Параллельный фарватер. Отклонение от курса. Книга 1

В общем, крики, упрёки, слёзы – вот результат их продолжительной беседы. Костю это угнетало. Он изо всех сил старается ради них, отдаёт практически всё, что зарабатывает. Он заботится о ней и о дочери так, как никто и никогда бы не позаботился. И ради чего всё это? А всё ради того, чтобы выслушивать от жены все эти бесконечные упрёки. Тогда, в Салале, он еле сдержался, чтобы не высказать ей всё, что думает.

С тех пор как они поженились, Катя не давала ему покоя. Она стабильно звонила ему в течение дня через каждые двадцать-тридцать минут, при этом раз за разом интересуясь, где он, что делает и с кем. Если он не брал трубку, она неустанно звонила до тех пор, пока он не выключал телефон или наконец не отвечал на звонок. Когда же Костя включал мобильник, то начинал выслушивать истеричные крики любимой супруги, которая без устали ревела и осыпала любимого всевозможными проклятиями.

Катя не ревновала мужа разве что к фонарному столбу, хотя даже в этом он был не уверен. Её бредовой фантазии вполне могло хватить, чтобы и в столбе разглядеть небывалую стройность и привлекательность. Жена начинала его отчитывать прямо возле кассы в супермаркете, если, расплачиваясь, он вдруг не так что-то сказал продавщице или, Господи помилуй, если вдруг ей улыбнулся. И было совсем не важно, кто сидел за кассой: двадцатилетняя девчонка или шестидесятилетняя бабулька. Катя видела его похотливый взгляд всегда и везде и бесконечно доставала мужа, независимо от того, насколько это соответствовало действительности.

Как он пережил её первую беременность, одному только богу известно. Девушка не давала ему прохода. Из-за их взаимоотношений у Кости возникали постоянные проблемы на работе, и в конечном итоге его оттуда уволили. Костя устроился на службу по контракту, и стало только хуже. Теперь и здесь приходилось постоянно отпрашиваться домой, потому что ей, прямо средь белого дня, видите ли, стало одиноко. И Костя, в силу своего мягкого характера, не мог противостоять жене. Волей случая или судьбы он был мягким, не мог сказать ничего против её воли и, опустив голову, в вечном унынии выполнял все её даже самые безумные прихоти.

Он любил Катю, но какой была сейчас эта любовь? Каково понимать, что ты полностью теряешь себя как мужчину и становишься просто бесхребетной куклой в руках человека, который должен любить тебя, так же как ты его. В очередной раз в своей недолгой жизни Костя подумал о том, как было бы хорошо, если его родители и брат были бы сейчас живы…

Неожиданно на горизонте что-то показалось. С сигнального мостика пространство вокруг корабля довольно хорошо просматривалось, и вдалеке было видно что-то вроде свечения. Создавалось впечатление, что где-то там, за горизонтом бледно-жёлтыми тонами светится ночной город. Вот только такого быть не могло, и Костя был прекрасно проинформирован об этом. Он знал, что прямо по курсу должно быть только бескрайнее море и ничего больше. Да, именно так всё и должно быть… Но вот только куда вдруг исчезли все звёзды и луна? Совсем недавно они ярко освещали ночное небо, а теперь их нет. Может, и не было? Возможно, он ошибся.

Костя вновь уставился вдаль. Несомненно, свечение и правда было. Цвет был бледно-жёлтым и странно напоминал ему о дочери, которая вот так смешивала гуашь жёлтого и белого цветов на листе бумаги, получая подобный оттенок. Необычные ассоциации порождало свечение, но это не всё. Оно… Мерцало… Это происходило не часто, а словно какими-то неторопливыми импульсами. И самое странное было в том, что свечение это очень быстро приближалось. Создавалось впечатление, что не корабль к нему движется, а наоборот, оно движется к нему навстречу.

Несколько мгновений спустя Костю уже окутал туман, но туман этот был не совсем обычным. Это была светло-жёлтая, почти непроглядная субстанция, так непохожая на обычный туман. И… Он пульсировал… Туман, или что бы это ни было, был живой. Косте эта мысль пришла в голову неосознанно и сразу. Теперь он боялся, и его страх был жутким, до самого мозга костей настоящим. Однако Ефимцев не собирался уходить. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что он должен остаться именно здесь, на сигнальном мостике.

