скачать книгу бесплатно
Руки-реки растопырили верховья,
Космос мухой окрылён.
А под мухой – море – по колено.
Вброд лошадки белыя, вразброд.
Посреди лужайки вкопано полено.
Клоун шеи рубит – эшафот.
Вижу, вижу свет в конце тоннеля я,
Околдован ворожбой.
Клей не клеит левый ус Корнелия,
Прёт у Карла Клара тубу и гобой.
А у Клары – на горбу – экслибрис.
Хитр рисунок, сонмище штрихов.
Цирк идёт, искрясь и эквилибрясь,
И, кривляясь, шьёт поэт стихов
Пук, сонетов, горы экзерсисов,
Лыко в стро?ку, ибис в небесах.
Шьёт виньетку, вроде барбарисов,
Шьёт портрет – Корнелия в усах.
«За нитью нить…»
за нитью нить, словесная руда
за годом год, забей, какая ерунда
за карлой конокрад, а за средой, конечно, середа
за ханом хан, за хамом хам, злата орда
за полем пол за морем мор за просто так за милые глаза
слезлива и смазлива егоза
ты стрекоза, катит зима в твои чертоги злые холода
сглотнув слюну, сорвав парик, говоруну скажи немедленно «о да»
Чаепитие в Мытищах
Я соскрёб последнее с тарелки,
Мне теперя больше делать неча.
Что ж, крутить на циферблате стрелки,
Течь, покуда не всосёт предтеча.
Дай мне сил испить из этой чаши,
Что цикута? истолки алмаз!
Чан Кайши, отведавший чан каши,
Трёт во лбу проклюнувшийся глаз.
Не минует нас, ну что же, будь что будет.
Ты прости нам, сирым и убогим.
Что отнимешь, как-нибудь прибудет,
Удовлетворимся и немногим.
Нам, увы, отпущено немного.
Мы в миру, ей-богу, отпущенцы.
Хочется отца, седого, строгого.
Чтоб он был ди-джей, считал секвенции.
Чтобы он порвал в клочки квитанции,
Самовар заделал, бублики и мак.
Где же кружка, няня, где смотритель станции?
Где мой друг, бессмертный Телемак?!
Зима Стайвезанта
Снег за окном, снег на столе, снег на зеркале.
Гномы группами дефилируют промеж флангами.
Стрела из арбалета пронзает сердце юного Перкеле,
Жажда плотских утех атакует город поблескивающими факелами фалангами.
Биточки во фритюре, обрамлённые шевелящимися усиками гренадёров,
Гоголевский бараний бок с кашей в свежепорубленных папоротниках и хвощах.
Швондер, кожанку сняв, сортирует трупы казнённых фрондёров.
Собакевич и Шариков застыли на страже в казённых плащах.
Снег на перочинном ноже, снег на висках, льдинки в глазах и в бокалах.
Дешёвая демагогия шьёт одежду бездомным детям из конфетных обёрток.
Сенсимилия, туго затянутая в блестящую кожу, мало задумываясь о сих малых,
Морщит лобик, решая, которую выбрать из плёток.
Стайвезант Пойндекстер, помахивая в воздухе фломастером,
Определит направление развития имперских колоний.
Иван Непомнящий вызовет в нас катарсис динамитно взрывающимся Стратокастером,
А Новый Гамлет выменяет порцию героина на потёртый мундирчик Мастера Церемоний.
Похититель метафор
«Тчк», «зпт» – мой язык телеграммы скупее.
ВЧК деревянными пальцами прячет резиновый член в плечевой портупее.
В этот час как представить мне нечто твоих губ сочнее, упруже, алее,
Похититель метафор, как ветер, гоняющий пух в тополиной аллее?
Рубероид ротонд, глазированный гонг, рококо суесловья.
Пикировка пигмеев, акриловый бонг, садомазо шелков твоего изголовья.
Поэтичен полёт стрекозы, прозаична лепёшка коровья.
Через тысячу лет кто сморгнёт оттого, что пытался по-новому зарифмовать злое слово «любовь» я?
КПП. ППШ юный Смерша агент наведёт на врага, вспоминая о Рихарде Зорге.
Наблюдая за ним, чертенята чумазые бросят чертить чертежи и забьются в восторге.
Наблюдая за ними, седой группенфюрер напишет романс о влюблённом профорге.
Наблюдая за ним, как же сладостно мне повторять ошарашенно имя твоё, Ингеборге!
Хирохито
«Добро пожаловать в космос», – скажет белобородый старец в ниспадающем одеяньи.
Поколенья сосредоточенно думают о недоделанном предками злодеяньи.
Александр Александрович Александров 3-й рвёт на части вяленого леща.
Пал Палыч Тетеревятников нежно поглаживает мини-русалку, запрятанную в кармане плаща.
Ричард Ричардович Диксон написал кучу учебников по английскому языку.
