый раз после двух или трёх пожаров и варварских разрушений, но другого гитариста, вместо Олега, она, видно, так и не приняла.

А потом её снесли окончательно, вероятно, от греха подальше.

7. Фраза «Сколько времени?»

Дело было даже не в юности, а скорее, в детстве, лет в четырнадцать, в те времена, когда о мобильных телефонах ещё не было ни слуху, ни духу.

Веня к определённому возрасту считал себя уже вполне взрослым, но вот как доказать это ребятам со двора? И девчонкам, особенно Ей, из соседнего двора…

Поэтому когда родители спросили, какой подарок он хотел бы на свой четырнадцатый день рождения, Веня, не задумываясь, ответил: «Часы».

Не какие-нибудь полудетские, с мультяшными картинками на циферблате или ещё хуже с нарисованными стрелками, а настоящие, взрослые наручные часы на красивом кожаном ремешке.

Веня ёрзал на стуле в течение всего праздничного обеда, поминутно глядя на стрелки своих новых часов. Как же он был горд, выйдя «в часах» на улицу, во двор, как степенен был его шаг, будто часы эти на несколько лет прибавили ему возраста и, как ему самому показалось, солидности.

Он даже провёл ладонью по верхней губе и подбородку – не видно ли пушка, какого на месте будущей бороды или усов…

Безрезультатно, кожа была гладкой, как леденец, перекатывающийся у него во рту.

Жалко, конечно, что никто не спрашивал у него времени, он ведь так долго отрабатывал движения, с которыми будет подносить руку к лицу, отрепетировал, с каким видимым равнодушием будет отвечать. Нехотя так, небрежно, вроде как всю жизнь этим занимался, с самого рождения, можно сказать. Вот если бы Она спросила… Он бы ответил, сразу, быстро, без промедления! А ещё сказал бы… Тут у него не хватало уже воздуха и фантазии… Да много чего сказал бы, лишь бы она спросила его: «Сколько времени?» Ведь почему она раньше не обращала на него внимания – у Вени часов не было, поэтому она у больших мальчишек спрашивала обычно: хватит уже играть в казаки-разбойники и не пора ли ей в музыкальную школу или на балетный кружок? А теперь вот он, Веня, он же всегда ответит точное время, да и не только! Можно ведь напомнить, что в соседнем кинотеатре кино интересное, и как раз сегодня, через сорок четыре минуты сеанс начинается, можно успеть…

В другое время Веня присоединился бы к мальчишкам, играющим на площадке за оградой с газовыми ёмкостями в волейбол, или убежал бы к школе, там всегда можно было встретить в выходные друзей, собирающихся на спортивной площадке.

Но не сегодня, сегодня особый день…

Просто так ходить по Её двору и вокруг Её дома становилось уже скучно. Посидев несколько раз на скамейках и в беседке, Веня отправился на проспект.

Солнце быстро закатилось за верхушки домов, позолотив напоследок кору и листья на ветках деревьев. В обычный день Веня отправился бы уже в свой двор, но сейчас-то он точно знал, что сейчас ещё только 18 часов и 19 минут.

Ужин дома будет не раньше, чем через 41 минуту. Значит, можно ещё походить туда-сюда минут двадцать семь, а может, даже тридцать.

Ведь Она явно в своей музыкальной школе, на каком-нибудь мероприятии. А концерты и смотры всякие там всегда заканчиваются поздно…

Вокруг стремительно темнело и прохожие стали встречаться всё реже и реже.

"Пора идти домой", – подумал в очередной раз Веня, взглянув на часы.

Навстречу шли двое парней. Один крупный, с тяжелым взглядом из-под густых, как у медведя, бровей, и с таким же тяжелым, квадратным подбородком. Второй невысокий, быстрый во взгляде и движениях, с длинными чёрными волосами и узким лицом, тут же бросил, как выстрелил: "Эй, пацан! Сколько времени, не скажешь?"

