Аномалия, рожденная смертью 2

– Уверен. Когда я искал её, – кивнул я на могилу, – вышел на одного человека. Гранат. Он – центральное звено. Не просто исполнитель. Это был заказ. Демонстрация силы. Послание. И адресат – я.

– Гранат не проговорился, кто заказчик?

– Не тот уровень, чтобы проговорился. Они – краповики. Репутация у них выше денег. Не сдадут.

– И откуда эта структура взялась? Я про неё не слышал. Как мимо прошли?

– Полгода назад активизировались. До этого – тишина. Ни слуха, ни духа. Потом – будто кто-то влил в них деньги. Сразу пошли заказы, и что хуже – все выполнены. Чисто. Без осечек. Люди говорят, что это сотрудники МВД. Действующие. Просто на особой подработке, от службы.

– Вот это у вас замесы… – Муха качнул головой.

– Не у вас, Павел Игнатьевич. У нас. Эта структура уже вышла на рынок. И скоро – запомни мои слова – волна пойдёт по всей стране. Авторитеты будут падать, один за другим. Это зачистка. Сейчас вообще не модно быть бандитом. Сейчас модно быть депутатом. Или бизнесменом. Потому и надо легализоваться. Не хочу, чтоб ты приходил ко мне на могилу с цветами.

– Сплюнь. И по дереву постучи, – усмехнулся Муха, криво, без радости. – Но идея правильная. С активами – надо решить. Обсудим с Костылем. Старик, похоже, сыпется. Третий инсульт – это не шутка. Усилим охрану, Федя. Будем смотреть в оба. Но, чую, не последняя это наша встреча на кладбище.

– Вот и я о том же. А теперь – поехали. Помянем. Пусть земля ему будет пухом. Он этого заслужил. Умер, свободным человеком.

«ХИММАШ»

Мороз вцепился в город, как хищник в глотку – зубами, когтями. Прошло всего четыре дня с тех пор, как мы простились с Гвоздем, а уже казалось, что земля замерзла не снаружи, а изнутри – как будто сама смерть вдохнула холод в кости Москвы. Снег хрустел под ногами, будто стекло – хрупкое, режущее. Я сидел в секретном офисе над автосервисом, один, с сигаретой в зубах, уже четвёртой подряд. Дым забивался в глаза, резал, но я не моргал. Телефон лежал на столе – черный, безжизненный. Молчал, выжидал. Так же, как и я.

Дверь распахнулась без предупреждения – вошёл Сивый. Шапка натянута до бровей, от куртки пахло дорогим парфюмом и сигаретами. Он выглядел так, будто ночь жевала его, но не проглотила.

– Здорово, Федя, – пробормотал он, проходя мимо, – надо поговорить.

– Говори, – коротко бросил я, не оборачиваясь.

– Муха сказал, ты копаешь под Граната и «Ковчег»?

– Не копаю, – в голосе не дрогнуло ни капли, только сталь под кожей. – Я уже под ними. Он был рядом с Кариной в её последние дни. Не как охотник, а как тень. Не трогал, но присутствие чувствовалось. Он сказал мне, где её искать. Просто. Без давления. Как будто уже знал, что я найду её мёртвой.

Я прикурил пятую, затянулся глубоко – как будто хотел вдохнуть в себя боль, чтобы она не мешала думать.

– Я потом вернулся на тот адрес, где был Гранат. Уже после. Всё было вылизано. Ни следа, ни пятнышка. Пусто, как в склепе. Опять искать его по всей Москве – это трата времени. Не моё это, бегать за призраком. Он сам всплывёт. Или оступится. Тогда я уже буду ждать.

Сивый склонил голову:

– «Гиря» вчера исчез.

Я резко поднял глаза. Это имя было, как сигнал тревоги. Он знал всё. Если исчез – значит, началась зачистка.

– Кто последний его слышал?

– Секретарша. Утром. Он сказал: «Да, подъезжай, чай попьём». Через три часа – пустая квартира. Ключ в замке. Чайник кипит. Две чашки – на столе.

