Маленький Левиафан

Так прошло ещё несколько лет. Жизнь моя текла спокойно и размеренно. Огорчало меня только то, что я стал стареть. Боли то тут, то там посещали меня регулярно. Глаза постепенно теряли зоркость. Частенько слабость мешала заниматься привычными делами. Я стал задумываться о том, что рано или поздно придётся покинуть этот уголок, где я провёл самые лучшие свои годы, и переселиться поближе к людям.

Но делать этого не пришлось. В моей жизни появилась Мелисса.

Дело было поздней осенью. Который день лил холодный дождь, иногда пополам со снегом. Ветер гнул деревья, обрывая с них последние листья. За окном было темно, ведь осенью темнеет рано.

Что может быть прекраснее в такие вечера, чем тепло камина, кружка горячего чая и интересная книга? Я вкушал всё это блаженство, когда в дверь неожиданно постучали.

Сказать, что я удивился, значит не сказать ничего. Я не мог припомнить, когда хоть кто-нибудь наносил мне визит. С крестьянами у меня была договорённость, что я им заранее оплачиваю всё, что мне потребно (продукты и дрова), а они привозят мне всё это в условленные дни и оставляют на крыльце под навесом. Беспокоить себя я им запретил. Из города я всё привозил сам. А ни одному из прежних знакомых моё теперешнее местожительство известно не было.

Стук тем временем повторился. Я зажёг фонарь и распахнул дверь.

На крыльце стояла девушка. Совсем молоденькая, лет восемнадцати-двадцати. С неё потоками лилась вода. Как её занесло сюда, в эти пустынные края? Я подумал, что она будет просить милостыню или ночлега. Но девушка посиневшими от холода, дрожащими губами произнесла:

– Сударь, вам служанка не требуется?

Услышав отрицательный ответ, она склонила голову, повернулась и побрела прочь. Смотреть на это было невыносимо.

– Девушка, куда же вы? На ночь глядя, да ещё и под проливным дождём?

– Мне сказали, что здесь неподалёку есть большое село. Там, может быть, требуются работницы…

– До села ещё несколько миль. Вы замёрзнете по дороге. Или заблудитесь в темноте. Давайте, сделаем так. Вы можете сегодня переночевать в моём доме, обогреетесь, высушите одежду. А утром пойдёте дальше.

Девушка молча кивнула и шагнула через порог.

– Благодарю вас, сударь, – прошептала она.

Я устроил нежданную гостью на кухне. Не мог же я её пригласить в свою спальню или в кабинет, где хранились мои главные сокровища – мои книги. Но и на кухне девушке было хорошо: печка жарко натоплена, на полу – толстый матрас, который я снял со своей кровати. Я угостил незнакомку тем, что ел сам и удалился, пожелав ей спокойной ночи. С вечера я спал не слишком хорошо: кровать без матраса оказалась очень жёсткой. Но под утро сон сморил меня, и, проснувшись, я не сразу вспомнил о вечерней посетительнице.

Однако, в моём домике чувствовалось что-то новое, иное. Я встал, накинул халат и выглянул в коридор. Из кухни тянуло чем-то давно забытым, невыразимо вкусным и ароматным.

Девушку я застал за хлопотами возле плиты. Вместо унылой каждодневной отварной говядины на плите скворчало восхитительное жаркое под луковым соусом с пряными травами, под крышкой в кастрюле томилось овощное рагу, а на сковороде подрумянивались лепёшки с сыром.

Увидев меня, девушка присела в глубоком реверансе и произнесла:

– С добрым утром, сударь! Простите меня за моё самоуправство. Я не решилась вас будить. И уйти, не попрощавшись, тоже сочла невежливым. Без дела я сидеть не умею, вот и решила приготовить вам завтрак! Если не угодила, простите.

И она поступила глаза. А я разглядывал свою гостью. Если вчера она показалась мне похожей на намокшего птенчика, выпавшего из гнезда, то сегодня, обсохшая и отдохнувшая, она выглядела намного лучше и, даже, увереннее. Обхождение у неё было вежливое, речь правильная, одежда хоть и небогатая, но явно городская. Эта девушка знавала лучшие дни.

– Благодарю вас за заботу о моей персоне, но, право, это лишнее, – ответил я. – Понимаете ли, я добровольно избрал скромность в быту и в питании, живу так уже много лет и отвык от разносолов. Но, поскольку вы этого не знали, я с удовольствием поем того, что вы приготовили, если вы разделите трапезу со мной. Она немного поотнекивалась, но потом согласилась.

