скачать книгу бесплатно
Искомый штаб располагался в одном из домов на северной окраине деревни. В низкой горнице комдив обнаружил горстку офицеров в наипрекраснейшем расположении духа.
– Бузиновка им не достанется, господин полковник! – отрапортовал полковник Штайгман – гренадерского роста офицер, возвышавшийся над щуплым коллегой больше чем на голову. – Мы их сегодня уже пять раз в кровавую лепешку размазали!
– Мне жаль, что приходится начинать наше знакомство с нерадостного распоряжения, – произнес полковник фон Герман, – но Бузиновку придется оставить. Высока опасность окружения. А ваши силы нужны в долине Голубой, на новом рубеже обороны.
Все замерли, не веря своим ушам.
Полковник Штайгман тяжело вздохнул.
– Черт побери, – произнес он наконец подавленным тоном. – Вот досада! Как мне теперь это объяснить моим людям…
На обратном пути на высоте рядом с деревней колонна попала под огонь советской батареи. Броневик осыпало градом осколков и комьев земли. По дороге куда-то бежали дезориентированные раненые. Фон Герман приказал остановиться, подобрал их и сам помог забраться в машину.
– Не суетитесь, сынки, – успокаивал он. – Выстрелить и попасть – не одно и то же!
Достав из сумки свой завтрак, он разделил его среди раненых.
Окольный путь, ведущий к другой части, которой также необходимо было передать приказ об отступлении, пролегал вдоль полевого аэродрома. Ничто на нем не подавало признаков жизни. Примерно три десятка стоявших на нем самолетов – исключительно истребители и разведчики – были разбиты в пух и прах.
– Пришлось подорвать их, – доложил стоявший у дороги одинокий зенитчик. – Взлететь в тумане было невозможно. Наземный персонал и застрявшие здесь пилоты и бортрадисты пополнили ряды пехоты на передовой.
Полковник в задумчивости взирал на этот апофеоз самоуничтожения. Был ли он рад тому, что его дорогой мальчик не попал в боевую авиацию? Лейтенант Визе не осмеливался делать подобные предположения, а лицо полковника ничем не выдавало его истинных помыслов.
Глава 4
В западне
День, прошедший в беспокойстве и суете, завершился для Бройера лишь несколькими часами беспокойного сна. Утром на пути к подполковнику Унольду он встречает у дверей капитана Энгельхарда. Его не узнать: лицо офицера то и дело вспыхивает, точно языки пламени пробиваются сквозь разодранный занавес.
– Русские прорвались к Калачу! – рычит он. – Новый приказ: отступаем за Дон!
Бройер вздрагивает. “Энгельхард сошел с ума”, – мелькает у него в голове.
– За Дон? – участливо повторяет он. – Но мы ведь как раз за Доном и стоим.
– Вы неужто не понимаете? На восточный берег! К Сталинграду!.. Вся Шестая армия взята в кольцо. Гитлер приказал ей отступать к Сталинграду и выстроить оборону.
Лицо обер-лейтенанта застыло. Откуда-то из глубины к горлу подступает тошнотворный ком.
– В кольцо? – наивно переспрашивает Бройер.
– Ну да, вы же еще не знаете! На юге у Бекетовки произошла та же дрянь. И то же с румынами. Вчера под Калачом русские сомкнулись.
– Этого не может быть, – запинаясь, бормочет Бройер. – Не может быть! – восклицает он.
Энгельхард протягивает ему листок.
– Суточный приказ Паулюса. Только что поступил.
Дрожащей рукой Бройер берет телеграмму. Буквы расплываются.
“Солдаты 6-й армии!
Армия взята в кольцо. Это не ваша вина! Вы, как всегда, сражались стойко и храбро, пока враг не начал дышать вам в спину… Фюрер обещал нам помощь, а он всегда держал свое слово… Сейчас необходимо продержаться, пока нас не освободит обещанная подмога извне!”
Он опускает руку.
– За Дон, – повторяет он. До него все еще не дошло, что происходит на самом деле. – А нам удастся? У нас ведь почти нет топлива!
В ответ капитан лишь пожимает плечами. В глазах его стоят слезы.
– Что не сможем взять, придется бросить… Кальвайт уже получил приказ подорвать танки, если ситуация окажется безвыходной.
Бройер бесцельно бредет дальше. Действительность обрушивается на него, мысли путаются. Взяты в кольцо… Подорвать танки… Фюрер всегда держал свое слово… “Папочка, когда ты вернешься?..” В кольцо… В кольцо.
К нему кидается капитан Факельман. С лица его схлынула привычная бодрость; кажется, он резко постарел.
– Вы уже знаете? Уже знаете?
Бройер беспомощно кивает.