– Камеры?

– Ни одной. Как будто их там никогда не было. Всё вычищено – до пикселя, как в операционной.

Я подошёл к окну. Снег валил мягко, как будто сверху кто-то рвал крылья мертвому ангелу.

– Работа по списку. Карина, «Кран», «Гвоздь», «Гиря». Мы с тобой – пока не тронуты. Пока.

Сивый сел. Руки у него дрожали, но голос оставался ровным.

– Так вот, что я нарыл на «Ковчег». Возглавляет эту организацию не уголовник. Контрразведка, старая школа. Прозвище – «Лоскут». Не лезет в драку. Мыслящий. Стратег. Преподавал в Академии МВД. Пропал, всплыл – и начал играть в свою партию. Он не стреляет. Он запускает цепные реакции. И когда реакция заканчивается – на полу лежит труп.

– Где он сейчас? Известно?

– В Питере. На днях встречается с типом по кличке «Кулинар». Какой-то старый дед. Про него информации вообще нет.

– Когда едем?

– Номер уже забронирован., – сказал Сивый и улыбнулся. – По легенде мы – лоббисты. Будем его валить?

– Нет. Мы его похитим. Живьём.

Я поднялся. Рука сама легла на кобуру, как будто пальцы скучали по оружию. Боль в груди сменилась чем-то другим – ясностью.

– Они хотят войну? Пусть будет война. Не с ржавым обрезом в подворотне. А по их правилам. Тихо. Хищно. Как в шахматах. Только шахматисты умирают первыми.

Сивый хотел что-то вставить, но передумал. Потом выдавил:

– «Капля» погиб.

Я замер. Он тогда меня вывел на следака Серегина.

– Он?.. Как погиб? Когда?

– Машина – в кювете. Он внутри. Как кукла. Ни крови, ни драки. Я запросил результаты вскрытия – сильнодействующее снотворное в крови. Короче, его выключили, списали. Походу работа специалистов – «Ковчегом» попахивает.

Я прошёлся по комнате, в два шага, будто шагами отмеряя, кого хоронить дальше. Вынул пистолет, зарядил, поставил на предохранитель.

– Кто-то выкашивает всё, что знает слово "Ковчег". Ладно. Пусть твои едут к Серёгину. Он тогда им сдал Карину. Если ещё жив – удивлюсь этому факту. Если нет, то сам убью эту гниль поганую.

Сивый передал приказ по телефону, коротко, без истерики.

– Пока ждём… Кофе?

– Давай. Разогреемся. Когда я начинаю понимать логику врага – азарт прет. Всё зудит. Хочется рвать, двигаться, дышать через зубы.

– А мне не до смеха. Нас сносят. Один за другим.

– Паника – способ умереть раньше времени, – сказал ему я.

Сивый кивнул:

– Три дня. Рапира напомнил, что ты должен решить ситуацию с китайцами на Химмаше. Они уже сели на всё, как коршуны. На магазины, на заправки, на кладбище.

– Забыл, – я выругался. – Кран, Гвоздь, похороны – всё вылетело. Но у меня есть зацепка на того, кто стравливает нас с китайцами.

– Кто?

– Джабраил. Кавказский авторитет. Чёрный шакал. Сначала он хотел отжать рынки. Я дал ему по рукам. Теперь он подбил китайцев, сам сидит в тени, будто не при делах.

– Падаль какая. Опять горцы. Что им тут надо? Тут как медом намазано, – возмутился Сивый.

– Не мёдом. Адреналином. Здесь деньги, влияние. Они чувствуют запах крови. У них это в генах. Один упал – десять подхватили и понесли.

Я замолчал. Внутри – огонь. Как у загнанного пса, готового перегрызть цепь. Я не ждал больше. Я собирался идти.

Прошёл час. Снег продолжал падать, но воздух внутри комнаты сгустился. Как перед бурей. Телефон Сивого пискнул. Он взял трубку, выслушал. Перевёл взгляд на меня.

