Ночи тайного агента

Смертельно уставший, но успокоившийся, едва доковылял до постели. Коснулся подушки и провалился в глубокий сон.

Ночь пролетела без кошмаров. Совсем ничего не снилось, но, проснувшись, все вспомнил. Вспомнил, что номер АВС-333-421-Р получил совсем недавно, что всегда меня звали Георгием, что попал сюда по заданию комиссара Холла, и он тоже застрял на планете.

Вспомнил, как мы с Холлом лишь приступили к изучению местности, как были схвачены санитарами. В больнице уже среагировал и спрятал аптечку агента в бачок. Как мог, вдалбливал память о ней во все уголки серой массы нейронов, извилин и тупой тяги к приключениям. И вот, с силой вбитая в глупую голову мысль прорвалась сквозь блокировку памяти.

Когда нас брали, Холл вытащил маленькую коробочку и нажал единственную на ней кнопку, но ничего не произошло. По дороге на промывку мозгов, он ругал, не стесняясь в выражениях, техников. Змеей шипел: Это они, гады, не проверили контакты на пространственно-временной катапульте, а теперь подыхай зазря. При этом он не вспомнил, что у меня даже испорченной катапультой не пахло.

Надо признать, что на операцию шли совершенно не подготовленными. Не было роб, личных номеров (хотя бы липовых), не знали правил поведения на планете и того, что практически везде не дремлют стеклянные очи наблюдателей. Они в момент выследили двух придурков, не вписывающихся в схему поведения на Коммунарии.

После беседы с врачом нас отправили на блокировку памяти. Первому надели шлем Холлу. Вскоре он глядел на всех наивными чистыми глазами.

Вторым тащили на процедуру меня. Извивался ужом в руках дюжих санитаров и, словно утопающий тянется к соломинке, вбивал в нутро тягу к бачку.

Честно говоря, воспоминания ошарашили, но и заставили работать извилины. Обмозговав ситуацию, пришел к выводам: следует искать Холла, вернуть ему память, найти катапульту, исправить проклятые контакты и отчалить с планеты. Во всяком случае, нежиться дальше в «счастливом» коммунистическом обществе совсем не хотелось.

«Итак, начнем по порядку. Где Холл?» − но анализ ситуации остался без продолжения, ибо вошли санитары.

− Больной, к врачу.

У меня все оборвалось.

«Снова электрошок. Неумолимая, засасывающая без остатка трясина боли. А может, выпустят?!»

− Только к врачу? − заискивающе спросил, и удивился, как быстро я научился лебезить перед ничтожествами.

− Пока к врачу, − ехидно уточнил санитар. − Быстрее, пошли.

Привели ко вчерашнему Душегубу. Такое уж подарил доктору прозвище. Моя папка уже лежала на столе.

− Как себя чувствуем?

− Хорошо, − бодро отрапортовал. − А главное, как тянет работать?! Выписывайте, доктор.

− Прекрасненько, прекрасненько, − усмехнулся Душегуб, что-то внося в историю болезни. − Вы не спешите, лечитесь… Еще одна процедура крайне необходима… для вашего же блага, а то бывают рецидивы.

Он кивнул санитарам, а я приготовился к пытке. На этот раз шел сам, но на сердце давила глыба.

«Только бы не выдать пробудившуюся память. Выдержать. Не сломаться, − роились вполне достойные рассуждения и даже: − Жизнь продолжается и на электрическом стуле. Страдание − лишь еще одно испытание».

Но когда Душегуб пустил ток, рассуждения и философия испарились. Рык, визг, плач, заполнили комнату. Залитое слезами, безмозглое животное еще минуту назад считало себя Человеком.

… Санитары достали изо рта капу, промокнули пену на губах, сняли электроды и крепления инквизиторского кресла. Душегуб мазнул по губам нашатырем.

− Как вас зовут? − сразу спросил он.

