Ювенилия Дюбуа

«Как-то просто неожиданно ты сказал то, что я боялась сказать сама себе столько лет».

«Так и бывает. Вроде взгляд со стороны».

«Раз мы выяснили мою тоску. Может, для честности скажешь теперь свою?»

«Я не думаю, что ты захочешь это услышать».

«Но всё же я хочу».

«Настаиваешь?»

«Да, настаиваю».

«Уверена?»

«Уверена!»

«Точно?»

«Да, точно! Костя, б!..»

Костя резко вскочил на колени и поцеловал Олю в губы.

«Я люблю тебя. Это и есть моя тоска».

Оля со звериным взглядом оттолкнула Костю.

«Костя, какого чёрта? Ты же ребёнок! Я ведь тебе мать приёмная, чтоб тебя!»

«Мне двадцать четыре. И ты сама попросила, сама захотела! У нас разница в шесть с половиной лет, и я тебе сразу сказал, что ты мне не мать и никогда ею не будешь!»

«Ты на моих глазах взрослел!»

«Ты тоже взрослела на моих глазах».

«Короче, Костя… Я пошла, а ты подумай над своей детской выходкой».

Оля было направилась к выходу, но Костя схватил её за руку. От такой наглости она влепила ему увесистую пощечину, но Костя только крепче сжал женщину в объятиях. Он начал целовать ей шею, начал раздевать её, пока она вяло пыталась отбиваться. В какой-то момент рука скользнула Оле в промежность, где Костя нащупал желание. Да. Она хочет его, уже давно, но это неправильно. Грязно! Так не должно быть. У неё есть муж. Она не шлюха какая-то. Да и, в конце концов, Костя – приёмный сын. И это самый главный факт, который её коробит. Её сопротивление окончательно сошло на нет. Полуобморочная Оля окончательно сдалась, раскинув руки своим подавляемым чувствам. Она начала отвечать на поцелуи. Их обнажённые тела сошлись в танце. От наслаждения Оля задыхается, а когда приходит конец сердца, посрамлённая она выбегает из комнаты, всё повторяя: «Это неправильно, это неправильно. Больше такого не повторится».

7

Андрей вернулся, и всё стало как прежде. Оля кинулась мужу на грудь, поцеловала в щёку. Костя пожал приёмному отцу руку. Семейство село обедать. Только один секрет связывал Костю и Олю невидимой нитью. Они поклялись никогда не рассказывать о своей связи ни одной живой душе. И хоть Костю такой вариант не устраивал, но деваться было некуда. Этой ночью он слышал её стоны. Фантазия рисовала болезненные образы обнажённого тела в руках человека, к которому он испытывал тёплые и благородные чувства.

Костя всё чаще начал ночевать у друзей, реже попадая на глаза супругов. А в редкие часы, когда Андрея не было дома, он искренне любил Олю. Лето подходило к концу. Дни становились короче. Осень вот-вот должна была вступить в свои законные права.

Время ужинать. За столом обозначилось три силуэта.

«Послезавтра я уезжаю», – сказал Костя между делом.

«Отдохнуть куда?» – поинтересовался Андрей.

«Нет, насовсем. Мне один знакомый написал. У его отца своя дизайнерская студия. Мне предложили работу. Деньги приличные, не могу отказаться».

«А где студия находится, далеко?» – наигранно спокойным голосом спросила Оля.

«Далеко».

«Так где именно?»

«Пока секрет. Как буду на месте – напишу вам. Но можете не переживать, буду навещать по возможности».

«Как-то всё это неожиданно…» – нашлась Оля, воткнув взгляд в свою тарелку.

«Да, знаю, но что поделать?»

«Я горжусь тобой, Костя», – искренне сказал Андрей, сжав руку парня.

«Спасибо. Правда, спасибо вам двоим. Вы мне стали очень близкими людьми. Я думаю, без вас у меня ничего бы не вышло. А так вы стали моим стартом и моим тёплым домом».

До конца ужина больше никто не проронил ни слова.

Ночь. Андрей и Оля лежат в постели и тихо разговаривают:

«Как быстро бежит время. Не правда ли, дорогая?»

«Да, очень…»

«Я горжусь Костей. Хоть и не родной сын, а чувство, будто… Будто свой, чего душой кривить? Не знаю, как выразить. Надеюсь, у него всё получится».

«Я тоже надеюсь».

«Оль…»

«Да».

«Как думаешь, вот скажи мне…»

«?»