– Всё. Серёгин мёртв. По версии ментов – самоубийство.

Я кивнул. Спокойно. Но внутри что-то треснуло.

– Подробности есть?

– Соседи слышали хлопок. Один. Без возни. Дверь – изнутри закрыта. Вход один. Ни следов. Ни гостей. Ничего.

– А балкон?

– Четвёртый этаж. Соседка снизу говорит, что кто-то будто спускался сверху. Звук металла по камню. Царап. Обвязка. Она решила – сантехник. Но сантехников не было.

Я выдохнул. Глубоко. И тут же выпрямился.

– Его убрали. Точно. Без помарок. Через окно. Как привидение.

– Нет, – поправил сам себя. – Как «Лоскут».

Я открыл ящик, достал планшет. На экране – карта Питера. Места встречи «Кулинара» и «Лоскута».

– Завтра вылет. Работаем тихо. Но если встанут на пути – сносим, как бетонную стену.

Сивый кивнул. В нём что-то изменилось. Как будто голод начал говорить громче страха.

– Пробить, с кем общался Серёгин за двое суток?

– Пробей. Но я уже знаю. Его видел тот, кто не оставляет следов. «Ковчег».

Я коснулся оружия. Всё стало на место. Это уже не организация. Это – система. Рациональная, холодная, как скальпель.

Но я – не жертва. И не пешка. Я – Школьник. Я играю по чужим правилам. Я врываюсь туда, где не ждут. И ставлю точку.

– Завтра Питер. А сейчас – едем к этому черножопому шакалу Джабраилу. Ты со мной, Сивый? Раз уж привёз плохие вести, по этикету я должен тебя казнить. Но нет. Лучше прикроешь мне спину. Погнали.

«ШАКАЛ»

Его знали многие. Для большинства он оставался «Джабраилом с Садовой» – кавказским бригадиром, занимавшимся выбиванием долгов с рынков и автосервисов. Он никогда не стремился быть самым сильным или страшным, но обладал качеством куда более ценным – умением оставаться в тени. Даже в те времена Джабраил редко марал руки. Он предпочитал, чтобы враги уничтожали друг друга сами, а он лишь наблюдал со стороны, сохраняя на лице невинную улыбку и поглаживая крестик на груди.

Прозвище «Шакал» появилось в начале двухтысячных, в Краснодаре. Тогда в криминальной среде громко обсуждали исчезновение крупной партии контрабандных сигарет. Хозяин груза, известный чеченский авторитет по кличке Аслангери, клялся, что товар изъяли сотрудники милиции. Однако слухи упорно твердили иное – будто груз тихо и без лишнего шума присвоил кто-то из своих. Через полгода у Джабраила появился новый «бизнес» – те самые сигареты, того же бренда, но уже по более высокой цене.

Вскоре один из старых воровских смотрящих, наблюдая за его манерой действовать, заметил с усмешкой:

– Этот парень – шакал. Не львы, не волки… Шакалы живут иначе: ждут, пока кто-то разорвёт добычу, а потом спокойно подбирают остатки.

Прозвище прижилось. Джабраил не обиделся – напротив, он воспринял его как знак уважения. Для него «шакал» значило не подлость, а живучесть, умение выжить там, где другие гибнут.

В столице, в середине двухтысячных, воздух звенел от напряжения. Всё было наэлектризовано – улицы, рынки, даже разговоры в подворотнях. Китайская диаспора стремительно росла: брала под себя склады, контейнерные терминалы, базары. Их становилось слишком много, и московские группировки начинали чесать затылки – пора бы напомнить, кто тут хозяин.

Среди тех, кто ещё держал Москву на коротком поводке, выделялись двое.

Рапира – человек прямой, жёсткий, без понтов, но с репутацией, за которую убивали. Он держал центр, умел договориться с кем угодно, если видел в этом смысл.