– Это же ужасно, это просто обескураживающе! Окружили целую армию, и даже больше, чем армию… А что скажете о внезапном нападении на Калач? У нас же захваченными танками, с прожекторами… Светопреставление!..
В последующие несколько часов командный пункт был перемещен на несколько километров к северо-востоку. На карте эта точка обозначена как молочное хозяйство, хотя в реальности там ни кола, ни двора. Ряд первоклассных блиндажей спрятан в расщелине, заросшей густым кустарником. В них проведено электричество, стоят кровати с матрасами, есть туалетная комната с настоящей ванной. Казалось, прежние хозяева – штаб пехоты, переехавший дальше на восток, – намерены были просидеть здесь всю оставшуюся жизнь.
Отдел разведки и контрразведки штаба дивизии вместе с делопроизводственным отделом и топографическим отделением общим составом тринадцать человек были втиснуты в крохотную каморку, предназначавшуюся для троих. Но это было неважно: главное, внутри было тепло, а на сложенной из кирпичей печке можно было по-быстрому приготовить поесть. Унольд, один большой комок нервов, направил Бройера еще на одно задание – в деревню, куда, по имевшейся информации, прорвались русские танки. Заснеженная дорога вся забита грузовиками, самоходными орудиями, длинными рядами телег. Ежась от холода и замкнувшись в себе, поодиночке и группами плетутся немецкие пехотинцы и небольшие отряды рассеянных румынских войск. Пробраться практически невозможно. Высоты заняли пулеметные команды. Их бойцы, облаченные в белый камуфляж и напряженно всматривающиеся вдаль, не отвлекаясь ни на что, – островки спокойствия в царящей суматохе.
Углубившись в деревню, Бройер видит гусеничную машину с открытой кабиной. В ней возвышается полковник Штайгман.
– Чего? Какие русские танки? – коротко усмехается он. – Нет здесь никаких танков. Вы там в своем штабе уже совсем с ума посходили. Проехала пара наших самоходок – по всей видимости, какой-то идиот принял их за русских.
Лязгая и звеня, машина удаляется. Доносятся отзвуки гулкого, ожесточенного смеха полковника.
В штаб Бройер возвращается уже в потемках. На площадке перед расщелиной, где стоят штабные автомобили, горит костер. Приблизившись, он видит странную и жуткую картину: разломанные ящики, папки с бумагами, сапоги, плащ-палатки, белье, форма, книги – все навалено горой и полыхает ярким пламенем. Все охвачено уничтожительной пляской смерти. Из машин подтаскивают и бросают в огонь все новое “топливо”: посуду, представления к награде, календари… Все, что может представлять собой препятствие на пути к рассредоточению, в никуда – долой! В красных отблесках пламени фельдфебель Харрас кажется самим дьяволом, заправляющим этим шабашем.
– И даже не пытайтесь ничего припрятать! – кричит он. – Оставляем только то, что на вас!
В толпе, точно призрак, бродит Унольд. Его осунувшееся лицо напоминает череп.
– Долой все! – истерически вопит он. – Все уничтожить! На машины грузим только вооружение – пехоту, провиант и вооружение! На кону наши жизни!
Лакош видит, как писарь тащит в темноту какой-то ящик. Подскочив, он выхватывает его из рук, тащит к костру, вскрывает… В костер летят две шелковые рубашки, сеточка для волос… На него, точно ястреб, накидывается Харрас:
– Что вы себе позволяете?! Вы с ума сошли?
– Как же, господин фельдфебель, – изумляется Лакош. – Вы ведь не собираетесь…
– Проваливайте отсюда! Я сам этим займусь!
Но Лакош продолжает преспокойно потрошить ящик.
– Господин фельдфебель не стали бы пачкать руки, – дружелюбно-назидательным тоном произносит он. За рубашками следуют сапоги для верховой езды, элегантная фуражка, пара замшевых перчаток, маникюрный набор… А это еще что там, на самом дне ящика? Ничего себе, настоящий офицерский кортик! Туда его! Вокруг них собралась горстка зевак; они злорадно посмеиваются. Фельдфебель смотрит на это, сжав кулаки. Глаза его чуть не вылезают из орбит, но он не говорит ни слова. Внезапно развернувшись, Харрас исчезает во тьме.
Бройер направляется к машине. Шофер занят тем, что впихивает в нее какой-то ящик.
– Лакош! – окрикивает его обер-лейтенант.
– Господин обер-лейтенант… – смущается тот. – Да я… Я думаю, влезет!
– Отставить! – командует Бройер. – Давайте, хватайте с той стороны!