Но я уже был начеку: − АБС-ЗЗЗ-421-Р.

− Ваше самочувствие?

– Вы-пи-сы-вай-те, − едва ворочался язык.

− Пока отдыхайте… Завтра, если обойдется без рецидивов, − он усмехнулся. − Выпишем.

Попробовал встать, но ноги, как и язык, не слушались. Меня, по-вчерашнему, понесли над линолеумом белые «ангелы» мук, и сознание опять уплыло.

Аутодафе продолжаюсь в постели: улыбчивый Душегуб ласково обещал еще подлечить, жал страшную кнопку, а меня трясло. Выскользнул из кошмара только вечером. Проглотил чудо-таблетку из бачка и миражи постепенно рассеялись.

«Где Холл?» − наконец шевельнулась хоть какая-то мысль.

Цепь, простейших умозаключений привела к выводу: искать ниточку к комиссару проще всего в истории болезни, а номер его больничной карточки где-то рядом с моим.

Уже стемнело, коридоры затихли. Только в соседней палате коллега выплескивал после процедурные кошмары стонами, бессвязным мычанием, вскриками.

Под вопли бедолаги легко скрывался шум шагов. Дежурный санитар клевал носом в конце коридора, и я, тенью, проскочил в приемный покой.

Хорошо запомнил место на стеллаже, где лежала моя история болезни. Сейчас ее на месте не было.

«На столе у Душегуба, − легко догадался. − Для удобства, пока в больнице мучают».

Снял с полки соседние папки: АВС-333-422-Р и АБС-333-420-Р. В первой данные женщины. Ее, не изучая, поставил обратно. Холла переименовали на АВС-333-420-Р. Я верно догадался о личном номере комиссара, поскольку мы попали в клинику одновременно, то и номера будут рядышком. Сомнений не было: в истории болезни вкратце описано наше пленение и обращение в «истинную веру», а на титульном листе вклеены цветные фото фас и профиль комиссара с номерами на груди и плече стандартной робы.

Излеченному комиссару рекомендовалось вжиться в стройные ряды отдела ассенизации. Уж очень часто, до чистки памяти, он величал медперсонал вонючками, рожденными прямой кишкой, цветами сортира и т.п. Воистину: судьбу лепит невоздержанность и глупость. Я, слава Богу, тогда помалкивал.

Первый пункт программы выполнен: найти Холла уже не проблема. Поставил больничную карту в «каталог судеб» и тихо выскользнул за двери.

Уже в коридоре скрипнула половица, санитар вздрогнул, оторвал от стола сонную голову:

− Чего шастаешь?

− В туалет, − кивнул в сторону тянувших мочой и хлоркой дверей. − После процедур невтерпеж.

− Это уж точно, − хихикнул санитар. − Многие на них гадят в штаны. Тебе душ не нужен? Вот, рядом.

− Мне повезло, слава коммунизму, − заискивающе хохотнул в ответ. − Портки чистые.

− Тогда не броди, спи.

Утром опять привели к Душегубу. Только сейчас заметил в, углу кучу отнятых у больных вещей. Здесь валялась моя записная книжка, а на самом видном месте, на вершине хлама, лежала катапульта Холла.

− Ну, как, еще полечитесь?! − заржал изверг.

− Нет, нет! − мгновенно сорвался с губ ответ.

Не сказать, как хотелось стащить катапульту, но не ценой лечения.

«Уж как-нибудь выкраду. Потом».

− А то, − Душегуб многозначительно утопил палец в воображаемую кнопку. − Нам электричества не жалко.

− Нет, нет! − еще бойче убеждал садиста. − Я здоров.

От его шуточек бледнел, голос дрожал, я не играл, это чертова клиника меня изрядно перекроила.

− Хорошо, − согласился доктор. − Но рекомендую вам сменить работу. Чистая столярка вас не вдохновляла. Так что… рекомендую ассенизацию.