И Школьник – совсем другой сорт. Не любил говорить. Не любил объяснять. Если считал, что кто-то перешёл черту – бил. Не просто для страха, а чтобы запомнили навсегда. После его «воспитательных бесед» люди месяцами не могли смотреть в зеркало – челюсти, носы, рёбра, пальцы, всё, что можно было сломать, он ломал без лишних эмоций.

О нём ходили слухи, будто он однажды вырубил троих сразу – и никто не решился проверить, правда это или нет. Его боялись. Не из уважения, а потому что рядом с ним воздух становился тяжёлым. Люди старались не пересекаться, даже взглядом. Школьник мог не сказать ни слова, но одного его присутствия хватало, чтобы кто-то резко вспомнил, что опаздывает домой.

И Джабраил решил сыграть тоньше, так сказать, поставил все на карту. Его замысел был не просто стравить этих двоих с китайцами, а сделать так, чтобы каждый из них видел в другом врага и считал его виновником любой подставы.

Он начал с мелочей. Однажды ночью с китайского склада исчез контейнер с дорогим текстилем. На месте нашли двух мёртвых людей. Китайцы восприняли это как личный вызов. Через неделю в одном из автосервисов, подконтрольных Рапире взорвался джип, и диаспора заявила, что это ответная мера. На самом деле за обоими эпизодами стояли люди Джабраила, а слухи о причастности Школьника он распространял через проверенные уличные каналы.

Пока недоверие между крупными игроками росло, Джабраил методично укреплял свои позиции. Он обходил рынки, говорил тихо, с дружелюбной улыбкой, и повторял одно и то же:

– Скоро китайцы пойдут войной. Рапира со Школьником не смогут договориться… А кто-то ведь должен их рассудить.

К весне напряжение достигло предела. Рапира собирал людей и оружие, готовясь к возможному столкновению. Школьник проверял старые схроны и подтягивал проверенные кадры. Китайцы же усилили охрану складов, выставив вооружённые патрули в два кольца.

Джабраил в этот момент вышел на первый план как «миротворец». Он брался за переговоры между мелкими диаспорами, предлагал помощь в улаживании споров, демонстрируя, что способен решать вопросы там, где остальные бессильны. С каждым новым конфликтом его имя всё чаще звучало как имя посредника, к которому можно обратиться.

Но за всей этой дипломатической маской скрывался прагматичный расчёт. Пока остальные тратили силы и ресурсы на конфликты, он тихо подминал под себя рынки, расставлял своих людей в транспортной и складской логистике, договаривался с кланами из Кавказа и Средней Азии. К осени, когда Рапира и Школьник окажутся по уши втянуты в войну с китайцами, Джабраил собирался занять место, откуда можно контролировать всю товарную артерию Москвы.

Ему не нужны были громкие победы в перестрелках. Он знал, что «львы» рано или поздно перегрызут друг другу глотки. И тогда, когда поле боя опустеет, шакал сможет спокойно войти в город, который уже будет готов принять нового хозяина.

Но у любой игры есть предел. Джабраил мог просчитывать шаги вперёд, как опытный игрок в нарды, но упустил одну деталь, которая перечёркивала его план с самого начала. Рапира и Школьник, несмотря на разницу в характерах и методах, безоговорочно доверяли друг другу. Их союз не ослабевал под давлением обстоятельств – напротив, каждый новый виток конфликта лишь укреплял их уверенность в том, что спина прикрыта надёжно.

Джабраил не мог знать и ещё одного важного обстоятельства: Школьник уже был в курсе его замысла. Он понимал, что все попытки стравить его с Рапирой – дело рук Шакала. И понимал главное – подобные угрозы нельзя оставлять в живых. Устранить их нужно ещё в зародыше, пока они не успели пустить корни на московской земле.

Пока Джабраил продолжал плести свои сети, Школьник уже начинал собственную игру. Только в этой партии не было ни переговоров, ни «миротворческих» жестов. Был чёткий план, в котором для Джабраила оставалось одно место – в конце пути, откуда возврата уже не будет.