И он остался.

– Здравствуй, Костя.

Ефимцев резко обернулся на голос, так неожиданно раздавшийся совсем рядом, и тут же оторопел. Его дыхание, учащённое до предела, в ту же секунду буквально остановилось. Он потерял дар речи и не мог пошевелиться. В трех метрах от него стояла его родная мать, и голос, который он услышал, Костя узнал бы из миллионов других.

Она была прекрасна.

Красивая и стройная, как в те годы, когда он был совсем ребёнком, какой он помнил её в лучшие годы. Рядом с мамой стоял отец. Молодой и крепкий, совсем как до той страшной трагедии, что случилась с его братом. А между родителями… Господи… Стоял Ванька… Его старший братик, сейчас совсем ещё маленький невинный ребёнок, жизнь которого проклятый Бог забрал так рано…

По щекам сержанта потекли слёзы. Не в силах совладать с чувствами безудержной любви и непомерного страха, одновременно проявившимися внутри него, Костя так и продолжал стоять неподвижно в стороне.

– Подойди к нам, сынок. Мы так скучали по тебе, и нам тебя очень не хватает. – Голос матери был таким нежным и таким притягательным, она говорила тихо и неторопливо.

Но Костя ещё пытался что-то предпринять, он всё ещё старался совладать с собой и не поддаться искушению мгновенно броситься в их объятия. С этого момента он не видел и не помнил ничего вокруг. Всё внимание сержанта было приковано к его давно умершей семье.

– Но… Я… Я не могу… – Слова давались ему очень тяжело, и он выговаривал их с продолжительными паузами. – Вы не можете тут быть, мама.

– Но мы здесь… И ты тоже здесь. Все вместе, разве ты не этого хотел, сынок? – Она протянула руки вперёд в ожидании, что он кинется ей в объятия. Но Костя стремился всеми силами сдержать такой позыв.

– Пойдём с нами, сынок, и мы всегда будем вместе…

Костя плакал. Его сотрясало от судорожных всхлипов, и он не отводил взгляда от мальчика, стоящего между родителями, такого маленького и невинного. Ваня смотрел на своего взрослого, но младшего брата печальным взглядом детских глазок, и от этого сердце Кости готово было разорваться внутри.

– Но моя семья… Моя дочка… – В слезах, еле держась на ногах, проговорил Костя.

– Мы твоя семья!!! На это нет времени!!! – нечеловеческим голосом заорала мать, и этот голос тут же пробудил Костю. Крик был просто жутким, нечеловеческим, он не мог исходить от его мамы.

Костя весь затрясся от ужаса. Еле сдержав рвотный позыв, он попятился назад, пока не упёрся в фальшборт. То, что в одно мгновение предстало перед ним, повергло младшего сержанта в кромешный ужас…

Перед ним всё так же стояла его семья, но уже не в том виде, в каком она предстала ему несколько минут назад, или часов, или вечность. Время потеряло всякое значение здесь. Его мать стояла в серой, помятой ночной рубашке, в той самой, которая была на ней в день её смерти. Изо рта, стекая по подбородку, сочилась белая пузырящаяся слюна, перемешавшаяся с желчью. Она медленно стекала вниз и время от времени срывалась с подбородка крупными каплями. На груди матери от этой отвратительной смеси было большое пятно. Костя с ужасом смотрел на мать. Глаза её в ответ гневно смотрели на её же сына, и в них было что-то… НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ… На левое плечо того существа, что было очень похоже на его мать, свисала голова того, что осталось от Костиного отца. Голова эта была вывернута под неестественным углом, но пугало не это. Все кости в шее были переломаны, и она, с искажённым в страшной гримасе ртом, держалась только на коже. Словно мяч на верёвке, привязанный к телу, обтянутый кожей череп безвольно мотался из стороны в сторону. От лица мужчины практически ничего не осталось, и оно представляло собой не что иное, как большой сгусток спёкшейся крови. Тело было кривым, безобразным, а из разных его частей через разорванную кожу выпирали поломанные кости.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твоё… – из глубин памяти вдруг возникла молитва. Костя не мог вспомнить, когда молился последний раз, может, тогда, когда имел хоть какое-то представление о Боге и вере в него, ещё до трагической гибели младшего брата. Сейчас, изо всех сил зажмурив глаза, он судорожно пытался вспомнить слова молитвы. Он не хотел видеть того ужаса, который произошёл с его родными. Теперь все они были мертвы, и мертвецы эти хотели забрать его с собой.