За завтраком мы рассказали друг другу о себе.

Девушку звали Мелиссой. Ещё недавно она была горничной в одной зажиточной семье. До этого место горничной молодой хозяйки занимала мать Мелиссы, но когда той не стало, место унаследовала дочь. Хозяева были довольны девушкой. Она получала неплохое жалование, плюс подарки от господ, да ещё питание и крыша над головой. Чего желать более? Но на беду молодой горничной у домоправительницы была дочь, ровесница Мелиссы. И ей очень хотелось занять выгодную должность. Тут как раз у молодой хозяйки исчезли очень дорогие серьги, к тому же – подарок жениха. Домоправительница поклялась господам, что своими глазами видела, как Мелисса стояла ночью около покоев своей госпожи и что-то рассматривала. Что-то маленькое. А потом положила это в карман и быстро убежала. Наутро хватились пропажи. Серёжек не нашли, но домоправительница настаивала, что уже не в первый раз замечает: молодая горничная нечиста на руку!

Мелиссу выгнали. Без рекомендаций и с позорным пятном на репутации. Слуги быстро разнесли сплетни о Мелиссе по всему городу. Никто не захотел взять на работу девушку, уличённую (это считалось доказанным) в воровстве.

Мелисса рассудила, что в дальних сёлах о ней ничего не слышали, возможно там удастся заработать кусок хлеба и крышу над головой.

– Неудачное время для найма на работу, – заметил я. – Обычно дополнительных работников в сельской местности нанимают весной, либо в конце лета. Сейчас все сельскохозяйственные работы уже завершены, вряд ли вас кто-то возьмёт.

– Я сама всё это понимаю, – прошептала девушка. – Но больше мне надеяться не на что…

Она помыла посуду, убрала со стола, а после потянулась за жалким подобием плаща (скорее, это была летняя лёгкая накидка, не спасающая ни от дождя, ни от порывов холодного ветра).

– Благодарю вас, сударь, за приют и угощение. Не знаю, пережила ли бы я эту ночь, если бы не ваша доброта.

Непогода на улице продолжала свирепствовать. Мокрые хлопья снега залепили всё окно, а на улице и так было темно, словно в сумерки. Ветер выл в трубе и колотил по стенам и крыше.

Сердце у меня сжалось от жалости. В самом деле, было бы величайшей жестокостью выставить человека на улицу в такую непогоду и в таких обстоятельствах.

– Послушайте, я вас не отпущу никуда. Смотрите, что творится за окном! Если с вами что-то случится, этот грех останется на моей совести.

Она сперва отказывалась, но потом вынуждена была согласиться с моими резонами.

– Сударь, – сказала она. – Я всегда буду помнить вашу доброту. Обещаю, что ничем не стану вам докучать. Я сумею быть незаметной и безмолвной и постараюсь отплатить за ваши благодеяния всем, чем только могу.

И в самом деле, Мелисса ни минуты не сидела без дела. Мыла полы, чистила печи, вытирала пыль, готовила и стирала… Вскоре я с удивлением заметил, что моя холостяцкая берлога стала преображаться. Я вдруг ощутил всю прелесть домашнего уюта, порядка и чистоты. В молодости я сам справлялся с домашними заботами, но с возрастом запустил своё жилище. Что стараться? Мне и так хорошо, а посторонних в моём доме не было. Стараниями Мелиссы я вдруг осознал, как прекрасно, когда всё сверкает чистотой, около камина и печи сложены сухие дрова, а кадка с водой при любой погоде и в любое время суток заполнена до краёв.

Мелисса удивлялась моему скромному, почти аскетическому образу жизни.

– Сударь, вы монах? – спросила он как-то.

Я улыбнулся:

– Нет, я скорее философ, мыслитель. Я придерживаюсь той идеи, что человек должен жить просто, довольствоваться самым необходимым и уметь находить радость в самых обычных вещах.

– Я никогда не встречала таких людей, как вы, – тихо промолвила девушка.

За дождливой осенью наступила холодная зима, и уже ни Мелисса, ни я не заводили разговора об её уходе. Я настолько привык к трудолюбивой и скромной девушке, что даже не представлял себе, как же я раньше без неё обходился?