И «шакал», почуяв неладное – засел в свою нору и не показывал оттуда своего носу. Только по телефону руководил своими людьми и пытался рулить такими, как покойный Исса Сухумский.

«СМЕРТЬ ШАКАЛА»

Я знал, где прячется Джабраил. Этот шакалистый пес прикупил себе коттедж в Одинцовском районе, обложился охраной, как дохляк песком в могиле, и сидел там, уверенный, что доживет до старости. Он прекрасно понимал: рано или поздно я выйду на его след и приду за его головой. И я пришёл.

Смерть Джабраила многое меняла на Химмаше. Китайцы, что держали там куски, трусливые твари: драки не любят, крови своей боятся. Они слушали, как Джабраил им в уши лил, будто всё решено, и москвичи даже взглянуть в сторону района не посмеют. Он обещал им порядок, крышу и спокойствие, а по факту – запугивал и делил территорию, пока его морда не блестела от чужих денег.

Сивый сидел рядом и молчал, будто чувствовал, что едем на бойню. Я сам не хотел его в это втягивать. Когда мы подкатили к месту, я попросил его остаться в машине. Настойчиво. Сказал прикрыть тыл и, если вдруг всё обернется худшим сценарием, передать Рапире, как всё было. Но это должен был быть крайний вариант – я не собирался опускать ситуацию до такого.

Я достал два ТТ с привинченными глушителями, показал их Сивому и, пожелав самому себе удачи, вышел в ночь. Пусть сидит. Так мне спокойнее – отвечаю только за себя, а не за чужую жизнь.

Я двинулся к коттеджу спокойно, без суеты. По периметру заметил две камеры, глазки, что непрерывно писали видео. Прицелился – и выщелкнул их одну за другой. Лампочки погасли. Теперь оставалось ждать, когда охрана выйдет проверить, куда пропал сигнал.

Долго ждать не пришлось. Я спрятался за калиткой, проверил заранее, что открывается она удобно для меня – я останусь в тени, а не под прицелом. И затаился.

Снег хрустел под сапогами охранников, их было слышно ещё издалека. Один приоткрыл калитку и пошёл к камере, даже не оглянувшись. Не видел, что смерть уже стояла у него за спиной с пистолетом в руке. Я подпустил его ближе к камере и нажал на курок. Щелчок, и его мозги брызнули на белый снег. Он рухнул лицом вниз, без звука.

Я захлопнул калитку, оставляя второго внутри двора. Он должен был выйти сам. И он вышел – растерянный, не понимающий, куда делся напарник. Я уже лежал за сугробом и держал на прицеле труп первого. Второй заметил тело и рванул к нему, забыв всё на свете. Два шага – и пуля вошла ему в голову, выключив его моментально.

В голову попасть трудно, но, если попал – девяносто пять процентов, что человек труп. Пять процентов остаются тем, кто падает в руки к бригаде реанимации и нейрохирурга с золотыми руками. Тут же не было ни врачей, ни удачи. Тут были только два трупа, и я.

Оставлять их валяться у ворот я не стал. Волочь за ноги было тяжело, но я втащил обоих в канаву и слегка припорошил снегом. Ничего, пару часов никто не заметит.

Во двор я входил осторожно. Где ещё камеры – не знал, и потому каждый шаг давался с прицелом на тени и искры красных огоньков. Я помнил, что их начнут искать – рации замолчат, сигналы не пойдут. Время работало против меня.

Вы спросите: зачем я вообще устроил себе миссию в стиле «стелс»? Да потому что горцы – народ организованный. Дай только выстрелить лишний раз – «Шакал» тут же наберёт своих, и сюда ворвутся десятки бородатых шакалят на «Гелендвагенах». Начнётся бойня. А мне нужна была не бойня. Мне нужна была только его голова. Остальные сами бы разбежались, как крысы, едва их вожака снесут.