Слова «рекомендую» и «ассенизацию» он говорил с нажимом и торжеством. Я тоже ликовал: путь к Холлу упрощался.

− Вы не против?

− Нет, нет!

− А то, как бы вновь не лечь к нам.

Душегуб нацарапал еще несколько строчек в мою Судьбу, поставил на стеллаж папку, вручил пропуск: − Идите, вы свободны!

Я искренне был благодарен своему мучителю, мог бы даже его облобызать.

− Спасибо, доктор!

Счастье несло по коридорам с зарешеченными окнами. На выходе санитар бегло прошелся сонными глазами по бумажке Душегуба и завизжал ржавыми петлями тяжелой железной двери.

Солнце, небо, ветер улыбались. Радостный, опьяненный свободой, закружился под пушистыми облачками, поющим комочком жаворонка, шелестом липы. Кружился, пока не уперся в чугунные буквы таблички: «Психиатрическая больница Коммунарии №333.»

«Мой личный номер, номер Холла и всех моих знакомых в городе начинался с тех же цифр. Для удобства учета…»

Размышления согнали дурацкую улыбку. Пора заняться делом.

Поиск бюро ассенизации начал с опроса дворников. Спустя четверть часа начальник всех клоак городка читал вводный инструктаж. За десять минут успешно усвоил специальность мусорщика.

Начальник подсунул замусоленный журнал: − Распишитесь.

− Где?

Толстый указующий перст уперся в пустую графу, и я вывел там кодовый номер.

− Поздравляю с зачислением в наш дружный коллектив, − начальник пожал руку. − К работе приступишь завтра. Утром вывешивают списки мусорных расчетов, там и себя найдешь. Еще раз поздравляю. До завтра.

− До свидания. Моя мечта − ассенизация, − бодро улыбнулся во всё зрящий теле глаз и выскользнул из кабинета.

Из-за ежедневной работы и политучебы не оставалось ни сил, ни желания на развлечения. А тут Душегуб и главный мусорщик подарили полдня безделья. Я улыбнулся солнцу, улице, теле глазу и отдался соблазнам. Автомат на перекрестке выдал ореховый пломбир. Молочная прохлада медленно таяла во рту. Под тишину пустынных улиц смаковал нехитрую радость в вафельном стаканчике, разглядывал коробки зданий, размышлял о суете, глупости и тупиках развития, бесконечно разбросанных в пространстве и времени цивилизаций.

Изнеженная до дебильности Астория. Черная религия Кайеркана. Цивилизация бесов и нечисти. А вот и навязанный «рай» Коммунарии. Мое время, моя Земля тоже кипят копошением тупых настырных душ, суетой политических страстей. Мой мир так же фантастично пропитан пороком, как и эти. Люди всегда были порочны. За тысячи лет до меня кричали: распни Его, Пилат. И распяли Бога, казнили Человека. Белую ворону клюет до смерти стая, Личность терзает толпа, народ. Народ всегда прав?! Ха-ха! Тысячи лет до Христа и после он свиреп, кровожаден, порочен. Может, мне просто не везло? Холл отправлял лишь в дефективные миры, а есть и цивилизации мечты? Спрошу у Холла. Найду, обязательно спрошу.

В серую унылую улицу неожиданно кто-то вляпал яркое пятно рекламы: «Дом отдохновения».

«Вот то, по чему исстрадалось измученное Душегубом тело».

Лишь мелькнула мысль, а любопытный нос уже влез в двери. Всего за парой-тройкой столиков размеренно работали вилками едоки. Выбрал пустой столик в уголке, раскрыл меню. Не успел прочитать и строчки, как услышал:

− Чего изволите?

Первое место на Коммунарии, где обслуживали люди, а не автоматы, и это меня приятно удивило.

− Какое-либо мясо, на ваше усмотрение, и выпить.

− Общеукрепляющее или возбуждающее?

− Первое… после болезни, видите ли. Еще мороженое, ужас, как его люблю.