Ей очень шло её имя. Ведь в переводе с греческого «мелисса» означает «пчела». Она и была трудолюбивой и хлопотливой, как пчёлка, никогда не сидела праздно, всегда знала чем себя занять. А ещё мелиссой называется ароматная травка, растущая в садах. Если добавлять её в чай, она оказывает успокаивающее действие. Вот и моя Мелисса вносила покой и умиротворение в мой дом одним своим присутствием.

Надо сказать, что Мелисса никогда меня не называла господином или хозяином, а только сударем. И я никогда не думал о ней, как о прислуге. Скорее она была моей помощницей.

Моё хозяйство теперь содержалось в полном порядке. Я мог совершенно не думать о житейских проблемах и целиком посвящал всё моё время общению с книгами. Смирился я и с послаблениями в моём питании. В самом деле, я уже давно не молод, в моём возрасте полезно слегка разнообразить рацион.

Постепенно сфера деятельности Мелиссы расширялась. Нет, она не любопытствовала, но где-то через месяц, я допустил её в своё «святая святых» – в кабинет.

– Сударь! Сколько же у вас книг! – с удивлением воскликнула она. – И сколько пыли… – прибавила она шёпотом.

И я разрешил ей навести порядок на полках, предупредив, что ни в коем случае нельзя менять порядок расстановки книг, и что обращаться с ними следует очень бережно.

Я остался доволен её трудами, давно уже мой кабинет не блистал такой чистотой.

А девушка с благоговением взирала на ряды книжных корешков.

– Сударь! Неужели все эти книги вы прочли? – с удивлением спросила она.

– Да, конечно. Некоторые даже не по одному разу.

– Вы такой мудрый. А я даже не обучена грамоте… – она загрустила и поникла головой.

– Хочешь, я научу тебя читать? – спросил я, впрочем сомневаясь, что ей будет легко освоить грамоту.

Мы приступили к делу, не откладывая. И я просто поражался, как моя ученица схватывает всё буквально на лету. Не прошло и месяца, а Мелисса уже уверенно читала, сначала по складам, а потом и бегло.

Я купил ей несколько книжек с простым содержанием: примитивные любовные истории. Но её больше привлекали книги из моей библиотеки. Однажды она с удивлением спросила:

– Сударь, а почему я не могу понять ни одного слова из этой книги?

Она держала в руках издание на французском языке. Я ей объяснил, что существуют разные языки, и чтобы понять текст, требуется их изучение.

И снова я был поражён. Она осваивала языки а необыкновенной скоростью и лёгкостью.

Через пару лет, изучив почти все современные языки, мы перешли к древним: латыни, древнегреческому, ивриту… Освоила Мелисса и арабский, санскрит, фарси… Скоро я понял, что больше уже ничему не смогу её обучить. Она знала всё, что знал я.

Всё своё свободное время она проводила в библиотеке с одной из моих книг. Нередко она обращалась ко мне за разъяснениями, и мы подолгу обсуждали какой-нибудь философский вопрос. Признаюсь, я был горд своей ученицей. И начал подумывать о том, чтобы официально признать девушку своей наследницей. Ведь я не вечен, а так я буду спокоен за то, что моя драгоценная библиотека попадёт в хорошие руки.

Однажды Мелисса притащила лестницу, чтобы добраться до самых верхних полок и вытереть пыль и там.

– Сударь, что это? – отвлёк меня от чтения её голос.

Я поднял голову и увидел, что она держит в руках саквояж.

Ты мне можешь не поверить, Аврора, но в последние годы я почти полностью забыл про него. Это было чудовищным легкомыслием с моей стороны. Ведь подумал же я о том, чтобы спрятать все мои деньги в саду, в месте, про которое никто не знал кроме меня. Я ругал себя за подозрительность, но поделать ничего не мог. Мне всё время вспоминались серёжки, после пропажи которых Мелиссу изгнали с прежнего места. Я ей, конечно, верил, но какой-то тревожный осадок в душе оставался. Ведь я знал её только с её же слов.

Раз я позаботился о моих деньгах, то не следовало ли мне принять ещё более строгие меры предосторожности относительно саквояжа со свитком? Предупреждала же меня дама, вручившая мне этот раритет, что если свиток прочтёт недостойный человек, то это может угрожать бедствиями не мне одному, но целому человечеству. Верил ли я ей? И да, и нет. Скорее не верил. Поэтому и отнёсся к сохранности свитка так легкомысленно и не предпринял никаких мер предосторожности.

– Сударь, – продолжала Мелисса, – мне кажется, этому саквояжу здесь не место. Давайте, я отнесу его в кладовую?