«Может нам ещё раз попробовать? Я про ребёночка. Я очень хочу ребёночка, Оль…»

«Ох, Андрюш… Не знаю. Я тоже много думала об этом».

«Правда?»

«Не кричи… Правда».

«И что ты! Прости… И что ты надумала? Только честно, без загадок», – оживился Андрей.

«Я думаю, что хотела бы попробовать ещё раз».

«Так это замечательно!»

«Да знаю, знаю. Тише, не горлань, Костю разбудишь».

«Хорошо… Добрых снов, Оль».

«Добрых снов».

«Я люблю тебя».

«Я тебя тоже», – ответила Оля.

«Я хочу ребёночка, но не от тебя», – добавила она уже про себя, а затем, сделав вид, что спит, погрузилась в свои мысли, которые пугали, раздирая сердце на куски.

8

День. Оля проснулась поздно. Сколько сейчас? Полвторого. Пора позавтракать, а затем серьезно поговорить с обезумевшим Костей. Тяжело поверить, что он так спокойно может взять и уехать. Она вышла из комнаты. Большая спортивная сумка стояла в коридоре. Одетый Костя сидел за столом и ел оливки прямо с банки, цепляя их пальцами.

«Доброе утро… День», – поприветствовал он Олю и снова уставился на банку.

«Костя, какого чёрта?!»

«В смысле?»

«Вот всё то, что ты вчера сказал».

«Я сказал правду».

«А как же я?»

«?»

«Ты бросаешь меня. Зачем говорить, что любишь, а затем убегать?»

«А сама ты не догадываешься?»

«Нет, объяснись».

«А разве так тяжело догадаться? Мне мучительно слышать, как он тебя трахает! Для тебя моя любовь – явление временное, параллельное. А я понял, что хочу тебя всю навсегда, либо никак не хочу, ясно?!»

«Ясно. Ведь нет никакой студии, да?»

«Нету, но это неважно, мне просто нужно раствориться».

«Костя, пожалуйста». – Оля сделала два шага в его сторону.

«Слушай, не надо меня мучить. Моё самое большое желание: взять тебя с собой, но ты ни за что не поедешь! Ты слишком привыкла к этому дому, привыкла к Андрею. Ну а что ты хочешь от меня? Я не собираюсь всю жизнь любить тебя отрывками».

«Ты даже не спросил меня…»

«Вот сейчас спрашиваю: ты со мной?»

«Костя…»

«Ты со мной?»

«Я… Я не знаю, послушай…»

«Значит так. Знай, ты самое дорогое, что у меня было. Я люблю тебя вне зависимости от твоего решения».

«Костя…»

«Остаться я никак не могу. Давай поступим так. Я буду ждать тебя в машине двадцать минут. Если ты решишься, то бери, что успеешь, и мы уедем с тобой далеко и навсегда. Если нет, то будь просто счастлива. Хотя бы попытайся».

«Я не могу вот так…»

«Я всё сказал».

На этом Костя обулся, взял свою сумку и исчез за дверью.

9

Вечер. Андрей вернулся с работы. Позвал Костю, позвал Олю. Никого. Неужели спят или вышли прогуляться? На обеденном столе белый квадратик. Похоже, записка, но зачем? Можно было и эсэмэской. Андрей берёт записку. Читает. Ещё раз читает. И ещё, и ещё, и ещё. Он перечитывает её, оглядываясь по сторонам, затем снова перечитывает.

Дрожащими руками он набирает Олин номер, но в ответ незнакомый голос вторит: «Абонент недоступен, оставьте сообщение после длинного гудка или перезвоните позднее…» Голова Андрея повисает. В груди горит. Мышцы сокращаются от безутешных всхлипов. В красивой квартире стонет мужчина, и нет покоя ему. Ну как так?

Каркас животного из цинка

1

Вспышка. Настроенные софиты разрывают тьму. Разговоры и смешки затихают. Головы замерли в ожидании. Сколько их? Рассаженные с математическим промежутком, при таком освещении их личность, их физическое различие исчезло, оставив только общие черты, приравнивая каждую единицу в стройный ряд с нулями в промежутке.

Тишина нарушается. С другой стороны (через нить невидимой картинной плоскости, чья граница проходит прямо перед носом единиц с первых рядов); там, со стороны сцены, слышны тихие шаги. Две спокойные ступни выходят на сцену, что залита искусственным светом. Фигура в белом занимает позицию ровно посередине, как по горизонтали, так и в глубину. Этот человек – женщина. Она стоит на сцене под пеклом театральных софитов и очень натурально начинает всматриваться в стройный ряд единиц, где каждый думает, что он первый. Женщина делает вид, что видит лица. Её мимика меняется. Для каждого её мышцы реагируют по-разному.