Я крался по двору, пригибаясь, чувствуя, как холодный воздух режет лёгкие. В темноте слышался гул – работал генератор, а значит, свет внутри был. В окнах мерцал телевизор. Джабраил жил спокойно, уверенный, что за высокими заборами и с вооружёнными людьми он неприкасаемый. Ошибся, шакал.

Я выждал минуту, двигаясь от тени к тени, пока не оказался у боковой двери. Замок был дешевле, чем у московских подъездов. Видно, не ждал он, что враг придёт не в лоб, а с тыла. Два щелчка ножом – и я внутри.

Тепло ударило в лицо, пахнуло шашлыком и табаком. Где-то наверху смеялись – охрана расслабилась, кто-то смотрел комедию на весь дом, громко, до хриплого смеха. Ещё двое сидели на кухне: один жевал мясо, другой залипал в телефон. Я вошёл тихо, как тень, и поставил точку. Две пули – два тела. Один захрипел, роняя вилку, но я выстрелил ему в горло.

Кровь быстро растекалась по плитке, и я уже слышал сверху шаги. На лестнице показался охранник, не успевший понять, что внизу смерть. Я выстрелил ему в живот, и он, скуля, покатился вниз, оставляя след кишок по ступенькам. Долго он не мучился – контрольный в голову и все.

Дальше всё пошло быстрее. Окна вспыхнули светом фонарей с улицы – значит, сигнал всё-таки ушёл, и они начали суетиться. Времени оставалось мало.

Я поднялся на второй этаж, держа стволы наперевес. Дверь в спальню была заперта. За ней – приглушённые голоса. Этот мерзкий акцент, растянутые слова, как будто они хозяева мира.

Я вышиб дверь с ноги, и время замедлилось. В комнате было трое. Двое вскочили с дивана с автоматами, но поздно. Две пули нашли их головы раньше, чем они успели прицелиться. Кровь ударила на шторы, один рухнул, захрипев. Второго отбросило в зеркало, которое треснуло и заляпалось его мозгами.

И остался он. Джабраил. Сидел в кресле, глаза бешеные, руки дрожат. Пистолет лежал рядом, но он не успел даже потянуться.

– Школьник…мразь… – выдохнул он, голос его треснул, как гнилая доска.

Я подошёл ближе. Сердце в груди билось ровно, спокойно. Всё это время я шёл именно к этому моменту.

– Ну что, шакал, – сказал я тихо. – Доигрался?

Он попытался что-то сказать, но губы дрожали. Я ударил его стволом по лицу, сломав нос, кровь фонтаном полилась на ковёр.

– Ты думал, китайцы тебе помогут? Ты думал, твоя стая тебя вытащит? – я навалился на него, приставив пистолет к глазам. – Никто не придёт. Ты здесь один.

Он заскулил, как настоящая дворняга. Я наслаждался этим звуком.

– Ты слишком много лаял, – сказал я и нажал на курок.

Пуля вошла в глаз, вышла через затылок, забрызгав стену. Джабраил дернулся и замер.

Тишина. Только телевизор орал на фоне, где кто-то смеялся над чужими шутками. Я вытер ствол о его халат и вышел.

На улице уже слышались моторы. Значит, скоро подъедут его люди. Но я был готов. Я убил вожака. И теперь вся эта стая останется без головы.

Я спустился вниз, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь, будто внутри завёлся мотор. В доме пахло кровью и уже горелым мясом. По плитке ещё стекали ручьи, по лестнице блестела кишка того бедолаги. Джабраил лежал наверху, навеки застыл с дыркой в голове. Его время кончилось.

А моё – только начиналось. Лишь бы только Сивый не вздумал помогать.

Я выглянул в окно. У ворот мелькнули фары – длинная цепочка «геликов» влетала во двор. На капотах снег, моторы ревут, как звери. Горцы. Их было не меньше двух десятков. Я слышал их крики сквозь стекло: злые, рваные, на своём языке. Значит, стычки не избежать.

Я проверил магазины. Два ТТ – полные. У убитых охранников я забрал по паре рожков от АК, забросил за пояс. Автомат валялся у лестницы – я поднял его, проверил затвор. Всё. Можно танцевать.