Но всё было напрасно. Как бы он ни хотел, как бы ни старался предотвратить, но он должен был увидеть. Увидеть своего брата. Удержаться от этого он не мог. Открыв глаза, Костя чуть было не потерял сознание. Его маленький брат стоял всего в метре от него и выглядел точь-в-точь как в тот судный день, после падения. Ноги, на которых он сейчас твёрдо стоял, были переломаны, а колени вывернуты внутрь. Голова мальчика была разбита, а лицо покрыто кровью. Но всё это было малозначительно. Костя замер в ступоре, не в силах пошевелиться от того, чего страшился больше всего. Из левой глазницы торчал кусок ржавой арматуры, на конце которой медленно, истекая кровью и белой, густой жидкостью, был насажен глаз его братика. Маленький шарик смотрел на Костю. Именно смотрел, сержант ни на секунду в этом не сомневался. И ужас, сковавший его, продолжался… Зрачок на глазу метался из стороны в сторону и буквально испепелял Костю взглядом. Окровавленный рот Ваньки вдруг заговорил голосом их отца:

– Посмотри, Костик, что ты сделал со мной, со всеми нами. Не противься этому, ты должен пойти с нами, братик. А я за тобой послежу, как это и было раньше.

Костя уже не плакал, он истерично ревел, закрыв лицо руками и пытаясь оградиться от всего этого кошмара.

И вдруг… Он понял, что вокруг всё затихло. Костя медленно открыл глаза и вытер слёзы. Его семьи не было рядом, а в воздухе повисла необыкновенная умиротворённость. И он (как он был уверен) всё для себя решил – раз и навсегда.

В одно единственное мгновение Косте стало всё предельно ясно. Вот так, очень просто, он вдруг совершенно чётко осознал, что должен сделать. Младший сержант посмотрел на лежащий рядом автомат, боеприпасы и экипировку. Да, он определённо знал, что делать. И это… Успокаивало… Не надо было больше волноваться, переживать и строить планы. Всё это просто пыль. А реальность – вот она, тихая и безмятежная.

Костя накинул бронежилет и не торопясь застегнул его, предварительно затянув покрепче боковые лямки. Он хотел, чтобы защита поплотнее сидела на нём в такой ответственный момент. Затем морпех надел на голову кевларовый шлем и застегнул подтулейное устройство. «Надеюсь, Ваня меня сейчас видит. Он может гордиться своим младшим братом». Сверху бронежилета Костя накинул разгрузочный жилет с четырьмя заряженными магазинами. «Эх, жаль, нет штык-ножа. Я бы выглядел ещё лучше». Но отсутствие штык-ножа совсем не помешало сержанту морской пехоты. Схватив автомат, он медленно начал спускаться по лестнице, ведущей на палубу, расположенную чуть ниже. Ступив на неё, он открыл дверь в ГКП.

На его взгляд, внутри царил полный беспорядок. Старший помощник, который в это время был здесь главным, что-то кричал рулевому матросу. Тот, в свою очередь, метался из угла в угол от прибора к прибору, как будто вовсе не понимая, чего от него хотят. Видя всё это, старпом пытался звонить в телефон. Костя не понял, как он мог это знать, но он знал, что старший помощник звонит капитану. Неясно, зачем нужно было беспокоить его в столь ранний час. В суете происходящего Костю как будто никто и не замечал. Странно. А может, и нет. С другой стороны, ничего странного, ведь каждый должен выполнять свою функцию. И Костик выполнит. «Костик». Ведь именно так, ласково в детстве называл его старший братик. «Да, братишка. Я всё сделаю правильно, не сомневайся во мне».

***

Отвлёкшись от радара, старший помощник слишком поздно осознал, что допустил ошибку. Ему не следовало игнорировать появившегося в дверях морпеха, не надо было воспринимать его как само собой разумеющееся. Он видел, как солдат чётким, отлаженным движением достал из разгрузки один магазин и присоединил его к автомату. В сюрреализме происходящего старпому в голову вдруг пришла странная мысль. Он позавидовал этому молодому человеку: с какой грацией, каким изяществом и знанием дела этот парень обращается с оружием. И эта странная мысль была для него последней в этой жизни.