Каждый забывает, что он живёт во тьме, и что его лицо никому неинтересно и ненужно. Возникает некая неловкость, когда взгляд женщины будто кого-то узнаёт. Кто-то ей симпатичен, а кого-то она считает подозрительным. Это ощущение настолько реально, что стройность рядов разбивается. Происходит разлад. Мужчина с задних рядов покашлял. Парень слева посмеялся, а ребёнок обрывисто хныкнул, словно выстрел через глушитель. Все вдруг забылись, почувствовав себя живыми и беспомощными. Но вот со сцены доносится топот. Шесть фигур в белом, во все свои двенадцать ног, подбегают к женщине и ударом меча протыкают ей сердце. Без лишнего шума тело её обмякает в руках шестёрки. Белоснежное одеяние становится полностью красным, а жар софитов тут же закрепляет цвет.

Один держит её ноги. Двое держат руки. Ещё один туловище. Предпоследний бережно сжимает голову, а крайний (тот, что шестой) падает на колени, начиная громко плакать. Тело убитой держат над головой. Десять ног и рук ходят по сцене в хаотичной замкнутой линии. Запах железа (да ещё и при такой жаре) начинает дурманить голову зрителям. Сначала страх заставляет всех притихнуть, а плач шестёрки вынуждает конечности содрогнуться. «Справедливость должна восторжествовать. Нужно покарать виновных!» – думает про себя каждый, но слёзы и почести заставляют бездействовать.

Так проходит время. Сценка превращается в зацикленную запись. Она программирует единицы, заставляя поверить в важность содеянного. Эти шестеро будто говорят, что причастен каждый, кто мог остановить действие, но не остановил. Соучастие добавляет вины присутствующим, но убавляет гнев. Теперь слышен общий плач. Каждый считает нужным показать соседу, как он потчует жертву. Он хочет показать свою гостеприимность. Доходит до того, что один мужчина отрезает своим ножом большой палец левой руки. Он громко взвизгивает, а затем кидает кусок плоти на сцену. Его сосед (единица справа) вежливо просит нож, затем отрезает себе ухо и тоже кидает жертве своё подношение. Через мгновение зрительный зал уже во всю кромсает соседскую плоть. Помочь ближнему и равному. Точно. Кто не хотел получать такой помощи – пытаются покинуть зал, но у них не выходит, края замкнулись.

Пространство разрывает общий гам голосов. Запах крови спутал мысли, а духота не даёт возможности остановиться. Каждый старается вознестись в собственных глазах. А затем… Весь этот «каждый» просто делает то, что и все. Единица пытается угодить непонятно кому, забыв про истинную жертву, которая без слов наделяла их смыслом.

«ЗАНАВЕС»

2

Вот он, куст. Куст – это он, то есть человек. Низкорослый мужчина. Его лицо обсыпано ужасными шрамами. Глубоко посаженные маленькие глазки. Вечно так бегают по всему и вся. Врождённая вороватость Куста всегда отталкивала людей, даже собственную мать. Сейчас ему сколько? Тридцать пять, сорок? Да и какое его настоящее имя? Куст и сам уже не помнит. Вот как много лет назад он стал тем, кем на самом деле и является – уличным кустом, бродягой.

Куст не столько кличка, сколько часть действительности. Никто не станет называть себя кустом от праздности. Куст вечно бьют и общипывают дети. Пьяницы и мужики с дороги справляют в кустах свои нужды. Уличные кусты никто специально не поливает. Они просто незаметно существуют, как воздух. А даже если кто-то попытается избавиться от куста, решив их полностью извести, то у него это не выйдет. Кусты очень нетребовательны и крайне живучи. Его (никому ненужные) ветки и лепестки вырастут заново. Только бы дождь, да и то можно перебиться хлебом всухомятку. Так и проходит бытие сорняков, и никто не знает, куда они потом деваются. Вот и Куст вчера понял, что время его пришло.