Они оттаскивают ящик к костру и переворачивают. Бройер глядит в огонь. У ног его тлеют письма, фотокарточки… Внутри бурлят эмоции. “Чистилище”, – с болью думает он. Мелочи, хранящие тысячи теплых воспоминаний, предметы, связывающие с далекой родиной, пожирает пламя. Прощайте, мир, родина, былые времена! Спасительная ниточка к жизни перерезана… Суждено ли им когда-нибудь вернуться назад?
Войдя в блиндаж, Бройер вскрывает последнюю бутылку “Куантро”, отпущенного войсковой лавкой в августе и припасенного на ближайший отпуск. Бутылка идет по кругу, комнату наполняет тонкий, сладостный аромат прощания с прошлым. Отпуск… Боже мой! Да случится ли в его жизни еще отпуск?.. Распахивается дверь. На пороге появляется ассистент делопроизводственного отдела и, глядя на Бройера безумным взглядом, вопрошает:
– Господин обер-лейтенант, тут предписания для служебного пользования! Я… Не могу же я все их сжечь! У вас в машине не найдется места?
– Вы мне предлагаете… Да боже ж мой! Мы все свое сжигаем, а вы со своими идиотскими предписаниями… Уничтожьте это дерьмо, немедленно! На такой случай нет никаких предписаний!
Юноша, казалось, ничего не понимает. Он, словно в прострации, опрокидывает поднесенный ему стакан и, выходя, продолжает бормотать:
– Но это же для служебного пользования… Предписания для служебного пользования…
Взвизгивает телефон; Бройера вызывают к подполковнику. Тот вместе с командиром дивизии изучает карту.
– Вы должны немедленно выдвигаться, Бройер, – взволнованно произносит начштаба. – Вот по этой дороге… По ней до Дона тридцать километров… Нам неизвестно, проезжая она или нет, не знаем, не отрезали ли русские и этот путь. Вам необходимо тотчас же это прояснить. Возьмите с собой Эндрихкайта! От этого многое – нет, от этого все зависит. Прощайте.
Половина первого ночи. Серебрится в лунном свете снег. Холод собачий. Стоя рядом с автомобилем, Бройер натягивает зимний шерстяной подшлемник; Лакош помогает ему надеть плащ. Вдруг к нему подлетает унтер-офицер Херберт; на лице его отчаяние.
– Господин обер-лейтенант… В автобусе… Он… Он там лежит. О господи!..
– Кто? Что случилось? Говорите внятно!
– В штабном автобусе… Ассистент… Только что застрелился.
На западной стороне устланного снегом аэродрома рядом со станцией Гумрак дымились торчащие из земли трубы блиндажей, выкопанных еще русскими. В северной части этого подземного поселка располагался штаб 2-го армейского корпуса – мозговой центр всех сражающихся под Сталинградом дивизий. В блиндажах южнее 22 ноября было расквартировано командование 6-й армии, которое прогнали из прежнего штаба на Дону русские танки.
В одной из таких нор на севере сидел, погрузившись в работу, офицер штаба корпуса. Свет падал сквозь крохотное оконце в крыше блиндажа. Перед ним на сколоченном из досок столе была расстелена карта территорий между Волгой и Доном в масштабе 1:100 000, вся испещренная черными линиями, стрелками и цифрами. Это был план прорыва армии на юго-запад.
– Должно сработать, – бормотал он себе под нос, стремительно добавляя еще какие-то пометки углем. – Конечно, сработает!
На заднем плане денщик, расправив брошенный на земляную лежанку тюфяк с соломой и накрыв его коричневым казенным покрывалом, подбросил в жестяную печурку еще пару поленьев и, усевшись в угол, забренчал каким-то металлическим устройством.
– Опять кого-то изловили, Мюллер? – не отрываясь от работы, спросил офицер.
– На этот раз целых три, господин полковник! – отозвался тот. Румяное лицо его расплылось в лукавой улыбке; он гордо потряс артиллерийской гильзой, в которой что-то тихо пищало. – Семь штук за три дня!
– После того как уполовинили паек, мышам тоже не особо-то достается, – пробурчал полковник, рисуя очередную стрелку.
– Вчера эти твари уже начали грызть генеральские сапоги, – бросил уже на пороге денщик.
На лестнице раздались шаги, пахнуло морозом, и в низенькую дверь протиснулся рослый мужчина. Это был генерал фон Зейдлиц, командующий 2-м корпусом. Сняв фуражку, он провел рукой по седой голове с коротко стриженными висками и снял камуфляжную куртку. На груди блеснул Рыцарский крест с дубовыми листьями. Судя по лицу, изборожденному морщинами, генералу было лет пятьдесят, но благодаря подтянутой фигуре наездника – результату неукоснительного следования семейной традиции – он казался много моложе.
– Итак, поступил ответ из главной ставки фюрера, – произнес он. – Паулюс его только что получил… Категорический отказ!