Веня давно, с самого обеда ждал этого вопроса! Он так ждал эти слова, так долго представлял себе, репетировал и готовился…

Что-то тревожное, правда, сразу зародилось в его голове, не такой интонации ожидал он в этом вопросе. Но часы-то были на виду, он, же сам специально надел рубашку с коротким рукавом, чтобы их хорошо было сразу видно.

Узколицый, не дожидаясь ответа, сам уже рассматривал их, взяв Веню за руку: "Ого! Смотри, какие „котлы“! А ну-ка, дай посмотрю…".

И тихо, но зло прошипел прямо в лицо: "А ну снимай! Только пикни!!!"

Веня уже и без этого всё понял.

Сначала его парализовал страх, но это не надолго. Скорее он был в замешательстве и не знал, что делать.

"Вырваться?…". Но не тут-то было, уже две пары крепких рук держали его с двух сторон.

"Но ведь вокруг люди, они же вот, везде!".

Веня начал вырываться и кричать.

Сначала просто, чтобы его отпустили, а потом, уже, пересилив первоначальное стеснение, закричал на всю улицу, что его грабят!

Парочка действовала профессионально.

Тот, второй верзила, прижавшись плотно сзади, упёр в правый бок Веньке что-то неприятное, холодное и неожиданно острое, а левая рука скользнула в карман брюк, сгребая завалявшуюся там мелочь и бумажки- фантики от конфет да старые, ненужные записки.

Но ведь было ещё не так темно, на проспекте действительно были люди!

Веня продолжал вырываться, и прохожие начали оглядываться.

Первый отпустил Венину руку, они зажали его между собой и, изображая старых знакомых, начали уговаривать, глядя на приближающихся людей: "Петя! Да не упирайся ты! Пошли домой…"

"Я не Петя!.. Отстаньте!.. Помогите!.." – кричал Веня.

Идущий навстречу мужчина остановился, весь на глазах съёжился и быстро юркнул в сторону, за вереницу стройных тополей, примостившихся по краям тротуара.

Но Вене уже было достаточно какой-то доли секунды, когда он понял, что остриё перестало упираться ему в бок. Резко поджав ноги и выскочив вбок из железных объятий новоявленных «приятелей», Веня метнулся туда же, к деревьям, а потом к спасительно приближающимся людям.

"Домой! Домой! Уцелел… И часы при мне", – лихорадочно билась мысль.

Но потом молнией промелькнула мысль: "А ведь эти бандиты и к Ней могут пристать!.."

Нет, вот этого он никак не мог допустить!

Веню всё время тянуло к будке телефона-автомата на углу дома, когда он вновь и вновь проходил по проспекту, поглядывая поминутно на часы. Ему так хотелось позвонить Ей, но как? Вдруг её мама, уставшая ждать, так же сидит у телефона, не сводя с него воспалённых глаз? Время-то уже «ого-го», ему ведь тоже достанется сегодня на орехи, несмотря на день рождения.

Наконец он решился, когда звёзды в небе уже вовсю соперничали с окнами домов и вывесками магазинов. Длинный звук вызова в трубке и, наконец – ответ. Сначала сестры, а потом, когда Веня назвался, он услышал Её волшебный голос с незабываемым тембром…

"Она дома! Она никуда не ходила", – пронеслось в голове. Он забыл все слова и не знал, что ему говорить… "Ты чего звонишь мне так поздно? Веня, ты что, не знаешь, сколько времени?" – журчал в трубке её милый голос.

Конечно же, он знал теперь, сколько времени, до минуты, даже до секунды…

Веня засыпал этой ночью счастливый, несмотря ни на что,

Она ведь всё-таки произнесла сегодня эти заветные слова, которые он так ждал: "Сколько времени?"

8. Учительница музыки

В нашей стране многое начинается и происходит не «абы как», а вполне массово и организованно. Вот как, например, это было в СССР в 1960-е годы со всеобъемлющим стремлением родителей обучать своих детей музыке.

Почти в каждом дворе с утра и до вечера из окон раздавались тоскливые звуки гамм, перемежаемые весёлыми нотками песни в исполнении Эдиты Пьехи: «Я сама купила сыну мандолину…».