Стоял свежий день, который плавно склонялся к закату. Куст же склонялся над очередной урной в надежде найти хоть какую-то еду. Неподалёку маленькое хулиганьё вот уже как с четверть часа следило за мужчиной. Пятеро хулиганов свирепо изучали Куста. В их планы входила программа по унижению и издевательству. Куст знает, эта «дикая мелочь» задумала недоброе. Его маленькие глазки ещё ловчее и опытнее сжались в щёлки. Вон тот, что самый высокий, руководит остальными. Феромон преизбыточного адреналина сочится через поры, оставляя на коже зловонный смрад, заставляя наводнять лицо прыщами, как дождь заставляет плодиться грибы. Этот малый обожает неприятности, хлебом не корми. Его уважают и боятся, но только сверстники. Для взрослых он просто трудный ребёнок переходного возраста. Для Куста же – жертва.

На пустыре, кроме их шести голов, – никого. Будний вечер. Вот Куст специально меняет своё положение. Он полностью поворачивается к шакалам спиной, пристально начиная смотреть в бездну пустой урны. В руке он сжимает огрызок от стеклянной бутылки. Когда главарь подбегает на цыпочках к бездомному, только чтобы вдарить зажатым камнем под рёбра, Куст резко разворачивается. Его рука, словно циркуль, спокойно прочерчивает дугу в области шеи. Когда из сонной артерии во всю уже бьёт фонтан рвотной крови – жертва ещё улыбается. Она не успела осознать свой конец, да и это неудивительно. В самом страшном сне ни один из этих молодых и представить не мог, что смерть может настигнуть в момент потенциального веселья.

Четвёрка, что по счастью осталась в стороне, начинает молча распадаться кто куда. Собственное мясо особо не слушается. Ребята спотыкаются, плачут и не понимают, как же так вышло? И самое главное: что же это получается? Их предводитель на финише предсмертной агонии. Сознание отключилось. Только избыточный адреналин дёргает мышцы, словно пьяный кукловод, который не прочь поиздеваться. Куст спокойно осматривает горизонт. Затем его маленькие глазки изучают добычу. Стекло аккуратно прячется в карман засаленного пиджака. Из-за пазухи бездомный достаёт металлический нож. Отлично заточенный, с зубцами и чёрной нескользящей ручкой. Охотник наклоняется над парнем, раздевает его, а затем, получше перехватив нож и облизнув губы, начинает разделывать добычу на небольшие аккуратные кусочки, выбирая только самые дорогие филейные части.

Он вырезает у добычи щёки и ягодицы, складывая их в приготовленный пакет. Заворачивает. Дальше нож вырезает сердце и печень. Они идут во второй пакет. Глаза, губы, пальцы рук и уши кладутся в третий. Ненужный остаток Куст переносит под ближайшее дерево. Обливает бензином тело, собирает расфасованные куски в сумку, затем чиркает приготовленной спичкой. Огонь моментально вспыхивает, но его природа днём неочевидна. Она таится, не выражая себя в полной мере. Слышен только треск сухих веток, да разве ещё начинает чувствоваться тревожный запах. Птицы с красными глазами слетаются в надежде урвать хоть какую-то кроху.

Куст уходит не сразу. Ещё какое-то время он греет руки у костра. Его желудок жадно урчит, чувствуя блаженный запах жизни; запах никотиновой кислоты, пиридоксина, тиамина и рибофлавина. Грязные руки достают один из пакетов. Достаётся палец. Губы бездомного начинают высасывать остатки мякоти. Гнилые зубы жадно обгладывают кости. В глазах его горит свет. За спиной начинает доноситься лай собак и топот разгневанных ног. Пора уходить. Куст в последний раз бросает взгляд на костёр. Он благодарит землю, благодарит звезду за блага, а затем исчезает в пространстве, будто его вовсе и не было.

Тень в обносках проходит вдоль набережной. Для Куста сегодняшний день и вечер были особенными. Почему именно – сказать сложно. Просто этот свежий холодный ветер, эти лакомства, полная луна и отсутствие шума создали для маленького зверя ту самую сказку (её сонное очертание), которую он мог слышать когда-то давно, когда у него ещё было выдуманное имя. Куст почувствовал себя по-настоящему счастливым, и впервые за всю жизнь глаза его наполнились влагой, приятно почёсываясь в уголках. Он вдруг ясно решил для себя, что лучшего вечера ему уже не представится. Это блаженное состояние…

Человек не должен быть всегда счастлив, иначе оно его и погубит. Полная завершенность желаний и стремлений посылает невидимый сигнал организму. Вот и Куст попал в ловушку, став жертвой наслаждения. Он твёрдо решил завершить свой физический путь, раз дух его познал подлинное блаженство. В последний раз он вытирает свои влажные глаза, перелезает через ограждение и, вдохнув свежего воздуха, подаётся телом вперёд, ощущая всю силу сегодняшнего волшебства.