***

Костя пустил длинную очередь в мужчину, стоявшего и странно наблюдавшего за ним. Интересно, что он думал в этот момент? А в принципе, неважно… Уже неважно, брат, твоя вахта закончилась, отдыхай. Футболка старпома окрасилась в красный цвет, а позади него всё помещение, рабочий стол, приборы и аппаратуру забрызгало кровью.

Когда старший помощник капитана ничком упал на палубу, Костя увидел замершего рядом рулевого матроса. Как и помещение вокруг, он был весь в крови. Трясясь от страха и удивлённо переводя испуганный взгляд с мёртвого начальника на его убийцу с автоматом, он всё понял и ни капли не противился своей судьбе. Для него, как и для Кости, всё стало предельно ясно.

Пустив вторую, не менее длинную очередь в матроса, Костя видел, как по помещению разлетаются его мозги. Сержант нисколько не удивился, что три из восьми пуль попали матросу в голову. Два тела лежали в растекающейся луже крови совсем рядом. «Спите спокойно, друзья». Костя выпустил остатки магазина в радар, и тот, прекратив своё неспокойное мигание, погас. Отсоединив пустой магазин, сержант аккуратно вложил его обратно в карман разгрузки. Достал другой, заряженный, и, присоединив его к уже разогретому оружию, Костя израсходовал все до единого патрона на приборы, датчики и прочую ерунду, размещённую по переборкам на командном пункте. После этого сержант достал третий заряженный магазин.

«Ванька, я иду».

***

Как минимум четыре человеческие жизни в ту мрачную ночь оборвались из-за странного шумового фона на корабле. В обычной обстановке грохот автоматных очередей было бы слышно на трёх верхних палубах. Но это была вовсе не обычная обстановка. Поэтому Умаров вместе с мичманом Павленко не слышали автоматных очередей. Для них происходящее вокруг было как после контузии. В ушах гудело, а все голоса и звуки вокруг, казалось, доносились откуда-то издалека. Они были глухими и расплывчатыми.

Именно поэтому, когда командиры поднялись на палубу, где располагались каюты капитана и старшего помощника, никто из них не удивился спустившемуся с ГКП сержанту Ефимцеву. Одному богу известно, почему в ту ночь они решили идти по внутреннему коридору. Обычно для посещения ГКП все использовали внешний проход, но ночь была необычная, и, видимо, так было суждено молодому офицеру и старому мичману.

– Ефимцев, вы почему пост покинули?

Произнося эти слова, Умаров остановился. В обстановке, которая сложилась вокруг, было сложно мыслить рационально. Но тем не менее доля здравого смысла где-то всё-таки оставалась. Именно из этой доли Умаров в считаные секунды почерпнул нужную и очень странную информацию. А именно: с чего это вдруг его подчинённый полностью экипирован – раз; с чего это вдруг он спустился вниз, да ещё и по внутреннему коридору – два; и наконец, какого хрена он с автоматом на изготовку остановился напротив него? Мысли эти пронеслись в голове как бы сами собой. Такие быстрые, мимолётные думы не способны дать человеку возможность принять решение и спасти свою жизнь. Они появляются лишь для того, чтобы за долю секунды до смерти избавить людей от страшной мысли о неминуемой погибели.

***

А для Кости мыслей не было. Просто, увидев Умарова с Павленко, он инстинктивно остановился. Он видел, что рот командира открывался, но голоса его вовсе не слышал. Если Костя и улавливал чьи-то голоса, то голоса эти были совсем из другого места. «Неважно», – подумал он и выпустил целый магазин в двух чего-то стóящих военнослужащих. Но только чего-то стоили они не здесь, здесь им была грош цена.

– За маму… – вслух сказал младший сержант, как обычно родители уговаривают есть кашу своего малыша, впихивая ему очередную ложку каши. – И больше никакой надменности.

Он прошёл несколько шагов по коридору и повернул направо. Затем, после секундной заминки Костя открыл дверь в каюту капитана. «Я умру, как воин. Ванька, посмотри на меня, я выгляжу как настоящий воин». После этих мыслей он увидел капитана, сидящего на диване. В трусах и майке, он даже не успел одеться к приходу таких гостей. При этом капитан не выглядел заспанным, скорее немного удивлённым и до смерти напуганным.