Эта участь не минула и Веню с братом, Санькой, причём в классическом стиле того времени, игре на фортепиано. На них были возложены большие надежды со всеми вытекающими последствиями. Пьеха злорадно так и пела в песне: «…Я не дам передохнуть ни разу сыну…»

Сестре Марине к тому времени больше повезло. Её ещё в раннем детстве с нулевым эффектом безуспешно пытались приобщить к скрипке, поэтому повторно с ней решили не экспериментировать.

Единственной отдушиной стало то, что в отличие от остальных «скованных одной цепью с пианино» у них было некоторое послабление: в музыкальную школу с её всякими сольфеджио и прочей музыкальной грамотой им ходить не пришлось.

Они занимались с педагогом, приходящим на дом, с Татьяной Александровной.

А она была чрезвычайно интересной и необыкновенной женщиной! Было ей к началу нашего знакомства уже лет за семьдесят.

Но, несмотря на возраст, Татьяна Александровна резко выделялась не только среди своих сверстниц, но и вообще среди всего окружающего мира.

Статная, держащая спину прямо и всегда озарённая доброй, слегка ироничной улыбкой на приветливом лице с постоянно аккуратно уложенной причёской, увенчанной очередной кокетливой шляпкой.

Говорила она приятным грудным голосом, грассируя при этом, как настоящая француженка. Всегда доброжелательная и отзывчивая, она была при этом необыкновенно пунктуальной. Всё было в ней необычайно, волшебно, как из другого мира. Очарованные её аурой, мы даже зачастую и не воспринимали «груз и гнёт» необходимости всяких музыкальных повторений вроде 64-х гамм Черни и заучивания произведений наизусть.

Даже громадный дог, Майкл, не только выделял её среди остальных людей, но даже сразу начинал поскуливать и крутиться у двери, поджидая свою любимицу, ещё только она появлялась вдали в арке проходного двора соседнего дома.

И теперь уже понятно, что дело было не только и не столько в кусочке ливерной колбаски или конфетке, припасённой доброй женщиной для Майкла. Просто собаки быстрее людей интуитивно сразу определяют хорошего человека…

Рождённая в конце XIX века в дворянской семье, ещё юной шестилетней девочкой она поступила в Императорский Смольный институт благородных девиц и, проучившись 12 лет, выпустилась в восемнадцатилетнем возрасте вполне образованной и полностью готовой для достойного замужества, как это и предписывалось выпускницам «четвёртого возраста».

Партию ей составил действующий генерал Российской Императорской армии от артиллерии, вдовец, старше её почти на сорок лет.

Детей у них так и не случилось, да и виделись супруги крайне редко. Сначала генерал был на фронтах Империалистической войны, а потом наступил 1917 год с его неразберихой и двумя революциями.

Но что для Татьяны значили невзгоды и неустройство того послереволюционного времени, если она встретила наконец настоящего своего возлюбленного, комиссара соединения бронепоездов Рабоче-крестьянской Красной Армии.

С ним она в качестве «сестры милосердия» провоевала всю Гражданскую войну, затем участвовала в ликвидации басмачества в Туркестане. Потом они стали жить в столице. В семье уже был долгожданный сын Артём, а муж служил на высокой должности в Наркомате путей сообщения.

Когда начались «большие чистки», мужу удалось получить назначение в знакомые места, в Среднюю Азию. Так многие тогда пытались спастись…

Но от судьбы уйти не удалось. Муж Татьяны был осуждён и расстрелян. Сама она, как «член семьи врага народа», попала в лагерь, а Артёма забрали в Детский дом.

В конце 1950-х годов Татьяну Александровну полностью реабилитировали. Но уезжать из Средней Азии ей было уже некуда. Родственников не осталось, а Артём, как выяснилось, погиб в 1944 году на фронте.

Ей оформили небольшую пенсию, за счёт которой она и жила, да ещё давала частные уроки музыки. Власти дали ей после реабилитации небольшую однокомнатную квартирку, но, по её же словам, ей было комфортнее и веселее среди людей.

Да и пользу хотелось приносить, благо пальцы помнили уроки в Смольном, да и голова оставалась светлой. Всё это Веня, конечно, слышал не от неё, а от взрослых.