– Мелисса, – сказал я спокойно, но безапелляционно, – оставь саквояж на том месте, где он стоит и займись чем-то другим!

Почему я не подумал в тот момент, что женское любопытство безгранично и способно привести ко многим бедам? Вспомнить хотя бы Пандору, открывшую ящик с несчастьями или жён Синей Бороды…

Я надеялся, что Мелисса забудет про этот эпизод, как почти забыл его я, но не тут то было!

Один раз я собрался в город к моему букинисту. Но, едва отъехав, вспомнил, что оставил дома кошелёк (с возрастом я стал рассеян). Пришлось разворачивать коляску.

Мелисса не заметила моего возвращения, поскольку всецело была увлечена весьма важным делом: она ковырялась шпилькой, вытащенной из своей причёски, в замке саквояжа.

Застигнутая на месте преступления, девушка упала на колени и зарыдала:

– Сударь, сударь! Простите меня! Сама не знаю, что на меня нашло! Я не совладала с моим любопытством!

Мне показалось, что её раскаяние было вполне искренним. Я задумался. Возможно, если рассказать ей всё, она успокоится?

Тем более, это надо сделать, коль я почти решил сделать её своей наследницей.

– Ладно, слушай. – я снял с цепочки ключ и открыл саквояж.

Я рассказал Мелиссе о том, как попал ко мне свиток, какие условия связаны с ним, и о моих бесплодных попытках расшифровать письмена.

Мелисса слушала мой рассказ с огромным интересом, она разглядывала футляр, сам свиток, а потом потянулась и к кольцу-браслету. Я отодвинул его.

– Нет, Мелисса, держись от этого предмета подальше. Я мало верю во все эти суеверия, но рассуди сама: если это сказка, то философу просто смешно втайне надеяться на чудо. Но если вдруг, паче чаяния, окажется, что мы чего-то не знаем, и всё сказанное дамой – правда, то могут случиться огромные беды. Ты ведь не хочешь, Мелисса, быть им виною? Возможно, ты когда-нибудь унаследуешь эту вещь. Прошу тебя, отнесись к свитку очень ответственно.

Она впервые услышала о том, что я намерен сделать её своей наследницей и зарыдала ещё сильнее. Мне едва удалось её успокоить.

С того дня я решил ни на миг не расставаться с саквояжем, куда бы я ни шёл, куда бы ни ехал, всюду он был со мной. Но моя невнимательность снова сыграла со мной зловещую шутку, и наступил тот злосчастный день.

18. Грандила

В тот день я снова собрался в город за книгами. Часто я вспоминаю каждое своё действие и пытаюсь понять, в какой миг исчез саквояж, который был со мной, когда я садился в коляску. Было довольно прохладно, и Мелисса хлопотала вокруг меня, укутывая меня пледом. Я был убеждён, что саквояж стоит у меня в ногах. Но когда коляска остановилась рядом с лавкой букиниста, его там не было. Я обшарил всю коляску, но саквояжа, увы, не было нигде. Никогда я не испытывал подобного ужаса! Даже не зайдя в лавку, я тут же пустился в обратный путь.

В моём сердце творилось что-то невообразимое: оно готово было выпрыгнуть из груди. Лучше было бы мне тогда умереть!

Когда вдали появилось моё жилище, я понял, что ужасное свершилось: небо было ясным и чистым, но над крышей моего дома полыхали молнии.

Не успела ещё моя коляска приблизиться к дому, на крыльцо выскочила Мелисса. Я едва узнал её. Вид девушки был поистине ужасен: волосы и одежда развевались, как будто вокруг Мелиссы бушевал невидимый вихрь, лицо пылало, глаза сверкали, словно внутри них горело пламя.

– Явился! – закричала она столь пронзительным голосом, что мне показалось, будто в мои уши вонзилась тысяча игл. – Быстро же ты хватился пропажи! Но я всё же успела, успела на этот раз!

– Мелисса, что с тобой? Успокойся, пожалуйста! – пробормотал я (я решительно не представлял, что можно сказать в такой ситуации).

– Что со мной? Со мной вот что! – и она горделиво воздела над головой правую руку. И я увидел то, что боялся увидеть – браслет. Сейчас это было не просто деревянное кольцо – красные значки сверкали и переливались не хуже глаз Мелиссы.

– Да, я успела! И теперь я, я, а не ты владею древнейшей и сильнейшей магией мира! Теперь я самая могучая и сильная волшебница на свете! Мне повезло, что ты оказался таким болваном!