− Какое?

− Ассорти. Все, что есть, но понемногу.

− Есть свободные номера. Желаете, подсажу блондинку, брюнетку?

− Нет, нет! Я еще не оправился после болезни, − сказал и посмотрел на вездесущий стеклянный зрачок, нацеленный на столик.

«Не переигрываю ли? А то попаду на повторное излечение, − заворошились развитые Душегубом страхи. − Но, возможно, наблюдатель не обратил внимания, за всеми не уследишь, да и согрешил ли я?»

− Как желаете, − согласился официант, вежливо улыбнулся и исчез на кухню.

Лишь промокнул со лба признаки волнения, как сердце вновь екнуло. Пристально оценивая меня, поднималась из-за дальнего столика одинокая блондинка. Привлекательная, даже стандартная роба не скрывала достоинств фигуры. Но каждый ее шаг ко мне вызывал потуги тошноты и страха.

− Привет, дружок. У меня сегодня сексуальный выходной, − прямиком объявила она. − Поднимемся наверх?

− Нет, нет!

− Ты что, болен? − она вспыхнула гневом и, призывая поддержку, крикнула теле глазу: − Подлечить, что ли?

− Сегодня выписали, извини, красотка.

Заискивающий тон чуть-чуть смягчил блондинку. Она, еще гневная, хотела излить душу теле глазу, как вошел молодой красавец.

− Глянь, − мигом среагировал на новенького. – На что тебе я, больной? А он − двухметровый бог. Спеши, а то перехватит вон та брюнетка.

Действительно, еще одна девица поднялась с кресла, и блондинка, вприпрыжку, бросилась к гиганту.

Мне сразу захотелось отсюда, но заказа следует дождаться, ибо здесь от всего лечат.

Конкурентки пришли к финишу одновременно. Красотки размахивали руками, что-то кричали. Парень быстро разобрался, в чем дело, снисходительно улыбнулся, подхватил обеих спорщиц под локотки и пошел вверх по лестнице. Девушки успокоились, прильнули к избраннику, и уже о чем-то мило ворковал вечный «треугольник».

«Ну и нравы? Я для своего времени − динозавр, а уж тут…»

Пока принесли обед, спустились две раскрасневшихся пары. Их уже ждали сервированные столики.

Вскоре мои зубы впились в мясо. Когда дело дошло до мороженого, появилась удовлетворенная тройка. Блондинка льнула к гиганту, но кинула любопытный взор в мою сторону. Любимое лакомство заклинило в горле. Бросил ложечку и, от греха подальше, сбежал из развратного места.

Близилось время вечерней учебы. Душегуб надежно излечил от прогулов, и в положенный срок АВС-333-421-Р сидел за партой.

Класс заполнился. Все, разбившись на группы, галдели: обсуждали приключения в домах отдохновения, хвалились трудовыми успехами, наспех делились усвоенным материалом, просто «чесали языки». Сразу после звонка вошел лектор и отработанным годами жестом пригласил всех сесть.

Прошелся глазами по рядам: − АВС-333-421-Р, вы отсутствовали на двух последних занятиях?

− Болел, проходил курс лечения, − в свидетели правдивости махнул рукой в сторону теле ока.

Лектор, удовлетворенно кивнув лысым черепом, приступил к занятиям: − Тема сегодняшнего урока: «Подрастающее поколение».

Все открыли блокноты.

− Коммунизм хорош тем, что он ликвидировал тормоза развития личности и общества. Напомню о них: государственный аппарат, армия, полиция, тюрьма, семья. Это все − оковы свободы, а раб не может полноценно жить, работать, творить. Самое большое достижение общества – разрушение семьи. Она ограничивает личность в выборе сексуального партнера, требовала выполнения глупейших норм и обязательств. Много сил отдавалось на воспитание детей, а с другой стороны подрастающее поколение зависело от произвола родителей. Есть еще одна несправедливость: разные пары дают индивидуальное несхожее воспитание. Теперь вы чувствуете преимущество равноценного для всех, обезличенного обучения в яслях, садах и т.д.