Борис Борисович Гребенщиков написал кучу песен об укладке разного типа лыка в одну строку.
Киборг КО-098 сбросил с себя личину проститутки-воровки-скокщицы.
Коллективное сознание артели корзинщиков выехало из Петербурга в Выборг и наутро проснулось на необитаемом острове среди кипарисовой рощицы.
«В дырке от бублика легче дышится», – скажет Кубрику Рубик.
Крестик нолику даст многое, отняв малую толику. Тугрику даст щелбан рублик.
Войг Тищерто обеспечит правильный угол преломления лазерного луча.
Белесоголовые демоны с голубыми глазами на гибких стеблях заставят неповоротливого бульдога по имени Хирохито задать от меня стрекача.
Муравьед
Рюмки, опрокинутые по употреблении на тарелки – это рокенролл.
Молить ли попа Сидора об отпущении грехов вне очереди?
Святейший Синод старико-хоттабычевских аятолл
Пришьёт шкуру русского неубитого медведя к хвосту загнанной американской лошади.
Тонким хоботком муравьед высосет медок из сот мозга писателя.
Глубоким поклоном ответит напыщенный аристократ на вызывающую выходку самоходного миноискателя.
Сызмалетства беспредельничающий тиран Тристан Тридцать Третий
Выведет карликового единорога из клети
На поводке.
Мадам Крокодилова, пронзающая огненным профилем толщу столетий,
Подавит волну недовольства взмахом могутной плети
В шестипалой руке.
Сирин войдёт ко мне, Алконост же прочтёт по складам приговор.
Я удалюсь с ними, в таинственности ореоле.
Окрылённый, из ванной комнаты выскользнет весь увешанный цифрами Пифагор,
Чтобы в следующей серии всплыть на атомном ледоколе…
На пряник
Куцые фотокарточки пересыпаны крошкой махры.
Вохровцы раздеваются догола и треплют друг другу вихры.
Битые зеркала, поосыпавшись, плавятся в пули и щерятся патронташами.
Дохнут стишата, распавшись на буквы, рассыпанные пьяными метранпажами.
Пеною
Вязаные рукавицы сползают, гадины,
С пальцев наземь, клубясь нитяною.
Мельпоменою
Женщина, на голове из чьего венка Анфиноген плотоядно губами отщипывает спелые виноградины,
Рекомендуется осклабившемуся Антиною.
Насколько мох меха волгл, настолько и щил дыр бур.
Последен, ложится штрих на картину «Циклоп и семь его нянек».
Насколько несвеж сей метафор строй, настолько и предсказуем подразумеваемый далее каламбур,
О том, как заканчивает день Гамсун, сменивший свой кнут на пряник.
Треугольник
[1]
Оксимагон, гони, гони скорей, коняку шпорами лягая!
Когда бы не было блядей, я шёл бы, стати полн, лягухам потакая.
А так? Куды, куды несёт нас ветр лимонных сингапуров?
Триумвират елды, балды, манды ведёт во врата ада мир гяуров.
Сердомифонт, заветам вняв твоим, мы притушили фитили умильно.
Теперь не жить, лететь, стремиться ввысь, при том совокупляясь изобильно.
А плексиглас, забудем ли о нём? Он о себе напомнить не забудет.
Мастилофил подхватит чернозём и, обомлев, свой зев раззявленный застудит.
Квартиросъём, покорность пустоте. Какие, к лешему? да полноте, не те
Координаты снятся денщику. И крыша на дому – тю-тю, и птаха над гнездом уже – ку-ку.
Казалось бы, какие, к дьяволу, пророчества о чуде?
Зачучвернел непочатый творог и плесенью покрылся хрен на блюде…
[2]
Голоса внутри меня, голоса
Песни про мороз, морозящий моего коня, полоса
Белая, перемежаемая полосою чёрной, одним словом, «зёбра».
Свобода – это всего лишь клетка: птицею – сердце, прутьями – рёбра.
Нетверёзая, катится по щеке слеза
Мне ли, ретивому, о преходящести испечалиться?
В этой нощи августовской хочется дюже валету туза,
Да где же такому раскладу быть, коль отовсюду шестерки скалятся?
Полоса размежевала нас, братие, полоса.
Двуперстие да образа, в скобку стриженые волоса.
Остерегуся ли дьявола целовать я в сладкую губ западню?
Сталь одиночества срежет зелёную поросль трепетных душ на корню.
[3]
Доктор, пожалуйста, яду, такого, чтоб разом проснуться!
Аисты сути, вспорите подушку небес клювокрылостью стай.
Мне уж в печёнках сидит эта ваша улыбочка куцая,
Солнцезащитное золото да шиншилловый горностай.
Вам бы, мадам, не сигару топить в лучезарном абсенте,
Не тетиву арбалета оттягивать медленно, словно оргазм.