Отложив угольный карандаш, полковник поднял глаза. Генерал грел руки над печкой; на лбу у него проявились глубокие морщины.
– Вы ведь знакомы с рапортом Паулюса, – продолжил он. – Вы сами были свидетелем тому, как мягко он стремился все обставить, обойти все острые углы, как мы боролись за каждую конкретную формулировку. Но ведь в общем и целом положение он обрисовал достаточно убедительно… И тут такой ответ! Никакой реакции на наши непростые рассуждения, ни одного слова о моем предложении. Вообще ничего! Только краткое уведомление: армия обязана, согласно приказу, выстроить круговую оборону внутри очерченной территории!
Полковник тяжело вздохнул.
– Сильно! – тихо произнес он. – Я такого не ожидал. Если командующий армией и пять командующих корпусами выражают единое мнение, оно все-таки должно хоть что-нибудь да значить. Вам, господин генерал, известно, что я не склонен критиковать руководство, но это – это просто… Это добром не кончится!
Рассвирепев, генерал хлопнул ладонью по столу.
– Да это маразм! Полное отсутствие мозгов! Чтобы двадцать две дивизии добровольно заняли круговую оборону – да где это видано?! Это только буйнопомешанному могло в голову прийти!.. Кроме того, Гитлер требует от Паулюса немедленно объясниться, как он посмел без его распоряжения отвести правый фланг на севере. Вы только себе представьте!..
Он принялся расхаживать по комнате, уставившись невидящим взором в стену, вместо обоев оклеенную старым номером “Ангрифа”[16 - “Ангриф” (“Атака”) – популистская газета антисемитско-антикоммунистической направленности, издававшаяся Геббельсом с 1927 года.]. Заголовки кричали о скорой окончательной победе на Востоке. Полковник уронил голову на руки.
– Что сказал Паулюс? – помолчав, спросил он.
– А что ему сказать? – вполоборота взглянул на него генерал. – Ничего! Естественно, он ничего не сказал! Сделал свой фирменный жест рукой и пожал плечами… Командующий армией позволяет обращаться с собой, как с безмозглым юнцом! Это просто позор!
Полковник покачал головой. Опершись о стол, генерал фон Зейдлиц посмотрел своему начштабу в глаза. Лицо у Зейдлица дергалось.
– Одно вам скажу, – выдавил он. – Я молчать не буду! Кто угодно, но не я!
И вновь зашагал по комнате.
– Паулюс должен действовать самостоятельно, – продолжил он уже в более спокойной манере, – или в крайнем случае его заставят.
– Но мы ему уже всё по полочкам разложили, – удрученно произнес начштаба. – И не помогло! Он как глина в руках начальства, а Шмидт – злой дух нашей армии, тут ничего не попишешь.
– Знаете что? – вдруг замерев, сказал генерал. – Мы составим письменное обращение к армии… С настоятельной просьбой передать его куда следует! В нем я еще раз доходчиво изложу наши соображения. Может, хоть это поможет… Да, это будет верное решение. Пишите!
Полковник призадумался. Он был знаком со вспышками генеральского гнева и их порой весьма постыдными последствиями, но, промолчав, взял бумагу и карандаш. Генерал вновь продолжил мерить шагами блиндаж. Взгляд его светлых глаз блуждал.
– Главнокомандующему Шестой армии генералу танковых войск Паулюсу! – начал он. Голос генерала дрожал, как натянутая струна. Постоянно корректируя сказанное, он описал опыт, обретенный им на Валдайской возвышенности и при освобождении из кольца укрепленного пункта в деревне Терновой под Харьковом, изложил всю невозможность сформировать западную линию обороны так, как им приказано, поскольку она проходила по голой степи, где не было ни окопов, ни укреплений, ни каких-либо естественных преград, обосновал невозможность снабжения с воздуха, подробно охарактеризовал текущее состояние вымотанных тяжелыми боями частей. При поддержке полковника он находил все новые, все более точные выражения и наконец приблизился к завершению.
– В случае, если фюрер по-прежнему будет настаивать на своем, – отрывисто и четко продиктовал он, – я настоятельно требую от господина генерала независимым решением осуществить прорыв на юго-запад вопреки приказу Гитлера, исполняя свой долг единственно перед германским народом!.. Все, точка. Перепечатайте немедленно! Тотчас же отправлюсь с этим к другим командующим.
Полковник пересмотрел записанное.
– Господин генерал и в самом деле полагает, – задумчиво произнес он, – что мы тем самым добьемся реакции… И что другие генералы его поддержат?
– А черт его знает… Но надеюсь, что да. Должно же наконец что-то сдвинуться!
Полковник посмотрел на него с сомнением.