– Мелисса, ты же понимаешь, что никакого колдовства не бывает? Просто сейчас ты немного возбуждена…

– Колдовства нет? А это что?

Внезапно с неба повалил густой снег, затем образовавшиеся сугробы вдруг превратились в тысячи белых мышей, которые с писком кинулись ко мне и облепили со всех сторон. Это было настолько неожиданно и мерзко, что я вскрикнул и попытался скинуть с себя грызунов.

Мелисса махнула рукой, и всё исчезло. Она довольно захохотала.

– Что, испугался? А ведь это только безвредные мыши. Может быть и гораздо хуже! И перестань меня звать этим глупым именем! Может ли величайшая волшебница носить имя какой-то жалкой травки? Отныне меня зовут Грандила! Я выбрала себе это имя, поскольку оно лучше отражает мою сущность.

Я понимал, что это значит. В разных языках корень grand означает: «большой, великий, отличный». Мелисса изучала языки и тоже это знала.

– Хорошо, пусть будет Грандила, – уступил я. – Но почему ты разговариваешь со мной таким тоном? Мне казалось, что мы хорошо относимся друг к другу!

– Хорошо? Ты, может быть, и да, но я – нет! Я тебя ненавижу! Так долго мне пришлось прятать это чувство в себе, и как приятно выплеснуть его тебе в лицо!

– Но что я тебе сделал, Ме… э-э-э, Грандила? Ты была моей любимой ученицей, почти дочерью!

– Вот именно, почти! Ты как должное принимал мои услуги, при этом не платил мне даже жалования! Я все эти годы не имею своего угла, кроме лавки в кухне! А ведь в любом доме у прислуги есть своё помещение, даже своя комната! А о моём будущем ты много думал? Я попала в твой дом совсем молодой девушкой! Ты думал когда-нибудь о том, что мне хочется иметь свою семью, свой дом, иметь любимого человека, детей? Нет. Тебе просто нравилось, что кто-то рядом хлопочет о том, чтобы тебе было удобно и приятно жить. На это ушли все мои самые лучшие годы! А что меня ждало бы после того, как ты загнёшься? Снова стать бездомной бродяжкой без гроша в кармане?

Это было чистой правдой, и я осознал всю глубину своего эгоизма.

– Признаю, Ме.. Грандила, я виноват перед тобой. Я, действительно, привык думать только о себе. Но я всё исправлю. Скажи, сколько ты хочешь получить за свои труды и заботу обо мне, и я немедленно отдам тебе эти деньги.

– Я знала, что ты болван, но не думала, что настолько. Что же ты думаешь: я, имеющая зоркие глаза, чуткий слух и хитрый ум, не знаю, куда ты спрятал от меня свои денежки? Да я их уже давно считаю своими. Ты вообще меня не знал. Посмотри на мои уши. Да, это те самые серьги! Я за них претерпела позор и унижение, а всё-таки они остались моими. Так что, и твои деньги я взяла бы совершенно спокойно. Только мне этого мало! Что на них можно купить? Разве что скромный домик в каком-нибудь захолустье. А мне нужен был не меньше, чем дворец в столице, а ещё наряды, драгоценности, армия слуг… Я себя не желаю ограничивать ни в чём. И мне хотелось разузнать, можно ли ещё чем-нибудь у тебя поживиться. Поэтому ты до сих пор и оставался при своих средствах.

– Я обучил тебя всему, что знал сам. Я открыл перед тобой новый мир, мир мудрых мыслей, мир науки!

– Ты делал это от скуки. И тешил себя мыслью, что у гениального учителя – гениальная ученица.

– Грандила, кое в чём ты права, но ведь было и очень много хорошего, почему же ты не помнишь об этом?

– Ты что, забыл? Я заплатила за право пользоваться свитком тем, что в моей душе изменился баланс ценностей. И я нисколько об этом не жалею!

В то время, пока проходил этот разговор, я вылез из коляски и направился к двери моего дома. У меня стучало в висках, и кружилась голова. Очень хотелось лечь.

Но Мелисса (Грандила) не позволила мне войти.

– Ты никогда больше не переступишь порог этого дома! Там находится свиток, и я буду его охранять гораздо лучше, чем ты!

– Но где же мне жить? – удивился я.

– Ты действительно полагаешь, что тебе стоит жить, после того, как я получила этот дар? Впрочем, да. Ты мне пока нужен. А надолго или нет – это зависит от тебя. Мы поговорим там, – и Грандила показала туда, где под моим любимым деревом стояла скамейка, на которой я провёл столько счастливых минут.