– Пираты? – только и смог вымолвить он.

Не дождавшись ответа, капитан внимательно проследил за тем, как Костя отсоединил пустой магазин и присоединил заряженный. Так же внимательно он наблюдал, как морпех дослал патрон в патронник. После раздавшегося одиночного выстрела бывалый моряк ушёл в мир иной без всяких мыслей.

– За папу, – улыбнулся сержант мрачной улыбкой.

Костя смотрел на мёртвого капитана всего пару мгновений. Потом он услышал какой-то шум, а может, ему кто-то подсказал, и он решил осмотреть комнату отдыха, дверь в которую была тут же, в кабинете. В углу, на кровати, поджав под себя ноги, сидела повариха – Таня. Так её вроде звали. Она прикрывала простынёй полуголое тело и не смела даже пискнуть. И вновь всё стало предельно ясно. Как же хорошо на душе, когда нет недопонимания. Неверные жёны должны быть наказаны, по-другому и быть не может. А у Танюши был муж, Костя его даже смутно помнил с причала. Поставив оружие на предохранитель, он развернул автомат и со всего размаха прикладом ударил женщине в грудь. Она взвыла от боли, но после его второго удара замолчала, лишившись большей части зубов. Он бил, бил и бил, а брызги крови летели во все стороны.

Когда от лица Тани уже ничего не осталось, Костя решил идти дальше. Собравшись покинуть помещение, он увидел на одной из полок фотографию человека, которого только что убил. Капитан, будучи ещё молодым офицером, обнимал девушку и маленькую девочку, видимо, это были его жена и дочка. В голове Кости что-то поменялось, из правого глаза стекла слеза, и всё опять стало предельно ясно.

– За братика, – еле слышно промолвил младший сержант, приставив к подбородку ствол своего автомата. После он снял оружие с предохранителя и пустил очередь. Четыре пули успели разнести его голову и лицо в клочья прежде, чем палец упал с пускового крючка.

7

Степан Иванович был старым водолазом. Пенсия уже не за горами, но она была вовсе не нужна ему. Пять лет назад умерла его жена, и с тех пор он не чувствовал себя живым, просто существовал. Мужчина с непонятной целью продолжал идти по мрачной, безрадостной и бессмысленной дороге жизни. Детей у Степана Ивановича не было, а с большинством дальних родственников он почти не общался.

Может быть, именно поэтому, лёжа в кровати посреди ночи и страдая от бессонницы, он не раздумывал и у него не было видений, присущих многим на этом корабле в ту ночь. Было только чувство чего-то очень необычного. Может, какая-то вибрация, может, ещё что, понять было сложно. Да, скорее всего вибрация, она и отвлекла его от раздумий о жизни. Внезапно Степан Иванович обнаружил, что каюта залита желтоватым светом. Водолаз не мог понять, откуда он взялся, но ему это свечение нравилось. Оно не просто светило, скорее мерцало, медленно и успокаивающе.

В этом мерцании Степан Иванович увидел облик своей жены, она звала его, и он нисколько не сопротивлялся. Бывалый водолаз взял с полки свой нож, который брал с собой на каждое погружение. Прочная сталь в сочетании с острым как бритва лезвием, готовые перерезать под водой любую верёвку или шланг в случае необходимости. Он осмотрел каюту и видел, как на верхних полках спали два его товарища, а на одной из нижних – член экипажа, молодой моторист. С него он и начал.

Сильного размаха не требовалось, потому что нож был очень острый. Он воткнул его в горло спящему мужчине практически полностью. Затем, без продолжительной паузы, Степан Иванович вытащил лезвие, скользящее как по маслу, из горла несчастного. Рот так ничего и не понявшего человека начал издавать глухие булькающие звуки и характерный сдавленный хрип, а из отверстия в шее пульсирующей струёй хлынула кровь. После он дважды повторил аналогичные действия на своих коллегах, и каюта превратилась в музыкальную студию, наполненную звуками некой кроваво-булькающей и хрипло-стонущей арии в исполнении трёх мучительно умирающих солистов.