Лектор плеснул в стакан воды и продолжил: − Теперь о генном неравенстве. Оно − вопрос времени. Генная инженерия решит проблему. Коммунизм устраняет все неравенства и различия. Вероятно, в далеком будущем будет жить бесполый, освобожденный от страстей, талантливый человек.

«Тема для анекдотов. Только что-то не смешно», − подумал о последнем уроке.

Учитель лопотал на тему общественного образования, а я уставился в блики лампы на безволосой лоснящейся коже головы и ушел в себя.

Ежедневная нудная проповедь завершилась радостным звонком. Все предвкушали вечер: кто распутные дома, кто кино, а я мороженое (уж оно отменное на Коммунарии) и сон в постели.

На сей раз, урвал две порции, не испугался лечебно-воспитательных мер планеты. Принято брать по одной, но вездесущее око прикрылось на пару секунд долговязым однокашником, и я выхватил из бездушных лап автомата фруктовое и шоколадное.

Сладкий вечер таял с мороженым во рту и багровым закатом в небесах. Сил смаковать вечер, после лечения Душегубом, не осталось. Глаза слипались. Дома сбросил робу, нырнул под одеяло, и сразу понесло по сказкам сновидений.

Ночь пролетела калейдоскопом Земных снов. Не хотелось с ними расставаться, но больница выработала стойкий рефлекс на звонок – сдуло с кровати в момент.

Холл за время работы на Коммунарии дорос до квартального дворника. Мне, как новичку в ассенизации, определили пост мусорщика-грузчика на мусоровозе. Квартал Холла закрепили за моей машиной (не зря цыганка в детстве нагадала удачу во всех делах), так что не придется специально искать встречу с комиссаром, сама работа к нему приведет.

Мы подъезжали к квартальной санитарной площадке, дворники грузили мне на спину свои вонючие сокровища, а я уже забрасывал тяжеленные тюки в ненасытную пасть грузового отсека. Четвертым на маршруте был Холл.

− Что, новенький? − весело приветствовал он, а в глазах не появилось даже малюсенькой искорки узнавания.

− Да, первый день на вахте.

Когда смердящие пакеты кончились, я протянул Холлу пилюлю: − Угощайся, соратник. Великую работу делаем.

Я указал в сторону лозунга на боку машины: «Очистим планету от скверны».

− Угу, гордо подтвердил дворник, смачно причмокивая пилюлю.

Мне показалось, что Холл прекрасно сроднился с работой и планетой. Он светился счастьем, личной значимостью, гордостью за чистый Мир и себя в нем, и я даже на мгновение подумал: а не оставить ли его на Коммунарии. Здесь он несомненно счастлив, а будучи комиссаром редко озарялся улыбкой. Но начав дело, я обычно доводил его до конца.

− Может, вечером вместе гульнем, товарищ?

− Давай, − сходу согласился подверженный амнезии босс. − Встретимся в раздевалке, после работы.

− Заметано.

Мы пожали на прощание руки, я захлопнул дверцу, а водила порулил в сторону свалки.

«Комар носа не подточит, − размышлял под монотонный гул мотора. – Пилюля, на вид, как конфетка. Наблюдатели ничего не поймут, а Холл к вечеру созреет».

Вечером Холл все еще не узнавал своего агента (он помнил меня исключительно грузчиком мусоровоза), но уже хмуро морщил лоб, по крайней мере счастья в нем поубавилось, и я искренне за него радовался. И задумался: оказывается, можно радоваться избавлению от счастья.

− Потопали? – хлопнул дворника по плечу.

− Угу, − услышал рефлекторный ответ – приятель все еще не всплыл из пучины воспоминаний.

− Холл, − обратился к нему на улице. – Ты, помнишь меня? Комиссар вздрогнул.