А тогда его слегка поражали некоторые несоответствия, которые улавливал детский глаз…

Например, то, что утончённая «царственная» Татьяна Александровна предпочитала курить исключительно папиросы «Беломор-канал», хотя тогда уже продавалось достаточно много сигарет.

Откуда ему тогда было знать про стойкость «лагерных привычек»?

Правда, делала она это крайне изящно, держа на излёте руки длинный мундштук с «Беломориной», выглядело это фантастически красиво и грациозно!

Для подготовки к «выпускным экзаменам», которые провели со всей строгостью, Татьяна Александровна принесла листы с нотами «Амурских волн» и «На сопках Маньчжурии», которые они с братом должны были играть «по памяти».

Цветные нотные листы имели сверху Герб Российской империи с двуглавыми орлами. С её слов, эти ноты всегда лежали на пюпитрах перед музыкантами военных духовых оркестров, играющих по выходным в парках и раздаваемых затем бесплатно публике после выступления.

Они тогда заслужили отличные оценки и получили в подарок и на память эти дореволюционные ноты.

Татьяны Александровны нет уже давно на этом свете…

Но всегда, когда эти воспоминания из детства всплывают в памяти, Веню мучает вопрос:

Как при таких перипетиях судьбы она и ей подобные сумели сохранить нетронутыми не только чистоту своих душ и помыслов, но и потребность продолжать доносить до других поколений свет своих знаний и умений? Умудрившись даже среди безвременья сохранить не только лучшие человеческие качества, но и материальные свидетельства своей эпохи, вроде тех же нот с буквой «ять» в тексте маршей и орлами… Может, им в чём-то помогала их нерастраченная любовь?

Часть II. Юность в сапогах

1. В каких случаях голуби улетают на Юг?

В отличие от патриотически-настроенной части населения в армию некоторые товарищи попадают спонтанно и совершенно случайно.

Вылетев из института «за нарушения правил проживания в общежитии и пропуски занятий без уважительных причин», Веня решил не терять драгоценное время своей юности в попытках куда-нибудь временно пристроиться, а нахально переступил порог военкомата с заявлением: «Прошу призвать меня в ряды… добровольно». Хочу, мол, познать жизнь сполна, хлебнуть её из полной кружки и без закуски, в освежённом портянками воздухе здорового мужского коллектива. Даже сам в институт сбегал за копией приказа об отчислении, чтобы с него побыстрее сняли бронь, а то ведь могли и не взять…

Быстро бежал, даже каблук на левой ноге оторвался. Да и чёрт с ним, думал, в армии ему новые сапоги выдадут! И кормить будут «от пуза», куда они денутся! Стипендию-то Веня уже года полтора не получал, оголодал, а советские газеты писали тогда, что уж что-что, а кормёжка в тюрьмах и армии стала хорошая, не то что при царе!

То ли воровать стали поменьше, наевшись, то ли мыши все передохли…

Быстренько проскочил медкомиссию, не вызывая ни у каких специалистов вопросов и нареканий, и тут нате вам: «На базу подводного плаванья Северного флота, это же готовый реакторщик! Он же студент Московского инженерно-физического института». Ноги у Вени подкосились, не хотел он на три года на флот попасть, да и акул он тогда с детства боялся очень…

И вообще, он уже к сапогам армейским присмотрелся, свыкся и сроднился, можно сказать, а тут ему флотские ботинки предлагают.

Это его никак не устраивало, там же носки, которые стирать нужно будет часто! Как пахнут грязные носки, он уже знал, всё же из общежития призывался.

Портянок он тогда и не видел, вырос же в городской семье, но в самом этом слове чудилось что-то такое посконное, чуть ли не домотканое и глубоко народное.

Выть в голос и посыпать голову пеплом как-то было не с руки, подраться- не с кем, но положение спас какой-то комсомольский деятель, случайно посмотревший характеристику: «Да вы что! Там же гвардейские части! Подводный флот советской страны!.. Да с такой характеристикой только в тюрьму!..»

Слава Богу, пронесло!