Калитка треснула первой. Они ломились всей толпой, как стадо баранов. Я занял позицию у окна, поднял автомат и встретил их серией. Первые четверо легли сразу, крики смешались с треском стекла. Кто-то попытался укрыться за машиной, но пуля пробила дверь и распорола ему бок.

Они не ожидали, что я выйду им навстречу, и рванули врассыпную. Но я не давал шансов. Один за другим они падали в снег, красный пар поднимался из их тел. Двое прорвались ближе, успели открыть огонь. Пули прошили стену над моей головой, посыпалась штукатурка. Я перекатился к лестнице, выхватил ТТ и выстрелил в одного из них – прямо в горло. Второго снял серией в живот. Он держался за кишки и орал, пока я не добил его контрольным.

Дальше всё пошло в темпе.

Они лезли со всех сторон. Один с топором ворвался прямо через окно, но я встретил его ударом приклада в лицо, разнёс челюсть и добавил пулю в затылок. Другой влетел с криком и получил очередь в грудь. Снег во дворе уже был чёрно-красный.

Но их было слишком много. «Гелики» стояли рядами, из дверей выскакивали новые. Автоматы били длинными очередями, свистело над головой, окна разлетались на осколки. Дом трещал под напором.

Я понимал: засядешь – сожгут вместе с коттеджем. Надо было прорываться.

Я метнулся к задней двери, вышиб дверь и выскочил во двор. Снег хрустел под ногами, холод хлестал в лицо. Сразу заметил двоих у забора – охрана, оставленная для прикрытия. Они повернулись слишком поздно. Пули вошли им в лица, и они рухнули, как мешки.

Я перепрыгнул через сугроб, спрятался за «геликом». Мотор ещё урчал, двери распахнуты. В салоне валялся автомат и несколько гранат. Я ухмыльнулся. Вот это подарок.

Выдернул чеку, кинул в толпу, где орали и матерились. Взрыв раскрыл ночь – куски тел разлетелись, снег окрасился горячим мясом. Горцы закричали, кто-то запаниковал.

Я выскочил из укрытия и дал очередь поверх голов, заставляя их пригнуться. Потом – ещё граната, ещё взрыв. Осколки били по дереву, визг стоял дикий.

Я рвался к воротам. Мимо меня летели пули, снег вспухал фонтанами. Одна чиркнула по плечу, обожгла кожу. Боль лишь подстегнула.

Впереди оставались ещё трое. Я снял их вблизи – двоих автоматом, третьего пистолетом прямо в лицо. Его голова разлетелась, как арбуз.

И вот я на свободе. Впереди дорога, за спиной горящий хаос, рев моторов и крики. Я понимал, что сюда сейчас нагрянет ещё подкрепление. Но главное я сделал.

Шакал мёртв. Его стая – без головы.

Я прыгнул в сугроб у дороги, отдышался. Вдалеке фары – подъезжали новые машины. Я снял автомат с предохранителя. Ночь только начиналась.

Я лежал в сугробе, чувствуя, как снег обжигает лицо. Вдали ревели моторы – колонна «геликов» летела по дороге к коттеджу. Фары полосами резали ночь, снег искрился в свете фар, а я сжимал автомат, словно костыль перед прыжком.

Назад пути не было. Если уйти в лес – загоняют. Если затаиться – сожгут, как крысу. Прорыв – единственный вариант.

Я поднялся, прижимая к себе автомат, и выстрелил по первой машине. Пули разбили стекло, водитель рухнул на руль, «гелик» вильнул и врезался в дерево. Второй, не успев затормозить, влетел в него, раздался гулкий удар металла о металл. Дорогу перегородило.

Я бросился вперёд, держа наготове гранату. Выдернул чеку и кинул под колёса третьего джипа. Взрыв рванул так, что кузов взлетел, словно игрушечный. Осколки прошили снег, тела внутри превратились в фарш.