− Холл? Холл, Холл, − бубнил он.

«Нет, это еще дворник, а не сыщик. Придется подталкивать ленивую память».

− Ты – комиссар. Комиссар полиции целого космического сектора. В нем затерялась и крохотная Коммунария. Дошло?

В глазах полицейского плескались страдание, тоска, растерянность.

− На, проглоти еще.

Холл послушно сгреб два шарика. Мы сели на скамейку переваривать драже и приливы памяти.

Сначала комиссар спокойно сидел, затем прижал ладони к лицу и тихонечко заскулил, закачал головой под волчью песню души.

Мертвый глаз легонько загудел сервомеханизмом, повернулся стеклянным зрачком к скамейке.

− Пошли, пошли, − потянул хнычущего комиссара от греха подальше.

Мы вышли из скверика, прошли квартал и оказались у входа в дом отдохновения под плакатом: «Любовь – мечта библеистов, стала реально доступной всем лишь в нашем обществе». А чуть ниже подпись одного из пророков Нового Завета Коммунизма: Мудаченко. На плакатах Коммунарии встречались старые знакомые по Земным лозунгам, но появились новые. Кто − апостолы, кто – пророки или святые.

Надо было где-то переждать, но идти в дом коммунистической любви не хотелось. Напротив дома похоти стоял храм. Коммунарцам тоже необходима вера. Церковь похожа на православную, но с красными пятиконечными звездами на куполах, и серпом с молотом под каждой звездой. Серпастые и молоткастые вершины золоченых куполов смотрелись совсем неплохо, но мне эти атрибуты набили оскомину и на Земле.

«Что же там?» − Вновь вырос длинный и глупый нос Буратино. Да видно уж горбатого могила исправит.

Сквозь распахнутые двери храма неслось разноголосое пение: − Вечные лета апостолу Сталину, вечные лета апостолу Брежневу…

Под разукрашенными фресками сводами собралось десятка три-четыре прихожан. Стены увешаны иконами: архангела Железного Феликса, с маузером в одной руке и веревкой с петлей в другой; Пречистой Девы Марии Александровны с лысым и бородатым крохотным Лениным на руках; знаменитый в мое время поцелуй взасос Брежнева с Хоннекером. Здесь висела уйма святых Коммунарии. Кто с ружьем, кто с ножом, кто разворачивал свиток речей, другие вешали или топили неверных, но у всех светились нимбы над лысыми и волосатыми черепами. Зло на планете перекрасилось под добродетель.

Внимание всех приковал алтарь с бурыми потеками, словно высохшая кровь. На нем лежала пожилая женщина.

− Дети мои, − обратился к прихожанам поп в алой рясе и с золотыми серпом и молотом, в руках. − Сейчас свершится великое таинство Лафаргизации. Словно святые Лафарги, потомки апостола Маркса, состарившись, первыми добровольно ушли из жизни, так и эта женщина обретет Покой. Зачем ей больное тело, зачем требовать любви у молодых? Честно, мудро выпить Чашу Забвения и не мучить молодежь своими болячками, нытьем.

Красный поп освежил пересохшую глотку из большой хрустальной чаши, передал ее женщине: − Выпей.

Все в церкви затаили дыхание. Словно на средневековом аутодафе витали под сводами любопытство и страх.

Женщина сначала мелкими глотками, а затем все смелее и смелее перелила в себя содержимое огромной чаши, лишь несколько капель стекли по подбородку. Темно-красный напиток кончился, женщина выдохнула, и над головами пролетел легкий запашок кагора. Глаза заблестели, а с лица соскользнула печать тревоги и неуверенности.

− Ты, готова?

− Да, − пьяно мотнула головой героиня таинства.

Поп неуловимо быстро прочертил золотую дугу молотом ко лбу несчастной. Женщина опрокинулась на возвышение алтаря.

− Ах! − отразилось в сводах.