Степан Иванович решил, что он не музыкант, поэтому должен умереть как настоящий водолаз. А потому, ведомый мутным жёлтым свечением и голосом безвозвратно ушедшей жены, поднялся на палубу и проследовал к самому носу корабля. Перебравшись через фальшборт на баке, он, недолго думая, спрыгнул в воду. Корабль шёл с достаточной скоростью, чтобы тело водолаза без особых проблем затянуло под киль, а потом было разрублено на куски ходовым винтом.

Пожалуй, акулам в ту ночь было чем поживиться.

8

Дима работал электриком с тех самых пор, как четырнадцать лет назад закончил ПТУ по этой самой специальности. Нравилось ли ему это? Сложно ответить, ведь ничего другого он и не умел. А вот с проводами, током и плоскогубцами он очень даже неплохо управлялся. Ну а что ещё делать, когда матушка-природа не наделила тебя большим умом и другими талантами?

На этом судне он работал уже три года. Нельзя сказать, что работа здесь ему очень нравилась, но своей романтикой всё-таки обладала. В конце концов, на далёкие путешествия в другие страны ему никогда не заработать честным трудом, а здесь посетить иностранные государства можно было абсолютно бесплатно. К тому же получая за это от государства какие-никакие деньги.

Дима сидел в помещении центрального поста управления. «Самое сердце корабля», – сказал как-то его начальник. Всё управление по включению и выключению абсолютно всего, что было связано с электричеством, осуществлялось отсюда. Кроме того, из ЦПУ постоянно поддерживалась бесперебойная связь с ГКП, и мало что они могли там сделать, не согласовав действия здесь. Как правило, оттуда поступали различные команды, а вахтенная служба их выполняла. Моториста, который с ним дежурил, Дима уже давненько не видел и радовался этому. Ему хотелось побыть одному этой ночью. Необычайно спокойное время для размышлений.

Размышлял он о многом, ну и о самоубийстве тоже. А почему нет? Что должно было удержать его от этих мыслей? Он пытался найти аргументы, которые твёрдо убедили бы его в необходимости держаться за жизнь. И он их не находил. Совсем.

Вот, например, первый аргумент – родители. Когда человек совершает тот или иной опрометчивый поступок, общество твердит ему, общество пытается убедить его, что это неправильно, что этого не стоит делать. «Подумай о своих родителях», – говорят они. Что будет с твоими родителями, якобы беспокоятся все вокруг. Да ничего с ними не будет, потому что они уже почти три года с ним не общаются. Они живут в неплохом загородном доме и никогда не приезжают в гости. Они не звонят и вообще никаким образом не подают признаков своего существования. Всё потому, что родители отказались от него.

А всё опять же почему? Да потому что человек, которого его мать выносила в своём животе чуть меньше восьми месяцев, видите ли, не угодил им. Самое интересное, что он сделал это совершенно неосознанно, просто выбрал себе в жёны женщину, которую они не хотели видеть членом их семьи. Разве это справедливо? Почему родители должны решать, с кем провести остаток жизни их ребёнку? Разве они не должны поддержать и благословить его выбор, если сын этого действительно хочет? И вот так просто они перестали считать Диму своим сыном. Значит, родители вовсе не аргумент при ответе на вопрос: жить или не жить?

Второй аргумент – это, конечно, его любимая супруга. Многие женщины остаются вдовами по различным причинам, и после того как муж покидает их, им порой приходится выживать совсем одним, наедине с детьми. На подсознательном уровне многие из этих несчастных неосознанно винят в случившемся покойных мужей. Парадокс, но если мужчина вдруг умирает от инфаркта, жёны винят его в чрезмерном потреблении алкоголя, если от рака лёгких, то, конечно, в курении. Если же их любимые мужья погибают в автокатастрофе, они совершенно однозначно обвинят их в лихой езде и превышении скорости. Когда трудяга каким-то образом погибает на своей работе, и не важно, на какой именно, супруга винит его в выборе профессии. Да даже если, что бывает всё-таки реже остального, но всё-таки бывает, он умирает в постели, занимаясь с ней сексом, то жена незамедлительно обвинит его в чрезмерной страсти.

А кого обвинит вторая половинка, если вдруг её любимый муж покончит с собой и оставит предсмертную записку, в которой будет обвинять именно её? Конечно, его и ни в коем случае не себя. Она будет утверждать на каждом шагу, что мужик её был слабохарактерным, потому и нашёл такой лёгкий путь, бросил её, струсил и сдался. Тряпкой он был – будет утверждать супруга.