3

Плеск воды. Тьма. Свет. Холод. Чувство, что всё тело в снегу. Сильная боль. Молчание. Абсолютная тишина. Нет мыслей. Нет людей. Нету слов. Нет эмоций. Вспышка экрана. Снова холод. Возвращается дыхание. Оно врывается в лёгкие сквозняком. Секундное промедление.

Он открывает глаза. Играет лёгкая музыка на ресепшене. Белая мебель разбавляется зелёно-фиолетовыми цветами в горошек. Его руки чистые. Характерный запах немытого тела отсутствует. Что же происходит? «Вроде всё на месте», – думает он. – «Вроде я в себе». На его плечах другой костюм. В этом месте вообще не видать мелких предметов: ни карандашей, ни заколок из бархата. Очень смахивает на карикатурное психиатрическое заведение. Куст бывал однажды в похожем по ошибке. Он пытался отстоять право, хотел отстоять слово, но грязного человека никто не будет слушать. Внешность определяет значимость – таков закон.

Ухоженный мужчина в белом костюме манит Куста к себе. Гость повинуется. Он подходит к стойке вплотную, хочет говорить первым, но администратор мрачнеет. Подносит указательный палец к губам, затем взглядом указывая, куда идти. Куст повинуется. Он идёт в единственное чёрное пятно, в это неосвящённое пространство. Как только он отходит от полоски света на приличное расстояние, дверь за ним захлопывается, как и его разум. Глаза снова погружаются в первоначальную тьму рождения. Чувства обостряются. Эмоции. Первоначальный страх на неопределённое мгновение. Затем наступает привычное хладнокровие. Нос сам делает глубокий вдох, втягивая пространство, дабы разведать обстановку.

Пахнет ничем. Нейтральность. Безвкусие. Уж лучше всю жизнь осязать фекалии, чем застыть плоской картинкой, лишь отдалённо имитируя основной принцип бытия. Куст не собирается стоять на месте, ему бояться нечего. Сначала он просто идёт прямо. Затем ноги его переходят в бег, разнося эхо от каблуков по бескрайнему пространству. К этому звуку присоединяется тяжелое дыхание. Куст изрядно запыхался. Под эгидой собственных звуков становится не так одиноко. Его действия начинают заново формировать реальность. Он сильно зажмуривает глаза, да так, что становится больно. И вот уже не тьма его окружает, а полный цветовой спектр круга. Зелёного и красного больше всего. Откуда-то начинает доноситься голос, точнее фраза: «Просто попроси, и я помогу. Попроси, и я…» – слышит Куст. Голос в голове. Голос снаружи.

Мужчина сжимает свои зубы в капкан до хруста и, переборов секундную слабость, посылает к чёрту благодетеля, продолжая бежать, создавая простые образы вокруг себя. Внутри головы появляется лестница. Куст резко, со всего размаху, во что-то встревает с пугающим хрустом. Ни один электрон в голове не успевает отреагировать. Сила инерции. Оглушительный удар. Белый свет. Боль. Рвота. Куст открывает глаза. Точнее, глаз. Другой, размером со сливу, ничего уже не видит. С той же стороны рёбра превратились в дешёвую консерву. Здоровый глаз видит причину. Ступени. Темнота нарушена. Снова вокруг белые стены. Только без растений.

В узком коридоре висят картины Теодора Жерико. С лица мужчины капает кровь. Движение тела-маятника не дает им стать суммой. Адреналин выветривается. Боль становится невыносимой. Куст обхватывает себя руками. Кашель. Снова кровь. Его маленькие глазки мечутся по сторонам. Выхода нет, только по лестнице. Наверху оказывается единственная дверь с пустой табличкой. Золотая вычурная ручка. Куст дёргает её, отворяя без стука. Смело входит в светлую комнату. Совсем молодой мужчина за письменным столом. Он не замечает своего гостя. Рука всё что-то пишет на листах бумаги. Окладистая борода обрамляет его лицо. Тёмные круги под глазами явно контрастируют с белой кожей, которая давно не проведывала солнца. Современный образ мышления заставляет заниматься современными ненужными делами, постоянно заполняя и заполняя бесчисленные бланки, а ещё формы на каждое своё действие. Столько забот!