Я удивился, что мои ноги сами зашагали в ту сторону, словно я полностью лишился своей воли. Грандила сделала жест, и я уселся на скамью. Сама она садиться не стала, а нависла надо мной, что было очень неприятно.

– Как ты думаешь, почему я не испепелила тебя на месте сразу же? Потому, что в моём триумфе есть одна досадная загвоздка. Ты всё ещё остаешься владельцем и хранителем свитка. И волшебство исходит от него только пока жив ты! И самые нужные, самые важные заклинания доступны только владельцу свитка. Я ничего не могу с этим поделать. Поэтому прошу добром. Сейчас же официально сложи с себя владение свитком и передай его мне. И тогда ты умрёшь лёгкой безболезненной смертью. Обещаю.

– Ни за что! – твёрдо ответил я. – Я рад узнать, что с моей смертью колдовство исчезнет. В любом случае: я стар, и ждать этого долго не придётся! Если будешь меня мучить или пытать, только ускоришь это событие.

– Ну нет, я не такая дура! Я знаю, как сделать так, чтобы ты жил ещё долго, очень долго. Правда, не поручусь, что эта жизнь будет очень приятной. И для меня важно, чтобы ты в своей новой ипостаси ничего не смог сделать со свитком. Тебе останутся только память, ум и речь – для того, чтобы ты поразмыслил и понял, что для тебя выгоднее всего избавиться от владения свитком и спокойно умереть!

– Ты уже слышала мой ответ. Он неизменен.

– Ну что же. Это был твой выбор. Приступим, – сказала колдунья.

За моей спиной раздался страшный треск. Я обернулся. Моё дерево распалось на две части. Глубокая трещина обезобразила его ствол от корня до самой кроны.

– Это ведь твоё любимое дерево? – спросила Грандила. – Ну что же, тем приятнее будет тебе провести долгие годы в его обществе.

Неведомая сила подняла меня со скамьи и втиснула в трещину на стволе. После чего древесина вокруг меня начала смыкаться… Боль, темнота, тишина. И на какое-то время я потерял чувствительность к чему-либо.

Когда же я начал приходить в себя, то почувствовал удивительные изменения. Я снова видел и слышал, но совсем не так, как раньше. Моё теперешнее зрение позволяло мне рассматривать все предметы и сверху, и снизу, и с боков одновременно. Мои уши тоже воспринимали звуки по-новому, сперва я с трудом их разбирал, но потом привык. И, как выяснилось позже, я стал понимать языки разных животных, птиц и даже насекомых. Что это было? Случайный просчёт в колдовстве? Или свойство, присущее дереву? Я не знаю. И я совершенно не чувствовал своего тела, рук, ног, головы. А вот ствол дерева, ветви, листья, корни чувствовал прекрасно.

– Ну что, оклемался? – спросила Грандила.

Я молчал. Тогда она направила в сторону кроны палец. Из этого пальца вылетела молния и сшибла одну из моих ветвей. Боль была такая, как будто мне отрубили руку. Я невольно вскрикнул.

– Ага, значит голос у тебя есть. Почему же не отвечаешь на мои вопросы? Спрашиваю. И попробуй не ответить. Согласен ли ты передать мне права на свиток?

– Нет, – ответил я и тут де поручил ещё одну молнию в крону.

– Ладно. Я пошла изучать заклинания. Это намного интереснее, чем вести беседы с таким тупым существом, как ты.

И она удалилась.

19. Грандила действует

С этого началась, Аврора, моя жизнь в теле дерева. Я не был заключён в ствол дерева, я слился, соединился с ним воедино. И за эти годы я уже почти забыл, что значит: «быть человеком». Впрочем, это неважно. Гораздо важнее уничтожить зло. И я на тебя надеюсь.

Шли дни за днями. Грандила время от времени «навещала» меня и требовала отказаться от прав на свиток. Ответ был всегда одним и тем же, и за ним следовало наказание в виде молнии в крону. Однако, когда мои ветви изрядно поредели, Грандила вдруг спохватилась. Ведь дерево могло погибнуть, а ей было важно, чтобы я был жив.

Как-то разразилась ужасная гроза. Не колдовская, обычная. Молнии так и норовили ударить в дерево, то есть, в меня. Грандила под проливным дождём несколько часов отводила грозовые молнии в сторону.