скачать книгу бесплатно
Был Пушкин. Пушкин был, да вышел.
Нет происков врагов и нет врагов
И поисков врагов, уже ненужных.
Нет саркофагов, нищих и кротов,
Нет валенков, цирюльников, простуженных.
Нет осуждённых, умников, затей,
Нет кроликов, удавов и прорабов.
Нет ссученных, отвергнутых, детей
Немытых нет, убийц и баобабов.
Но есть ещё и порох, есть и пыж,
Напыжимся – найдём тебе и пулю.
Но есть горох и город и крепыш,
На белой лошади везущий в замок дулю.
Но есть – горох, картоху, сельдерей,
Свинины шмат сожри, баранью ногу.
Но есть Вергилий, эквилибр, хорей,
Есть звездолёт, причаливший к порогу.
А кто придёт при смене батарей,
Кому – айда – мотаться с пацанами?
А где притон пропащих вратарей,
Торгующих разбитыми сердцами?
А где: жетон, билет, миньет,
Где сфинкс, где сфинктер, плотский мир оргазма?
А вот идёт мужской кордебалет,
И с мышц стекает, с потом, протоплазма.
И нет уже ни пива ни вина.
Вины, истца, виновных, жертв и судей.
И нет уже ни рамы ни окна,
Ни заоконного, а есть лишь хрен на блюде.
И раки есть, а пива – как назло.
Лишь конфетти да брызги лимонада.
И Зевс бросает тонущим весло
И тянет в направленьи Тринидада.
Пунктиром
Пунктиром между пошлостью и китчем
И огурцом между горчицею и кетчупом,
И огольцом, довольно оголтелым,
И голотелым, с двойственным концом.
Юнцом, когда бы не – морщинки глаз.
В подбрюшнике – скопленье жироклеток.
Уж сед закоренелый водолаз,
Охочий до смазливых малолеток.
Вот пуповина меж вселенных параллельных.
По ней летит метафор строй и сцен постельных.
Пастель ландшафта, флейты пастораль,
Эммануэль, Мишель, а после – Паскуаль.
Рейсфедером по ватману скачки.
Как гибко, хищно тело женщины-гепарда!
На щелбаны играют простаки.
Во лбу у каждого – алмазная кокарда.
Концы в воде и пьяные юнцы.
Глаза кондуктора – миндалины на блюде.
Минуты три до выхода в сенцы.
Три мига до известия о чуде.
Три выдоха до третьих петухов.
Четыре такта до экстаза, bona fide.
Низам не достучаться до верхов,
Верхи шампанью запивают мидий.
И, радугу попробовав на вкус,
Сиди и заправляй носки в ботинки.
Макай в кефир печенья половинки.
Лапша с ушей, мотай её на ус…
Варвара и мистицизм
Надрезав ногтем белый шар,
Войдём в его сиянье белое.
Выгравирован твёрдый шанкр
На рукоятке в парабеллуме.
Там, в сердцевине, в церебеллуме,
Водитель тумблерами щёлкает,
Танцует шимми, пришепётывает,
Как ёлка, нашпигован клеммами.
Синдром Туретта – теоремами,
А василисков – аксиомами.
Дави ефрейторов – големами,
А небо – подпирай колоннами.
Пройди святого Витта пляскою
По всем фронтонам с ассамблеями,
Сведи патрициев с плебеями,
Своей потрясывая ряскою,
Монашескою или же морскою.
Зажги идею дерзкою искрою.
Звезда моя, Варвара Гутентаг,
Вонзи в мой анус чёрно-белый штяг.
Зашей суровой ниткой белый шар,
Взашей прогнав себя за грань сиянья,
И в темноте затихни, причастившись знанья,
Шампанью затушив его пожар.
Варвара, передав Варнаве свечку,
Не суеверя, прикурив от пламени,
За ограбленьем, выдохнув колечко,
Вдруг, вздрогнув, вспомнит о секретном знании…
Легенда о Микки Маусе
Деревья бряцали жестяными жетонами лиственности,
Брехуны лопотали на картинно отмирающих наречиях.
Татуировщики татуировали татуировки на лодыжках, плечах и предплечиях,
Писари писали письмена о письменности и условности понятия действительности.
Хохотуны хлопали и хлопотали о хлопчато-бумажной промышленности,
Топтуны топали, лопали и лопотали о единственности троицы и её двусмысленности.
Альма матер прославляла могущество фатерлянда и пела осанны истеблишменту,
Племянницы же крутили попами в ритм неизбываемо перманентному.
Прецедент, созданный совокупностью предпосылок и обстоятельств,
Уподоблялся великой прилюдной порке, вызванной цепью мелких кощунств и предательств.
Величественно витийствующий президент был до рези в мошонке искренен и озабочен
Эффективностью коэффициента облапошиваемости империи, облапошивать каковую он столь торжественно уполномочен.
«Обезьяна, игриво содомизирующая сторожевого пса» —
Панно, висящее в кабинете директора.
Сжатые тисками тел двух чёрных рабов обвислые чреслеса
Обозревает глаз, внезапно прорезавшийся на конце резинового эректора.
Белкин-Стрелкин, выпущенный из жёлтого дома,
Носится меж домами терпимости, аки камень, выстреленный из пращи.
Нестор Гуляй-Поле решает жить по к/ф «Сало, или 120 дней Содома»
И принимает новое имя Пьер-Паоло (Пётр Павлович) Ищи-Свищи.
Полуголый чертёнок, прыгающий и дергающийся под музыку хаус,
Чувствует на себе голодные взгляды клубных акул обоих полов.
Дед Савелий, проснувшись средь ночи на складе, выпалит во тьму из обоих стволов.
А наутро к железнодорожному полотну доползёт обескровленный Микки Маус.
Эврика
Слепая эврика, Орфей и Евридика.
Гертруда рамы в окнах выбила, гляди-ка.
Триумвират подагры и упадка сил:
Геронтократ, кинокефал, эребофил.
Безгласый певчий, кормчий пустоты.
Безусый возничий и стряпчий простоты.
Конец бродяжничества, гуканья в кустах.
Сонм жезлов, строящийся ку?бово, ветвящийся фельдфебель Кабыстах.
Сезам, откройся нам, напетый вальс ноль-перст.
Сумма слагаемых и склонность к перемене мест.
Коль скоро карма заряжает русскую рулетку,
На Трафальгарской площади стрела любви пронзит и Мурзику жилетку.
Законы физики, кентавры Таормины.
Как сладок сон, как, ей же ей, и взрывы кетаминны.
И, прохиндей, снедаем, воровато,
И три семнадцатых ему, и «домо аригато».
Весло сломалось об асфальт воды.
В ведре реальности пробита брешь размером с ручку от сковороды.
Я так хотел бы осязать банальность красоты твоих телес.
Я долго шарил за деревьями, но мне, увы, не суждено за ними обнаружить базилевс.
В раструбе
Когда одиночество прожигает дыры в коже и тело твоё плачет гноем
Когда псы воют волками в своих конурах, и тьма отвечает им волчьим воем
Когда в раструбе уже не осталось метафор, а иносказание оборачивается геморроем
Когда мы сидим бьём в барабаны, сидим-рядим, сидим-доминошим, сидим и воем
.
.
.
Это как вставать на лыжи во время дождя
Это как пестовать в себе хунвейбина, при этом самосодомизируясь и живородя
Это как гулять по столице Австрии, наяривая на баяне
Это как жарить мухоморы в Тридевятом царстве, сев на иглу на острове Буяне