Куст громко кашляет. Его взгляд пробегает по маленькой комнате размером с чью-то черепную коробку (странное сравнение). Мужчина в белом при постороннем резком звуке вздрагивает. Он испуганно смотрит своими уставшими глазами на гостя. Затем словно узнаёт Куста. Одобрительно кивает, указывая рукой на свободный стул. Побитый пёс волочится на приглашенный стул. Он не собирается разбираться, где он и кто есть господин. Ему нужен только врач, еда и немного сна. Куст уже и не помнит, что делал десять минут назад. Пока он преодолевает злосчастный метр, мужчина в белом еле слышно бубнит себе под нос: «Да. Да. Определённо. Совсем чуть-чуть забылся…» Куст с кряхтеньем садится, громко втягивая в себя горсть соплей, что были где-то между свободой и горлом. Он громко кряхтит, затем сиплым голосом спрашивая: «Вы… кхм, вы доктор?»

Мужчина в белом устало улыбнулся. «Этим ты мне и нравишься», – говорит он удовлетворённо. Затем он достаёт из тумбочки десяток скреплённых листков, сам пробегается глазами по тексту.

«Вот договорчик, так сказать. Подпишите, уважаемый».

«Вы доктор?» – более нетерпеливо спросил Куст.

«В каком-то роде, в каком-то смысле…»

Бездомный поставил непонятные закорючки на каждой странице, где стояли галочки.

«Теперь вы мне поможете?»

«Помогу с чем?»

«Да ни с чем, а мне! Видите! Переломался я…»

«С этим… Так что же вы сразу не сказали? Просто подумайте о том, чего очень сильно хотите, и дело сделано».

«Безумец!»

«Я сказал: подумайте».

Куст повиновался. Он сказал про себя уверенно и четко своё желание. В это же мгновение весь его корпус (от подмышек до низа живота) начало сдавливать. Каркас из металла опоясал его. Во рту начали вырастать отсутствующие зубы, разрывая чехлы гнилых дёсен. Из Куста начала выходить старая кровь, заменяясь на очищенную и нетронутую. Глаза его стали слепыми, но только чтобы прозреть. Радость, боль, утрата, разочарование, нелепость, экстаз, содомизм, первоначальный грех, покаяние, стремления, надежды, сила, усталость, понимание нуля – слились воедино, дав новорождённому всё то, что есть на земле, и в то же время всё то, что не может существовать по факту своей принадлежности к искусственной среде. В мгновение Куст умер, как и того желал. Его воля прозрела. Память обновилась. Кости его стали крепкими, а дух обрёл дом в этом совершенном теле. Черты лица исказились. Теперь он стал никем. Уши, глаза, нос, рот, подбородок – всё на месте. Увидишь такого, поговоришь, посмеешься с ним, а потом кто другой попросит описать, и вот тут уже обязательно наткнёшься на тупик. Помнишь вроде, как выглядит бес, и помнишь, как шевелились губы, глаза, а описать не можешь. Так комфортно с ним было, что сам себе мерещишься напротив. И не зря, ведь собеседник этот – твоя собственная тень.

Рождено это существо в белых стенах, где отец его, с контрактом в бардачке, всё смотрит со слезами на детище, которому суждено стать пророком, помощником, надеждой, злобой, опорой, новым словом, а вместе с ним: новым человеком и животным, да чем угодно. Ведь всё подчиняется одному, всё вышло из себя подобного. Поэтому из самого грязного, нищего, плохого, тупого, озлобленного маньяка, живодёра, романтика, пессимиста, нигилиста, карманника, больного, некрофила, теннисиста, аккордеониста – может выйти вымытое зеркало. Прозревший без убеждений, который сможет стать мостом для баланса между началом и началом иным. Конца не существует, только точка перед следующим предложением. Очередной круг, и всё заново, заново, заново… Каждый ты – всё то, чем ты ещё не был. «И я благословляю тебя», – говорит мужчина в белом облачении. – «На всё то, чем ты не являлся, и на то, что хотел. Правды нет, нет истины. Нет языка. Нет рифмы. Нет Земли. Нет любви. Нет животных. Нет камней. Нету гор. Нет болезней. Нет голода. Есть только невидимый импульс энергии, который всё это порождает, дабы почувствовать наслаждение, утрату, боль, печаль, ностальгию, волнение, трепет и страсть. А познать весь спектр выдуманных чувств можно только через антонимы; только через противоположности. Рай невозможен без ада, как и невозможно быть хорошим без плохих поступков. А остальное знать не столь уж и важно».

4

Слепота. Перед взором всплывает сцена. Пустой зал. Душно. Стоит сильный запах крови. Вихрь пронёсся мимо, оставив шрам окружению. Что же здесь произошло?