За молотом сверкнул в лампадах серп.

Кровь хлынула мощно, пузырясь в перерезанном горле. Так же быстро красно-бурый поток иссяк. Алтарь окрасился свежими алыми тонами.

Поп скрестил над головой окровавленный серп и молот: − Таинство свершилось, − тягучим басом пел он. − Геенна Огненная слижет все грехи, все очистит. Аминь!

Алтарь, словно под давлением пьяных глаз попа, покатился к разукрашенным огненной зубастой пастью дверям. Клыки распахнулись, на секунду сверкнув тугими языками газовых горелок, и захлопнулись за сброшенным в нее телом. Грянул хор певчих, а мы покинули храм.

Закат тлел последними светлыми тонами, вечерело.

Психиатрическая больница, наверняка, уже успокоилась, опустела. Остались только дежурные и пациенты. Пара браться за дело, но готов ли шеф?

− Ну, как, Холл, вспомнил?

Комиссар сжал кулаки, мотнул головой в сторону пустившего дымок кремации храма: − Неужели это не сон, Георгий?

− Сон кончился, а вокруг нас серая реальность местных будней. Праздники, думаю, круче.

− Да, − согласился Холл. − Ты прав. С планеткой все понятно. Дрянная планетка, но лечить ее паранойю рановато. Все идет к тому, что управление полностью перейдет к компьютерам.

− Какая разница?

− Большая, − уверенно вещал начальник. – Вот когда пробьет время «Ч». Незаметно сменим программу, и компьютер сам поможет выправить воспаленные коммунизмом мозги. Главное, как нам выбраться?

− Есть вариант.

− Какой? − Холл на глазах превращался в прежнего комиссара.

− Попробуем выкрасть из психушки катапульту. Вы ее исправите. Ведь исправите?

− Да, конечно, − полностью восстановился апломб самоуверенного полицейского.

− Вот и вся премудрость.

Когда дошли до больницы, уже царил на улице мрак. Зарешеченные окна сливались с тьмой. Лишь кое-где пробивался свет.

«Дежурные санитары бдят», − догадался я.

Пробираться в зарешеченную крепость решили по пожарной лестнице на чердак. Чего под крышей хватало, так это пыли.

− Чхи, чхи, − закудахтали мы, дружно вливая наши робкие потуги в хор стонов несчастных коммунарцев.

Люк на чердаке заперли на замок. Пришлось изрядно попотеть, пока не сорвали его длинной железякой. Прислушались, никто не бил тревогу, и мы спустились с чердака. Дальше, для конспирации, шли босиком. Так спустились до второго этажа, этажа с приемным покоем. В коридоре Холл ненароком зацепил жестяной мусорный бак.

− Что это… − возмутился непорядку проснувшийся санитар, но я голой пяткой вбил остатки вопроса в распахнутую пасть вместе с доброй полудюжиной зубов. После местного лечения мои симпатии к медперсоналу увяли.

Опростоволосившегося стража туго, до боли, связали. Угрызений совести и жалости к нему совсем не испытывал, потому что узнал в пленнике подручного Душегуба, недавно вязавшего к электрическому стулу, едва сдержался добавить еще пару раз по мерзкой хряпе.

«Всем воздастся по их делам», − мелькнуло библейское оправдание насилию, а кляп туго вошел в беззубый рот.

Дальше пошло, как по маслу. Никто не мешал дойти до приемного покоя, только жуткие крики из палат неприятно студили кровь. Да разве же это помеха профессиональным бойцам.

Катапульта валялась в той же куче хлама. Холл, только увидел спасительную коробочку, захлебнулся на радостном вдохе. Руки комиссара так дрожали, что палец не сразу отыскал кнопку возврата. Жал, жал ее пока не прошел нервный срыв. Виновато на меня глянул и, наконец, взялся за починку. Снял крышку, удовлетворенно свистнул: − Так и думал, что отскочил контакт.